Я видел фотографии, которые Хейвиг делал в разных обстоятельствах, и хорошо представляю себе эту сцену. Она не такая яркая, как может вообразить человек, живущий в эпоху анилиновых красок и флуоресценции. Одежда обычно коричневая, серая, синяя, цвета киновари и пыльная. Но шум оглушительный - резкие голоса, смех, клятвы, преувеличенная ложь и хвастовство, звуки арфы, обрывки песен; шорох ног, топот неподкованных копыт, скрип деревянных колес, лай собак, блеяние овец, рев верблюдов - и все время весеннее пение птиц. А люди эти - не сдержанные англичане или американцы; нет, они машут руками, разрезают воздух ладонями, хлопают друг друга по спине, приплясывают, хватаются за кинжал при оскорблениях и почти сразу же в человеческую плоть вбивали гвозди; но то, что он вдыхал, его не душило, не жгло глаза, не вызывало у него эмфизему или рак.
Ворота Иерусалима были открыты. Сердце Хейвига забилось чаще.
* * *
И тут он нашел.
Произошло это сразу. К его спине прикоснулись пальцы. Он повернулся и увидел мужчину, крепкого, коренастого, с широким лицом, невысокого роста, одетого так же, как и он, и тоже безбородого, с коротко остриженными волосами и светлой кожей.
Лицо незнакомца было покрыто потом. Тот старался устоять на месте в этой со всех сторон толкающейся толпе и произнес, перекрикивая шум:
- Es tu peregrinator temporis?
Акцент очень заметный - как будто Польша восемнадцатого века, - но Хейвиг хорошо владел классической и поздней латынью и потому понял:
- Ты путешественник во времени?
В первое мгновение он не смог ответить. Утратил чувство реальности. Его поиск подошел к концу.
Или их поиск.
Его рост необычен в этом месте, и он оставил голову обнаженной, так что видна прическа и черты лица северянина. В отличие от большинства общин в истории, Иерусалим времен Иродов отличался космополитизмом и легко допускал чужаков; Хейвиг надеялся, что подобные ему догадаются по его внешности, что он не из этого времени, или он сам увидит их. И вот его надежда осуществилась.
Первой его мыслью, прежде чем он ощутил радость, было то, что человек этот кажется необычайно выносливым и крепким.
* * *
Они сидели в таверне, избранной местом встреч, и разговаривали: Вацлав Красицкий, покинувший Варшаву в 1738 году, Хуан Мендоза, живший в Тихуане (Город в Мексике. - Прим. перев.) в 1924, и пилигримы, которых они разыскали.
Этими пилигримами были Джек Хейвиг и Конрад фон Левен, наемник из Брабанта тринадцатого столетия, который обнажил меч и попытался спасти Спасителя, когда тот нес крест на Голгофу; Красицкий выхватил его за секунду до того, как римский солдат мечом собирался выпустить ему кишки; теперь он сидел, ошеломленный вопросом: "Откуда ты знаешь, что этот человек действительно твой Господь?" И седобородый ортодоксальный монах, говорящий только на хорватском; его как будто зовут Борис, и он из семнадцатого столетия. И худая, с прямыми волосами, с лицом в оспинках женщина, которая сидела с остекленевшим взглядом и бормотала что-то на языке, который никто не смог узнать.
- И это все? - недоверчиво спросил Хейвиг.
- Ну, у нас в городе еще несколько агентов, - ответил Красицкий. После того как стало известно американское происхождение Хейвига, разговор велся на английском. - Мы должны встретиться вечером в понедельник, а потом еще раз после… гм… Троицына дня. Вероятно, они отыщут еще нескольких путешественников. Но в целом… да, похоже, улов у нас меньше, чем мы рассчитывали.
Хейвиг огляделся. Таверна без передней стены. Посетители сидят, скрестив ноги, на рваных коврах, прямо перед ними улица с ее движением, они пьют из глиняных чашек, которые мальчишка наполняет вином из мехов. Иерусалим живет своей жизнью. В Великую Пятницу!
Но Красицкого это не беспокоило. Он рассказал, что покинул свой отсталый город, свою страну и время ради французского Просвещения; шепотом назвал своего партнера Мендозу гангстером (На самом деле он назвал его "наемником", но смысл был ясен).
- Меня не касается, если сегодня казнят еврейского столяра, страдающего бредовыми идеями, - сказал он Хейвигу. Потом подтолкнул его локтем. - Тебя ведь тоже? Кажется, мы наконец нашли разумного рекрута.
В сущности это не американское отношение. Хейвиг избежал спора, спросив:
- Неужели путешественников во времени так мало?
Красицкий пожал плечами.
- Кто знает? Но они не могут легко попасть сюда. Это понятно. Ты нанял летающую машину и добрался за несколько часов. Но подумай о трудностях, о почти невозможности такого путешествия почти в любую эпоху. Мы читали о средневековых пилигримах. Но каково их истинное соотношение с остальным населением? Сколько их погибло в пути? К тому же, я считаю, некоторых путешественников во времени мы не нашли, потому что они не хотят быть найденными - а может, им никогда не приходило в голову, что их ищут такие же, как они, - и их маскировка оказалась слишком хорошей для нас.
Хейвиг посмотрел на него, потом на невозмутимого Мендозу, на полупьяного Конрада, на грязного, щелкающего четками Бориса, на неведомую безумную женщину и подумал: "Конечно. Почему дар должен выпадать только на долю людей моего типа? Почему он не может выпадать случайно, в самых разных группах людей? А я видел, каково человечество. И почему я должен считать себя каким-то исключением?"
- К тому же мы не можем тратить слишком много человеко-часов на поиски, - говорил Красицкий. - Нас в Убежище слишком мало. - Он потрепал Хейвига по колену. - Матерь Божья, как обрадуется Сахем, что мы нашли, по крайней мере, тебя!
* * *
Две остальные группы отыскали отшельника из Сирии третьего века и ионийского авантюриста второго века до Рождества Христова. Сообщили об еще одной женщине - похожа на христианку из коптов, - которая исчезла при появлении агентов.
- Плохой урожай, - проворчал Красицкий. - Впрочем… - И он повел свою группу, вначале на остановку после Троицына дня - тут никто не был найден, - а потом в двадцать первый век.
Пустыня была затянута пылью. В Иерусалиме не осталось никаких следов человека, кроме костей и обработанных камней. Но здесь ждал самолет, остроносый, с тупыми крыльями, на атомной энергии. Люди Убежища взяли его в ангаре, охранники которого не успели пустить эту военную машину в действие, когда их скосила смерть.
- Мы перелетели через Атлантику, - рассказывал мне Хейвиг. - Штаб-квартира была расположена… будет расположена в Висконсине. Да, мне разрешили взять хронолог из потайного места, хотя я, отговорившись языковыми трудностями, не стал объяснять, что это такое. Сами они достигали цели методом пристрелки, с перелетами и недолетами, этот процесс занимает много времени и, вероятно, объясняет, почему они находили так мало путешественников во времени. Объясняет он и их явное нежелание предпринимать длительные путешествия. Возвращаться легче, потому что они установили в развалинах нечто вроде большой афиши, на которой отмечались дни.
- В конце двадцать первого века жизнь в Америке только еще начинала укладываться в рамки. Лагерь располагался за оградой и не раз подвергался нападениям туземцев и мародеров. Оттуда мы переместились в будущее, в то время, из которого Сахем отправил свою экспедицию в ту Пасху.
Я так и не знаю, видел ли мой друг Иисуса.
7
Прошло свыше ста лет, и изменения оказались значительными. К ранее истощенной почве возвращалось плодородие, и потому начало расти население. На низких холмах зрели зерновые под спокойным небом, по которому плыли летние облака. Восстанавливались леса, появились деревья, в темной зелени которых гнездились птицы и шуршал ветер. Дороги грязные, но обнесенные изгородями. Всюду видны работающие. У них только ручные инструменты и машины, приводимые в движение животными; но это машины хорошо сделаны. Люди все кажутся похожими в своих домотканых синих брюках и куртках - оба пола, - в широкополых соломенных шляпах и неуклюжих башмаках: обветренные и изуродованные тяжелым трудом, подобно любому крестьянину из доиндустриальных времен; волосы подстрижены у ушей, мужчины все бородатые; по нормам нашего времени они низкорослые, и многие с гнилыми зубами или вообще беззубые. И все же они были гораздо более счастливы, чем их предки в эпоху Судного Дня.
Люди выпрямились, чтобы приветствовать путешественников, ехавших верхом с аэродрома, и затем сразу же возобновили свою работу. Иногда встречались солдаты верхом на лошадях. Они были одеты в голубую форму, стальные шлемы. Металлические кирасы защищали их грудь. Вооружены они были кинжалами, луками и стрелами, мечами, топорами и пиками. Они почтительно салютовали путешественникам.
- Видимо, вам приходиться быть готовым ко всему, - беспокойно заметил Хэйвиг.
- А что нам остается? - ответил Красицкий. - Большая часть мира, включая основную территорию этого континента, по-прежнему в состоянии варварства или дикости - там, где люди вообще выжили. Без материалов и механизмов мы не можем снабжать всех. Монголы на равнинах к западу и югу от нас. Если мы утратим бдительность, они пронесутся, как ураган. Наши солдаты не надзирают за работающими, они охраняют их от бандитов. За все, что они имеют, эти люди должны благодарить Убежище.
В городе повторился средневековый рисунок. Семьи не занимали отдельные дома, они жили вместе вблизи крепости и совместно обрабатывали землю. Но хотя город выглядел чистым, в отличие от средневековых городов, он не обладал их очарованием. Ряды кирпичных домов вдоль улиц выглядели монотонными, как в викторианских Мидлендс (Графства центральной Англии. - Прим. перев.). Хейвиг решил, что вначале необходимость быстроты в строительстве взяла верх над индивидуальными вкусами, а экономика не позволяет снести эти красные казармы и заменить их настоящими домами. Это не… Впрочем, не нужно давать оценки, пока он не узнает больше… Он увидел живописное здание, деревянное сооружение в стиле, напоминающем восточный, ярко раскрашенное. Красицкий сказал, что это храм, где возносятся молитвы Ясу и приносятся жертвы Октаи, веру в которого принесли монголы.
- Дайте им религию, добейтесь того, чтобы жрецы вас поддерживали, и беспокоиться не о чем, - добавил Красицкий.
Хейвиг поморщился.
- А где виселицы?
Красицкий удивленно взглянул на него.
- У нас нет публичных казней. Кем ты нас считаешь? - И немного погодя: - А по-твоему, какие мягкие меры могут провести человечество через такие годы?
Впереди показалась крепость. Высокие кирпичные стены с башенками окружали несколько акров; стены в свою очередь окружал ров, в который отвели воду из местной реки. Архитектура отличалась той же строгой функциональностью, что и в городе. По сторонам от ворот и на стенах были установлены тяжелые пулеметы, несомненно, восстановленные после войны или принесенные по частям из прошлого. Треск подсказал Хейвигу, что внутри работает несколько моторов на генераторах.
Часовые приветствовали подъезжающих. Загремели трубы. Заскрипели доски подъемного моста, под копытами лошадей застучали камни двора.
Красицкий натянул повод. Навстречу со всех направлений торопились возбужденные люди. Большинство в ливреях, должно быть, слуги замка. Их Хейвиг почти не заметил. Все его внимание было обращено на женщину, которая расталкивала собравшихся, пока не остановилась прямо перед ним.
Она вся светилась энтузиазмом. Он с трудом понимал ее слова, произнесенные хрипловатым голосом, с акцентом:
- Клянусь хвостом Октаи! Ты их действительно нашел!.
Женщина была почти одного роста с Хейвигом, крепкая, с широкими плечами и бедрами, сравнительно небольшой грудью и длинными стройными конечностями. Лицо у нее широкоскулое, с курносым носом и широким ртом; зубы прекрасные, только двух не хватает. (Позже он узнает, что ей их выбили в драке). Волосы, густые, каштановые, не убраны в современную прическу, они доходят ей до пояса, хотя теперь собраны в пряди поверх варварски огромных медных серег. Глаза у нее карие и слегка раскосые - индейская или азиатская кровь - под густыми бровями; на коже, загорелой, в нескольких местах видны старые шрамы. На ней свободная красная куртка и юбка, ботинки со шнуровкой, вооружена она финкой, револьвером, вокруг талии патронташ, на шее цепь, к которой подвешен искусно вырезанный череп ласки.
- Откуда они? Ты, ты? - Она ткнула пальцем в Хейвига, - Из Высоких Годов, да? - Взрыв смеха. - Друг, ты многое должен рассказать мне!
- Сахем ждет, - напомнил ей Красицкий.
- Ладно, подожду, но не весь этот проклятый день, ты слышал? - И когда Хейвиг спешился, она обняла его и поцеловала в губы. Пахла она солнцем, кожей, потом, дымом и женщиной. Так он встретился с Леонсией из народа Ледников, Скулой Вахорна.
* * *
Кабинет располагался в начале длинной вереницы помещений, размеры и роскошь убранства которых поражали. Полы покрыты серыми коврами с толстым ворсом, стены в дубовых панелях. Занавеси на окнах меховые и осязаемые - норка. Массивные стол, кресла и диван должны быть изготовлены в это время; их роскошь резко контрастирует с тем аскетизмом, который Хейвиг видел в других комнатах, через которые проходил по пути сюда. Фотографии в серебряных рамках. Одна старинная, поблекший дагерротип, на нем усталого вида женщина в платье середины девятнадцатого века. Остальные снимки сделаны современными камерами, несомненно, с телескопическими линзами, как его собственная. Он узнал Сесиля Родса, Бисмарка и молодого Наполеона; рыжебородого человека в мантии он не узнал.
С пятого этажа главной башни крепости открывался вид на комплекс меньших зданий, на всю ту оживленную деятельность, которой охвачено Убежище; видны и земли, которыми Убежище правит. Послеполуденное солнце яркими горячими столбами освещало кабинет. Звук генераторов слышался приглушенно.
- Послушаем музыку? - Калеб Уоллис повернул ручку молекулярного проигрывателя, созданного незадолго до Судного Дня. Послышались громкие звуки. Уоллис уменьшил громкость, но сказал: - То, что нужно: триумфальный марш. Боже, как я рад, что вы с нами, Хейвиг! - Новичок узнал "Приход богов" из "Золота Рейна" (Опера Р. Вагнера. - Прим. перев.).
Остальные члены группы после короткого знакомства были отосланы.
- Вы другое дело, - сказал Сахем. - Вы один из ста. Такие нам очень нужны. Хотите сигару?
- Спасибо, я не курю.
Уоллис немного постоял молча, потом сказал подчеркнуто, хотя и негромко:
- Я создатель и хозяин этого государства. У нас должна быть дисциплина и почтительные формы обращения. Меня следует называть "сэр".
Хейвиг разглядывал его.
Уоллис - человек среднего роста, коренастый и сильный, несмотря на заметное брюшко. Красное лицо, приплюснутый нос, кустистые брови; серо-рыжие усы переходят в бакенбарды, обрамляющие лысину. На нем черный мундир, с серебряными пуговицами и знаками различия, золотое шитье на воротнике, эполеты, роскошный кинжал и автоматический пистолет. Но ничего нелепого в нем нет. Он излучает уверенность. Голос у него низкий, глубокий и способен действовать почти гипнотически. Маленькие светлые глаза не мигают.
- Вы понимаете, - сказал наконец Хейвиг, - что все это для меня ново и удивительно… сэр.
- Конечно, конечно! - заулыбался Уоллис и хлопнул Хейвига по спине. - Но вы быстро схватываете. И далеко пойдете, мой мальчик. Для человека, который знает, чего хочет, и обладает решительностью, тут нет пределов. К тому же вы американец. Честный перед Господом американец из того времени, когда наша страна еще оставалась собой. Таких среди нас очень мало.
Он сел за стол.
- Садитесь. Нет, погодите. Хотите увидеть мой бар? Я возьму бурбона на два пальца. А вы наливайте себе, что хотите.
Хейвиг удивился тому, что нет ни льда, ни содовой, ничего другого. Ведь все это возможно сделать. Он решил, что Уоллис не пользуется такими добавками, а о других не думает.
Сев в кресло, держа в руках стакан с ромом, он посмотрел на Сахема и сказал:
- Я могу рассказать свою биографию, сэр, но думаю, что с этим можно подождать, пока я больше не узнаю об Убежище…
- Конечно, конечно. - Уоллис кивнул большой головой и затянулся. Дым от его сигары был острым и едким. - Но все же несколько основных фактов о вас. Родились в 1933 году, вы говорите? Говорили кому-нибудь, кто вы? - Хейвиг вовремя воздержался от упоминания обо мне. Вопросы, не требующие ответа, продолжались: - Вернулись в прошлое молодым человеком, чтобы руководить собой в детстве? Улучшили свое положение в жизни, а потом отправились искать других путешественников?
- Да, сэр.
- Что вы думаете о своем времени?
- Что? Ну… у нас неприятности. Я перенесся вперед и увидел, что нас ждет. Сэр.
- Из-за морального разложения, Хейвиг. Вы ведь понимаете это? - Напряжение росло, как перед грозой. - Цивилизованный человек обратился против самого себя, вначале в войнах, потом в моральном отношении. Империя белого человека рухнула быстрее Римской; дело жизни Клайва, Бисмарка, Родса, Маккинли, Лиотея (Роберт Клайв - английский генерал 18 века, один из руководителей завоевания Индии; Сесил Родс - английский капиталист и администратор в Южной Африке во второй половине 19 века; Вильям Маккинли - президент США с 1897 по 1901 год, при нем происходила война с Испанией, кончившаяся завоеванием Филиппин, Гавайских островов и установлением контроля над Кубой; Луи-Юбер Лиотей - французский генерал и губернатор Марокко в начале 20 века. - Прим. перев.), борцов за Индию и буров, все, что было завоевано, все это исчезло за одно поколение: гордость расы и все ее наследие исчезло; предатели: большевики и международное еврейство - захватили власть, проповедуй простому белому человеку, что будущее принадлежит черным. Я это видел, я изучал ваше столетие. А вы, который в нем жил, видели это?
Хейвиг ощетинился.
- Я видел последствия предрассудков, жестокости и глупости. Грехи отцов часто передаются детям.
Уоллис на этот раз решил не обращать внимания на отсутствие почтительного обращения. Он улыбнулся и снова заговорил:
- Знаю, знаю. Не думай, что я - расист. Многие из цветных - хорошие люди. Зулусы, например, или индейцы апачи, или японцы. Те путешественники этих рас, которых мы сможем найти, займут достаточно высокое положение среди агентов, какое займешь и ты. Черт побери, я восхищаюсь нашими израильтянами, по крайней мере, их действиями, о которых слышал. Нечистокровный народ, в расовом отношении ничего общего с библейскими евреями, но храбрые и искусные солдаты. Нет, я просто говорю о том, что каждому нужно сохранять свою национальную сущность и гордость. Меня приводят в гнев только те, кого справедливо называют ниггерами, краснокожими, чинками, кайками, вупсами (Чинк - презрительная кличка китайцев в США, китаезы; кайк - прозвище евреев, живущих в славянских странах; вупс - итальяшка, макаронник. - Прим. перев.), вы понимаете, что я имею в виду.