Кирилл, естественно, опоздал – Катька задержала, попросила с утра помочь привезти из универа какие-то книжки. Доставка затянулась, они едва не поругались, а на работе Кирилл получил выволочку еще и от Антона и, чтобы избежать сурового редакторского гнева, рванул в город. Денек оказался насыщенным. Сначала ДТП на Волоколамке: панелевоз не поделил полосу с "пятеркой". Без жертв, но легковушке теперь – только на металлолом. Убийство во вьетнамском торговом центре, сигнал о бомбе в здании магазина "Перекресток", оказавшийся, как обычно, фикцией, снова ДТП, на этот раз в Перово… Группа металась по Москве, как заведенная, снимая и снимая сюжеты. Правда, сегодня Игорю ни разу не удалось поспеть на место происшествия раньше ментов, поэтому материал вышел не очень. Из-за спин оцепления особо не поснимаешь, а милицейские старлеи и майоры не слишком разговорчивы. Промямлят в объектив десяток слов, а потом пошлют. Хорошо, если к пресс-секретарю, который и сам обычно не блещет ораторскими талантами, бродя по бесконечному кругу скучных протокольных фраз: "…произошел наезд… при проведении оперативно-следственных мероприятий… по предварительной версии причиной произошедшего ДТП явились… сотрудники правоохранительных органов".
Около пяти часов поступил очередной сигнал. На этот раз от пожарных – горела частная сауна на Лосиноостровской.
– Может, не поедем? – спросил Игорь. – Всё равно первыми не успеем. Опять скучный дым за полкилометра снимать, да бравого пожарного чина какого-нибудь, что ни в противогаз, ни в каску рожей не влезает.
– Поедем. Кто его знает, что там за сауна? А вдруг – поджог? Глядишь, разборки какие всплывут, передел территории…
Добирались больше часа. Кирилл уже и надеяться перестал.
– Игорек, прибавь, а? Не то мы к шапочному разбору приедем.
– Стараюсь.
Как оказалось, Кирилл опасался зря – когда они прибыли на место, тушить еще не закончили, хотя открытого огня нигде не было видно. Сработанное в древнерусском лубочном стиле здание сауны курилось сизым дымком, на крыше возились несколько пожарных, отдирая почерневшие кровельные листы. Обугленные поленья сруба шелушились чешуйками сгоревшей краски, из сорванной двери валил густой дым вперемешку с паром. Два бойца с длинным брезентовым рукавом методично поливали стены, метр за метром. Пожарные цистерны взяли дымящиеся останки сауны в кольцо, впереди, как Чапаев на лихом коне, замер такой же ярко-красный "уазик" с цифрой "37" на борту.
Плотного сложения офицер – погоны так сразу и не разглядишь за навьюченным дыхательным ранцем – удовлетворенно созерцал работу своих подопечных. На груди у него болтался переговорник рации.
– Ну вот, – сказал Игорь, – я же говорил: бравый пожарный чин. Смотри какой – слуга царю, отец солдатам.
– Не зубоскаль. Мужик свою работу делает. Сейчас мы его про-ин-тер-вьюируем. – Последнее слово Кирилл произнес с расстановкой, с каждым слогом пощелкивая на камере какими-то кнопками.
– Ну-ну…
Увидев прессу, командир слегка поморщился: фу, шакалье племя, не люблю!
Кирилла таким отношением запугать было сложно. Тем более что погоны офицера оказались всего лишь майорскими – не бог весть какая шишка. Не часто, небось, в телек попадает. Ну, вот и ему выпал шансик. Вечером всех знакомых обзвонит, заставит ночной эфир смотреть. Как же – меня в телевизоре покажут! Интервью возьмут! И не в идиотском шоу "Спокойно, вас только что выставили полным дураком и сняли на камеру", а во время работы, на фоне дымящейся развалюхи.
Еще и благодарить будет. Слава, даже сиюминутная, – сладкий наркотик.
– Добрый день. ПраймТВ, программа "Тревожный вызов". Товарищ майор, не могли бы вы рассказать, как проходит тушение?
– Возгорание не очень сильное, площадью метров сорок-пятьдесят, пожару присвоен сначала второй, а чуть позже – третий уровень сложности. На тушение прибыли четыре автоцистерны с экипажами. Примерно через пятьдесят минут огонь удалось локализовать.
– Экипажи столкнулись с какими-либо трудностями при ликвидации возгорания?
"Тьфу ты, черт, вот и я этим протокольным языком заговорил!"
Майор сдвинул на затылок каску, оттер пот брезентовой рукавицей, отчего на лбу остались две сажевые полосы. Кирилл немедленно поймал их в объектив – сказка, а не типаж!
– По сообщению сторожа, – пожарный кивнул на понурую фигуру, что притулилась у капота одной из пожарных цистерн, – в момент возгорания внутри здания находилось несколько человек. Поэтому бойцам пришлось войти в здание до окончания тушения, чтобы спасти людей. Очень мешало сильное задымление, лишь через двадцать минут после нашего прибытия удалось найти комнату, где находились пострадавшие.
Кирилл навострил уши, как хороший охотничий пес.
– …в комнате находились два человека с небольшими ожогами и признаками отравления угарным газом.
"Ну, майор, рожай, не тяни!"
– …оба доставлены в реанимацию. Один в критическом состоянии, другой в тяжелом.
Сюжет получился неплохой. Майор оказался человеком обстоятельным, знающим свое дело, несколько, правда, недалеким. Кроме того, ему нравилось красоваться перед камерой. Он еще долго распинался перед Кириллом, рассказывал, в чем, по его мнению, причина возгорания:
– …дерево не обработано противопожарным составом, а из-за постоянной смены температур оно коробится, высыхает и может вспыхнуть от одной искры. Скорее всего, виновата неисправная проводка или неосторожное обращение с огнем – там внутри есть камин.
После того как огонь был окончательно потушен, майор разрешил войти внутрь, поснимать вспученный пол, обугленные балки, копоть на стенах, расколотый кафель в душевой и черные хлопья сажи на выгнувшихся горбом полках.
– …вот здесь их и нашли. Одного на нижней полке, а второго – в этом углу. Он, похоже, пытался выйти, обжегся и вернулся назад. Именно его в критическом увезли.
– Куда, не знаете?
– Первого в сорок седьмую больницу, а второго – в ожоговый центр Склифа. Фамилия у него… – майор прищелкнул пальцами, – если б не ситуация, я бы сказал, что смешная. Очень подходит – Подгорелый.
Антон выпрямился в кресле:
– Как умер?
– Умер, не приходя в сознание. Майор этот, Ковальчук, сказал же, куда его увезли. Мы даже до Склифа не успели доехать – я прозвонился в справочную, и мне сразу всё сообщили.
– Ты хочешь сказать…
– Угу, – Кирилл отстраненно смотрел в окно. Пальцы беспокойно теребили застежку куртки. – Это именно тот самый, позавчерашний Юрий Подгорелый, замдиректор "Росфинтраста".
– Дикое совпадение! Бог мой!
– Знаешь, я тут подумал, может, сделать общий сюжет? Типа судьба настигла олигарха! Сначала авария, где он вполне мог погибнуть, если б выехал на перекресток секундой позже. Принял бы тогда "девятку" в лоб. Спасся чудом. Но неумолимая судьба, – Кирилл старался говорить весело, ерничал, пытаясь скрыть растерянность, – настигла его. Пожар в частной сауне поставил точку в карьере финансиста.
Антон зачарованно смотрел, как Кирилловы пальцы щелкают застежкой. Открыли – закрыли… щелк-щелк…
– Не стоит. Родственники засудят потом. Да и вообще неизвестно, в какой среде он крутился, может, там бандюки через одного. Приедут, камеру разобьют, машину, да еще и покалечат вдобавок. Нет уж. Доживем до старости спокойно.
Кирилл вздохнул:
– Как скажешь…
– Поработали сегодня хорошо, двигай домой. Записи я сам отнесу.
– Слушай, Антон, можешь мне выходной дать, а? До пятницы?
– Сейчас – нет. Извини, Кирилл, но только в конце месяца, когда Наташа с больничного выйдет. Не могу же я две оставшиеся смены гонять через раз.
Следующую ночную смену Кирилл оттрубил на автопилоте. Если бы не добрая и отзывчивая Катька, хлопотавшая над ним весь вечер, как любящая мать, он бы хандрил раз в пять сильнее.
С чего? Он и сам не знал. Вроде бы за пять месяцев работы уже давно пора привыкнуть к чужой крови, трупам, смерти. Журналист, особенно такой программы, как "Тревожный вызов", что-то вроде патологоанатома – он не лечит и не спасает, он просто констатирует неизбежный факт. Часто последний факт чьей-то жизни.
А тут вдруг стало не по себе. Получил, что называется, наглядное доказательство бренности бытия – совсем недавно человек ходил, разговаривал, строил какие-то планы… А теперь его нет. Совсем нет. Осталась только запись, где он вполне живой и здоровый, вальяжно разговаривает с ним, Кириллом. А ведь так может произойти с кем угодно. В любой миг.
Спасибо Катьке, что не стала по извечной женской привычке допрашивать: "ты чего такой грустный?", "неприятности? расскажи!", а просто, как смогла, постаралась исправить ему настроение. Может, не слишком изобретательно, но всё же. Куда как лучше, чем сидеть весь вечер наедине с невеселыми мыслями.
Ночью Кирилл снова колесил по городу в паре с Игорьком. Привычная круговерть: Пражская, ДТП; Котловка, пожар; Кунцево, попытка самоубийства; Выхино, задержание мошенников и нудная лекция пресс-секретаря местного ОВД: "не стоит доверять первому встречному"; потом Ордынка, снова ДТП…
Как, наверное, чудовищно смотрится со стороны слово "привычная". Как можно привыкнуть к людскому горю, боли, к желанию обогатиться за счет других? Как?
Но ведь можно. И не только привыкнуть, но еще и жалеть, что денек сегодня неурожайный – сюжетов много, но все без жертв. Где-то в глубине души загнанное в подвал человеческое сострадание, наоборот, требует радоваться: всё обошлось, никто не погиб. Но сострадание – это так… непрофессионально.
Утром Кирилл сдал материал Антону и поехал домой – отсыпаться. Катька вернется из своей аспирантуры только в восемь, лучше проспать до вечера. Проглотить пару таблеток феназепама – и спать. И ни о чем не думать.
Во сне невыносимо верещала милицейская сирена. Знакомая до последней царапины студийная "десятка" куда-то мчалась, сшибая в кювет белые машины с синей полосой. Но противный звон всё не унимался.
Просыпаться не хотелось. Кирилл приоткрыл глаза и сразу же зажмурился от яркого света – вечер еще не наступил.
"Интересно, сколько времени?"
Сирена из сна вопила где-то совсем близко, над ухом.
Только через полминуты Кирилл понял: на прикроватной тумбочке надрывается телефон.
– Алло?
– Кирилл, спишь? Просыпайся.
– Антон? Господи, в чем дело? Сколько времени?
– На моих – три сорок, но это не важно. Давай просыпайся и срочно дуй сюда.
– Зачем? Что-то случилось?
В трубке воцарилась тишина, только слышно было, как где-то далеко щелкает неведомое телефонное реле. Антон молчал.
– Да не молчи! В чем дело?
– Олег с Лехой привезли сюжет – при тушении пожара погиб майор Станислав Ковальчук.
– Как это произошло?
– Вот, смотри, – Антон воткнул в паз кассету, несколько раз крутанул верньер. На экране замелькали полосы быстрой перемотки.
– Здесь.
В кадре серой громадой возвышался замшелый перрон какой-то товарной станции – видимо, снимали снизу, с путей. Вдаль тянулись чуть тронутые ржавчиной рельсы, молодая весенняя травка весело пробивалась сквозь почерневшие шпалы.
Потом камера развернулась на сто восемьдесят градусов и в объектив попали курящиеся остовы вагонов, покореженные рельсы, полотно, будто бы расплесканное во все стороны взрывом. Недалеко от путей стоял кирпичный пакгауз с цифрой "1959" над широкими въездными воротами. Обращенная к полотну стена зияла выщербленными кирпичами, грязно-бурые кляксы испятнали ее.
– Загорелась цистерна с удобрениями длительного хранения, – сказал Антон. Покрутил верньер еще немного вперед, пока в кадр не попала окровавленная пожарная каска. – В принципе знали, что она может взорваться, но огонь вроде бы локализовали быстро, потушили даже. Майор Ковальчук руководил операцией. Когда пламя погасло, вместе с одним из бойцов расчета решил проверить, что и как. Тут-то цистерна и рванула. Майор впереди стоял… в общем, он погиб сразу. Второй в реанимации с баротравмами. Говорят, выживет.
Кирилл с трудом нащупал за спиной стул, сел, бездумно уставился на экран, где чуть подрагивала на паузе каска майора Ковальчука. Казалось, она шевелится. Как живая.
– Вот так, – сказал Антон через пару минут. Просто так, чтобы сказать хоть что-нибудь. Молчание становилось невыносимым.
– И что ты думаешь?
– Не знаю, Кирилл. Ничего я не думаю. Два таких совпадения подряд не бывают.
– А что же тогда?
– Хрен его разберет! Знал бы ты, как надоела мне вся эта мистика!
Слухи по редакции ходили всякие, Кирилл пару раз слышал краем уха про какую-то историю с очевидцем, но подробностей не знал. А сейчас спрашивать не хотелось. И так на душе погано донельзя.
– Делать что будем, а? – спросил он жалобно.
– Значит, так, – Антон хлопнул ладонью по столу. – Никаких теорий. Никаких гениальных идей и новых сюжетов. Просто делаешь свою работу, ясно? А я на досуге помозгую, что и как.
Кирилл не спорил: начальству виднее. Теорий у него, конечно, набралось вагон и маленькая тележка, но все они нуждались в проверке.
А через две смены случилось то, чего Кирилл боялся и запрещал себе даже думать об этом. Задержанный преступник, налетчик из реутовской банды, завладел оружием конвойного и попытался бежать из-под стражи. В перестрелке ранены двое милиционеров, преступник убит.
Только список жертв на этом не заканчивался. От пулевого ранения в грудь через шесть часов скончалась в больнице пресс-секретарь ОВД "Выхино". Та самая, что чуть больше недели назад долго и нудно вещала в камеру о недопустимой доверчивости наших граждан.
Собственно, на этом перебор безумных теорий закончился не начавшись. Кирилл теперь точно знал, кто виновник этих странных и страшных совпадений.
Камера.
Один за другим гибли люди, попавшие в объектив именно этой, новой камеры на долгое время. Причем крупным планом, то есть при максимальном увеличении.
Наверное, бесстрастный исследователь еще долгое время ставил опыты. Сколько времени, проведенного перед объективом, смертельно для человека? На каком увеличении фатальный исход становится неотвратимым? Есть ли исключения?
Кирилл даже не думал об этом.
В следующую смену он снимал с максимальной осторожностью, стараясь не задерживать камеру надолго на одной точке, а по дороге в Останкино попытался осторожно изучить ее.
– Что ты копаешься? – спросил Игорь, разглядывая его манипуляции в зеркальце заднего вида.
– Да вот, – не моргнув глазом, сказал Кирилл, – барахлит что-то.
Ничего сверхъестественного, да и просто необычного он не нашел. Разве что неприятный холодок, пробежавший по спине, когда, вертя камеру в руках, он случайно встретился глазами с непроницаемо черной линзой объектива.
"Бр-р-р-р! Такое ощущение, словно в дуло заглянул!"
Камера, бетакамовская рабочая лошадка, досталась Кириллу от предшественника, мрачноватого неразговорчивого типа, которого все в программе откровенно побаивались. Говорили, что поначалу Глеб – так звали прежнего оператора – показался коллегам разбитным весельчаком. Его непритязательные шутки всегда приходились к месту, густой сочный бас, вкупе с харизматичной бородой закрепили за Глебом славу "своего в доску" – настоящего рубахи-парня. А потом случилась какая-то не очень приятная история во время выезда на серьезное ДТП. Что там было – никто толком не знает, версий миллион, вплоть до откровенно фантастических, но с того дня Глеба как будто подменили. Он появлялся в студии мрачнее тучи, перестал общаться с коллегами, кроме как по делу, легко раздражался, рычал на всех по поводу и без. Постепенно многочисленные ранее друзья, то и дело натыкаясь на приступы глухой злобы, отступились, решив, что в жизни Глеба произошло какое-то несчастье. Не прошло и двух месяцев, как он уволился.
Вечером Кирилл пришел к Антону с отснятым материалом. Встретив на пороге взгляд выпускающего редактора, он покачал головой. Такой вот странный завелся у них ритуал: один молча спросил, нет ли снова необычных совпадений, второй также молча ответил.
Отчитавшись, Кирилл сказал:
– Камера – барахло, сыплется вся. Сегодня два раза пленка заедала. Да и линзы малость разошлись. Напиши, чтобы выдали другую.
Антон встрепенулся:
– Ты думаешь, это камера?
– Что? – Кирилл изо всех сил старался ничем себя не выдать. – Нет, что ты! Камера и в самом деле барахлит. Вон Игоря спроси. Пока от сюжета до сюжета едем, только и делаю, что с ней вожусь.
– Хорошо, я позвоню, чтобы тебе выдали другую. А эту спишем. Я тебя правильно понял?
– Так точно, командир! – Кирилл повеселел. – Разрешите идти?
– Иди уж. Кате привет.
– Обязательно.
Прошел месяц. Версия Кирилла оправдалась полностью – новая, с иголочки "Сонька" исправно пахала на съемках сюжетов, и ничего необычного за ней замечено не было. Программа "Тревожный вызов" отхватила на телевизионном конкурсе очередную бронзовую цацку, по этому случаю Антон выписал всем экипажам премию. На которую Кирилл с Катькой загудели в любимом подвальном ресторанчике на Спортивной.
– Кир, а Кир, – сказала девушка, изящно промокнув губы салфеткой, – пузо мы набили, может, теперь прогуляемся? А то неохота домой ехать…
– Леди, вам отказать невозможно!
Поднимаясь по Университетскому проспекту, они часто останавливались: Катька изображала игривую кошечку, ей то и дело хотелось целоваться.
– Знаешь, – сказала она вдруг, – у тебя очень странные глаза.
– Маленькие, злые и красные? Как у вампира? – усмехнулся Кирилл.
– Нет. Добрые и красивые… Но, если смотреть в них долго, начинает кружиться голова и всё плывет.
Кирилл приосанился.
– А то! Я же опытный ловелас. Попала ты, Катька. Девчонки теряют голову, едва только взглянут на меня.
Они переглянулись и рассмеялись.
Катя легонько щелкнула его по носу.
– Эх ты, казанова! Пойдем лучше в ГЗ, на смотровую площадку, там такой телескоп поставили – всю Москву можно увидеть.
Конечно, так сразу в ГЗ – главное здание МГУ – они не попали. В университетских аллейках много темных углов и переходов, есть где скрыться от посторонних глаз.
Только часа через два они выбрались на освещенную площадь перед величественным шпилем МГУ. Сейчас здесь было пустынно – не раскатывали мокрый весенний асфальт роллеры и скейтеры, и даже свадебные лимузины куда-то пропали.
Катька потащила Кирилла к главному входу.
– Пойдем скорее!
– Да нас охрана не пустит.
– Пустят, у меня аспирантский пропуск, забыл?
Замороченный бешеным круговоротом студентов охранник даже не взглянул на Катькину корочку, просто махнул рукой: идите, мол. Лифт, набитый веселящейся толпой, по-черепашьи долго полз вверх, останавливаясь чуть ли не на каждом этаже.
Наконец в окошечке загорелась цифра "32". Катька скомандовала:
– Выходим, – и, не давая ни секунды передышки, побежала по коридору.
Кирилл в изумлении крутил головой по сторонам: на тридцать втором этаже он не был еще ни разу.
– Кира-а, давай быстрее, что ты там застрял. Да не смотри по сторонам – там геологический музей, он всё равно сейчас закрыт. Иди лучше сюда.