X
Возвращаясь домой, я думал о событиях и разговорах последних дней.
Несколько раз я поглядывал наверх, туда, где высоко над крышами домов, над последними окнами с оранжевым светом, висел в голубом небе сияющий серп. Слабым пепельным цветом к нему была дорисована остальная часть лунного диска.
"Что там за энергия, - думал я, - на этом светиле, и каким способом попадает она в руки советских людей? Неудивительно ли, что наши ученые сумели использовать и этого далекого спутника Земли для нужд нашего строительства!"
"А какое чудесное изобретение - эти замечательные аккумуляторы, так упрощающие использование всякой энергии!" - вспомнил я беседу с Афанасьевым.
Облитые светом, словно вырубленные из камня, стояли дома новейшей постройки, огромные, как населенная гора, но не подавляющие своей величиной, а создающие впечатление спокойствия и красоты.
Прошла гурьба студентов, юношей и девушек, так весело размахивавших своими портфельчиками и папками, точно там лежали ключи ко всем тайнам на свете.
Промчался троллейбус, прозвенев проводами.
Мимо белых, в инее, деревьев по тротуару двигался поток пешеходов.
Прошел высокий старик с белыми кудрями, на которые была надвинута широкая меховая шапка, серебристая, словно от инея. Красивое лицо его дышало молодостью. В шляпе, небрежно посаженной на голову, в пальто с поднятым воротником, засунув руки глубоко в карманы, прошагал молодой мыслитель или мечтатель: серьезное лицо и взгляд человека, что-то обдумывающего на ходу. Кто он? Может быть, изобретатель, вышедший прогуляться после дня, проведенного над чертежами? Пробежала девочка с папкой для нот на длинном шнурке и косичками, торчащими над беличьей шубкой…
Я люблю вглядываться в лица людей, встречающихся мне на улице. Одухотворенный взгляд, это присутствие мысли, которое читаешь в глазах, спокойное дружелюбие во взаимоотношениях с товарищами, сдержанная энергия где-то в углах рта и, главное, уверенность, непоколебимая уверенность в своем сегодня и в своем завтра… Вот то характерное, что видишь в лицах людей, внешне так не похожих друг на друга.
А заметили ли вы, что люди становятся красивее? Да, да, это факт. Собственно, в этом нет ничего необыкновенного. Лучшие душевные качества человека - ум, воля, смелость, благородство характера - неизбежно отражаются в его глазах, улыбке, выражении лица и одухотворяют его, делают красивым. А именно эти черты воспитывает в людях наш советский строй. Так что красота - это естественное качество советского человека.
И еще один вывод, к которому я пришел и которым считаю нужным поделиться с читателем: не верьте зеркалу, если оно показывает вам лишнюю морщинку и еще один седой волос, - вы стали краше. Природе с ее процессами старения не угнаться за духовным ростом человека. Это факт очень утешительного свойства, особенно для людей того возраста, когда он уже перевалил за средний.
Вот сколько мыслей приходит в голову, когда изучаешь лица людей, встречающихся на обыкновенной московской улице.
Один из пешеходов чем-то напомнил мне Геннадия Степановича. Я даже обернулся и посмотрел ему вслед. Но это был не он.
XI
- Ну что, удалось вам разузнать адрес Смирнова? - спросил я Афанасьева через несколько дней.
Мы опять находились в кабинете инженера.
- Узнал. Но он находится сейчас в отъезде.
- Жаль! А где - неизвестно?
- На объекте 21.
- На объекте 21? - воскликнул я. - Это ведь тот объект, который имеет какое-то отношение к Луне?
- Да, - улыбнулся Афанасьев. - Откуда знаете?
Я объяснил.
- Вот и отлично, - сказал инженер. - Там вы и увидитесь.
- Там?
- Ну да! Разве вам не говорили, что вы едете на этот объект?
- Я еду на этот объект? - изумлялся я все больше. - Что мне там делать?
- Это вам растолкуют на месте, если вы в принципе не возражаете против такой поездки.
- Надеюсь, придется лететь не на Луну?
Я задал этот вопрос полушутя, но, откровенно говоря, не совсем был уверен в отрицательном ответе. От техники наших дней можно ожидать чего угодно, вплоть до полета на Луну. У нас многое делается без шума, а узнаем мы об этом только после того, как цель уже достигнута.
- О нет, - Афанасьев улыбнулся еще шире, - нам незачем лететь на Луну. Для того чтобы заставить Луну работать на человека, вовсе не обязательно взять ее под уздцы в буквальном смысле. Это можно сделать издали, используя привод самый обыкновенный и вам давно известный. Вы с ним сталкиваетесь каждый день и каждый час. Это сила тяготения.
- Сила тяготения? - переспросил я, вспоминая раздел о тяготении в учебнике физики; я его "проходил" в школьные годы и с тех пор основательно забыл.
- Ну да! Это и есть те прочные "нити", что привязывают Луну к Земле. И это та самая сила, которая вызывает приливы и отливы на море. Проблемой использования энергии приливов занимается специальный институт. Он так и называется - Институт приливов. Объект 21 - один из опорных пунктов этого института.
Так вот оно что! Такая мысль мне не приходила почему-то в голову… Энергия приливов - это и есть энергия Луны, вернее энергия лунного притяжения! Как просто и вместе с тем какая величественная задача обуздания спутника Земли решается советской техникой.
- Где же находится этот объект?
- На северном побережье, - ответил Афанасьев: - в точности я не знаю… Ведь наши взаимоотношения с институтом ограничиваются тем, что наша счетная фабрика делает для него вычисления, как и для многих других заказчиков; а к помощи конструкторского бюро институт обратился только сейчас, да и то с просьбой откомандировать месяца на два толкового специалиста по учету. Там что-то нужно сконструировать, и требуется консультация именно счетного работника, или учет какой-то по-новому поставить, - я, право, в деталях не знаю. Они просили рекомендовать человека с выдумкой, с изобретательской жилкой. Николай Иванович (это был заведующий конструкторским бюро) считает, что вы самый подходящий для этого человек, и, по-моему, уже сказал об этом начальнику главка.
В тот же день меня вызвал к себе начальник главка и спросил, не имею ли я что-нибудь против откомандирования меня на объект 21. В кабинете начальника главка сидел Николай Иванович и ободряюще посматривал на меня своими ласковыми глазами.
- Я согласен, - ответил я. И добавил, что приложу все усилия к тому, чтобы сделать там все от меня зависящее.
- Куда нужно ехать?
- В бухту Капризную.
- Бухту Капризную?
Мне показалось, что я сейчас свалюсь со стула. Положительно жизнь решила преподносить мне сюрпризы один за другим. Даже при моем предрасположении к романтике было чему удивляться.
- Вы знаете это место?
- Я был там как-то, у нас случилась вынужденная посадка, и мы два дня ждали погоды.
- Когда это было?
- Лет восемь назад.
- А-а… - начальник главка с улыбкой переглянулся с Николаем Ивановичем. - Вы найдете там большие перемены.
Он пожал мне руку и пожелал удачи, а Николай Иванович затащил меня к себе и в течение часа рассказывал разные случаи из своей изобретательской и конструкторской практики.
- Главное - поглубже все продумать, - говорил он, заключая какой-нибудь очередной эпизод из личной жизни, из которого вытекало, что настойчивость и упорство, в конечном счете, преодолевают все. Я понял, что он просто хочет меня ободрить перед неизвестным для меня заданием.
Я был очень тронут вниманием Николая Ивановича и с благодарностью пожал ему руку.
XII
Самолет летел в Загорянск - крупный центр Советского Заполярья.
Пассажиры были обычные для такого рейса.
Врач, молодой человек в очках и с черной бородкой клинышком, которая придавала, ему несколько старомодный вид, что, очевидно, его забавляло, возвращался из столицы к месту своей постоянной работы с женой-агрономом, только что окончившей Тимирязевскую академию.
Молодожены везли с собой целый ящик всевозможных электрических кастрюль, новейших плиток разных систем, чайник, кофейник и даже электрический самовар. На покупках настоял муж. Правда, он сознался уже в самолете, что все эти вещи можно было купить и на месте. Но, очевидно, ему трудно было отказать себе в удовольствии походить с женой по столичным магазинам.
- Надо же что-нибудь привезти и из Москвы, - оправдывался он перед женой и отчасти перед пассажирами, которые иронически-доброжелательно поглядывали на молодую пару.
Впрочем, во всем остальном Никольский - так звали врача - оказался вполне серьезным человеком. Как и большинство людей нашей эпохи, он в своей отрасли был работником творческим и успел, несмотря на молодые годы, внести кое-что новое в свою науку. Он рассказывал об испытаниях "комнатного солнца" - домашнего прибора для облучения ультрафиолетовым светом, усовершенствованного им вместе с товарищами. Любопытно, что один из изобретателей был не врач, а инженер-электрик.
- Есть такие проблемы, - сказал Никольский, которые находятся на стыке двух наук. И часто наук очень разных. Такие проблемы решаются только коллективно.
- Вообще, - добавил он, - коллективный метод - это самый лучший метод работы. Недаром он так распространен в наших исследовательских учреждениях.
Вся задняя часть кабины была заполнена продолговатыми свертками, аккуратно зашитыми в теплые стеганые одеяла. Как выяснилось, это были саженцы плодовых деревьев - полторы тысячи яблонь - какого-то особенного сорта, которые жена Никольского везла в Загорянск. Меня удивило, что саженцы везут в неподходящее время года - зимой.
Впрочем, из рассказов ее супруга явствовало, что в Загорянске имеются оранжереи с электрическим подогревом, электрическим солнцем на зиму, особыми шторами на лето - для создания искусственной ночи - и другими техническими новшествами. Эти оранжереи работают круглый год, и в них, по его словам, вызревали даже апельсины.
Он даже сказал, что там имеются яблоки, которые растут в открытом грунте и прекрасно плодоносят. Мне показалось, что тут он хватил через край. За Полярным кругом, в зоне вечной мерзлоты, яблоневый сад под открытым небом?! Гм… Спорить я с ним не стал, но в глубине души был убежден, что он просто подшучивает над нами. Два других пассажира были инженерами, возвращавшимися в Загорянск из служебной командировки. Один был химик, другой электрик. Оба работали на станции подземной газификации, которая обеспечивала Загорянск дешевой электрической энергией. Местные залежи угля, по их словам, не было смысла разрабатывать иным способом.
- А как же снабжение кораблей? - спросил я. - Ведь Загорянск - порт.
Инженеры засмеялись.
- От угля сейчас на флоте постепенно отказываются, - пояснил старший из инженеров, химик, высокий и сутулый человек с висячими усами, с ясным взглядом голубых глаз. - Уголь очень ценен для газификации, как исходное сырье для получения химических продуктов, в металлургии… А для кораблей есть другие источники энергии.
- Электричество? - спросила Анна Ивановна, жена врача.
- Разумеется.
- Но это значит, что каждый корабль должен иметь на борту собственную электростанцию для снабжения своих двигателей. А станция работает на том же угле.
- Вовсе не обязательно.
- А как же? Ведь не поставите же вы на корабле гидростанцию?
- Вообще никакой электростанции не нужно. Вернее, она нужна, но может спокойно стоять себе на берегу. А ее энергия будет приводить в движение моторы многих кораблей.
- Передача энергии без проводов?
- Это одно решение проблемы. Но есть и другое. Без всяких сложных устройств оно позволяет использовать электрическую энергию не только на крупных судах, но даже на моторной лодке.
- Каким же образом?
- А вот таким.
Инженер вынул из кармана небольшой картонный цилиндр, похожий на крупный патрон от охотничьего ружья. На цилиндрике была наклеена яркая этикетка.
Я различил круглую желтую луну и красные молнии, исходящие из нее, - символ электрической энергии - на голубом фоне.
Где я уже видел этот рисунок? Ах, да! Это ведь те самые кружочки и молнии, что были на обертке, которую принесли тогда из типографии. Только там каждый цвет был тиснут порознь, а здесь они сошлись вместе.
- Что там внутри?
- Энергия. В достаточном количестве, чтобы все ваши чайники и кастрюли обеспечивали вас жареным и пареным в течение года.
На загорелом лице инженера появилась довольная усмешка. Я встречал уже это выражение удовлетворения и гордости трудом на лицах людей, которые не отделяют чужих успехов от своих. Этот мой попутчик по самолету напомнил мне Геннадия Степановича.
- Это что - аккумулятор? - спросила Анна Ивановна.
- Да, это опытная партия. Вы встретите сейчас эти аккумуляторы по всему Заполярью. Они здесь испытываются. Вы представляете, - инженер возвысил голос, - корабль-электроход берет на борт несколько ящиков таких штучек и может свободно плавать всю навигацию. Эти аккумуляторы уже вышли из лаборатории и проходят проверку: одни в Арктике - в условиях крайнего холода, другие, наоборот, в пустынях жаркого юга, третьи в субтропиках, где чуть не каждый день дожди, и так далее.
- И они заряжены энергией, полученной от обычной тепловой станции? - спросил я.
- Может быть, - усмехнулся наш собеседник. - Да это ведь не имеет особого значения. Аккумуляторы хранят электрическую энергию, добытую любым способом. А вообще это изобретение, - он указал на картонный цилиндрик, - будет иметь самые широкие последствия.
Об этом я уже знал. Меня интересовало другое.
- А что означает Луна на этикетке? - спросил я.
- Вот это я не могу вам сказать, - опять засмеялся инженер. - Будем считать, что это просто заводская марка…
Было ясно, что инженер не хочет рассказывать подробностей случайным спутникам. Мне же все время казалось, что внутри картонного цилиндрика, который держал в руке мой спутник, заключена энергия лунного притяжения. Та самая энергия, что, вероятно, заставляла светиться фонарик Геннадия Степановича, который я вез с собой. Энергия морских приливов.
Но беседа наша закончилась. Современные воздушные путешествия не отличаются особой продолжительностью. Наш самолет уже катился по бетонной дорожке Загорянского аэродрома…
XIII
С одного самолета я здесь же, в аэропорте, пересел на другой.
Пока новый самолет готовился к отлету, я успел только пообедать и надеть полярное обмундирование: кабина в этом самолете была неотапливаема, не так, как в рейсовой машине.
"Ну вот, начинается провинция, - подумал я, натягивая меховые торбаса. - Что стоило бы поставить электрическую печь, включаемую от пары таких патронов!"
Но когда я залез в кабину, я увидел, что там, собственно, нечего было отапливать. Я был единственным пассажиром в этом грузовозе, предназначенном для перевозки скоропортящихся продуктов. Огромный кузов, раза в полтора больше, чем у товарного четырехосного вагона, был битком набит ящиками и бочками. Меня, так сказать, подвозили на попутном воздушном грузовике.
Конечно, я мог бы дождаться пассажирской машины, но я сам настаивал на том, чтобы меня отправили поскорее. В конце концов, я решил, что можно лететь и в грузовике.
"Как же этот сарай с крыльями садится? - подумал я. - Ведь ему нужна дорожка километра в два!" - я вспомнил тесное посадочное поле у бухты Капризной, где мы садились восемь лет назад.
Но пилот на мой вопрос успокаивающе ответил, что в Арктике пассажирские и грузовые авиатрассы сейчас оборудованы всем необходимым и, кроме того, воздушный "битюг" - экспериментальная машина, специально, так сказать, предназначается для вынужденных посадок. Он обратил мое внимание на шасси самолета.
Под фюзеляжем было расположено множество широких колес небольшого диаметра - я насчитал их шестнадцать пар. Этот гигант садился прямо на брюхо и катился по земле на своих колесах, как на роликах, плавно и сильно затормаживая.