- Жизьнь хорошё-о, - сказал Моллар, бледно улыбаясь. - Только мало.
Дауге лег и тоже уставился в потолок. "Мало, - подумал он, - гораздо меньше, чем хочется". Он выругался вполголоса по-латышски.
- Что? - спросил Моллар.
- Он ругается, - объяснил Юрковский.
Моллар вдруг сказал высоким голосом: "Друзья мои!" - и планетологи разом повернулись к нему.
- Друзья мои! - сказал Моллар. - Что мне дьелатть? Ви есть опытные межпланьетники! Ви есть большие льюди и геройи. Да, геройи! Mon dieu! Ви смотрели в глаза смерти больше, чем я смотрелль в глаза девушки. - Он горестно помотал головой. - И я совсем не есть опытний. Мне страшно, и я хочу много говорить сейчас, но сейчас уже близок конец, и я не знаю как. Да, да, как надо сейчас говорить?
Он смотрел на Дауге и Юрковского блестящими глазами. Дауге неловко пробормотал: "О черт" - и оглянулся на Юрковского. Юрковский лежал, заложив руки за голову, и искоса глядел на Моллара.
- О черт, - сказал Дауге. - Я уже и забыл.
- М-могу рассказать, к-как мне однажды х-хотели ам-ампу-тировать н-ногу, - предложил Юрковский.
- Верно! - радостно сказал Дауге. - А потом вы, Шарль, тоже расскажете что-нибудь веселенькое…
- Ах, вы все шутите, - сказал Моллар.
- А еще можно спеть, - сказал Дауге. - Я про это читал. Вы нам споете, Шарль?
- Ах, - сказал Моллар. - Я совсем прокис.
- Отнюдь, - сказал Дауге. - Вы замечательно держитесь, Шарль. А это же самое главное. Правда, Шарль замечательно держится, а, Володя?
- К-конечно, - сказал Юрковский. - 3-замечательно.
- А капитан не спит, - бодро продолжал Дауге. - Вы заметили, Шарль? Он что-то задумал, наш капитан.
- Да, - сказал Моллар. - Да! Наш капитан - это есть большая надежда.
- Еще бы, - сказал Дауге. - Вы даже не знаете, какая это большая надежда.
- М-метр девяносто пять, - сказал Юрковский. Моллар засмеялся.
- Вы все шутите, - сказал он.
- А мы пока будем болтать и наблюдать, - сказал Дауге. - Хотите посмотреть в перископ, Шарль? Это красиво. Этого никто никогда не видел. - Он поднялся и приник к перископу.
Юрковский увидел, как у него вдруг выгнулась спина. Дауге обеими руками взялся за нарамник.
- Бог мой! - сказал он. - Планетолет!
В розовой пустоте висел планетолет. Он был виден совершенно отчетливо и во всех подробностях и находился, по-видимому, километрах в трех от "Тахмасиба". Это был фотонный грузовик первого класса с параболическим отражателем, похожим на растопыренную юбку, с круглой жилой гондолой и дисковидным грузовым отсеком, с тремя сигарами аварийных ракет на далеко вынесенных кронштейнах. Он висел вертикально и совершенно неподвижно. И он был серый, как на экране черно-белого кино.
- Кто же это? - пробормотал Дауге. - Неужели Петрушевский? П-погляди на отражатель, - сказал Юрковский. Отражатель серого планетолета был обломан с края.
- Тоже не повезло ребятам, - сказал Дауге.
- О! - сказал Моллар. - А вон еще один.
Второй планетолет - точно такой же - висел дальше и глубже первого.
- И у этого обломан отражатель, - сказал Дауге.
- Я з-знаю, - сказал неожиданно Юрковский. - Это наш "Тахмасиб". М-мираж.
Это был двойной мираж. Несколько радужных пузырей стремительно поднялись из глубины, и призраки "Тахмасиба" исказились, задрожали и растаяли. А правее и выше появились еще три призрака.
- Какие красивые пузыри! - сказал Моллар. - Они поют.
Он снова лег на спину. У него пошла носом кровь, и он сморкался и морщился и все поглядывал на планетологов, не видят ли они. Они, конечно, не видели.
- Вот, - сказал Дауге. - Ты говоришь, что здесь скучно.
- Я н-не говорю, - сказал Юрковский.
- Нет, говоришь, - сказал Дауге. - Ты брюзжишь, что скучно. Оба старались не глядеть на Моллара. Кровь остановить было нельзя. Она свернется сама. Радиооптика нужно было бы отнести в амортизатор, но… Ничего, она свернется. Моллар тихо сморкался.
- А вон еще мираж, - сказал Дауге. - Но это не корабль.
Юрковский заглянул в перископ. "Не может быть, - подумал он. - Этого не может быть. Не тут, не в Юпитере". Под "Тахмасибом" медленно проплывала вершина громадной серой скалы. Основание ее тонуло в розовой дымке. Рядом поднималась другая скала - голая, отвесная, изрезанная глубокими прямыми трещинами. А еще дальше вырастала целая вереница таких же острых крутых вершин. И тишина в обсерваторном отсеке сменилась скрипами, шорохами, едва слышным гулом, похожим на эхо далеких-далеких горных обвалов.
- Эт-то н-не мираж, - проговорил Юрковский. - Эт-то п-похоже на ядро.
- Вздор, - сказал Дауге.
- В-возможно, все-таки у Юпитера есть я-ядро.
- Вздор, вздор, - нетерпеливо сказал Дауге.
Горная цепь тянулась под "Тахмасибом", и не было ей конца.
- Вон еще, - сказал Дауге.
Выше скалистых зубьев выступил темный бесформенный силуэт, вырос, превратился в изъеденный обломок черного камня и снова скрылся. Сейчас же за ним вслед появился другой, третий, а вдали, едва различимая, бледным пятном светилась округлая серая масса. Горный хребет внизу постепенно опускался и исчез из виду. Юрковский, не отрываясь от перископа, поднес к губам микрофон. Было слышно, как у него хрустнули суставы.
- Быков, - позвал он. - Алексей.
- Алеши нет, Володенька, - отозвался голос штурмана. Голос был сиплый и задыхающийся. - Он в машине.
- М-михаил, мы идем н-над с-скалами, - сказал Юрковский.
- Над какими скалами? - испуганно спросил Михаил Антонович.
Вдали прошла поразительно ровная, словно отполированная поверхность - огромная равнина, окаймленная невысокой грядой круглых холмов. Прошла и утонула в розовом.
- М-мы еще не все п-понимаем, - сказал Юрковский.
- Я сейчас посмотрю, Володенька, - сказал Михаил Антонович.
За перископом проплывала еще одна горная страна. Она плыла высоко вверху, и вершины гор были обращены вниз. Это было дикое, фантастическое зрелище, и Юрковский подумал сначала, что это опять мираж, но это был не мираж. Тогда он понял и сказал:
- Это не ядро, Иоганыч. Это кладбище.
Дауге не понял.
- Это кладбище миров, - сказал Юрковский. - Джуп проглотил их.
Дауге долго молчал, а затем пробормотал:
- Какие открытия… Кольцо, розовое излучение, кладбище миров… Жаль. Очень жаль.
Он оглянулся и окликнул Моллара. Моллар не ответил. Он лежал ничком.
Они стащили Моллара в амортизатор, привели его в чувство, а он, измотанный, отекший, сразу заснул, словно упал в обморок. Потом они вернулись в обсерваторный отсек и снова повисли на перископах. Под "Тахмасибом", и рядом с "Тахмасибом", и временами над "Тахмасибом" медленно проплывали в потоках сжатого водорода несостоявшиеся миры - горы, скалы, чудовищные потрескавшиеся глыбы, прозрачные серые облака пыли. Потом "Тахмасиб" отнесло в сторону, а в перископах остался только пустой, ровный розовый свет.
- Устал как собака, - сказал Дауге. Он перевернулся на бок, и у него затрещали кости. - Слышишь?
- Слышу, - сказал Юрковский. - Давай смотреть.
- Давай, - сказал Дауге.
- Я думал, это ядро, - сказал Юрковский.
- Этого не могло быть, - сказал Дауге. Юрковский стал тереть лицо ладонями.
- Это ты так говоришь, - сказал он. - Давай смотреть.
Они еще многое увидели и услышали, или им казалось, что они увидели и услышали, потому что оба они страшно устали, и в глазах иногда темнело, и тогда исчезали стены обсерваторного отсека - оставался только ровный розовый свет. Они видели широкие неподвижные зигзаги молний, упиравшиеся в тьму наверху и в розовую бездну внизу, и слышали, как с железным громом пульсируют в них лиловые разряды. Они видели какие-то колышущиеся пленки, проплывавшие с тонким свистом совсем рядом. Они разглядывали причудливые тени во мгле, которые двигались и шевелились, и Дауге спорил, что это объемные тени, а Юрковский доказывал, что Дауге бредит. И они слышали вой, и писк, и грохот, и странные звуки, похожие на голоса, и Дауге предложил зафиксировать эти звуки на диктофоне, но тут заметил, что Юрковский спит лежа на животе. Тогда он повернул Юрковского на спину и снова вернулся к перископу.
В открытую дверь отсека вползла, волоча брюхо по полу, Варечка, синяя в крапинку, подобралась к Юрковскому и взгромоздилась к нему на колени. Дауге хотел прогнать ее, но у него уже совсем не было сил. Он даже не мог поднять голову. А Варечка тяжело вздымала бока и медленно мигала. Шипы на ее морде стояли ежом, и полумертвый хвост судорожно подергивался в такт дыханию.
3. Надо прощаться,
а радиооптик не знает как
Это было трудно, невообразимо трудно работать в таких условиях. Жилин несколько раз терял сознание. Останавливалось сердце, и все заволакивалось красной мутью. И во рту все время чувствовался привкус крови. Жилину было очень стыдно, потому что Быков продолжал работать неутомимо, размеренно и точно, как машина. Быков был весь мокрый от пота, ему тоже было невообразимо трудно, но он, по-видимому, умел заставить себя не терять сознание. Уже через два часа у Жилина пропало всякое представление о цели работы, у него больше не осталось ни надежды, ни любви к жизни, но каждый раз, очнувшись, он продолжал прерванную работу, потому что рядом был Быков. Однажды он очнулся и не нашел Быкова. Тогда он заплакал. Но Быков скоро вернулся, поставил рядом с ним кастрюльку и сказал: "Ешь". Он поел и снова взялся за работу. У Быкова было белое лицо и багровая отвисшая шея. Он тяжело и часто дышал. И он молчал. Жилин думал: "Если мы выберемся, я не пойду в межзвездную экспедицию, я не пойду в экспедицию на Плутон, я никуда не пойду, пока не стану таким, как Быков. Таким обыкновенным и даже скучным в обычное время. Таким хмурым и немножко даже смешным. Таким, что трудно было поверить, глядя на него, в легенду о Голконде, в легенду о Каллисто и в другие легенды". Жилин помнил, как молодые межпланетники потихоньку посмеивались над Рыжим Пустынником - кстати, откуда взялось такое странное прозвище? - но он никогда не видел, чтобы о Быкове отозвался пренебрежительно хоть один пилот или ученый старшего поколения. "Если я выберусь, я должен стать таким, как Быков. Если я не выберусь, я должен умереть, как Быков". Когда Жилин терял сознание, Быков молча перешагивал через него и заканчивал его работу. Когда Жилин приходил в себя, Быков так же молча возвращался на свое место.
Потом Быков сказал: "Пошли" - и они выбрались из камеры магнитной системы. У Жилина все плыло перед глазами, хотелось лечь, уткнуться носом во что-нибудь помягче и так лежать, пока не поднимут. Он выбирался вторым и застрял и все-таки лег носом в холодный пол, но быстро пришел в себя и тогда увидел у самого лица ботинок Быкова. Ботинок нетерпеливо притопывал. Жилин напрягся и вылез из люка. Он сел на корточки, чтобы как следует задраить крышку. Замок не слушался, и Жилин стал рвать его исцарапанными пальцами. Быков возвышался рядом, как радиомачта, и смотрел не мигая сверху вниз.
- Сейчас, - торопливо сказал Жилин. - Сейчас…
Замок, наконец, встал на место.
- Готово, - сказал Жилин и выпрямился. Ноги тряслись в коленях.
- Пошли, - сказал Быков.
Они вернулись в рубку. Михаил Антонович спал в своем кресле у вычислителя. Он громко всхрапывал. Вычислитель был включен. Быков перегнулся через штурмана, взял микрофон селектора и сказал:
- Пассажирам собраться в кают-компании.
- Что? - спросил Михаил Антонович, встрепенувшись. - Что, уже?
- Уже, - сказал Быков. - Пойдем в кают-компанию.
Но он пошел не сразу - стоял и задумчиво наблюдал, как Михаил Антонович, болезненно морщась и постанывая, выбирается из кресла. Затем он словно очнулся и сказал:
- Пойдем.
Они пошли в кают-компанию. Михаил Антонович сразу пробрался к дивану и сел, сложив руки на животе. Жилин тоже сел, чтобы не тряслись ноги, и стал смотреть в стол. На столе еще стояли стопкой грязные тарелки. Потом дверь в коридор открылась, и ввалились пассажиры. Планетологи тащили на себе Моллара. Моллар висел, волоча ноги и обхватив планетологов за плечи. В руке у него был зажат носовой платок, весь в темных пятнах.
Дауге и Юрковский молча усадили Моллара на диван и сели по обе стороны от него. Жилин оглядел их. "Вот это да! - подумал он. - Неужели и у меня такая морда?" Он украдкой ощупал лицо. Ему показалось, что щеки у него очень тощие, а подбородок очень толстый, как у Михаила Антоновича. Под кожей бегали мурашки, как в отсиженной ноге. "Отсидел физиономию", - подумал Жилин.
- Так, - сказал Быков. Он сидел на стуле в углу и теперь встал, подошел к столу и тяжело оперся о него.
Моллар неожиданно подмигнул Жилину и закрыл лицо пятнистым платком. Быков холодно посмотрел на него. Затем он стал смотреть в стену.
- Так, - повторил он. - Мы были заняты пере-о-бо-ру-до-ва-нием "Тахмасиба". Мы закончили пере-о-бо-ру-до-ва-ние. - Это слово никак не давалось ему, но он упрямо дважды повторил его, выговаривая по слогам. - Мы теперь можем использовать фотонный двигатель, и я решил его использовать. Но сначала я хочу поставить вас в известность о возможных последствиях. Предупреждаю: решение принято, и я не собираюсь с вами советоваться и спрашивать вашего мнения…
- Короче, Алексей, - сказал Дауге.
- Решение принято, - сказал Быков. - Но я считаю, что вы вправе знать, чем это все может кончиться. Во-первых, включение фотореактора может вызвать взрыв в сжатом водороде вокруг нас. Тогда "Тахмасиб" будет разрушен полностью. Во-вторых, первая вспышка плазмы может уничтожить отражатель - возможно, внешняя поверхность зеркала уже истончена коррозией. Тогда мы останемся здесь и… В общем, понятно. В-третьих, наконец, "Тахмасиб" может благополучно выбраться из Юпитера и…
- Понятно, - сказал Дауге.
- И продовольствие будет доставлено на Амальтею, - сказал Быков.
- П-продовольствие б-будет век б-благодарить Б-быкова, - сказал Юрковский.
Михаил Антонович робко улыбнулся. Ему было не смешно. Быков смотрел в стену.
- Я намерен стартовать сейчас же, - сказал он. - Предлагаю пассажирам занять места в амортизаторах. Всем занять места в амортизаторах. И давайте без этих ваших штучек. - Он посмотрел на планетологов. - Перегрузка будет восьмикратная, как минимум. Прошу выполнять. Бортинженер Жилин, проследите за выполнением и доложите.
Он оглядел всех исподлобья, повернулся и ушел в рубку на прямых ногах.
- Mon dieu, - сказал Моллар. - Ну и жизьнь.
У него опять пошла кровь из носа, и он принялся слабо сморкаться. Дауге повертел головой и сказал:
- Нам нужен счастливчик. Кто-нибудь здесь есть везучий? Нам совершенно необходим счастливчик.
Жилин встал.
- Пора, товарищи, - сказал он. Ему хотелось, чтобы все скорее кончилось. Ему очень хотелось, чтобы все уже было позади. Все остались сидеть. - Пора, товарищи, - растерянно повторил он.
- В-вероятность б-благоп-приятного и-исхода - п-процен-тов д-десять, - задумчиво сказал Юрковский и принялся растирать щеки.
Михаил Антонович, кряхтя, выбрался из дивана.
- Мальчики, - сказал он. - Надо, кажется, прощаться. На всякий случай, знаете… Всякое может быть. - Он жалостно улыбнулся.
- Прощаться так прощаться, - сказал Дауге. - Давайте прощаться.
- И я опьять не знайю как, - сказал Моллар.
Юрковский поднялся.
- В-вот что, - сказал он. - П-пошли по ам-мортизаторам. С-сейчас выйдет Б-быков, и т-тогда… Лучше мне сгореть. Р-рука у него тяжелая, д-до сих п-пор помню. Д-десять лет.
- Да-да, - заторопился Михаил Антонович. - Пошли, мальчики, пошли… Дайте я вас поцелую.
Он поцеловал Дауге, потом Юрковского, потом повернулся к Моллару. Моллара он поцеловал в лоб.
- А ты где будешь, Миша? - спросил Дауге.
Михаил Антонович поцеловал Жилина, всхлипнул и сказал:
- В амортизаторе, как все.
- А ты, Ваня?
- Тоже, - сказал Жилин. Он придерживал Моллара за плечи.
- А капитан?
Они вышли в коридор, и снова все остановились. Оставалось несколько шагов.
- Алексей Петрович говорит, что не верит автоматике в Джупе, - сказал Жилин. - Он сам поведет корабль.
- Б-быков есть Быков, - сказал Юрковский, криво усмехаясь. - В-всех н-немощных на своих п-плечах.
Михаил Антонович, всхлипывая, пошел в свою каюту.
- Я вам помогу, мсье Моллар, - сказал Жилин.
- Да, - согласился Моллар и послушно обхватил Жилина за плечи.
- Удачи и спокойной плазмы, - сказал Юрковский.
Дауге кивнул, и они разошлись по своим каютам. Жилин ввел Моллара в его каюту и уложил в амортизатор.
- Как жизьнь, Ваньюшя-а? - сказал печально Моллар. - Хорошё-о?
- Хорошо, мсье Моллар, - сказал Жилин.
- А как девушки?
- Очень хорошо, - сказал Жилин. - На Амальтее чудесные девушки.
Он вежливо улыбнулся, задвинул крышку и сразу перестал улыбаться. "Хоть бы скорее все это кончилось!" - подумал он.
Он шел по коридору, и коридор показался ему очень пустым. Он постучал по крышке каждого амортизатора и прослушал ответный стук. Потом он вернулся в рубку.
Быков сидел на месте старшего пилота. Он был в костюме для перегрузок. Костюм был похож на кокон шелкопряда, из него торчала рыжая растрепанная голова. Быков был совершенно обыкновенный, только очень сердитый и усталый.
- Все готово, Алексей Петрович, - сказал Жилин.
- Хорошо, - сказал Быков. Он косо поглядел на Жилина. - Не боишься, малек?
- Нет, - сказал Жилин.
Он не боялся. Он только хотел, чтобы все скорее кончилось. И еще ему вдруг очень захотелось увидеть отца, как он вылезает из стратоплана, грузный, усатый, со шляпой в руке. И познакомить отца с Быковым.
- Ступай, Иван, - сказал Быков. - Десять минут в твоем распоряжении.
- Спокойной плазмы, Алексей Петрович, - сказал Жилин.
- Спасибо, - сказал Быков. - Ступай.
"Это надо выдержать, - подумал Жилин. - Черт, неужели я не выдержу?" Он подошел к двери своей каюты и вдруг увидел Варечку. Варечка тяжело ползла, прижимаясь к стене, волоча за собой сплющенный с боков хвост. Увидев Жилина, она подняла треугольную морду и медленно мигнула.
- Эх ты, бедолага! - сказал Жилин.