Я не дослушал. Что-то он ещё объяснял и что-то крикнул Гинчев мне вслед, а я уже плыл по коридору, натыкаясь на людей и автоматы… Лифт… Нет, кажется, шлюз на другом борту. Я остановил кабину и погнал её обратно. Круглое окошечко кабины рассекал надвое красный колеблющийся трос. "Все передвижения фиксируются"… Я упёрся руками в стенку кабины и помотал головой. Стенка была холодная, ледяная прямо, а ладони - я чувствовал это - мокрые. Лифт остановился, дверца, шипя, поехала вбок. Я оттолкнулся, чтобы выйти из кабины, и увидел, как пол, серый и гладкий, вздыбился и стеной пошёл на меня.
…Тёплый ветер овевал лицо. Хорошо! У меня отпуск, и я лежу на пляже, сейчас открою глаза и увижу над собой смеющееся лицо Андры. Мы наденем гидрокостюмы и, взявшись за руки, медленно поплывём под водой…
Я открыл глаза. Надо мной был белый потолок и какой-то блестящий диск.
- Ага, очнулся.
Услышав это, я повернул голову и увидел Борга. Он сидел, сгорбившись, в ногах койки, на которой я лежал. И ещё тут была Дагни. Располневшая, в белом халате и белой шапочке. Она улыбнулась мне, мягким движением потянулась к белому шкафчику и щёлкнула выключателем. Ветер сразу утих, блестящий диск убрался в гнездо в стене.
В каюте стоял резкий и свежий запах, похожий на запах степной полыни. От этого трезвого запаха я окончательно пришёл в себя. Хотел подняться, но Борг властно сказал:
- Лежи. - И протянул мне обрывок плёнки: - Прочти вот это.
"Улиссу Дружинину, - прочёл я. - Старший, извини за самовольничанье, но мне очень хочется здесь поработать. Хотя бы неделю. На чемпионате обойдутся без меня. Всеволод Оплетин".
Я вскинул взгляд на Борга.
- Да, - сказал он, - выходит, парень остался здесь. Эту записку нашёл Гинчев. Он, видишь ли, побежал за тобой. А после того как притащил тебя в лазарет, кинулся в предшлюзовую камеру. Оба ваших десантных скафандра висели там, а к скафандру твоего практиканта была прицеплена записка. Вот и все. Где ты выкопал этого поганца?
Я набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил. Теперь мне было легко и покойно.
- Нашли его? - спросил я.
- Десять раз объявляли по трансляции - и в рифму, и без. Не откликается практикант. А так разве найдёшь в этом столпотворении?
- Корабельны закоулки, - сказал я.
Борг усмехнулся.
Тихонько приоткрылась дверь, Антонио просунул голову, спросил громким шёпотом:
- Ну, как он?
- Привет, - сказал я, садясь на койке и нашаривая ногами ботинки.
- Очухался! - Антонио влетел в лазарет. - Что с тобой было, Улисс? Напугал ты нас.
- Ничего особенного, - сказала Дагни. - Немного перенервничал, вот и всё. Улисс, ты всё-таки полежи сегодня, отдохни как следует. - Она повернулась к Боргу: - Больше больных у тебя нет, старший?
- Нет. Этот первый обновил лазарет. Как поживает твой отец, Дагни? Все мастерит игрушки? Счастливый человек, вот кому позавидуешь… - Борг вытащил из кармана платок и, крутя головой, вытер шею. - Ну ладно, Дагни. Будешь говорить с отцом - передай привет от старого школьного друга.
Антонио спросил, не хочу ли я перебраться на "Элефантину", потом пожаловался, что, с тех пор как началось строительство этих кораблей, у него "нет ни одного светового ферми свободного времени", пообещал как-нибудь на днях навестить меня.
- Практиканта, как только разыщете, мигом отправляйте в диспетчерскую. Меня уже Самарин о нем расспрашивал, шум на всю Систему. Дагни, пошли, я и так задержал буксир до невозможности. Привет!
Дагни на прощание вручила мне пакетик с таблетками и велела принимать по одной в день в течение недели.
- Ну что, пилот, - сказал Борг, когда мы остались одни, - нервишки стали пошаливать? Ложись, - добавил он. - Велено лежать, так лежи.
Я видел по его взгляду, что он все обо мне знает. Он всегда знал всё, что ему было нужно. Не хотел я добавлять к его заботам собственную душевную смуту, но так уж получилось… помимо воли…
- Я очень одинок, старший, - сказал я, как бы со стороны слыша свой глухой голос. - Я, пожалуй, и не живу. Просто летаю… и жду.
- Что ты называешь жизнью, пилот? И что это значит - "просто летаю"? Может, ты летаешь от нечего делать? Может, в отсеках твоего корабля - не исследователи, обживающие Систему, а едоки?
Я знал, что Борг бывает беспощаден. Сам виноват: не надо было затевать этот разговор.
- Одинок? - продолжал он хлестать меня. - Так найди себе другую подругу. Только помни, Улисс: ты сам избрал судьбу космолетчика. Ты знал, на что идёшь. Я тревожился за тебя, когда ты носился с едоками по Европе, но надеялся, что ты найдёшь силы, чтобы вернуться.
Ещё бы, подумал я. Ещё бы… "Ты сильный, Улисс"…
- И уж если говорить все до конца, то вот что, пилот: хорошо, что вы расстались. Тебе пришлось бы сделать тяжёлый выбор, и я не уверен, что бы ты предпочёл.
- Хватит, старший, - попросил я.
Борг смотрел на меня испытующе.
- Пожалуй, хватит. Конечно, ты не единственным хороший пилот в Системе, но я хотел бы, чтобы именно ты повёл к звёздам этот корабль… Если вообще суждено ему уйти к звёздам, - добавил он, как бы между прочим.
- Что это значит? - Я встревожился. - Разве не принято решение…
- Решение принято, - неохотно промолвил Борг, - решение-то принято… Ты ничего не слышал о новой работе Феликса?
- Слышал что-то о расслоении времени или как там ещё называется… Что-то заумное, но на том же хроноквантовом принципе. А что?
- А то, что надо гнать строительство кораблей изо всех сил. - Борг посмотрел на часы, поднялся. - Сорок четыре минуты я потерял на тебя, пилот. Ну, отлёживайся.
Но я уже натягивал ботинки. Я поискал взглядом клапан утилизатора и, не найдя его, зашвырнул таблетки под койку.
Глава девятнадцатая
ПЛАНОМЕРНОСТЬ И ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ…
Я так обрадовался, узнав, что Всеволод живой и невредимый, что разыскать его казалось пустяком. Я ошибся. Не так-то просто найти в огромном корабле среди сотен монтажников человека, который не хочет, чтобы его нашли.
Бригадиры на запросы Борга отвечали, что знать не знают никакого Оплетина, в их бригадах посторонних нет. Рифмачи с корабельного радиоузла изощрялись в объявлениях. Они взывали: "Всеволод Оплетин, поскорей ответь нам!" Они грозили ему всеми карами Кодекса общественного поведения. Они, с моих слов, описывали внешность Всеволода - рост, цвет волос и глаз - и особо подчёркивали его смешливость.
По всему кораблю шли, обрастая живописными подробностями, весёлые разговоры о неуловимом практиканте. Рассказывали, что он якобы натворил каких-то дел на шарике, и теперь вынужден скрываться от праведного гнева пострадавших. Говорили, будто слышали гулкий хохот, доносившийся из шахты водяной цистерны. А двое монтажников приволокли к Боргу упиравшегося юнца и заявили, что он своим визгливым смехом мешал им отдыхать после смены, и они подозревают в нём этого самого Оплетина. Но личность парня была засвидетельствована вызванным бригадиром, а причиной визгливого смеха, как объяснил парень, явился анекдот из жизни космических привидений, рассказанный соседом по койке.
Я без устали рыскал по кораблю, заглядывал во все закоулки. Но поиски были напрасны. Вначале это даже забавляло меня. На вторые сутки стало раздражать. На третьи - я махнул на практиканта рукой. В конце концов, я ему не нянька-робот. Сам объявится, когда захочет.
В начале четвёртых суток - мы с Гинчевым как раз возились с наладкой координатора - меня срочно вызвал Борг.
- Ты, кажется, неплохо освоился с кораблём, пилот?
- Лишь в той степени, чтобы не заблудиться, - ответил я.
- Вот-вот. Большего пока от тебя и не требуется. Сегодня в шестнадцать прилетят Самарин и Греков. Не то инспекция, не то комиссия - ну, все едино. У меня времени нет совершенно. Хочу тебя попросить: ты их встреть и сопровождай. Как-никак Самарин - твоё начальство. А объяснения давать буду я.
Я спросил, как это он будет давать объяснения, не сопровождая их, но Борг сказал: "Значит, договорились", и погрузился в чертежи, мигом забыв обо мне.
Гостям повезло: как раз сегодня включили для испытания искусственную тяжесть, и можно было осматривать корабль, не ощущая неудобств невесомости.
Я встретил гостей у шлюза. Мы обменялись приветствиями и рукопожатиями, а Антонио, сопровождавший комиссию (начальник "Элефантины" был в отпуске, и Антонио временно исполнял его обязанности), подмигнул мне.
Самым любезным тоном, на какой только был способен, я пригласил гостей пройти по кораблю. Самарин, зажмурив один глаз, посмотрел на меня и обратился к Грекову:
- Видал, какие обходительные у меня пилоты? Прямо душа радуется!
- Улисс всегда был образцом доброжелательности, - спокойно ответил Греков, причёсывая свои сильно поредевшие волосы.
Он сказал это точь-в-точь, как сказал бы Робин. И голоса у них были на редкость похожие. Я вдруг проникся этой самой доброжелательностью к Грекову.
- Образцом своевольничания, - поправил Самарин. - Он считает, что инструкции писаны не для него. Он преспокойно оставляет на Ганимеде ошалелого планетолога, хотя прекрасно знает, что обязан вывезти всю смену до единого человека…
- Не совсем так, старший, - вставил я.
Но он не дал мне договорить.
- Он прячет здесь практиканта, хотя прекрасно знает, что у Самарина инфор не умолкает от вызовов с Земли и подпрыгивает от причитаний практикантской мамаши, и наконец Самарин вынужден бросить все дела и самолично лететь… - У Самарина не хватило дыхания.
Я немедленно воспользовался паузой и начал объяснять, как было дело. Но тут послышалось жужжание, и в предшлюзовую камеру влетело нечто странное, помесь кофемолки с игрушечным самолётиком, что ли, яркокрасного цвета. Потыкавшись носом в стены, самолётик этот сел на толстую воздушную магистраль под потолком. Мы молча на него смотрели. Что-то в нём вспыхнуло, раздался шорох, а затем голос Борга отчётливо произнёс:
- Уважаемая комиссия, вы находитесь на борту строящегося корабля, предназначенного для межзвёздных полётов. Принцип, на котором основана конструкция…
"Ай да Борг!" - подумал я с весёлым изумлением. Греков слушал с невозмутимым видом, а Самарин усмехался и покачивал седой головой.
Покончив с общими сведениями, голос Борга пригласил следовать дальше. Самолётик отклеился от магистрали и, зажужжав энергатором, бодро выпорхнул в коридор. Мы двинулись за ним.
- Попрошу Борга, чтобы он и мне сделал такую штуку, - сказал Самарин. - Для разговоров с инспекторами.
Мы переезжали с яруса на ярус, переходили из отсека в отсек. Всюду кипела работа, сновали автоматы, нагруженные облицовочными плитами, а некоторые помещения пустовали - там все уже было закончено. Самарин все более оживлялся. В машинном зале, выслушивая заочные объяснения Борга, он осматривал все с жадным любопытством, какое более приличествовало бы новичку вроде Всеволода, а не многоопытному космическому волку. Я слышал, как он бормотал по-русски:
- Славно. Славно…
Греков записывал что-то в блокнотик и помалкивал.
Мы шли узким проходом между машинным залом и камерой плазмотрона - и вдруг остановились. Из люка волновода высунулись две голые ноги в теннисных туфлях. Работая ногами, как велосипедист, их владелец, повидимому, пытался вылезть на потолок. Наконец он разобрался в направлении искусственной тяжести и перестал сучить ногами. Показалась верхняя половина туловища, затем человек прыгнул вниз, мягко спружинив и вытянув из люка пучок цветных дейропластовых трубок.
Это был Всеволод. Грязный, потный, в одних плавках и синей купальной шапочке. Он оторопело уставился на нас, шумно и часто дыша.
- Привет, - сказал я и на всякий случай шагнул вперёд, чтобы преградить ему путь к бегству. - А ну, поворотись-ка, сынку, - добавил я, развлекаясь.
- Оплетин? - догадался Самарин. - Вот ты какой! - Он зажмурил один глаз. - Одно у меня утешение: когда тебя произведут в пилоты, я буду попивать кокосовое молоко на берегу Маклая. Я буду посылать сочувственные радиограммы своему преемнику. Я буду смеяться сатанинским смехом, читая в газетах о твоих художествах. Что ты сказал?
- Ничего, старший. - Всеволод потупил свои нахальные глазки и принялся старательно растирать масляное пятно на животе. - Я просто откашлялся.
- Ах, ты просто откашлялся! - Самарин понимающе закивал. - А я-то, старый дурак, подумал, что ты пожелал выразить сожаление.
- Я сожалею, старший…
- Не лицемерь! Ни капельки ты не сожалеешь. Ни на вот столько! - Самарин выдернул из седого виска волосок и показал его Всеволоду. По-моему, никакого волоска не было, а был, так сказать, символический жест. - А вот я очень сожалею, - продолжал он, - сожалею, что ты по моему недосмотру попал на практику к Улиссу. Правда, я совершенно не знал тебя. Вас с Улиссом надо держать на расстоянии не менее мегаметра друг от друга. Что?
- Ничего… - Всеволод тщательно растирал пятно, размазывая все шире. Вдруг он вскинул взгляд на Самарина. - Старший, Улисс тут ни при чем. Улисс, правда, согласился показать мне этот корабль… я очень просил его… Но не более того. Я сам остался здесь, вопреки этим… указаниям…
- Ага, "вопреки указаниям"! А тебе не приходило в голову, что "эти указания", которые тебя, как я погляжу, очень стесняют, были придуманы опытными людьми, чтобы в космофлоте был хоть какой-нибудь порядок? Ты что же, и дальше думаешь поступать "вопреки указаниям"?
- Я этого не думаю, - серьёзно ответил Всеволод.
- Очень мило с твоей стороны, - ворчливо сказал Самарин. - Почему у тебя такой дикий вид? Разве здесь нет автоматов для протягивания проводки?
- Автоматы есть… Просто так интересней…
Самарин оглянулся на Грекова:
- Видал? Ему интереснее протирать каналы собственным брюхом!
- Когда-то один физик точно так чистил трубу спектрографа, - спокойно заметил Греков. - Он загонял туда кошку.
Всеволод напрягся и крепко сжал губы. Я видел, что он прилагает героические усилия, чтобы не покатиться со смеху.
Тут в проходе появился монтажник в лихо сдвинутой набекрень каскетке. Он пятился спиной к нам, вытягивая из-за угла коридора толстый шланг. Задрав голову к люку, из которого вылез Всеволод, монтажник крикнул:
- Алло! Скоро ты там?
- Да здесь я, - сказал Всеволод.
Монтажник резко обернулся.
- А! - Он мигом оценил обстановку. - Попался, значит.
Я присмотрелся и узнал в нём того самого шутника, который попросил нас подержать баллон. Удивительно, как тяготеют друг к другу все непутёвые парни!
- Зачем ты прятал его? - спросил я, сознавая, что вопрос, в общем-то, риторический.
- Никто не прятал. - Монтажник кинул на меня взгляд, исполненный несправедливо поруганной добродетели. - А если человеку интересно поработать, так пусть он поработает. Я так считаю. Нельзя заставлять человека играть в шахматы, если ему хочется поработать.
- Если каждый будет делать только то, что захочется, - грозно начал Самарин, но тут же перебил самого себя: - Ладно, оставим это для институтов общественного мнения. Значит, так. - Он надвинулся на Всеволода и упёр ему палец в ключицу. - Сию же минуту ты пойдёшь под душ и приведёшь себя в порядок. А чтобы ты снова не сбежал, с тобой пойдёт…
- Я не сбегу, - быстро сказал Всеволод.
- Хорошо. Ровно через час изволь быть в шлюзе. Антонио, ты сможешь отвезти его на "Элефантину"?
- Конечно.
- И с первой оказией отправь его на шарик. А с меня хватит. Где это видано, чтобы начальник космофлота бросал дела и гонялся за дурно воспитанным практикантом?
За ужином Борг выставил бутылку темно-красного вина. Самарин и Греков налили себе по бокалу, а я отказался.
- Напрасно, пилот, - сказал Борг. - Это вино не опьяняет, а взбадривает. Посмотри, что написано на наклейке: "…впитало в себя всю щедрость солнца Андалузии".
- Солнце Андалузии, - повторил Самарин. - Сколько хороших мест на Земле!..
Я взглянул на него. Лицо старейшего пилота Системы выглядело необычно. На нем словно бы разгладились жёсткие складки, и все морщины сбежались на лоб. Одна седая бровь поднялась выше другой. О чем он думал? Пилоты моего поколения, да и те, что постарше, вряд ли могли представить себе космофлот без Самарина. Никто никогда не принимал всерьёз его воркотню о всяких там островах в Тихом океане - это было так же привычно, как учиняемые им разносы, на которые никто никогда не обижался.
Самарин медленно повернул ко мне седую голову.
- Чего ты на меня уставился? - спросил он сердито. - Не хочешь отведать хорошего вина - дело твоё. А я вот выпью. Я человек старомодный и возьму вот сейчас и произнесу тост. - Он поднял бокал до уровня глаз, как бинокль, и сказал: - За этот корабль. За тех, кто его сконструировал и построил.
Борг усмехнулся, выпил и склонился над тарелкой супа. Железный, непреклонный Борг. Я вспомнил тот далёкий-далёкий вечер, когда Борг вызвал меня к Феликсу и потребовал повторить то, что я перед этим нёс на Совете. Кажется, мы говорили о Нансене. Да, да, о Нансене…
Здесь надо было что-то додумать до конца. Я хлебал суп, пахнущий мятой, и думал о своей нескладной жизни. Наверное, я наделал немало ошибок. Я лез напролом и бывал нетерпим, и Робину - ох, как часто! - приходилось дёргать меня за штаны. Чего же мне надо? "Он не хочет жить, как все", - сказала тогда Ксения. Не хочу или не могу? Нелегко в этом разобраться.
Жить, как все. В сущности, так просто: живи, как живётся. Дом, семья, любимая профессия. Книги. Книги? Не от них ли моя неустроенность? Не слишком ли я увлекался в детстве книгами о путешественниках прошлых времён? Не знаю, почему так поразил моё воображение Фритьоф Нансен. Потратить больше года для того, чтобы с нечеловеческими муками пройти во льдах несколько географических градусов… Да и один ли Нансен! А капитан Скотт, а Седов, а тысячи других пионеров, не пожелавших "жить, как все"… А героическая эпопея Дубова на Венере…
Кто-то всё равно должен идти дальше. Человечество утратит нечто очень важное, если все будут "жить, как все".
В конце концов, не обязательно идти именно мне. Важно, чтобы кто-то пошёл…
"Приёмщика груза просят к шлюзу", - объявил динамик.
По кают-компании прошло движение. Монтажники наскоро заканчивали ужин, громко переговаривались, один за другим направлялись к выходу.
- Последнюю партию оборудования доставили, - сказал Борг и посмотрел на часы. - Надо бы мне слетать на второй корабль… Ну, да ладно, управятся без меня. Все-таки не каждый день у нас такие гости.
- Когда примерно думаешь закончить работу? - спросил Самарин.
- Зачем же примерно? Есть график. Через семнадцать суток.
- График есть и у меня. - Самарин принялся за второе. - Но, кроме него, есть ещё пилоты, которые с ним не в ладах. Вот сидит первый, - он кивнул на меня, - человек, выходящий из графика.
- Что-то Анатолий помалкивает, - сказал Борг. - Налить ещё вина, Анатолий?
- Налей, пожалуй, - ответил Греков.
- Не нравится тебе корабль?
- Нет, корабль хорош. - Греков пригубил вино. - Но я прикинул расход энергии и материалов - немалые цифры.
- Если хочешь, могу назвать точные цифры.