- Можешь считать меня фанатиком, Джо. Но каждый человек, если он Человек, должен за что-то уважать себя. Иначе - как ему жить? А я еще не рассчитался с Флетчером за негра Джексона, за Хосе, за потерянную Аниту, за себя! Это будет моя месть и месть всех, кого обманывали веками! Рухнет все, что держится благодаря подлости, демагогии, лицемерию, - рухнет власть флетчеров! Та правда, которую взяли на вооружение друзья Хосе Бланко, - все равно что индейские ножи против артиллерии!
Слейн решился вставить слово:
- Не знаю, в своем ли ты уме, Гарри. Говорят, сумасшедшие иногда выдумывают сногсшибательные штуки… Мне страшно поверить! Ты хочешь взорвать мир и равновесие человеческих отношений! Сотворить одну правду для всех! Но так никогда не было! Так не может быть!.. Ведь могучие двигатели жизни - торговля, политика - они не могут существовать без лжи!
- В наше время - да. Но наше время не должно продолжаться вечно.
- И что же? Проследи всю историю человечества…
- Ты хочешь сказать, что тысячи лет человек врет?
Слейн поднял брови и развел руками.
- Увы, мой друг! И чем дальше, тем изощреннее. Прогресс в этой области весьма ощутим.
- Это закономерно. Люди были слабы духом. Доисторические неандертальцы жевали особые коренья, чтобы приготовить из них хмельной напиток. Современные заводы производят крепчайший, "лучший в мире" виски. И то и другое - чтобы уйти от неустроенности и грязи, от лжи. Уйти хоть на время. Хоть как-нибудь, даже зная, что это глупо и не принесет добра. Да, пороки совершенствуются. Но должны ли они жить вечно? Ты говоришь, история. Но всегда находились отважные, зовущие к правде! И благодаря им человек не превратился в зверя!
- И все-таки это безумие! Внезапная правда приведет к кровопролитиям и унесет больше жизней, чем водородная бомба!
- Водородная бомба оставляет после себя отравленную пустыню, где невозможна жизнь. Взрыв правды оставит обновленный мир, мир добра…
- Погоди, послушай, Гарри! - замахал руками журналист. - Ну а ты? Ты сам? Ведь сразу влипнешь как муха, попав под свои же импульсы! Первому встречному выложишь все об этой хитрой машине, где она находится и что она за штука. И кто знает, понравится ли тому первому встречному твоя затея. Нет уж, я бы что-нибудь выдумал, чтобы только глядеть на эту карусель вселенской правды, а самому бы помалкивать.
- Да, я начал разработку индивидуального экрана, излучающего своеобразные антиимпульсы…
- Гарри, ты молодец!
- …Начал, но не довел до конца. Видишь ли, скоро выборы в парламент. А ведь еще германский канцлер Бисмарк сказал: "Никогда так много не врут, как перед выборами". Именно в разгар предвыборной болтовни я включу "Вериту". Дорога ложка к обеду, как гласит русская пословица. И потом, я хочу играть на равных.
- О господи! Умные люди бывают иной раз удивительными дураками! Да разве те, против кого ты настроишь импульсы, разве они вели когда-нибудь честную игру на равных!
- Джо, ты не учитываешь того смятения, которое охватит всех этих дельцов. Больше всего они дорожат своим собственным капиталом, банком, виллой, фабрикой. Правду они скажут и своим компаньонам, единомышленникам, давним сподвижникам по грабежу, и это расколет их союз.
- Пусть так… Но народ…
- Народ? А что скрывать простым людям? Какие тайны в делах докера, каменщика, пеона? Они бесхитростно зарабатывают свои гроши. Их обманывали всегда…
- Но разве и без импульсов они не знают этого?
- Знают. И молчат, Джо, молчат! Пока правда не высказана вслух, она бессильна, бездеятельна, мертва. Но если министр или владелец фирмы скажут открыто: люди, я лгал вам всегда для того, чтобы вы, нищие, несли мне свой труд, свое богатство… о, тогда народ заговорит! По всей стране, сразу всюду! Олигархия будет вынуждена принять правду как единственный закон. Настоящая, полная, всеобщая правда сильнее пулеметов!
- Эх, Гарри, если бы так получилось! Но…
- Иной исход невозможен. Я тоже изучал историю. Но того, что произойдет, никогда не знала наша планета…
Осторожный стук прервал доктора. Багров шагнул к двери.
- А, это ты, Руми.
- Сеньор доктор, Одноглазый Игнасио спрашивает, будут ли еще поручения.
- Скажи, что может уходить. Или нет, я сам рассчитаюсь с ним за работу. А ты скажи Пауле, что мы идем ужинать.
- Слушаюсь, сеньор доктор.
Багров прикрыл за индейцем дверь и посмотрел на Слейна.
- Так вот, Джо, мне осталось четыре дня, чтобы закончить все дела. Потом я распущу прислугу и уеду в столицу - я сам должен увидеть результаты своего многолетнего труда. Здесь останется Руми, и он в назначенный час включит рубильник "Вериты". Джо, как бы мне хотелось, чтобы ты поехал со мной! Конечно, может случиться всякое… Не имею права требовать от тебя и не обижусь, если откажешься. Но очень хотелось бы…
- Чем же поможет тебе хронический неудачник?
- Достаточно, что ты будешь рядом. Одиночество - трудная штука.
- Гарри!..
- Нет, ты помолчи. Ответишь утром. Ведь не на именины приглашаю. "Верита" всколыхнет всю страну, но, где-нибудь в горах или лесах, хотя бы в Кхассаро, в тиши можно переждать, если тебе так лучше… Помолчи, Джо. Пойдем, Паула ждет нас ужинать, а мне еще надо поговорить с контрабандистом.
Поздно ночью журналист постучал в комнату Багрова.
- Ты все работаешь, Гарри? - кивнул он на стол, заваленный бумагами. - Знаешь, не хочу ждать до утра. Я пришел сказать…
- Это опасно, Джо.
- Да уж надо полагать, что нам не поздоровится. Но ты правильно сказал - человек должен за что-то уважать себя. А мне - не за что… Разве за то, что меня когда-то избили, приняв за Хосе Бланко. Но то по ошибке. Словом, я поеду с тобой, Гарри. Дома, то есть в столице, у меня есть дрянной пистолет и сотни три долларов в банке. И то и другое берег на черный день..
- Спасибо, Джо, - просто сказал доктор. Они постояли молча.
- А теперь иди спать, Джо.
Глава 14
- Скажи, Гарри, а что будет с той чертовой машиной? Ведь когда в стране начнется заваруха, твой бывший шеф Флетчер и парни из тайной полиции мигом догадаются, чьих рук это дело. Передатчик импульсов можно запеленговать?
- Не беспокойся, Джо, все продумано.
Они сидели в столовой. Одетый по-дорожному доктор бегло просматривал бумаги и бросал в камин.
- Мои люди ничего не знают, даже Паула. Знает все только Руми. Он останется здесь один и в полдень 18 августа включит рубильник. В то время мы с тобой будем в столице. Как ты думаешь, что за груз привез одноглазый контрабандист? Динамит, Джо, обыкновенный динамит. Руми никого не пропустит через горный проход к больнице, чтобы не пострадали простые селяне из окрестных деревень. Если же передатчик запеленгуют и сюда явится полиция или еще кто, тогда мачта и электростанция вместе с "Веритой" взлетят на воздух.
- А Руми?
- Индеец уйдет по горной тропе, минуя перевал. В старину по ней ходили воины его племени, но теперь мало кто знает, Руми должен пробраться в столицу, и мы встретимся в ресторанчике "Подкова".
- Ты полагаешь, что мы к тому времени еще будем способны с кем-нибудь встречаться, кроме как с тюремными надзирателями или грешными душами на том свете?
Багров бросил а огонь последнюю тетрадь и повернулся к журналисту.
- Ты боишься, Джо?
- Боюсь? - Слейн вертел в пальцах сигарету. - Конечно боюсь! Но что из того? Можешь положиться на меня, что бы там ни случилось. Ведь я, ей-богу, благодарен тебе, что ты разрешил мой проклятый вопрос - писать или не писать статью для "Экспрессо". А ты? Тебе не страшно?
Багров пожал плечами.
- Просто не думаю об этом. Начинается то, к чему я готовился несколько лет. Но довольно разговоров. Наверное, Руми уже оседлал коней. Ты готов, Джо?
- А что мне готовиться? Встал и пошел. Ведь я настоящий пролетарий. Омниа меа мекум порто, как говорили древнеримские бродяги, - все свое ношу с собой… Пойдем.
Оседланные кони стояли у ворот больницы, возле них неподвижный Руми. Больничная прислуга - двое мужчин, две женщины и Паула - сидели на крыльце кухни, переговариваясь вполголоса. При виде доктора все встали, мужчины сняли шляпы. Багров подошел к ним.
- Я уезжаю, друзья. И вернее всего, не вернусь. Все вы хорошо работали и были настоящими помощниками и товарищами. Паула, подойди.
Индианка рванулась к доктору. Смуглое красивое лицо ее было печально, широко раскрытый черные глаза смотрели растерянно и жалобно.
- Да, сеньор доктор?
- Вот деньги, Паула. Раздай всем по пятьдесят долларов и столько же возьми себе. Сегодня вы уйдете отсюда. В поселках скажете, что я уехал надолго по делам. Прощай, Паула. Прощайте, друзья.
Индейцы молча поклонились. Привыкшие покорно сносить превратности судьбы, они ничем не выразили своей тревоги и сожаления, только поклоны были почтительнее, чем требовала простая вежливость.
- Ты проводишь нас до скал, Руми, - сказал Багров, садясь в седло.
- Да, сеньор доктор, - ответил индеец.
- Сеньор доктор! - к воротам бежала Паула. Она приникла к стремени, протянув к доктору руку. - Возьмите меня с собой, сеньор доктор! Разве я плохо служила? Я чувствую, что вы больше не вернетесь! Возьмите меня, добрый сеньор доктор! Мне страшно оставаться в горах! Я буду верна, как индейская собака, буду делать все, что прикажете!
Паула говорила быстро, захлебываясь и дрожа.
- В самом деле, Гарри, может, мы…
Багров строго глянул на журналиста, и Слейн умолк.
- Мы не можем взять тебя, девочка. За горами у нас трудное и опасное дело, оно не для женщин. Тебе придется остаться. Ты знаешь старого священника в Кхассаро? Он хороший человек, и мы с ним всегда ладили. Завтра пойди к нему и скажи, что доктор очень просил его о тебе позаботиться. Это все, что я могу сделать для тебя. Прощай, Паула.
Он ласково отстранил плачущую девушку и тронул коня каблуком.
- Славная она девчонка… - пробормотал Слейн. Но доктор не ответил, не обернулся. Склонившись с седла, он что-то говорил Руми, шагавшему рядом. Руми слушал невозмутимо, как будто это были обычные распоряжения по больничному хозяйству - ни кивка, ни жеста.
Там, где тропа вошла в расселину между скал, Багров придержал коня.
- Ты все понял, Руми?
- Да, сеньор доктор.
- С сегодняшнего дня ни один человек не должен находиться на территории больницы.
- Да, сеньор доктор.
- Восемнадцатого августа в полдень включишь рубильник.
- Да, сеньор доктор.
- Если придет полиция, постарайся, чтобы не было жертв. Встретимся, как условились… Ты хорошо запомнил?
- Да, сеньор. Предместье Адигарадо, ресторан "Подкова". Сеньору доктору не надо беспокоиться.
- Хорошо. Прощай, Руми. Поехали, Джо.
Скалы уже скрыли белые домики больницы, отвесные утесы нависли над дорожкой.
- Восточный поэт сказал: "Прохожий, на этой тропе жизнь твоя - как слезинка на реснице…" Итак мой сумасшедший друг, мы вступили на тропу войны.
Багров не ответил.
Глава 15
Они вышли на перрон столичного вокзала ранним утром 17 августа.
- Ну, вот она, столица, - сказал Багров, озабоченно вглядываясь в вокзальную суету. - И явились мы вовремя. Ты видишь?
С фасада вокзала пронзительно кричали яркими красками предвыборные плакаты с фотографиями представительных мужчин.
"У тебя нет работы? Ты получишь ее, если отдашь свой голос за партию независимых христиан!" - вещал с оранжевого транспаранта пожилой сеньор в галстуке-бабочке и с лакейскими полубаками.
"Все, чего тебе не хватает сейчас, ты получишь, если править страной будет партия католиков-республиканцев!" - прижав руку к сердцу, внушал с голубого плаката средних лет мужчина с лицом Иисуса Христа.
"Друг! Протяни руку независимым, и ты получишь все!"
"Все порядочные люди - католики-республиканцы!"
- Партии рекламируются, как залежавшаяся селедка, - ухмыльнулся Слейн. - Гарри, у тебя вид деревенщины, попавшего на бал к миллионеру. Ну да, ведь ты давно не был в столице.
- Полтора года. Приезжал сюда в день свадьбы Аниты… Где мы могли бы остановиться?
- Гм… Можно бы у меня, я жиду в недорогом пансионе в четырех кварталах от редакции "Экспрессо". Мы прекрасно устроились бы вдвоем. Но…
- Что - но?
- Говоря по совести, Гарри, боюсь квартирной хозяйки.
- Мегера? Дьявол в юбке?
- Не сказал бы. По отношению ко мне она вполне предупредительная и любезная дама.
- Тем лучше. Где же все-таки "но"?
- Насколько я способен разобраться в женской душе, хозяйка ко мне неравнодушна и даже имеет на меня определенные виды. Когда я дома, что случается довольно редко, она всегда находит причину зайти справиться, не нужно ли мне чего. Достойная особа, но уж слишком болтлива. Рассказывает о своем вдовьем одиночестве, да это бы еще ладно. Она постоянно интересуется моими делами, настроениями, доходами, взглядами на семейную жизнь и так далее.
- Понимаю. Боишься, что она женит тебя на себе или… - Но если нас будет двое, твоей невинности ничто не угрожает, - засмеялся Багров.
- Зато твоя виновность, Гарри, быстро выплывет наружу. Представь себе, что завтра, когда дело пойдет на кристальную откровенность, моя хозяйка явится со своей болтовней. Вероятно, она объяснится мне в любви, и это бы черт с ней, это, как-никак, даже приятно, хотя она, в общем-то, далеко не королева красоты. Да ведь мы тоже выложим ей все, что касается "Вериты"! При первой возможности она поделится новостью с подругой, женой бармена и еще с кем попало. Тогда тайная полиция раньше времени заинтересуется нами. Нет, если хочешь знать мое мнение, тебе, да и мне тоже, следует остановиться в дорогом отеле, где обитают политические деятели и главы мафий. Прислуга там вышколена и нелюбопытна, знакомые вряд ли встретятся. Если записаться под вымышленными именами, есть надежда продержаться еще некоторое время на этом свете. Разумеется, мы должны купить приличные костюмы и вообще приобрести респектабельный вид. А что, тебе не нравится мой план?
- Нравится. Только…
- Вот теперь у тебя "но"! В чем же дело?
- У меня совсем мало денег, Джо. Значительно меньше, чем надо для костюмов, не говоря уже об отеле.
Слейн развел руками.
- Друг мой! Уже который раз ломаю себе голову - святой ты или безумец? Наградить по-царски индейцев, рабочих больницы, а самому сесть на мель! Непостижимо!
- Что тут такого? Я ко всему привык. А представь себе хотя бы ту же Паулу. С деньгами она может открыть лавочку или трактир или удачно выйти замуж. Иначе что бы ей оставалось? Идти на содержание к новому чиновнику полиции?
- Паула - согласен. А другие?
- Все они служили верно и честно. Нет, Джо, я сделал правильно.
- Так ведь я не в упрек, просто удивляюсь. Ну вот что. Есть у тебя дела в столице?
- Только одно: побывать на могиле матери.
- Где мы встретимся, ну, скажем, через два часа?
- В районе Адигарадо есть русский ресторан "Подкова".
- О’кей!
- Что ты намерен делать эти два часа?
- В девять откроется Американский банк. Там у меня отложено на черный день… Думаю, такой день не за горами. Там пустяки, конечно, но с деньгами, ей-богу, лучше, чем без них. Не спорь, Гарри, не спорь. Я хочу иметь свои акции в твоем безрассудном предприятии. И плевать, что дивидендов не будет. Ты вложил уйму долларов, чтобы заварить кашу. Я кладу свои центы, чтобы ее расхлебывать.
- Джо, мне не нравится твой пессимизм.
- Всего только реальный взгляд на действительность, который ты утратил, сидя у себя в горном санатории. Но не тревожься за меня. Скажу и без радиоимпульсов, я с тобой до конца. Мне самому теперь это нужно… Итак, дальнейшее сумасшествие финансирую я. По крайней мере, на такси-то у тебя найдется? Тогда до встречи в "Подкове". В нашем распоряжении больше суток, и провести их в ресторане - право, неплохо придумано!
Глава 16
Адигарадо - предместье не очень шумное, не очень тихое, населенное публикой "среднего сословия" - владельцами доходных домов, пивных баров, мелкими лавочниками, зажиточными ремесленниками, торговцами скотом и фруктами. Центром Адигарадо служит рынок, на котором можно купить и продать все - от банана до женщины. Пестрая толпа на обширной замусоренной площади галдит разноголосо и разноязыко, предлагая, убеждая, навязывая. Крупные продавцы и крупные покупатели здесь не водятся, скот и фрукты - основные предметы бизнеса - идут мелкими партиями, для нужд столицы. Фрукты, составляющие 85 процентов всего экспорта "банановой республики", - достояние североамериканской компании "Юнайтед фрут". Компания забирает себе дары банановых рощ и цитрусовых плантаций, диктует цены и законы торговли, великодушно оставляя туземным базарам мелкий бизнес. Агенты "Юнайтед фрут" на рынок Адигарадо не заглядывают, ибо большие партии фруктов, как и политические деятели республики, продаются не здесь, а в великолепном, построенном в староиспанском стиле здании парламента. Зато зазывалы мелких оптовиков орут так, словно торгуют несметными сокровищами древних инков.
В последнее время в привычный шум торга ворвались новые звуки: агитационные машины, залепленные до колес предвыборными плакатами, оглушали толпу мощной радиомузыкой вперемежку с призывами отдать голоса "самой благородной, сеньоры, самой демократической партии!" - независимых христиан или католиков-республиканцев, смотря по тому, чья машина. Лавочники на мгновение замолкали с открытым ртом и выпученными глазами. Потом, адресовав лидеру крепкое словцо, старались переорать десятикратные динамики. Представительные полисмены в форме вашингтонского покроя и с дубинками вашингтонской твердости в достойном молчании наблюдали за порядком в этой беспорядочной сутолоке, и все кругом выглядело благопристойно.
Примыкающие к рынку улицы пытались сохранить чинную тишину и покой. Но машины с динамиками и здесь настойчиво вопили прямо в завешенные шторами окна. Наиболее крупные рестораны превратились в своеобразные предвыборные клубы, у которых, несмотря на жару, толпились зеваки. Солидные сеньоры в белых щегольских костюмах с эмблемами бодро вскакивали на ресторанные эстрады и, потеснив очередную певичку, произносили пламенные речи.
- Голосуйте за сеньора Моралеса, лидера независимых! - заорал на Слейна верзила в оранжевой шляпе и бесцеремонно всучил оранжевую листовку. - Сеньор Моралес все сделает для страны!
- О да, он сделает! - согласился Слейн. - Только для чьей страны, вот в чем вопрос?
Но оранжевая шляпа плыла уже дальше, прославляя грядущие деяния сеньора Моралеса.
Слейн увернулся от дышащего жаром радиатора голубой машины и попал в объятия голубого же сеньора.
- Только католики, только католики! - вопил сеньор, отбирая у Слейна оранжевую листовку и награждая голубой. - Вождь республиканцев Приетта создаст рай на земле!
- Очень приятно, - опять не стал спорить Слейн. - Но лучше бы он поскорей занялся этим на том свете.