Битый час, словно оператор допотопной телефонной станции, возился я с "проводами", запоминая, к какому абоненту относится каждый из них. Непростое дело, скажу я вам. Один раз, неосторожно выдернув сразу несколько, едва не бухнулся в обморок: ощущение было такое, будто болтаюсь где-то в космосе, позабыв, где верх, где низ. Постепенно до меня дошло, как отличать односторонние соединения, ведущие к предметам, или "безответные" (Шерри Готлиб, моя первая школьная любовь) - у них совсем другая пульсация. Будучи более-менее довольным своей персоной, я возвратил все щупальца на место, отказавшись лишь от печенья "Твинкиз" и сигарет.
Внезапно, подобно восходу солнца на Меркурии, мое сознание озарила гениальная мысль: с этими очками легко можно сделаться миллионером! Открыть, к примеру, центр излечения от вредных зависимостей. Делаю несколько пассов руками, разрывая нужные контакты - если, конечно, они выглядят у всех одинаково, что вполне можно предположить, - и дело в шляпе, перед вами очередной еще не обанкротившийся Дональд Трамп, только с хорошим вкусом. Однако… что там пробормотал монах на прощание? Пользоваться с умом? Вот-вот. А он, между прочим, на прямом проводе с самим Буддой!
М-да, очки Леннона. И это нестираемое пятнышко крови… Интересно, а как он сам их использовал? Только подумал, а на левом плече у меня уже пристроился крошечный воображаемый черт. Опираясь на вилы и попыхивая сигарой, он ухмыляется, вдувая дым мне в ухо, и начинает нашептывать:
- Да разбогател он, разбогател! Усек, дурья башка?
На правом плече - ангел. Крылья растут у него прямо из черной кожаной куртки, а в руках вместо арфы электрогитара.
- Это далеко не все, Зильджиан! Он дарил людям счастье, способствовал прогрессу, обогащал культуру…
- И цыпочек без счета завалил, - хихикая, перебивает черт.
- Он учил людей философии жизни, повышал их уровень, - продолжает ангел.
- Ну да, в постели с цыпочкой ничто так не поднимает уровень, как хорошая доза… философии.
Ангел перелетает через мою голову и бросается на черта.
- Ах ты… Циничный обыватель, вот ты кто!
- Эй, отвали! Чего пристал?
Черт отмахивается вилами, продолжая затягиваться огненной сигарой. Ангел перехватывает гитару как дубинку и широко размахивается, целя в ухмыляющуюся морду противника. Сцепившись в драке, они сваливаются с плеча, продолжая свой извечный призовой бой за человеческие души, однако прозвучавшие аргументы помогли мне принять решение. О собственном кармане я, само собой, не забуду, но и человечество постараюсь осчастливить, хотя конкретные планы насчет второго пункта пока остаются довольно туманными.
Ну и ладно. Так или иначе, моя первая цель - Синтия.
Мы расстались навеки в последний раз всего неделю назад, справедливо подозревая, что он и в самом деле последний. Поводом явилось мое невинное замечание, что ее любимый актер напоминает ходячий ростбиф, и мозгов у него, судя по всему, ровно столько же. Однако у меня привязанность к Синтии не угасла - я знал это наверняка, потому что обнаружил соответствующий отросток, который, увы, работал лишь в одну сторону. Все мои чувства натыкались на невидимый барьер, словно сперма - на противозачаточную диафрагму…
Теперь все изменится!
Синтию удалось застать дома, она собиралась на работу. Ковбойские сапожки и мини-юбка с торчащим сзади пучком перьев, положенные персоналу "Куриной ножки", делали ее необыкновенно привлекательной, о чем я не замедлил сообщить.
- Спасибо, - холодно бросила она.
Моя любимая даже не обернулась, продолжая поправлять перед зеркалом свои рыжевато-блондинистые кудряшки. Самое удивительное, что гребень проходил сквозь ауру бесчисленных полипов без всякого сопротивления.
Поймав наконец взгляд Синтии в зеркале, я мельком вспомнил про галстук пластилинового носильщика. Неужели она не видит мои собственные заросли на голове и даже тот отросток, который ведет к ней? Как ни странно, не видела. Зато разглядела другое.
- И давно ты носишь очки?
- С тех пор как встретил буддийского монаха и он отправил меня в другое измерение.
- Ну да, понятно, чего еще от тебя ждать… Зачем пришел? Вряд ли только для того, чтобы отпускать комплименты. Давай выкладывай, только без этих твоих баек и покороче, а то я опаздываю.
- Синтия, нам надо поговорить… - начал я, ударившись в какой-то сентиментальный бред, рассчитанный лишь на то, чтобы отвлечь внимание. Она кончила причесываться и нагнулась, роясь в сумочке. Я потихоньку подкрался и стал рассматривать щупальца. Одно, синевато-багрового оттенка, чем-то неуловимо напоминало мою тайную привязанность к ведущей телешоу. Я ловко ухватил его двумя пальцами и выдернул.
- Ой! - вздрогнула Синтия. - Чем это ты там занимаешься?
- Вдыхаю аромат твоих волос, дорогая.
- Кончай валять дурака, ты меня пугаешь!
Я мигом воткнул оторванный конец себе в голову… Так и есть, тот самый актеришка, из-за которого мы полаялись! Хотя… вообще-то он мне скорее нравится… Его тело… Мама! Нет, это не для меня! Поспешно освободившись, я вернул щупальце на первоначальное место, а затем предпринял смелый эксперимент: ухватился за тот конец, который шел через невидимые измерения к актеру, и резко дернул. Ура! Теперь соединим его с моим односторонним, который идет к Синтии…
Она резко выпрямилась, обернувшись с таким видом, будто ее схватил за задницу Годзилла.
- Зильджиан, как ты… ты стал какой-то совсем другой… Ах!
Прекрасно сознавая, что происходит, я был тем не менее поражен силой охвативших меня чувств. Соединявший нас канал бешено пульсировал, словно пожарный шланг под давлением.
- Синтия!
Она протянула руки.
- Иди сюда, милый, поиграй на моей земляничной полянке!
По сравнению с тем, что последовало, концерт "Битлз" - просто чинное семейное чаепитие.
Дела шли превосходно. Я приобрел в кредит новую машину, даже не надевая галстук. Главное в жизни - уметь устанавливать контакты. Привязанность владельца автосалона, что у отеля "Плаза", к его старенькой бабушке вполне подошла для моих целей.
- Без аванса, без процентов, платежи с будущего года? Почему бы и нет? Мне кажется, вы вполне заслуживаете доверия.
Нежные чувства к любовнице, питаемые начальником кредитного отдела банка, позволили мне получить крупную сумму наличными и платиновую кредитную карточку с правом превышения кредита на пятьдесят тысяч. Единственным неприятным моментом была рука чиновника на моем колене.
Оба отростка я сохранял несколько дней, опасаясь, что эти болваны, придя в себя, аннулируют сделку. С другой стороны, мне не давала покоя мысль о том, как отреагируют ни в чем не повинные бабуля и девица на холодный душ, который их, несомненно, ожидает. В конце концов я решился, и оторванные щупальца мгновенно втянулись в межпространственные дыры, стремясь воссоединиться со своими привычными партнерами.
Уф-ф… Ну и облегчение, скажу я вам. Вообще мое кредо - идти по жизни, не обременяя себя излишними связями. То и дело мне приходил на ум монах с его единственным золотистым столбом…
Синтия послала подальше свои куриные перья, и время понеслось вскачь. Мы заказывали лучшие места в самых дорогих ресторанах, заваливались как завсегдатаи в роскошные закрытые клубы, сидели бесплатно в первом ряду на модных концертах, одним словом, кромсали город вдоль и поперек, как скульптор Генри Мур гранитную глыбу.
Однажды Синтия попросила отвезти ее в больницу навестить сестру, которая недавно родила.
Я стоял за широким стеклом, отгораживающим палату для новорожденных, и не верил своим глазам. Там было без числа младенцев, орущих или спящих, и у каждого из головы тянулся такой же точно сияющий золотом столб, как у монаха. У тех, что постарше, уже наметились отростки любви к родителям, но божественный стебель, ведущий в неведомые высоты, был абсолютно у всех.
После визита в больницу я стал особо внимательно приглядываться к детям. Лет до трех врожденный дар, как правило, сохранялся в целости, но потом начинал истончаться, тускнеть и бледнеть с тем, чтобы к десяти годам исчезнуть совсем. Во всем Нью-Йорке не было ни одного взрослого, который сумел бы сохранить его. Включая, само собой, и меня. Может быть, искать следовало где-нибудь в другом месте…
Я не раз имел возможность выдернуть золотой стебель из детской головки и попробовать, что за начинка там внутри, но ни разу не осмелился это сделать. Наверное, боялся осознать, насколько пуста и бессмысленна моя жизнь.
Прошло около месяца, и беззаботное существование начало мне понемногу надоедать. Как-то раз качу я себе один по Первой авеню и вдруг вижу впереди целое скопище шикарных лимузинов, вокруг которых, как овчарки, снуют полицейские машины. Притормаживаю, высовываюсь из окошка и вежливо спрашиваю фараона, что бы это значило.
- Президент здесь, - отвечает он. - Выступает в ООН насчет войны.
- Войны? Да ведь она давным-давно закончилась.
- Это уже новая.
- Ах вот оно что… И с кем же теперь?
- Да вы что, телевизор не смотрите? - удивляется патрульный. - С Северным Арабиранистаном, с кем же еще! Их президент тоже приехал, боимся вот, как бы не линчевали.
Не уверен, что вполне разобрал название страны, я вообще не особо слежу за политикой, но дела скверные, что уж тут говорить. Хуже, чем когда Джеймса Брауна в тюрьму упекли.
А как же мой великий план осчастливить человечество? Вот он, шанс!
Решительно вылезаю из машины и отдаю ключи полицейскому.
- Припаркуй ее где-нибудь, будь другом!
Он было открывает рот, чтобы рявкнуть что-то на своем фараоньем наречии, но я ловко переключаю на себя его чувство субординации и иду к подъезду.
Здание ООН кишит охраной. Осмотревшись и определив, кто тут заправляет, пробираюсь к нему. Дело на этот раз особой важности, и миндальничать некогда, поэтому субординацией не ограничиваюсь и добавляю к ней любовь к жене, сыну, собаке и, судя по ощущениям, новой газонокосилке - чего еще ждать от этих тупиц-федералов.
- Не могли бы вы меня проводить? - спрашиваю.
- Конечно, сэр! Сюда, пожалуйста.
Продолжая отдавать приказы по рации, агент прокладывает путь по переполненным коридорам, и вскоре мы оказываемся в зале Генеральной Ассамблеи. Проблема в том, чтобы подойти достаточно близко к президенту. Мой прикид уж точно тут не поможет: на мне гавайская рубашка, зеленые пижамные штаны, которые один приятель стащил из психушки, а на ногах сандалии.
Думай, Зильджиан, думай!
- Вы одолжите мне свой костюм? - спрашиваю агента.
- Пожалуйста, сэр!
Приняв более-менее пристойный вид и сжимая в руке клочок бумаги со списком покупок, типа это какой-то секретный меморандум, поднимаюсь к подиуму. Все большие шишки уже на своих местах, генсек что-то вещает с трибуны, телекамеры включены. С детства мечтал попасть в телевизор, хоть и не в таком виде. Пробираюсь бочком между рядами… Вот они, голубчики! У нашего на придурковато-пуританской физиономии написано благородное негодование, его заклятый враг самодовольно ухмыляется, словно наркодилер, который вовремя успел выкинуть из окна машины пакет с травкой.
На меня никто не обращает внимания.
Пока.
Головы двух президентов соединяет толстенный чешуйчатый побег зловеще-оранжевого цвета. Никогда не видел такой мерзости. Да уж, похоже, нам и в самом деле грозит война.
До политических маньяков уже рукой подать, и тут на меня наконец начинают оборачиваться, причем не слишком доброжелательно. Однако, прежде чем охрана успевает что-либо сообразить, я начинаю действовать. Хватаюсь за щупальце ненависти обеими руками и дергаю изо всех сил, пытаясь вытащить его сразу из двух голов. Держится оно поразительно крепко - со стороны, наверное, похоже, будто я пытаюсь выжать штангу для олимпийского рекорда. Наконец концы поддаются - оба лидера дергаются своих креслах, точно акулы, пронзенные острогой.
Не в силах удержаться, я наклоняюсь к ним и горячо шепчу:
- Представьте, что больше нет ни государств, ни границ. Попробуйте, у вас получится! Вы ведь на самом деле не хотите воевать…
Одновременно выдергиваю у нашего президента его патриотизм и втыкаю в голову арабиранистанцу. Потом проделываю обратную операцию.
Все эти загадочные вудуистские пассы над головами обожаемых лидеров истощают терпение охраны, и гориллы наваливаются на меня всей кучей, как на футбольный мяч в игре на суперкубок. Ленноновские очки слетают с носа и кувыркаются в воздухе, потом слышится зловещий треск… Впрочем, я могу и ошибаться, трудно что-то расслышать сквозь такое количество пыхтящих тел.
Я падаю куда-то в темноту. Рядом появляется Люси, как всегда, обнаженная и увенчанная алмазным сиянием.
- Ты молодец, Зильджиан. Приходи к нам, когда захочешь.
Ее очертания начинают медленно расплываться.
- Погоди, - кричу я. - Как мне вернуться туда, где я был раньше?..
Нет ответа.
За решеткой пришлось провести всего полгода - штаны из психушки помогли адвокату доказать мою невменяемость. Ну и ладно. Хоть никто на свете и не подозревает, что я на самом деле сделал, зато простой народ считает меня героем. Вдобавок, к моему великому изумлению, Синтия аккуратно навещала меня три раза в неделю - потеря очков, оказывается, ничего не меняет. Но самое главное то, что наш президент и тот северный арабиранистанец после сенсационного примирения на глазах всего мира стали закадычными друзьями и даже сфотографировались в обнимку на площадке мини-гольфа в Диснейленде.
Вышел я, значит, из тюрьмы и прогуливаюсь как-то опять по Бродвею. Глядь - а навстречу тот же монах-коробейник. Подхожу к нему, а он расплывается в улыбке до ушей и показывает мне на голову:
- Какой лотос расцвел, а?
- Ну, - хмыкаю я, не показывая, что доволен, - что новенького?
Монах вытягивает из кучи очки. Оправа старинного вида, неуклюжая, из толстого пластика. Что-то знакомое…
- Имя Пегги Сью вам что-нибудь говорит?
Говорила мне мама, не ходи
- Что же ты не веселишься, Лорен?
Я медленно поднял голову. Казалось, она принадлежала не мне, а какому-то садомазохисту, который набил ее песком, использовал язык вместо дверного коврика, глаза - вместо ванночек для реактивов, и вдобавок выставил все это под холодный осенний дождь.
Хозяйка дома возвышалась надо мной с бокалом в руке. Невероятное количество коктейлей, проглоченных за вечер, нисколько не повредили ее неистребимому оптимизму.
- А с чего мне веселиться, Мэри Энн? У меня что, такой радостный вид?
Я сидел на полу в углу гостиной, обняв руками колени, в засаленном костюме, который надел неделю назад и с тех пор не снимал. Моя растрепанная шевелюра напоминала копну сена, накиданную самым неумелым представителем семейства Сноупсов. Щетина на подбородке склеилась от засохшей горчицы, выдавая стойкую приверженность к диете из уличных хот-догов.
Все вокруг кипело и шипело, мелькало и сверкало, грохотало и гоготало, хихикало и пиликало, кружилось и крушилось… короче, дым стоял коромыслом.
А во мне - ни искорки.
Мэри Энн попыталась сфокусировать на мне свои блестящие глазки-бусинки и ценой долгих усилий в этом преуспела.
- М-да, пожалуй, вид у тебя и в самом деле мог быть и повеселее… да и почище.
Из дальней комнаты донесся звон разбитого стекла, сопровождаемый визгом, радостными выкриками и треском рвущихся занавесок.
- Знаешь, Мэри Энн, - вздохнул я, - пошла бы ты лучше присмотрела за другими гостями, пока они всю твою милую квартирку не разнесли.
Кажется, это о каком-то из придурковатых английских монархов говорили: "Будьте осторожны, когда подаете королю идею - выбить ее у него из головы будет потом почти невозможно". Мэри Энн отличалась не меньшей твердолобостью, в особенности после хорошей дозы спиртного, и теперь я оказался единственным объектом ее забот.
- Да нет, ничего страшного, - беззаботно отмахнулась она, - у меня на этот вечер специальная праздничная страховка. В конце концов, не каждый день удается встретить новое тысячелетие!
- Удивительно верно подмечено, - буркнул я.
- Мне наплевать, пусть делают что хотят, лишь бы веселились. А вот ты меня беспокоишь - ты веселиться явно не хочешь.
Веселье… Что это вообще за штука такая? Мое сознание отвергало само существование подобного понятия. Кому вообще такое может в голову прийти? Мне хотелось только одного - чтобы меня до полуночи оставили в покое. Я посмотрел в глаза Мэри Энн и попытался донести до нее эту мысль:
- Хочешь знать, зачем я сегодня сюда пришел?
- Как зачем? - удивилась она. - Чтобы повеселиться с друзьями, пообщаться… зачем же еще?
- Ничего подобного. Раньше, возможно, так оно и было, но не сейчас. Я пришел к тебе, Мэри Энн, только потому, что ты живешь на сорок девятом этаже.
На лице хозяйки мгновенно возникло выражение крайнего замешательства, словно она была одной из тех кукол с кнопкой на спине, у которых можно менять черты лица.
- Отсюда и в самом деле прекрасный вид на город, Лорен, но ты его уже сто раз видел…
- Сегодня, Мэри Энн, я намерен познакомиться с ним, так сказать, более интимно. Ровно в полночь, когда все остальные станут отмечать славный момент наступления нового столетия, я раздвину стеклянные двери - если, конечно, никто из твоих сверхобщительных гостей раньше их не разобьет и достаточно будет перешагнуть через раму с осколками, - выйду на тот пятачок голого бетона, который ты гордо именуешь "патио", встану на перила и исчезну в пространстве, покончив тем самым со всеми своими бедами и страданиями.
Кнопка на спине вновь сработала, преобразив лицо хозяйки в маску ужаса, смешанного с отвращением.
- Да ты хоть представляешь, Лорен, как ты испортишь всем праздник?!
- Мне и самому это вряд ли доставит удовольствие, Мэри Энн, но других вариантов, похоже, не просматривается.
Покачнувшись, она присела рядом на корточки, плеснув коктейлем мне на брюки. Ну и черт с ними.
- Лорен, не темни, излей душу старушке Энни! Что у тебя стряслось?
- Да я и не темню. Ровно неделю назад моя жизнь развалилась на куски, как однодолларовые часики. В течение одного часа я потерял работу, и меня бросила Дженни.
- То-то я удивилась, что ты без нее… А почему?
- Сам толком не знаю. Пришел домой, а там записка, что они с каким-то Рейнальдо улетают в Лос-Анджелес.
- A-а… понятно.
- Ты что, о нем знала?
- Она божилась, что это минутное увлечение…
Я уронил голову на руки и некоторое время с недоумением слушал чьи-то стоны, пока не понял, что они мои собственные.
Мэри Энн погладила меня по плечу.
- Ну, ну, Лорен… Забудь ее, она тебя не стоила.
- Но я люблю ее, черт побери!
- Ничего, найдешь другую, я в этом нисколько не сомневаюсь! Приведи себя только в порядок. Кто знает, может быть, твоя новая любовь как раз сегодня здесь! А работу ты уж точно найдешь…
Мой саркастический смех, должно быть, прозвучал как-то особенно громко и зловеще, судя по испуганным лицам обернувшихся гостей. Даже Мэри Энн вздрогнула и отшатнулась, а она-то представляла, каково мне.
- Только не говори, что… - начала она.
Я знал, что ору на весь дом, но ничего не мог с собой поделать.