* * *
И действительно, он перестал исчезать. Больше того, у него появился друг, сын Даньеров. Пит Даньер буквально возвышался над своим худым молчаливым товарищем. Он вовсе не дурак: сегодня он занимает высокий пост в нашем сельхозуправлении. Но Джо - так он теперь просил его называть - в их дружбе верховодил. Они играли в его игры, гуляли в его излюбленных местах, а позже, в избранных им районах лесов Моргана, бродили по его воображаемым мирам.
Его мама вздыхала, сидя в моем тесном, пахнущем лекарствами и кожей кабинете.
- Мне кажется, Джон так хорошо выдумывает, что даже для Пита реальный мир кажется бледным по сравнению с вымышленным. В этом-то и беда. Слишком хорошо у него получается.
Это происходило год спустя. Я лечил мальчика от нескольких обычных болезней, но не было никаких причин тревожиться, поэтому я удивился, когда Элеонор попросила назначить ей встречу, чтобы поговорить о сыне. Договариваясь по телефону, она рассмеялась.
- Ты ведь знаешь, Том настоящий янки. Он не позволяет говорить о сыне по телефону. - Голос ее звучал резковато.
Я сел в свое скрипучее вращающееся кресло, сцепил пальцы и сказал:
- Ты хочешь сказать, что он верит в то, что придумывает? Это вполне нормально. Когда вырастет, пройдет.
- Я сомневаюсь, Боб. - Она, нахмурившись, смотрела на свои руки. - Он для этого уже большой.
- Возможно. Особенно ввиду его удивительно быстрого физического и умственного роста за последние месяцы. Однако практическая медицина приучила меня к тому, что "обычное" и "нормальное" вовсе не означают одно и то же… Ну, хорошо. У Джона есть воображаемые друзья?
Она пыталась улыбнуться.
- Воображаемый дядя.
Я приподнял брови.
- Правда? А что именно он рассказал тебе?
- Почти ничего. Что рассказывают дети родителям? Но я часто слышала, как он рассказывает Питу о своем дяде Джеке, который берет его с собой в удивительные путешествия.
- Дядя Джек? Что за путешествия? В то вымышленное им королевство, где правит Король Лев? Ты как-то об этом рассказывала.
- H…нет. Это тоже очень странно. Он рассказывал мне и Тому о царстве животных; он знает, что это воображаемый мир. Но путешествия с "дядей" - это совсем другое дело. То, что сумела услышать, было… реалистично. Например, посещение лагеря индейцев. Он описывал работу, которую они делают, и запах сохнущих шкур и костров навоза. Или в другой раз он говорил, что летал на самолете. Я могу себе представить, что он выдумает самолет больше дома. Но почему он настаивал, что у этого самолета не было пропеллеров? Мне казалось, мальчишкам нравится - вжжжик - как в пикирующем самолете. Нет, его самолет летел ровно и почти беззвучно. На борту показывали кино. Цветное. И он даже сказал, как называется такой самолет. Реактивный? Да, мне кажется, он сказал "реактивный".
- Ты боишься, что воображение совершенно захватит его? - спросил я без особой необходимости. И когда она, с трудом глотнув, кивнула, я наклонился вперед, потрепал ее за руку и сказал:
- Элли, воображение - самая драгоценная особенность детства. Способность воображать все в подробностях, как в рассказе об этих индейцах, бесценна. Твой мальчик не просто нормален; возможно, он гений. Что бы ты ни делала, постарайся не убивать в нем эту способность.
Я по-прежнему считаю, что был прав. Абсолютно ошибался, и тем не менее был прав.
А в тот теплый день я усмехнулся и закончил:
- А что касается реактивного самолета, готов поклясться, что у Питера Даньера припрятано много книг про Бака Роджерса (Известный герой комиксов. - Прим. перев.).
* * *
Все маленькие мальчики обычно не любят школу, и Джон не был исключением. Он сторонился коллективных игр и по большей части держался подальше от других детей.
Например, Элеонор приходилось самой организовывать праздники по случаю его дня рождения. Тем не менее, обладая мягкими манерами, умея хорошо рассказывать, он - когда кто-то брал на себя инициативу и стимулировал его - всем всегда нравился.
На восьмом году жизни он вызвал новую сенсацию. Несколько старших мальчишек решили, что забавно подстерегать одиноких детей на пути из школы и колотить их. Автобусы развозили только детей с ферм, а Сенлак не был тогда еще сплошь застроен: на большинстве пешеходных путей встречались незастроенные пустые участки. Естественно, жертвы не решались пожаловаться.
А вот хулиганы пожаловались - после нападения на Джона Хейвига. Они утверждали, что он вызвал себе на помощь целую армию. И, вне всякого сомнения, кто-то их основательно побил.
Но жалоба привела только к дополнительному наказанию.
- Хулиганы всегда трусы, - говорили отцы сыновьям. - Смотрите, что получилось, когда этот мальчишка Хейвиг не струсил и дал сдачи.
Некоторое время на него поглядывали с трепетом, хотя он краснел, запинался и отказывался сообщать подробности. С этого времени мы все называли его Джек.
Но происшествие вскоре забылось. В том году пала Франция.
* * *
- Есть новости о дяде-призраке? - спросил я Элеонор. Собралось несколько семей, но мне хотелось отдохнуть от разговоров о политике.
- Что? - спросила она. Мы стояли на обнесенном решеткой крыльце Стоктонов. Освещенные окна и шумный разговор за нами не затмевали полную луну над часовней колледжа Хольберга, а из теплой, полной запахов растительности темноты доносился треск цикад. Элеонор улыбнулась. - Ты о дяде моего сына? Нет, уже некоторое время ничего не слышно. Ты был прав: это всего лишь этап.
- Либо он научился скрытности. - Я не стал бы вслух произносить эту мысль, если бы подумал заранее.
Потрясенная, она сказала:
- Ты считаешь, он его скрывает? Конечно, он скрытен, он ничего важного не рассказывает ни нам, ни кому-то другому…
- То есть, - торопливо заметил я, - он очень похож на своего отца. Элли, у тебя хороший мальчик, и твоя невестка будет с этим согласна. Пошли выпьем чего-нибудь.
* * *
В моих записях указана точная дата, когда спустя некоторое время Джек Хейвиг снова потерял контроль над собой.
Вторник, 14 апреля 1942 года. Накануне Том сделал гордое заявление сыну. Он никому не рассказывал о своей надежде, кроме жены, потому что не был уверен в исходе. Но теперь он получил извещение. В конце учебного года он оставляет школу и уходит в армию.
Несомненно, он мог получить отсрочку. Учитель, старше тридцати. По правде говоря, он лучше послужил бы своей стране, если бы остался. Но уже провозгласили крестовый поход, всех охватило стремление к несбыточному, и производители вдов уже свистели за безопасными порогами домов Сенлака. И я сам, человек средних лет, подумывал о том, чтобы надеть мундир. Но меня отговорили.
Звонок Элеонор поднял меня с постели еще до рассвета.
- Боб, ты должен прийти, немедленно, пожалуйста! Джонни. Он в истерике. Хуже, чем в истерике. Я боюсь… мозговая лихорадка или… Боб, приходи!
Я держал худое тело в своих руках, пытался понять смысл бреда мальчика, потом сделал ему укол. Джек кричал, его вырвало, он вцепился в отца, бился головой, так что пошла кровь.
- Папа, папа, не ходи, тебя убьют, я знаю, знаю, я видел, я там был и видел, я посмотрел в окно, мама плакала, папа, папа, папа!
Почти всю неделю я давал ему успокоительное. Потребовалось много времени, чтобы он хоть слегка успокоился. До самого мая он оставался вялым и больным.
Реакция абсолютно ненормальная. Другие мальчишки, отцы которых отправлялись в армию, гордились этим. Что ж, думал я, Джек не похож на них.
Он постепенно поправился и снова пошел в школу. Но при любой возможности старался быть с Томом. Даже тогда, когда никто о такой возможности и не подумал бы. Все каникулы он проводил дома. Он писал отцу ежедневно…
… его отец был убит в Италии 6 августа 1943 года.
2
Ни один врач не перенес бы неизбежных неудач своей профессии, если бы его не поддерживали удачи. Джека Хейвига я отношу к числу своих удач. Хотя помог ему не как врач, а как человек.
Профессиональные знания и опыт помогли мне увидеть, что за обычной сдержанностью мальчика скрывается глубокое внутреннее смятение. За пределами восточных штатов в 1942 году не вводили норму на бензин. Я попросил коллегу временно взять на себя мою практику, и когда занятия в школе кончились, мы с Биллом отправились в путешествие… и взяли с собой Джека.
В Эрроухеде, штат Миннесота, мы наняли лодку и углубились в край диких озер, болот и великолепных лесов, который тянется до самой Канады. Целый месяц мы были наедине: я, мой тринадцатилетний сын и мальчик, которого я считал приемным сыном. Мне тогда казалось, что ему девять лет.
Местность эта дождливая и полна комаров; грести против ветра трудно; еще труднее переправляться волоком; чтобы разбить лагерь, нужны были гораздо большие усилия, чем в наши дни, когда существует различное оборудование и замороженные продукты. Но Джеку необходимы были эти препятствия и тяжелый труд. Через несколько дней, как и следовало ожидать, местность начала излечивать его.
Тихие восходы, легкий золотой отблеск на вершинах деревьев и на широкой воде; песни птиц, шорох ветерка, запах растительности; белочка, которую мы приучили принимать еду из рук; испуганное бегство оленя; черника на теплой лесной поляне; потом появление медведя заставило нас почтительно оставить поляну ему; лось, гигантский, нисколько не испуганный, смотрит, как мы проплываем мимо; закат, просвечивающий сквозь прозрачные крылья летучих мышей; сумерки, костер, рассказы, расспросы Билла о самых разных вещах, и ответы Джека, которые показали, что он гораздо лучше меня способен рассказать об обширном мире, лежащем вокруг нас; спальный мешок и бесчисленные звезды.
Таково было основание выздоровления.
Вернувшись домой, я допустил ошибку.
- Надеюсь, Джек, ты понял, что это было всего лишь воображение. Предсказать будущее невозможно. - Он побледнел, повернулся и убежал от меня. Мне потребовалось много недель, чтобы вернуть его доверие.
Во всяком случае, он мне верил. Но ничего не сообщал, кроме мыслей, надежд и проблем обычного мальчика. Я больше не говорил о его одержимости, он тоже. Но насколько позволяло время и обстоятельства, я пытался быть для него тем, в ком он отчаянно нуждался, - отцом.
Пока продолжалась война, мы не могли уезжать надолго. Но у нас оставались дороги округа, леса Моргана - чтобы бродить в них и устраивать пикники, речка для плавания и рыбалки, озеро Виннего с моей небольшой лодкой. Джек приходил ко мне в гараж и делал кормушку для птиц или древко метлы для матери. И мы разговаривали.
Думаю, что ко времени смерти Тома Джек обрел некоторое душевное спокойствие. Все сочли его предсказание случайностью.
* * *
Элеонор работала в библиотеке и несколько часов в неделю помогала в больнице. Вдовство тяжело сказалось на ней. Внешне она старалась держаться, но долгое время была подавлена и сторонилась людей. Мы с Кейт старались помочь ей, но она чаще отклоняла наши приглашения.
А когда начала покидать свою скорлупу, то скорее в обществе новых знакомых. Я не мог удержаться и сказал ей:
- Знаешь, Элли, я очень рад, что ты возвращаешься к жизни. Но все же - прости меня - твои новые друзья меня удивляют.
Она покраснела и отвела взгляд.
- Это верно, - негромко сказала она.
- Конечно, они прекрасные люди. Но их… не назовешь интеллектуальными.
- H…нет… Ну, хорошо. - Она выпрямилась в кресле. - Боб, будем откровенны. Я не хочу уезжать отсюда, хотя бы из-за тебя и Джека. Но не хочу быть и погребенной заживо, как все эти недели. Я была под влиянием Тома; на самом деле у меня не академический склад ума. И… вы все, с кем мы дружили… вы все женаты.
Я оставил разговор, считая его бесполезным. Нет смысла говорить ей, насколько чужд ее сын этим практичным, громко смеющимся ее новым друзьям, как глубоко он их презирает.
* * *
Джеку было двенадцать лет, когда атомные бомбы уничтожили два города, а вместе с ними остатки невинности человечества. Хотя Джек с 1942 года перестал развиваться так стремительно, тем не менее он намного опережал своих сверстников. Это усиливало его вынужденное одиночество. Теперь Пит Даньер и другие соученики были для него лишь случайными знакомыми. Вежливо, но твердо Джек отказывался от всякого общения, выходящего за пределы школы. Он делал уроки, и хорошо делал, но свободное время принадлежало только ему, и никому другому. Он много читал, преимущественно книги по истории; много миль проходил в одиночестве; рисовал или мастерил с помощью инструментов, которые я помог ему собрать.
Не хочу сказать, что он был угрюмым бирюком. Я уверен, что в будущем он стал бы нормальным человеком. Так как он больше не зависел от меня, он хорошо относился ко мне. Разница в возрасте между ним и Биллом сгладилась и в 1948 году они вместе с Джимом и Стюартом совершили путешествие в Среднюю Минессоту.
Вскоре после возвращения оттуда мой второй сын спросил меня:
- Папа, посоветуй мне хорошую книгу по философии.
- Что? - Я отложил газету. - Философия? В тринадцать лет?
- А почему бы и нет? - спросила Кейт, оторвавшись от своей вышивки. - В Афинах он начинал бы еще раньше.
- Что ж, ммм, философия - очень разветвленная наука, Джим, - я попытался выиграть время. - Что именно тебя интересует?
- О, - ответил он, - свободная воля, и время, и все такое. Джек Хейвиг много говорил об этом с Биллом во время путешествия.
Я узнал, что Билл, который уже учился в колледже, начал изображать из себя учителя, но скоро запутался в различных проблемах: написана ли история вселенной до ее возникновения? если это так, то возможен ли свободный выбор? если невозможен, то как мы можем воздействовать на будущее? или на прошлое? Ученик средней школы не должен был интересоваться этими проблемами. Джек интересовался.
Когда я спросил у своего протеже, что тот хотел бы получить на Рождество, Джек ответил:
- Что-нибудь, что помогло бы мне понять теорию относительности.
В 1949 году Элеонор вторично вышла замуж. Ее выбор привел к катастрофе.
* * *
У Свена Биркелунда были самые добрые намерения. Родители привезли его из Норвегии в трехлетнем возрасте; сейчас ему было сорок, он владел большой фермой и прекрасным домом в десяти милях за городом; ветеран войны, недавно овдовевший отец двух сыновей: Свена младшего, шестнадцати лет, и Гарольда, девяти. Огромный, рыжеволосый, порывистый, он излучал обаяние мужественности - это сказала мне Кейт, хотя терпеть его не могла, и он отвечал ей тем же. Он выписывал журналы "Ридерс Дайджест", "Нейшионал Джиогрефик", "Деревенский джентльмен", изредка читал книги, любил путешествия и был удачливым и проницательным бизнесменом.
А Элеонор, полная жизни, шесть лет прожила в одиночестве.
Невозможно отговаривать влюбленных. Ни Кейт, ни я и не пытались. Мы были на свадьбе и выразили наши лучшие пожелания. Меня беспокоил Джек. Мальчик стал замкнут. Говорил он и действовал, как робот.
В новом доме у него почти не было возможностей видеться с нами. Впоследствии он не вдавался в подробности относительно этих месяцев. Я тоже. Но подумайте. Элеонор выросла в епископальной церкви, хотя потом отошла от нее; Джек был прирожденным агностиком. А Свен - лютеранин, истово верящий в Библию. Элеонор нравилась изысканная пища, Джеку тоже; Биркелунд и его сыновья предпочитали мясо с картошкой. Том обычно проводил вечера за книгами и разговорами с Элеонор. Если Биркелунд не проверял счета, он сидел у радио, а потом у телевизора. Том сделал из Элеонор либерала в политике. Биркелунд был пылким и активным членом Американского легиона - он никогда не пропускал его собраний, и если вы сделали отсюда неизбежные выводы, то вы правы, - и безусловно поддерживал сенатора Джозефа Маккарти.
И так далее и тому подобное. Я не хочу сказать, что Элеонор сразу разочаровалась. Я уверен, Биркелунд пытался угодить ей и постепенно оставил эти попытки только потому, что они были неудачными. То, что она вскоре забеременела, установило между ними связь, продержавшуюся некоторое время. (Мне как семейному врачу она однако рассказывала, что на последних стадиях беременности ей было трудно переносить его еженощное внимание, однако он не останавливался. Я прочел ему лекцию в стиле дядюшки, и он мрачно согласился пойти на компромисс).
Для Джека жизнь сразу стала адом. Сводные братья, копии отца, недоброжелательно встретили его появление. Свен младший, интересовавшийся исключительно охотой и девушками, называл его неженкой, потому что он не любил убивать, и извращенцем, так как он не ходил на свидания. Гарольд находил бесчисленные способы мучить его, какие может только применить младший к старшему, который не в состоянии пустить в ход кулаки.
Став еще более отчужденным, Джек терпел. Я удивлялся ему.
Осенью 1950 года родилась Ингеборг. Биркелунд назвал ее в честь своей тетки: его мать звали Ольгой. Он выразил разочарование тем, что родилась девочка, но тем не менее устроил большую и шумную пирушку, на которой много раз под всеобщий хохот заявлял, что намерен завести сына, как только позволит доктор.
Доктор и его жена были приглашены, но отказались, сославшись на предварительные договоренности. Поэтому я сам не видел, а только слышал, что Джек сбежал с пирушки и Биркелунд негодовал по этому поводу. Много спустя Джек говорил мне:
- Он загнал меня в угол в амбаре, когда ушел последний гость из тех, что не уснули на полу, и заявил, что выколотит из меня дерьмо. Я ответил, что если он попробует, я его убью. Я говорил серьезно. Он это понял и с рычанием ушел. С этого момента мы разговаривали друг с другом, только когда этого нельзя было избежать. Я выполнял свою долю домашней работы, участвовал в уборке урожая, а после обеда уходил в свою комнату. Или в другие места.
Равновесие продержалось до начала декабря. Неважно, что его нарушило - что-то обязательно должно было нарушить, - но дело было в том, что Элеонор спросила Джека, решил ли он, в каком колледже хочет учиться, а Биркелунд закричал:
- Он может убираться отсюда и служить своей стране, как я. Пусть послужит солдатом, если его не выгонят.
Последовала ссора, после которой Элеонор в слезах отправилась в спальню.
На следующий день Джека в доме не оказалось.
Он вернулся в конце января, ни слова не сказал о том, где был и что делал, и заявил, что уйдет навсегда, если отчим выполнит свою угрозу и обратится в полицию, в отдел малолетних преступников. Я уверен, что он вышел из этого спора победителем, и с тех пор его оставляли в покое. Но его поведение и внешность изменились поразительно.