Зима начинается прямо в подъезде, промерзшем как пустой холодильник. Зря я ругаю свой обогреватель, думает Юль, он старается как может, по сравнению с этим ужасом у меня дома практически тропики, мамочки, как же хочется зайти обратно, захлопнуть дверь, не раздеваясь нырнуть под одеяло, в тепло, господи боже мой, в тепло. Но она все-таки идет вниз, скользит на обледеневших ступеньках, цепляется за перила. Наконец, распахивает дверь подъезда, а там, конечно же, ветер, черт бы его побрал. И солнце - бледное, лживое зимнее солнце, светит, но не греет, сволочь, лучше бы уж пасмурно и слякоть, но хоть на полградуса выше нуля.
- Мороз и солнце, день чудесный, - вслух говорит Юль.
Сейчас она очень жалеет, что Пушкина убили на дуэли. В смысле, что это сделал какой-то посторонний дяденька, а не она сама. Вот бы своими руками гада такого, а! Зима ему нравится. Солнышко ему подавай с морозцем. Тьфу!
Полтора часа спустя, отогревшаяся сперва в хорошо протопленном офисе телефонной компании, а потом в банке, ограбленная, но чертовски довольная собой Юль выходит на улицу, готовая мужественно противостоять морозу и ветру - целых двадцать минут. Или пятнадцать, если время от времени переходить на бег. Но это вряд ли, почти вся дорога в гору, и еще пуховик этот чертов, два килограмма дополнительного веса, а по ощущениям - целый пуд. И сапожищи по полкило каждый. Ненавижу, привычно думает Юль. Ну, зато спорт, неуверенно, почти заискивающе говорит она себе. Хоть какая-то физическая нагрузка. Полезно.
И, приободрившись, ускоряет шаг.
Телефон зазвонил, как только Юль вынырнула из тихого пешеходного переулка на узкую, но людную и шумную улицу Траку. Словно бы только и ждал момента, когда ей будет неудобно разговаривать, мерзавец. Номер незнакомый, но заграничный, в смысле, украинский, а значит, наверняка звонят из Киева. Те самые ребята, которые еще в октябре дизайн сайта заказали, потом передумали, месяц спустя вернулись с извинениями - дескать, давайте все-таки работать, - и после этого снова исчезли.
Юль беспомощно огляделась по сторонам - куда бы нырнуть, чтобы поговорить спокойно? Магазинчик с кальянами и бронзовыми Буддами закрыт, в крошечной табачной лавке топчутся пять здоровенных дядек, все пространство заняли, не втиснешься, а в роскошный бельевой бутик в этом жутком пуховике заходить неловко, продавщицы, конечно, на улицу не выгонят, но та-а-ак посмотрят… Ну их.
В итоге она свернула в ближайшую подворотню, достала из кармана телефон, поспешно нажала зеленую кнопку - я вас слушаю! Алло! Говорите! Но в ответ раздавалось только приглушенное сопение, сопровождаемое развеселой музыкой на заднем плане - не то Бреговичем тешится анонимный молчун, не то взаправдашние цыгане его похитили и теперь празднуют удачное завершение дела, поди разбери. И надо бы убрать телефон в карман, захочет - перезвонит, да любопытство не позволяет - кто же это, интересно? И вдруг все-таки про работу?
- Девочка! - Звонко сказала какая-то женщина в глубине двора. - Видишь? Я выиграла! И ты идешь за конфетами.
- А она еще не зашла во двор, - ответил спокойный мужской голос. - В подворотне стоит. Так что не считается.
Они говорили довольно тихо, но акустика здесь будь здоров, так что Юль все равно услышала. И, поскольку неведомый молчун с цыганами наконец дал отбой, завершил так и не начавшуюся беседу, она обернулась, чтобы поглядеть, что там у нее за спиной делается.
А за спиной у нее самый обыкновенный виленский двор: крепкие кирпичные стены, ветхие дровяные сараи, проволочные параллельные прямые, многократно пересекшиеся при помощи бельевых прищепок, низенькие оградки вокруг мертвых сейчас палисадников, невысокие раскидистые деревья и дремучие кусты. Летом-то они зеленые, а сейчас голые, еще и обледеневшие, и сосульки нагло, вызывающе сверкают на солнце, как бриллианты-самозванцы. А возле подъезда, дверь которого выкрашена в жизнерадостный оранжевый цвет, сидят на очищенной от снега скамейке дедушка и бабушка. Вроде, симпатичные. Но, несомненно, сумасшедшие: установили на деревянном ящике газовую горелку, на горелку водрузили кастрюльку, варят что-то, вместо того, чтобы дома сидеть, на теплой кухне. Впрочем, может быть, у них дома дети, внуки и другие домашние животные, вот и спасаются бедняги на улице, в такую холодрыгу, помоги им боже.
- Или сюда, девочка! - бабушка, закутанная в цветастый платок и рыжую лисью шубу, приветливо помахала ей рукой в яркой зеленой варежке.
Голос ее звучал приветливо и одновременно властно, так что Юль, не помышлявшая ни о чем, кроме поспешного бегства домой, невольно сделала несколько шагов по направлению к скамейке. Сама не поняла, как это вышло.
- Все, она во дворе! Где мои конфеты?
- Ты ее позвала. Так нечестно, - проворчал дедушка. - Но ладно уж.
Поднялся и зашел в подъезд. А Юль нерешительно потопталась на месте и наконец спросила:
- Вы поспорили, кто первым во двор зайдет, мужчина, или женщина?
Бабушка заговорщически ей подмигнула и рассмеялась.
- Совершенно верно. Заключили пари. И благодаря тебе я только что выиграла конфеты, да какие! Мартин их из Барселоны привез, у нас такие не купишь. Он бы меня, конечно, и так угостил, но выигранное в сто раз вкуснее. Особенно если немножко сжульничать.
Юль только теперь поняла - никакая она не бабушка. Просто платок сбивает с толку, а снять его, и поймешь, что "бабушкой" эту женщину называть глупо, даже если у нее и правда внуков полон дом, вон какая красивая, глазищи синие и ямочки на румяных от мороза щеках.
- Погоди, Мартин сейчас вернется с конфетами, попробуешь, - сказала женщина. - И кофе с меня причитается, конечно. Даже не думай возражать.
- Кофе?!
Юль ушам своим не поверила. Так это они, получается, кофе варят. Во дворе. На морозе. Совсем больные на голову, подумала она, хотя не употребляла это выражение с детства, а тут вдруг вспомнила, очень уж случай подходящий.
- Кофе, - кивнула "больная". - Подожди буквально минуту, он уже почти готов… Меня зовут Майя, а тебя?
- А меня Юлия, - Юль по привычке приделала к имени, которым называет себя сама, тягучее, сонное окончание. Чтобы лишних вопросов избежать. Ей сейчас не до вопросов, ей сейчас надо вежливо улыбнуться, отказаться от кофе и конфет и бежать домой. Ноги уже практически отнялись на этом чертовом морозе.
- Юля-июля, - улыбнулась женщина. - Да у нас тут практически собрание братьев-месяцев. Хотя, преимущественно - сестер. И кворума, конечно, нет, и не предвидится. - И заметив, наконец, что Юль ничего не понимает, снисходительно пояснила: - Мартин, Майя и ты, Юль-июль. Два весенних месяца и один летний. Неплохо, по-моему.
Ну и фигли тогда так холодно, - мрачно подумала Юль, но вслух, конечно, ничего не сказала. И даже попыталась улыбнуться, насколько позволили одеревеневшие на морозе лицевые мышцы.
- Совсем замерз ребенок, ты что, не видишь? - укоризненно сказал Мартин.
В руках у него был плед. Красный, в зеленую клетку. Очень яркий. И очень толстый. От одного взгляда на него стало теплее, а дедушка Мартин - уж он-то все-таки именно дедушка, бодрый и подтянутый, но явно гораздо старше своей подружки - развернул плед и одним ловким движением закутал в него Юль, как ребенка в полотенце после бани.
- Ой, - смущенно пискнула она. И умолкла. Потому что вдруг стало тепло - вот прямо сразу, раз, и все! Как будто в натопленную комнату вошла. Как наброшенный на плечи плед мог согреть торчащие наружу ноги и нос, совершенно непонятно. Но здорово.
- Вот это ты молодец, - одобрительно кивнула Майя. - А конфеты?
- Здесь, - дедушка Мартин похлопал себя по груди, вернее, по тяжелому полушубку. Звук получился гулкий, как будто под овчиной скрывались рыцарские латы. - Ты жульничала, поэтому отдам только в обмен на кофе. Третью кружку я, кстати, принес.
- Сообразительный, - обрадовалась Майя. - Давай ее сюда, все уже готово… Ребенок, ты жив? Садись сюда, - и выразительно похлопала по скамейке ярко-зеленой шерстяной ладошкой.
Юль послушно села. Сейчас она была готова на все, лишь бы плед не отобрали. Не мерзнуть - вот в чем смысл жизни, радость и благодать. Не мерзнуть - это и есть счастье. Оно, оказывается, достижимо - при жизни и даже в январе. И пусть длится, сколько возможно, а еще лучше - вообще всегда.
- Вкусно? - требовательно спросила Майя.
Она, конечно же, про кофе. Юль кивнула, молча, но страстно, с полной самоотдачей. Потому что кофе действительно сказочно вкусный, хоть и варили его на улице, на газовой горелке, в алюминиевой кастрюльке с мятым боком и, похоже, вовсе без пряностей. А может быть как раз именно поэтому. На таком морозе даже безмозглый напиток вполне может решить, что всему конец, и расстараться напоследок. В смысле, проявить себя наилучшим образом. Пропадать, так с музыкой.
- Вкусно? - спросил Мартин.
Это он про конфету. Юль закивала еще более страстно. Потому что конфета невероятная оказалась, не шоколадная, не карамель, не леденец и не мармелад, вообще ни на что не похожа. Прессованная ореховая пыль, почти не сладкая, тает во рту - что-то немыслимое, короче.
- Я три коробки из Барселоны привез, - сказал Мартин. - Теперь жалею, что так мало. Когда еще снова туда попаду.
- Там зимой тепло, наверное, - вздохнула Юль.
- Я был перед самым Рождеством. Плюс пятнадцать.
Юль почувствовала, что сейчас заплачет от зависти и жалости к себе. И, чтобы отвлечься, спросила:
- А почему вы на улице кофе варите? Потому что так вкуснее?
- Действительно получилось вкуснее, чем дома, - закивала Майя. - Я тоже впервые в жизни этим занимаюсь, - объяснила она. - Мартин меня подбил. В честь праздника.
- У кого-то из вас день рождения?
Странный способ праздновать день рождения, конечно. Но они уже довольно старые, думает Юль. В смысле, давно живут. И им, наверное, все надоело, хочется чего-то новенького. Вот и пошли с кастрюлей на мороз.
- Не день рождения, - они заговорили наперебой.
- Другой праздник.
- Исландский.
- Так и называется - "Солнечный кофе".
- У них же там зимой темно, солнца пару месяцев вообще не видят.
- А когда оно наконец появляется на небе, все варят кофе на улице, чтобы солнечный свет с водой смешался, - Мартин, наконец, перехватил инициативу. - Я в прошлом году, как раз в конце января оказался в Рейкьявике. И угодил на этот праздник. А сегодня посмотрел в окно - солнце. А на календаре двадцать седьмое. Ну и подумал - чем мы хуже исландцев? У нас тоже зима длинная. И дни короткие. Правда, исландцы еще и блины на улице пекут, но мы трезво оценили свои возможности.
- Вот это да!
Юль не знала, что еще тут можно сказать. Разве что, "больные на голову". Но такие комментарии лучше держать при себе.
- Вы много ездите? - спросила она. - И в Рейкьявике были, и в Барселоне…
- И еще черт знает где. Я и здесь ненадолго, проездом. Такая работа.
Надо же, какой сладкий хлеб у некоторых людей бывает, подумала Юль и снова чуть не разревелась от зависти. В ее голове толкались локтями и оглушительно верещали маленькие, злобные, подлые мыслишки: он такой старый, зачем ему, лучше бы мне, мне, мне!
Стыдно, ой как стыдно-то, старательно думала Юль, очень громко думала, почти кричала, в надежде заглушить всю эту из темных углов поналезшую пакость. Поэтому спросить, что это за работа такая - по разным городам ездить - так и не решилась.
- Я бы тоже так хотела, - наконец пробормотала она. И совсем тихо добавила: - Особенно по теплым странам.
- Ну и кто тебя держит? - рассмеялась Майя. - Семеро по лавкам и поросенок в сарае? Что-то непохоже. Ты кто по профессии?
- Ну так, всего понемножку, сайты делать могу, переводить, шить на заказ, бижутерию всякую мастерить, кукол, - Юль окончательно смутилась, но все-таки добавила, почти шепотом: - И рисовать. Я… ннну… как бы немножко художник.
- Художник? Вот это повезло! Так у тебя, считай, весь мир на ладони.
Майя так сияла, словно это она была художником, и мир лежал на ее ладони, а не на Юлиной. Впрочем, похоже, именно так оно и было. На такой ладони - узкой, длинной, ухоженной, украшенной сверкающими кольцами - что ж не полежать.
- Чтобы путешествовать, нужны деньги, - мрачно заметила Юль. - А я неизвестный художник. Нас таких больше, чем кисточек…
- Брось, - отмахнулась та. - Не прибедняйся, это во-первых. А во-вторых, чтобы путешествовать, не нужно ничего, кроме желания.
- Еще нужна решимость, - неожиданно вмешался Мартин. - И деятельная воля. И, конечно, точка отсчета.
- Точка отсчета? - переспросила Юль. - Это как?
- Это очень просто. Смотри, что получается: почти всякий человек, кого не возьми, не слишком доволен своей жизнью. Одному не нравится работа, другому семья, третьему место жительства, четвертому, вот как тебе, климат. А некоторым - все вышеперечисленное, и еще куча вещей. И люди говорят себе: ничего, однажды все изменится. Такое обещание дает им силы жить дальше. Но оно же мешает настоящим переменам. Понимаешь, о чем я? Человек думает: "однажды все изменится", - как будто это должно случиться само, без его участия. А так не бывает. Надо не думать, а делать. Сказать себе: мое "однажды" уже наступило, откладывать больше некуда, давай, действуй! Вот это и есть точка отсчета, о которой я говорю - тот день, когда наступило твое "однажды". Понимаешь?
Юль молча кивнула. А что тут скажешь, когда все так и есть. Сколько раз себе обещала: в следующем ноябре меня здесь уже не будет. Ну и толку от этих обещаний?
- Ты, конечно, ужасно умный, - улыбнулась Майя. - И все очень правильно говоришь. Ты только одно упустил из виду: мы с Юлей девочки. Нам менять жизнь гораздо проще. Иногда достаточно просто переодеться. А в некоторых случаях, - выразительно добавила она, - это просто жизненно необходимо.
Юль почувствовала, что краснеет.
- Его уже давным-давно пора выбросить, - пробормотала она, вцепившись в рукав своего серо-бурого пуховика. - Который год собираюсь, но летом не до того, а потом приходит зима, и становится все равно… По крайней мере, он теплый.
- Понимаю, - сочувственно кивнула Майя. - Думаю, ты просто никогда не пробовала наряжаться зимой. А это, поверь мне, очень помогает. Тебе нужно что-нибудь яркое - желтое, оранжевое, красное…
- Или зеленое, как трава, - мечтательно улыбнулась Юль.
- Как скажешь, - согласилась Майя. - Пусть будет зеленое. Погоди, я сейчас. Подержи.
Поднялась, сунула ей в руки свою кружку с кофе и скрылась в подъезде.
Юль хотела спросить старого Мартина: "Куда это она?" - но он как раз отвернулся, достал сигарету и теперь возился со спичками, пытаясь прикурить на ветру. Без говорливой Майи Юль вдруг почувствовала себя лишней, запоздало застеснялась, да так, что удрала бы отсюда немедленно, если бы не плед. Из-под такого пледа добровольно вылезать на мороз - ох, нет, пожалуйста, не сейчас. Никто ведь не гонит? Вот и сиди.
Майя вернулась так быстро, что Юль даже помучиться толком не успела. С охапкой ярко-зеленого меха в руках. Юль сперва подумала, это она еще один плед принесла, себе, потому что замерзла. И только когда Майя скомандовала: "Вставай, раздевайся!" - поняла, что это не плед, а дубленка. Крашеная. Цвета майской травы. Зачем это? А вставать зачем?
По-своему истолковав Юлино замешательство, Майя сочувственно затараторила:
- Да-да-да, я знаю этот плед, с ним по доброй воле не расстаются. И тут, снаружи, по-прежнему очень холодно. Но мы сейчас, быстро-быстро. Март, помоги ребенку… нет, лучше помоги мне. Давай, давай!
Юль глазом моргнуть не успела, как эти двое подняли ее со скамейки, вытряхнули из пледа, а потом и из пуховика. Она почти задохнулась от холода, но тут на плечи навалилась новая теплая, мягкая тяжесть - зеленая дубленка сидела на ней как влитая, а Майя заботливо застегивала пуговицы.
- Хороша, - сказала она. - Сама бы носила. Но на мне она едва сходится. Пять лет я верила, что это поправимо. Только подумай - пять долгих лет самообмана, оскорбительного для всякого мыслящего существа. Пора бы уже расстаться с иллюзиями - в честь праздника. И ты мне поможешь.
Юль чувствовала себя окончательно сбитой с толку. И одновременно согретой. В зеленой дубленке было тепло - в точности как в пуховике под пледом. А может быть, еще теплее, она была слишком потрясена, чтобы беспристрастно анализировать и сравнивать ощущения.
- Как я вам помогу? - наконец спросила она.
- Очень просто. Уйдешь отсюда в этой шкурке. Чтобы глаза мои ее больше не видели. И тогда воспоминания о былом сорок втором размере перестанут терзать мою душу, - скороговоркой выпалила Майя.
- То есть, вы хотите мне ее отдать? - Юль ушам своим не верила.
- А ты думала, просто подразнить?
- Но я не… не… не могу, - запинаясь, забормотала Юль.
- То есть, не хочешь? - строго спросила Майя.
Это был удар ниже пояса. Юль закусила губу, чтобы не заорать: "Хочу! Еще как хочу!" - и промычала что-то невнятное про "слишком дорогой подарок" и "вы же меня совсем не знаете".
Из состояния шока ее вывел едкий запах дыма. Аромат паленого дерьма, - сказала бы она наедине с собой. Но в присутствии своих новых "больных на голову" знакомых Юль старалась выражаться как можно деликатнее, даже в мыслях. Поэтому пусть будет "едкий запах дыма", хотя для таких случаев есть гораздо более точное слово "вонища".
- Это я виноват, - объявил дедушка Мартин, размахивая перед носом Юль наполовину выкуренной и теперь погасшей сигаретой. - Стряхивал пепел, а выпал уголек - в смысле, горящий табак. А я не заметил. Какая беда! Твою куртку уже не спасти.
Только теперь Юль поняла, что это тлеет ее сброшенный на землю пуховик. Дымит и смердит, как несвежие простыни из самой дешевой адской гостиницы. А виновник катастрофы поспешно отпихивает его ногой прочь, подальше от скамейки. Вид у него при этом не виноватый, а чрезвычайно довольный. Ясно, что нарочно поджег.
- Ну вот, теперь без вариантов, - удовлетворенно констатировала Майя. - Теперь это не подарок, а компенсация ущерба. Твоя совесть чиста. Наша тоже. Все довольны. На этой оптимистической ноте можешь…
И тут зазвонил телефон. Юль не понимала, каким образом он оказался в кармане зеленой дубленки. Ну, видимо, машинально схватила, когда эти двое ее раздевали. И машинально же сунула в новый карман. Еще бы, так растерялась. Она, собственно, до сих пор в себя не пришла. Только пискнула: "Я сейчас, мне надо ответить", - и почти бегом устремилась в подворотню, повинуясь инстинктивной потребности всякий раз уединяться для телефонного разговора.
На этот раз киевским заказчикам удалось пробиться сквозь помехи. Они больше не сопели в трубку, а деловито пытались выяснить, не согласится ли Юль сделать дизайн за половину оговоренной прежде цены. А получив решительный отказ, предложили уменьшить объем работы. Торговались долго, в конце концов, пришли к более-менее приемлемому для всех сторон компромиссу, распрощались, назначив на вечер деловое свидание в скайпе, и только тогда Юль поняла, что все это время стояла на месте и не замерзла. Не замерзла! Совсем! Она! Надо же, какая теплая оказалась дубленка.
Наверное, я все-таки могу ее взять, подумала Юль. Пуховик-то испортили, действительно. Какой молодец этот дедушка Мартин. Я столько лет не могла собраться спалить эту дрянь, а он - раз, и все. И вопрос закрыт.