"Интересно, над чем он работает сейчас? - подумал Жилин. - Может быть, просто старается отвлечься. Это очень хорошо - уметь отвлечься в такие минуты. Планетологи, наверное, тоже работают, сбрасывают бомбозонды. Так мне и не удалось увидеть, как взрывается очередь бомбозондов. И еще многого мне не удалось увидеть. Например, говорят, что очень хорош Юпитер с Амальтеи. И мне очень хотелось участвовать в межзвездной экспедиции или в какой-нибудь экспедиции Следопытов - ученых, которые ищут на других планетах следы пришельцев из других миров… Потом говорят, что на "Джей-станциях" есть славные девушки, и хорошо было бы с ними познакомиться, а потом рассказать об этом Пере Хунту, который получил распределение на лунные трассы и был этому рад, чудак. Забавно, Михаил Антонович фальшивит, словно нарочно. У него жена и двое детей… Нет, трое, и старшей дочке уже шестнадцать лет, - он все обещал нас познакомить и каждый раз этак залихватски подмигивал, но познакомиться теперь уже не придется. Многое теперь уже не придется. Отец будет очень расстроен - ах, как нехорошо! Как это все нескладно получилось - в первом же самостоятельном рейсе! Хорошо, что я тогда поссорился с ней, - подумал вдруг Жилин. - Теперь все проще, а могло бы быть очень сложно. Вот Михаилу Антоновичу гораздо хуже, чем мне. И капитану хуже, чем мне. У капитана жена - очень красивая женщина, веселая и, кажется, умница. Она провожала его и ни о чем таком не думала, а может быть, и думала, но это было незаметно, но скорее всего, не думала, потому что уже привыкла. Человек ко всему может привыкнуть. Я, например, привык к перегрузкам, хотя сначала было очень плохо, и я думал даже, что меня переведут на факультет дистанционного управления. В Школе это называлось "отправиться к девочкам": на факультете было много девушек, обыкновенных хороших девушек, с ними всегда было весело и интересно, но все-таки "отправиться к девочкам" считалось зазорным. Совершенно непонятно почему. Девушки шли работать на разные Спу и на станции и базы на других планетах и работали не хуже ребят. Иногда даже лучше. Все равно, - подумал Жилин, - очень хорошо, что мы тогда поссорились. Каково бы ей сейчас было!" Он вдруг бессмысленно уставился на треснувшую пластину печатной схемы, которую держал в руках.
"…Мы целовались в Большом Парке и потом на набережной под белыми статуями, и я провожал ее домой, и мы долго еще целовались в парадном, и по лестнице все время почему-то ходили люди, хотя было уже поздно. И она очень боялась, что вдруг пройдет мимо ее мама и спросит: "А что ты здесь делаешь, Валя, и кто этот молодой человек?" Это было летом, в белые ночи. И потом я приехал на зимние каникулы, и мы снова встретились, и все было, как раньше, только в парке лежал снег и голые сучья шевелились на низком сером небе. У нее были мягкие теплые губы, и я еще тогда сказал ей, что зимой приятнее целоваться, чем летом. Поднимался ветер, нас заносило порошей, мы совершенно закоченели и побежали греться в кафе на улице Межпланетников. Мы очень обрадовались, что там совсем нет народу, сели у окна и смотрели, как по улице проносятся автомобили. Я поспорил, что знаю все марки автомобилей, и проспорил: подошла великолепная приземистая машина, и я не знал, что это такое. Я вышел узнать, и мне сказали, что это "Золотой Дракон", новый японский атомокар. Мы спорили на три желания. Тогда казалось, что это самое главное, что это будет всегда - и зимой, и летом, и на набережной под белыми статуями, и в Большом Парке, и в театре, где она была очень красивая в черном платье с белым воротником и все время толкала меня в бок, чтобы я не хохотал слишком громко. Но однажды она не пришла, как мы договорились, и я по видеофону условился снова, и она опять не пришла и перестала писать мне письма, когда я вернулся в Школу. Я все не верил и писал длинные письма, очень глупые, но тогда я еще не знал, что они глупые. А через год я увидел ее в нашем клубе. Она была с какой-то девчонкой и не узнала меня. Мне показалось тогда, что все пропало, но это прошло к концу пятого курса, и непонятно даже, почему это мне сейчас все вспомнилось. Наверное, потому, что теперь все равно. Я мог бы и не думать об этом, но раз уж все равно…"
Гулко хлопнул люк. Голос Быкова сказал:
- Ну что, Михаил?
- Заканчиваем первый виток, Алешенька. Упали на пятьсот километров.
- Так… - Было слышно, как по полу пнули пластмассовыми осколками. - Так, значит. Связи с Амальтеей, конечно, нет.
- Приемник молчит, - вздохнув, сказал Михаил Антонович. - Передатчик работает, но ведь здесь такие радиобури…
- Что твои расчеты?
- Я уже почти кончил, Алешенька. Получается так, что мы провалимся на шесть-семь мегаметров и там повиснем. Будем плавать, как говорит Володя. Давление огромное, но нас не раздавит, это ясно. Только будет очень тяжело - там сила тяжести два - два с половиной "же".
- Угу, - сказал Быков. Он некоторое время молчал, затем сказал: - У тебя какая-нибудь идея есть?
- Что?
- Я говорю, у тебя какая-нибудь идея есть? Как отсюда выбраться?
- Что ты, Алешенька! - Штурман говорил ласково, почти заискивающе. - Какие уж тут идеи! Это же Юпитер. Я как-то даже и не слыхал, чтобы отсюда… выбирались.
Наступило долгое молчание. Жилин снова принялся работать, быстро и бесшумно. Потом Михаил Антонович вдруг сказал:
- Ты не вспоминай о ней, Алешенька. Тут уж лучше не вспоминать, а то так гадко становится, право…
- А я и не вспоминаю, - сказал Быков неприятным голосом. - И тебе, штурман, не советую. Иван! - заорал он.
- Да? - откликнулся Жилин, заторопившись.
- Ты все возишься?
- Сейчас кончаю.
Было слышно, как капитан идет к нему, пиная пластмассовые осколки.
- Мусор, - бормотал он. - Кабак. Бедлам.
Он вышел из-за кожуха и опустился рядом с Жилиным на корточки.
- Сейчас кончаю, - повторил Жилин.
- А ты не торопишься, бортинженер, - сказал Быков сердито.
Он засопел и принялся вытаскивать из футляра запасные блоки. Жилин подвинулся немного, чтобы освободить ему место. Они оба были широкие и громадные, и им было немного тесно перед комбайном. Работали молча и быстро, и было слышно, как Михаил Антонович снова запустил вычислитель и замурлыкал.
Когда сборка окончилась, Быков позвал:
- Михаил, иди сюда.
Он выпрямился и вытер пот со лба. Потом отодвинул ногой груду битых пластин и включил общий контроль. На экране комбайна вспыхнула трехмерная схема отражателя. Изображение медленно поворачивалось.
- Ой-ёй-ёй, - сказал Михаил Антонович. Тик-тик-тик - поползла из вывода голубая лента записи.
- А микропробоин мало, - негромко сказал Жилин.
- Что микропробоины, - сказал Быков и нагнулся к самому экрану. - Вот где главная-то сволочь.
Схема отражателя была окрашена в синий цвет. На синем белели рваные пятна. Это были места, где либо пробило слои мезовещества, либо разрушило систему контрольных ячеек. Белых пятен было много, а на краю отражателя они сливались в неровную белую кляксу, занимавшую не менее восьмой части поверхности параболоида.
Михаил Антонович махнул рукой и вернулся к вычислителю.
- Петарды пускать таким отражателем, - пробормотал Жилин.
Он потянулся за комбинезоном, вытряхнул из него Варечку и принялся одеваться: в рубке снова стало холодно. Быков все еще стоял, глядел на экран и грыз ноготь. Потом он подобрал ленту записи и бегло просмотрел ее.
- Жилин, - сказал вдруг он. - Бери два сигма-тестера, проверь питание и ступай в кессон. Я буду тебя там ждать. Михаил, бросай все и займись креплением пробоин. Все бросай, я сказал.
- Куда ты собрался, Лешенька? - спросил Михаил Антонович с удивлением.
- Наружу, - коротко ответил Быков и вышел.
- Зачем? - спросил Михаил Антонович, повернувшись к Жилину.
Жилин пожал плечами. Он не знал зачем. Починить зеркало в Пространстве, в рейсе, без специалистов-мезохимиков, без огромных кристаллизаторов, без реакторных печей просто немыслимо. Так же немыслимо, как, например, притянуть Луну к Земле голыми руками. А в таком виде, в таком состоянии, как сейчас, с отбитым краем, отражатель мог придать "Тахмасибу" только вращательное движение. Такое же, как в момент катастрофы.
- Чепуха какая-то, - сказал Жилин нерешительно.
Он посмотрел на Михаила Антоновича, а Михаил Антонович посмотрел на него. Они молчали, и вдруг оба страшно заторопились. Михаил Антонович суетливо собрал свои листки и поспешно сказал:
- Ну, иди. Иди, Ванюша, ступай скорее.
В кессоне Быков и Жилин влезли в пустолазные скафандры и с некоторым трудом втиснулись в лифт. Коробка лифта стремительно понеслась вниз вдоль гигантской трубы фотореактора, на которую нанизывались все узлы корабля - от жилой гондолы до параболического отражателя.
- Хорошо, - сказал Быков.
- Что хорошо? - спросил Жилин. Лифт остановился.
- Хорошо, что лифт работает, - ответил Быков.
- А, - разочарованно вздохнул Жилин.
- Мог бы и не работать, - строго сказал Быков. - Лез бы ты тогда двести метров туда и обратно…
Они вышли из шахты лифта и остановились на верхней площадке параболоида. Вниз покато уходил черный рубчатый купол отражателя. Отражатель был огромен - семьсот пятьдесят метров в длину и полкилометра в растворе. Края его не было видно отсюда. Над головой нависал громадный серебристый диск грузового отсека. По сторонам его, далеко вынесенные на кронштейнах, полыхали бесшумным голубым пламенем жерла водородных ракет. А вокруг странно мерцал необычайный и грозный мир.
Слева тянулась стена рыжего тумана. Далеко внизу, невообразимо глубоко под ногами, туман расслаивался на жирные тугие ряды облаков с темными прогалинами между ними. Еще дальше и еще глубже эти облака сливались в плотную коричневатую гладь. Справа стояло сплошное розовое марево, и Жилин вдруг увидел Солнце - ослепительный ярко-розовый маленький диск.
- Начали, - сказал Быков. Он сунул Жилину моток тонкого троса. - Закрепи в шахте, - сказал он.
На другом конце троса он сделал петлю и затянул ее вокруг пояса. Затем он повесил себе на шею оба тестера и перекинул ногу через перила.
- Вытравливай понемногу, - сказал он. - Я пошел.
Жилин стоял возле самых перил, вцепившись в трос обеими руками, и смотрел, как толстая неуклюжая фигура в блестящем панцире медленно сползает за выпуклость купола. Панцирь отсвечивал розовым, и на черном рубчатом куполе тоже лежали неподвижные розовые блики.
- Живее вытравливай, - сказал в шлемофоне сердитый голос Быкова.
Фигура в панцире скрылась, и на рубчатой поверхности осталась только блестящая тугая нитка троса. Жилин стал смотреть на Солнце. Иногда розовый диск затягивала мгла, тогда он становился еще более резким и совсем красным. Жилин поглядел под ноги и увидел на площадке свою смутную розоватую тень.
- Гляди, Иван, - сказал голос Быкова. - Вниз гляди, вниз!
Жилин поглядел. Глубоко внизу из коричневой глади странным призраком выплыл исполинский белесый бугор, похожий на чудовищную поганку. Он медленно раздавался вширь, и можно было различить на его поверхности шевелящийся, словно клубок змей, струйчатый узор.
- Экзосферный протуберанец, - сказал Быков. - Большая редкость, кажется. Вот черт, надо бы ребятам показать.
Он имел в виду планетологов. Бугор вдруг засветился изнутри дрожащим сиреневым светом.
- Ух ты!.. - невольно сказал Жилин.
- Вытравливай, - сказал Быков.
Жилин вытравил еще немного троса, не спуская глаз с протуберанца. Сначала ему показалось, что "Тахмасиб" летит прямо на протуберанец, но через минуту он понял, что корабль пройдет гораздо левее. Протуберанец оторвался от коричневой глади и поплыл в розовое марево, волоча за собой клейкий хвост желтых прозрачных нитей. В нитях опять вспыхнуло сиреневое зарево и быстро погасло. Протуберанец растаял в розовом свете.
Быков работал долго. Несколько раз он поднимался на площадку, немного отдыхал и снова спускался, каждый раз выбирая новое направление. Когда он поднялся в третий раз, у него был только один тестер.
- Уронил, - коротко сказал он.
Жилин терпеливо вытравливал трос, упираясь ногой в перила. В таком положении он чувствовал себя очень устойчиво и мог озираться по сторонам. Но по сторонам ничего не менялось. Только когда капитан поднялся в шестой раз и буркнул: "Довольно. Пошли", Жилин вдруг подумал, что рыжая туманная стена слева - облачная поверхность Юпитера - стала заметно ближе.
В рубке было чисто. Михаил Антонович вымел осколки и теперь сидел на своем обычном месте, нахохлившись, в меховой куртке поверх комбинезона. Изо рта у него шел пар - в рубке было холодно. Быков сел в кресло, упер руки в колени и пристально поглядел сначала на штурмана, потом на Жилина. Штурман и Жилин ждали.
- Ты закрепил пробоины? - спросил Быков штурмана. Михаил Антонович несколько раз кивнул.
- Есть шанс, - сказал Быков.
Михаил Антонович выпрямился и шумно перевел дух. Жилин глотнул от волнения.
- Есть шанс, - повторил Быков. - Но он очень маленький. И совершенно фантастический.
- Говори, Алешенька, - тихо попросил штурман.
- Сейчас скажу, - сказал Быков и прокашлялся. - Шестнадцать процентов отражателя вышли из строя. Вопрос такой: можем ли мы заставить работать остальные восемьдесят четыре? Даже меньше, чем восемьдесят четыре, потому что процентов десять еще не контролируется - разрушена система контрольных ячеек.
Штурман и Жилин молчали, вытянув шеи.
- Можем, - сказал Быков. - Во всяком случае, можем попробовать. Надо сместить точку сгорания плазмы так, чтобы скомпенсировать асимметрию поврежденного отражателя.
- Ясно, - сказал Жилин дрожащим голосом.
Быков поглядел на него.
- Это наш единственный шанс. Мы с Иваном займемся переориентацией магнитных ловушек. Иван вполне может работать. Ты, Миша, рассчитаешь нам новое положение точки сгорания в соответствии со схемой повреждения. Схему ты сейчас получишь. Это сумасшедшая работа, но это наш единственный шанс.
Он смотрел на штурмана, и Михаил Антонович поднял голову и встретился с ним глазами. Они отлично и сразу поняли друг друга. Что можно не успеть. Что там внизу, в условиях чудовищного давления, коррозия начнет разъедать корпус корабля - и корабль может растаять, как рафинад в кипятке, раньше, чем они закончат работу. Что нечего и думать скомпенсировать асимметрию полностью. Что никто и никогда не пытался водить корабли с такой компенсацией, на двигателе, ослабленном по меньшей мере в полтора раза…
- Это наш единственный шанс, - громко сказал Быков.
- Я сделаю, Лешенька, - сказал Михаил Антонович. - Это нетрудно - рассчитать новую точку. Я сделаю.
- Схему мертвых участков я тебе сейчас дам, - повторил Быков. - И нам надо страшно спешить. Скоро начнется перегрузка, и будет очень трудно работать. А если мы провалимся очень глубоко, станет опасно включать двигатель, потому что возможна цепная реакция в сжатом водороде. - Он подумал и добавил: - И мы превратимся в газ.
- Ясно, - сказал Жилин. Ему хотелось начать сию же минуту, немедленно.
Михаил Антонович протянул руку с коротенькими пальцами и сказал тонким голосом:
- Схему, Лешенька, схему.
На панели аварийного пульта замигали три красных огонька.
- Ну вот, - сказал Михаил Антонович. - В аварийных ракетах кончается горючее.
- Наплевать, - сказал Быков и встал.
Глава третья. Люди в бездне
1. Планетологи забавляются,
а штурман уличен в контрабанде
- 3-заряжай, - сказал Юрковский.
Он висел у перископа, втиснув лицо в замшевый нарамник. Он висел горизонтально, животом вниз, растопырив ноги и локти, и рядом плавали в воздухе толстый дневник наблюдений и авторучка. Моллар лихо откатил крышку казенника, вытянул из стеллажа обойму бомбозондов и, подталкивая ее сверху и снизу, с трудом загнал в прямоугольную щель зарядной камеры. Обойма медленно и бесшумно скользнула на место. Моллар накатил крышку, щелкнул замком и сказал:
- Готов, Вольдемар.
Моллар прекрасно держался в условиях невесомости. Правда, иногда он делал резкие неосторожные движения и повисал под потолком, и тогда приходилось стаскивать его обратно, и его иногда подташнивало, но для новичка, впервые попавшего в невесомость, он держался очень хорошо.
- Готов, - сказал Дауге от экзосферного спектрографа.
- 3-залп, - скомандовал Юрковский.
Дауге нажал на спуск. Ду-ду-ду-ду - глухо заурчало в казеннике. И сейчас же - тик-тик-тик - затрещал затвор спектрографа. Юрковский увидел в перископ, как в оранжевом тумане, сквозь который теперь проваливался "Тахмасиб", один за другим вспыхивали и стремительно уносились вверх белые клубки пламени. Двадцать вспышек, двадцать лопнувших бомбозондов, несущих мезонные излучатели.
- С-славно, - сказал Юрковский негромко.
За бортом росло давление. Бомбозонды рвались все ближе. Они слишком быстро тормозились.
Дауге громко говорил в диктофон, заглядывая в отсчетное устройство спектроанализатора:
- Молекулярный водород - восемьдесят один и тридцать пять, гелий - семь и одиннадцать, метан - четыре и шестнадцать, аммиак - один ноль один… Усиливается неотождествленная линия… Говорил я им: поставьте считывающий автомат, неудобно же так…
- П-падаем, - сказал Юрковский. - Как мы п-падаем… М-метана уже только ч-четыре…
Дауге, ловко поворачиваясь, снимал отсчеты с приборов.
- Пока Кангрен прав, - сказал он. - Ну вот, батиметр уже отказал. Давление триста атмосфер. Больше нам давление не мерять.
- Ладно, - сказал Юрковский. - 3-заряжай.
- Стоит ли? - сказал Дауге. - Батиметр отказал. Синхронизация будет нарушена.
- Д-давай попробуем, - сказал Юрковский. - 3-заряжай.
Он оглянулся на Моллара. Моллар тихонько раскачивался под потолком, грустно улыбаясь.
- Стащи его, Григорий, - сказал Юрковский.
Дауге привстал, схватил Моллара за ногу и стащил вниз.
- Шарль, - сказал он терпеливо. - Не делайте порывистых движений. Зацепитесь носками вот здесь и держитесь.
Моллар тяжко вздохнул и откатил крышку казенника. Пустая обойма выплыла из зарядной камеры, стукнула его в грудь и медленно полетела к Юрковскому. Юрковский увернулся.
- О, опьять! - сказал Моллар виновато. - Простите, Володья. О, этот невесомость!
- 3-заряжай, заряжай, - сказал Юрковский.
- Солнце, - сказал вдруг Дауге.
Юрковский припал к перископу. В оранжевом тумане на несколько секунд появился смутный красноватый диск.
- Это последний раз, - сказал Дауге, кашлянув.
- Ви уже три раза говорили "последний раз", - сказал Моллар, накатывая крышку. Он нагнулся, проверяя замок. - Прощай, Солнце, как говорилль капитан Немо. Но получилось, что не последний раз. Я готов, Вольдемар.
- И я готов, - сказал Дауге. - Может быть, все-таки кончим?
В обсерваторный отсек, лязгая по полу магнитными подковами, вошел Быков.
- Кончайте работу, - сказал он угрюмо.
- П-поч-чему? - спросил Юрковский, обернувшись.
- Большое давление за бортом. Еще полчаса, и ваши бомбы будут рваться в этом отсеке.
- 3-залп, - торопливо сказал Юрковский.