* * *
Паника и крики на платформе, как магнит притянули к себе всех обитателей станционной площади.
Остался только хозяин потрепанного "жигуля" с распахнутым зевом багажника. Рядом с колесо стоял мешок картошки. К мешковине был пришпилен листок с надписью: "5 р. за кг.".
Корсаков осмотрел площадь и прямиком направился к "жигулю".
Дядька с внешностью механизатора бросил на него оценивающий взгляд, быстро вычислил причину интереса, и напустил на себя независимый вид.
- Бог в помощь, командир, - приветствовал его Корсаков. - Заслуженного художника СССР еще возить не доводилось?
Дядька поправил замасленный картуз.
- Ты, что ли, заслуженный?
Корсаков отряхнул шляпой плащ, припорошенный белой пудрой гравия. Подумал, что сил на долгий спектакль не осталось, и если дядька быстро не согласится, то придется применять силу. Пусть даже с угрозой сесть потом за угон. Лучше уж на три года в лагерь, чем на веки вечные в клетку рядом с Жуком.
- Восстанавливаю усадьбу Белозерских. В Ольгово. Подбросишь?
- В Ольгово? Так там уже, вроде, есть художник.
- Иван? Он всего лишь реставратор. А я - автор проекта. Почувствуй, так сказать, разницу.
Дядька нашел в кармане семечку. Толстым ногтем отколупал шелуху, бросил зернышко в рот.
- Я картошку тута продаю. - Он указал на мешок. - Ни хрена сегодня не продал.
- Оно и понятно, все покупатели в Москве.
- А мафия где? Там же. Прямо на Кольцевой отымут, сунут в карман рвани - и поворачивай оглобли, пока цел. Так-то! А на что бензин покупать? Картошку в бензобак не заправишь.
Через площадь, грузно переваливаясь на полусогнутых ногах, затрусил милиционер.
- Слышь, Жорка! Чой там? - заорал ему дядька.
Милиционер сбавил скорость. Сорвал с головы фуражку, обмахнулся, как веером.
- Да, бля, кто-то не рельсы упал! Щас фарш собирать будем.
- Мост через рельсы пятый год чинят, чо ты хош!
- Ай! - отмахнулся милиционер и побежал к станции.
- Такие дела, заслуженный.
Мужик с выражением посмотрел на мешок.
Корсаков прикинул, что дядька вполне человек, раз знается с местным ментом. А что рожей не вышел, так это генетика и регулярная алкогольная интоксикация.
- Картошка-то нормальная? - привередливо, как на базаре, спросил он.
- Первый сорт! - с радостью включился в торг дядька. - Хош жарь, хош вари, хош так ешь. Чистый крахмал.
- От крахмала, командир, только воротнички стоят, - пробормотал Корсаков, делая вид, что разглядывает плоды аграрного творчества, насыпанные в мешок. - У тебя приличным мясом разжиться можно?
Дядька с сомнением посмотрел на одежду Корсакова.
- На счет кабанчика только по осени. Не сезон.
- Буду иметь ввиду. - Корсаков сунул руку в карман. Вытащил ворох банкнот. - Мне работяг кормить надо. Как тебя зовут?
- Гавриил. Можно и Гаврилой. Не обижусь. - Дядька прочно вцепился глазами в деньги. - А вас как?
- Алексей Примак, - не моргнув глазом, соврал Корсаков. - Член правления Московского союза.
"Член правления", "Московский" и "союз", в союзе с ворохом купюр, произвели на мужика неизгладимое впечатление.
- Решим мы с тобой так, Гавриил. - Корсаков решил тут же закрепить успех и деловито стал выуживать сотенные. - Двести за мешок картошки. Плюс сто за доставку. И осенью подгонишь нам кабанчика. О цене договоримся на месте.
Кадык на морщинистой шее дядьки дрогнул.
Корсаков протянул деньги.
- А твоя колымага быстро ездить умеет? - Корсаков с сомнением посмотрел на частный самосвал для картошки. - Что-то она мне не внушает…
- Да она летает! А я самую короткую дорогу знаю.
Дядька выхватил деньги и быстро сунул в нагрудный карман рубашки.
* * *
"Рожденный ползать, летать не может" было сказано по "жигули".
Обрусевший "фиатик" старался, как сивка, но больше, чем позволяла дорога, выжать из себя не мог. Он дребезжал, постукивал и поскрипывал, брыкался на каждом ухабе, но все безрезультатно. Стрелка спидометра качалась на отметке "шестьдесят".
Возможно, он и мечтал в новой жизни родится "лендкрузером" или "гранд чероки", но железным нутром своим уже осознал, что нет смысла в реинкарнации, если экспортируют тебя в Россию. Российские дороги укатывали и не такую технику. Немецкие "тигры" и те не выдержали.
Невдалеке от дороги в зарослях ивняка мелькнула речушка. Черная сонная вода. Белый комок спящей на воде утки.
"Мария", - по странной ассоциации всплыло в голове.
Корсакову вспомнились умиротворение покой, исходящий от молодой женщины, подруги Ивана Бесова.
"Действительно, когда она рядом, словно у тихой речушки сидишь. Неспешно течет вода, не путая мысли и не зовя за собой. Просто сочится из ниоткуда в никуда. Сама по себе, сама в себе. Можно окунуть пальцы в темную воду и, как в зеркале, увидеть, что было и что будет. И знание это не сделает тебя несчастным. Просто еще лучше осознаешь, что место тебе здесь - у тихой воды, в тени деревьев. Покой. Ни омутов тебе, ни водоворотов, ни белых от ярости водопадов. Песок на дне виден, как через темное стекло. Да изредка мелькнет тень рыбешки. Покой между небом и землей".
Все женщины Корсакова были стихиями. Амазонками, ниагарами, ориноко и ленами. Самая примитивная была Невой-рекой, что умеет течь вспять и выходит из гранитных берегов, когда ей заблагорассудится. Была еще таинственная речка Квай. Стратегического значения ручей в джунглях. И было делом чести, как в том классическом фильме, навести через нее мост. Не сложилось. В самый последний момент все полетело к черту. Одна радость, что попробовал…
"Ивану просто повезло. А может быть, просто знал, что покой дороже, к-хм, гидротехнических характеристик".
- Щас мост будет, уссышься, - пообещал водитель Гавриил.
Корсаков с обреченностью пресытившегося туриста приготовился восторгаться местной достопримечательностью.
Та же самая речка, что вызвала ассоциации с Марией, попетляв по лугу, пересекла проселок.
Мост через нее оказался чисто символическим. Вбитые в дно реки бревна и остатки настила.
Гавриил со смаком вдавил тормоз. Машина, чуть не просыпавшись деталями на дорогу, резко замерла, клюнув передком.
- Во! - С гордостью экскурсовода-энтузиаста указал Гавриил. - "Мост жизни" называется. На ту сторону перебрался, считай, будешь жить.
От настила остались только две подозрительного вида доски, ничем не закрепленные. Высота мостика была метра полтора, плюс глубина речки около того. Не знаменитые "Золотые ворота", конечно, но падать неприятно. Даже если уцелеешь, машину без трактора уже не вытащить.
- И нафига ты меня сюда привез?
- Так, дорога короче.
- А это что? - Корсаков ткнул в сторону мостика.
- Ай, ерунда. Я же местный. Каждый раз тута езжу.
- Вредительство какое-то, - проворчал Корсаков. - Ну, кому он помешал?
Гавриил глубокомысленно хмыкнул.
- Обществу.
- Чему-чему? - спросил Корсаков.
- Городскому не понять. Обществу. Людям, в смысле. - "Людям" он произнес с ударением на первый слог, невольно зарифмовав с пятибуквенным обозначением нестойких на передок женщин. - Людям нормальным помешал.
Гавриил помусолил пальцами козырек кепки. И продолжил посвящать городского в перипетии местной общественной жизни:
- Там, за бугром, - он махнул на пологий склон, - ферму один наш организовал. В смысле, за длинным рублем потянулся. Взял в аренду коровник старый, дерьмо выгреб, доилку починил, скотину в стойло поставил. Картошку посадил аж на двенадцати га, ага! Кукурузы на силос. Еще чего-то там… А, свеклу с морковкой. Не, морковь у него тепличная. Прикинь, да? Как говорят, экологическая. Без химии, значит.
- Решил человек бизнесом заняться, что тут плохого?
Гавриил цыкнул зубом.
- Плохо, что спохабился он от денег. Через губу стал разговаривать. А общество это не любит. Не… Вот мост ему и разобрали. Чтобы не выеживался. На легковушке проехать можно, а на технике - шиш. Как, например, комбайн его канадский тута проедет? Не пройдет он тута.
Из бревен остова торчали устрашающего размера ржавые гвозди. Колея из двух досок по ширине предназначалась для узких шин легковушки.
- Бред какой-то!
- Ну, Семен, мужик сообразительный. Дал кому надо бутылку, ему две бетонные плиты в речку бросили. Там, на лужку. - Гавриил махнул налево. - Соорудил себе, значит, брод. Но и на эту пидерсию общество укорот быстро нашло. Стал Сеня силос косить, а тут - херак! Гайку в молотилку-то и засосало. И звездец его комбайну. А ремонт, знаешь, сколько стоит? Ого! Каждую финтифлюшку из Канады почтой получать надо. Так то!
- Откуда гайка взялась?
- А, делов-то! Привязал веревочку, раскрутил и запулил на кукурузу. Пущай растет, ха-ха-ха!
- Так это вы ему гайку подбросили?!
- И не одну. Для верности штук двадцать повесили. А чо? Общество уважать надо. А то он, нате-хрен-на-вате, на канадском комбайне рассекает!
- Красивый хоть комбайн?
Гавриил разом погрустнел.
- В том-то и дело, что красивый. Белый весь. По полю едет, чисто лебедь плывет. - Он шмыгнул носом. - И кресло там все такое… Как у врача. И руль крутишь одним пальцем. Я же всю жизнь на комбайне "Нива" отпахал. Та еще техника! Как для врагов делали, ей богу! Трясет, аж мозги вскипают. Баранку крутить - руки отвалятся. И чинить ее замучаешься. День молотишь, два - ключами гремишь. А тут - Канада!
- Сам бы в фермеры пошел, чего на зависть исходить?
Гавриил покачал головой.
- Не. Не получится. Люди не пустят. - Он кивнул на мостик. - Ты не смотри, что разбабахали. Все на свои места встает, порядок будет. Последний год маемся. Семен плюнул-таки и в город подался. А ферму с пристройками, ох он там и настроил! сын районного прокурора к рукам прибрал. Теперь там охотничий клуб будет, или что-то там типа того. Говорят так, я точно не знаю. Но порядок будет! И мост, сказывали, к осени из бетона поставят. Хозяин пришел, знать, все по уму будет.
- А без барина вам не жить?
- Усадьбу же не для себя, поди, до ума доводите? Тоже, небось, хозяин на нее есть. Вот и я говорю: как они все себе под зад подгребут, тогда мы работать и начнем. А пока там, наверху, бардак, то мы тут одной картошкой перебиваемся.
Гавриил надвинул кепку на глаза и хлопнул крепкой ладонью по рулю.
- Так мы сделаем. Вы по мостку пехом пройдите. И с той стороны мне отмашки давайте. А то, не приведи господь, колесо с доски сковырнется. Сможете?
- Ты руль, главное, удержи, Гавриил.
Дядька хмыкнул.
- Не боись. Все будет, как у молодого.
Корсаков толкнул плечом дверь.
Вышел и сразу же задохнулся от пьяного запаха разнотравья.
Постоял, разглядывая темные тучи, клубящиеся на горизонте. Солнечный свет, забродивший в них, и косые лезвия лучей, бьющие в землю, и глубокое синее небо, напомнил ему картины старых мастеров.
Корсаков, раскинув руки, чтобы удержать равновесие, пошел шаткой доске. Не удержался, и посмотрел вниз, где между коричневых илистых бревен журчала черная вода.
То ли порыв ветра налетел, то ли какой-то сбой случился в вестибулярном аппарате, но в голове у Корсакова качнулся тяжелый маятник, гулко ударив по вискам. Что-то щелкнуло в глазах, и, показалось, что все вокруг подернулось полупрозрачной дымкой. Контуры предметов размазались, а краски стали гуще, насыщеннее.
"Жигуленок" пополз по доскам, их ширины едва хватало для того, чтобы на них уместились шины, а толщина заставляла предательски замирать сердце. К тому же доски похрустывали и поскрипывали, принимая на себя тяжесть машины.
Корсаков добросовестно помахивал то левой, то правой рукой, но в душе осознавал, что дело не в его подсказках, а в мастерстве и интуиции водителя. А по большей части в том, смотрит ли на них в этот момент кто-то всесильный, спрятавшись за клубящимися облаками. Или давно махнул рукой.
Доски громко щелкнули и задрожали, когда задние колеса прокатились по ним последние сантиметры.
Водитель с облегчением газанул, подогнав машину к отступившему на обочину Корсакову.
Плюхнувшись на сиденье, Корсаков сразу же достал сигареты.
- После такой работы, - он трясущимися пальцами полез в пачку, - даже Минздрав рекомендует перекурить. Угощайтесь, Гавриил.
Дядька взял сигарету, покрутил в закургузлых пальцах, сунул в рот.
- Благодарствую, - хмуро произнес он.
Задумчиво покачал головой.
- Что-то не так? - спросил Корсаков.
- Гроза будет. - Гавриил поцарапал ногтем висок. - Как газировку в башку налили.
- И у меня тоже самое, - поддакнул Корсаков. - И что характерно, ни грамма второй день в рот не беру.
Гавриил цыкнул зубом и натужно улыбнулся.
- Резко тоже бросать нельзя. У нас один бросил, ага. Сразу - "белка". Вожжами вязать пришлось.
- Лихо.
- А то! Вон Горбачев все разом захотел. И что вышло? Чистая "белка"!
Гавриил со скрежетом переключил скорость.
- Как приедете, так сразу стакан примите. Коньяку, или чего вы там употребляете. - Он пыхнул сигаретой. - Я, к примеру, наливочки приму. Ох, теща моя наливку делает!
- Вкусная?
- Сам удивляюсь. - Гавриил кивнул. - Баба - ведьма ведьмой, а наливка у нее - первый сорт. И почему так?
- Бывает… До Ольгово далеко?
Машина как раз взобралась на пригорок. Слева шла реденькая посадка, справа раскинулось поле кукурузы, подпертое с тылу густой рощей.
- Проехали Ольгово. - Гавриил указал за рощу. Над деревьями золотом горел крестик. - Вон оно - имение. Счас кругаля дадим, и, считай, дома.
Корсаков расслабленно откинулся в кресле. Он не ожидал, что дорога займет так мало времени, и, главное, никакой черно-магической чернухи не произойдет.
Тучи на горизонте сдвинулись и густым, черным фронтом поползли к солнцу.
"До дождя успею", - присмотревшись к их движению, решил Корсаков.
Машина, скатываясь с пригорка, ходко набирала скорость.
В самом народном русском автомобиле вдруг проснулась итальянская родословная. В работе двигателя появились ровные, уверенные нотки. Из-под капота исчез лязг и скрежет, даже навязчивый запашок масляной гари пропал. Рессоры мягко принимали на себя все неровности дороги. И скорость неуклонно, без всяких видимых и слышимых усилий, все нарастала и нарастала.
Мелькавшие слева стебли кукурузы слились в монолитную зеленую стену. В приоткрытом окне дико завыл ветер.
Корсаков хотел сказать что-то типа "кто же не любит быстрой езды", повернулся к водителю. И осекся.
Гавриил тупо уставился в лобовое стекло. Сигарета тлела в плотно сжатых губах. Руки мертвой хваткой сжимали руль.
- Эй, командир! - окликнул его Корсаков.
Никакой реакции.
Корсаков помахал ладонью перед глазами Гавриила. Никакой реакции.
Он в страхе вцепился в руль. Но ни на миллиметр сдвинуть баранку не смог. Руки Гавриила, как сваркой приварили к рулю. Мышцы налились стальной твердостью. Корсаков попытался пинком сбить ногу Гавриила с педали газа. Но она, словно, приросла к полу.
А ветер, врывающийся в окно, уже хлестал с яростной силой. Двигатель вдруг смолк. Но машина беззвучно и неукротимо стала увеличивать скорость.
Корсаков рванул ручку двери, сильно навалился плечом и выбросил себя из кабины.
Удар получился жестким. Даже прокатившись по обочине, Корсаков не смог погасить скорость. На кочке его подбросило и, как куклу, швырнуло об землю.
Воздух вылетел из легких. В глазах померк свет. И в кромешной мгле засновали яркие светлячки.
Когда они угасли, сознание безвольно рухнуло в пустоту…
* * *
Он пришел в себя от жесткого толчка в плечо.
Перед глазами плавала красная муть. Словно вокруг все залило водой, в которой потрошили рыбу. Мерзкий запах лип к лицу, пробирался в ноздри и до рвотных позывов заполнял легкие. И на душе было гадостно, будто весь вывозился в той рыбьей требухе.
Корсаков пошевелил стопами и кончиками пальцев рук.
"Уже легче, позвоночник цел", - тягуче медленно проползла мысль.
Он набрался сил и попробовал привстать. С ужасом ощутил, что тело сковано, как стальной броней, неподъемной и несгибаемой тяжестью. И тут же новый удар опрокинул его на землю.
Больно ударившись затылком, Корсаков зажмурился.
Мысли перепуганными мышками засновали в голове. Ни одной здравой. Одна паника.
Он вычленил главную. Самую очевидную и, вне зависимости от вариантов ситуации, в которую попал, максимально точную.
"Белая сибирская лисичка. Шесть букв. На "пэ" начинается, на "цэ" кончается".
Что-то острое кольнуло в лоб.
- Le Templier! - пророкотал металлический голос.
Корсаков распахнул глаза.
Над ним, закрыв собой солнце, нависал закованный в броню всадник. Конь под ним был самый настоящий, мощный, ярый, шумно выстреливающий воздух из ноздрей. И пена с его губ капала самая настоящая. Белая, пузырчатая. Копыта нетерпеливо топтали землю.
Рыцарь опустил копье с раздвоенным флажком на древке. Стальное острие смотрело точно в грудь Корсакова.
"Нет, это не писец, а классическая "белка". В народе именуемая делириум тременс, - тупо решил Корсаков. - Допился-таки".
Согласно медицинскому справочнику, бредовая картинка дополнилась соответствующим звуковым сопровождением.
Звуки нахлынули, как прибой, разом со всех сторон. Лязг железа, вой, скрежет, тупые удары, истошные крики, всхлипы и стоны. Можно было подумать, что угодил в самую гущу автомобильной аварии. Если бы не громкое ржание коней и дробный стук копыт, сотрясающий землю.
"Как это мило", - не к месту улыбнулся Корсаков.
Внутри уже зрела готовность признать это бред единственной и неоспоримой реальностью, не сопротивляться, плюнуть и раствориться в нем, навсегда отрезав себя от иной жизни. Живут же тихие психи, законопатив себя в своем мирке, и не особо горюют. Зачем бунтовать и доказывать себе и другим, что можно в пятидесяти километров от Москвы встретить рыцаря на боевом коне? Проще прикинуться тихим психом и регулярно получать дозу кайфа с таблеточках и бесплатную кашу-размазню.
Рыцарь дал шенкелей коню. Стальной кентавр, вскидывая страшные копыта, угрожающе двинулся на Корсакова.
"Это же понарошку", - вильнула хвостиком слабовольная мыслишка-мышонок.
И тут в какофонию битвы врезался звук лопнувшей басовой струны. Что-то со свистом вспороло густой воздух. С лязгом прошило панцирь на груди рыцаря.
Конь вздрогнул, с храпом пошел боком. Рыцарь стал заваливаться в седле. Уперся острием копья в землю, прямо у ног Корсакова. Но сдвинуть себя он уже не мог. Просто, с силой навалясь на древко, пытался удержать равновесие.
А из рваной небольшой пробоины в панцире проклюнулся темно-красный родничок. Кровь, самая настоящая кровь, тонкими ниточками побежала по отполированной до блеска стали нагрудника.
Гулкими точками задрожала земля. Из-за спины Корсакова вылетел всадник в белом плаще поверх лат. Вскинул коня на дыбы.