Она пошла было обратно во двор, чтобы поблагодарить Майю за дубленку, а Мартина за пожар, и, если хватит смелости, предложить им в подарок свои картинки, а вдруг возьмут? Но во дворе никого не было, только Юлин потемневший пуховик агонизировал у подножия мусорного бака, источая ядовитый дым. Ушли уже, получается, растерянно подумала Юль. И горелку унесли. И кастрюльку. И плед. И кому же я теперь спасибо скажу? Вот же… больные на голову. Такие хорошие!
Юль идет по улице Траку, подставляя лицо бледным лучам зимнего солнца. То и дело косится на свои отражения в витринах - какая-то незнакомая красотка в ярко-зеленой дубленке до пят повторяет все ее движения - шагает, поправляет шапку, вертит головой. Теперь, получается, я такая? Ну и дела.
Поднимаясь на холм, на вершине которого стоит ее дом, Юль думает: как-то странно я себя чувствую. Как-то необычно. Лицо горит, и, кажется, спина под свитером влажная. Это мне, что ли, жарко? Как летом? Ну и дела. Тогда, получается, можно не торопиться?
Она понемногу сбавляет шаг и наконец усаживается на теплую от солнца лавку возле Русского театра. Думает - жалко, что я не взяла сигареты. Мне же в голову не могло прийти, что зимой можно курить на улице. Впрочем, и без сигарет неплохо.
Жила-была девочка я, думает Юль. Собственно, не то чтобы такая уж девочка. Здоровая корова, если называть вещи своими именами. И было этой девочке-корове ужас как холодно. Поэтому она целыми днями сидела под одеялом и страшно себя жалела. И вот однажды, всего полчаса назад, все вдруг - хлоп! - чудесным образом переменилось. И теперь совершенно непонятно, что будет дальше. Но что-то будет, это точно.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛЬЮИСА КЭРРОЛЛА
Алексей Карташов. День Белого Кролика
.
ДЕНЬ ПАВЛА ФИВЕЙСКОГО. День отдания, или видения, день колдунов
28 января - День Павла Фивейского, известный еще как день Отдания или Видения, День колдунов. На Руси считали, что в этот день колдуны могут передавать свои способности ученикам.
Говорили: на Павла следует остерегаться порчи, которую могут на Вас наслать.
По материалам сайта www.prazdnuem.ru
Макс Фрай. Все получилось
- Сейчас вылетит птичка, - говорит дядя Яша.
Ида еще не знает, что он дядя Яша. Но теперь будет знать. "Дядяша", вот как его зовут. Всех как-нибудь зовут. Например, Иду зовут "Ида" и еще "Солнышко" и "Заинька", и "Сладенький", и "Нашадевочка".
Иде вчера исполнился год. И поэтому сегодня ее нарядили как принцессу и отвели к фотографу, чтобы "на память". Что такое "день рождения", "принцесса", "фотограф" и, тем более, что такое "память", Ида тоже не знает. Зато она отлично знает, что такое "птичка". "Птичка" - это голубое и желтое, маленькое, пищит и щелкает, прыгает и летает, в руки брать нельзя, смотреть можно. Птичка живет дома, в комнате у бабушки. Называется "Лори и Джерри", а еще "попугай", "попугайчики". Птичка - это хорошо.
- Сейчас вылетит птичка, - говорит дядя Яша и прячется за какую-то непонятную большую штуку, не похожую ни на стол, ни на стул, ни на кровать, ни на шкаф. Вообще ни на что не похожую! Там, наверное, и живет птичка. Все где-нибудь живут.
Ида сидит смирно, смотрит внимательно. Ждет птичку. И вот! Вылетает! Голубая и желтая, пищит и щелкает. И летит, и улетает в окно. Ида знает, что такое окно. Оно прозрачное, через него видно небо, трогать нельзя, смотреть можно.
- Ой, и правда, птичка. Даже две. Как вы это делаете? - спрашивает мама.
А фотограф дядя Яша ничего не говорит, только смотрит - на Иду, на маму и в окно. На Иду, на маму и в окно. Ида чувствует, что-то не так. Что-то плохо. Дядяша волнуется. И мама волнуется. Ида начинает плакать, потому что теперь она тоже волнуется - за компанию.
Она плачет, и все никак не может успокоиться, даже дома, когда с нее сняли колючее белое платье "какпринцесу". И бабушка говорит маме непонятное, но, кажется, плохое:
- Говорила тебе, не надо на Павла дитё из дома выносить, сглазят.
А мама тоже что-то ей говорит. Тоже плохое. Они теперь стали сердитые - и бабушка, и мама. А сердитые - это даже хуже, чем когда волнуются. Если с ними рядом сидеть, никогда плакать не перестанешь. Поэтому Ида идет в комнату, где сидит папа, хватает его за теплую, твердую ногу, держится за нее и стоит. Папа спокойный, и Ида тут же перестает плакать. Ей хорошо.
- Тичка! - говорит она папе. - Тичка!
И папа радуется.
* * *
- Сейчас вылетит птичка, - говорит дядя Яша.
Он так всегда говорит, когда Иду приводят к нему фотографироваться, на следующий день после дня рождения. Ида родилась двадцать седьмого января. Это было вчера. Ей исполнилось шесть лет. А сегодня двадцать восьмое января, так написано в календаре. Ида уже давно умеет читать, и цифры тоже знает, хотя складывать и вычитать пока не научилась. На палочках - пожалуйста. Посчитать, сколько их в кучке, добавить, или забрать нужное число, опять посчитать, сколько стало, и будет правильный ответ. А без палочек не выходит, Ида пытается их себе представлять в уме, но это трудно, палочек много, они разноцветные и разбегаются. Или складываются в узоры, попробуй тут сосчитай. Но папа говорит, все получится. "Потом, когда-нибудь". Так взрослые говорят, если не могут точно сказать, какого числа и в каком месяце что-то случится.
- Сейчас вылетит птичка, - говорит дядя Яша.
Но Ида уже знает, что птички не будет. Это взрослые просто так говорят, когда фотографируют. Не обещают настоящую птичку, а просто говорят, и все. Это ничего не значит, что-то вроде считалки. Ну, например, когда считаются: "Эники-беники ели вареники", - на самом деле никаких вареников никто не ест. Но это все равно не обман, а считалка, игра, стишок, просто так.
Ида сидит на стуле и старается не моргать. А то дядя Яша скажет: "Еще раз", - как в прошлом году. Он тогда аж три раза ее фотографировал. А три раза неохота. Ида вообще не любит фотографироваться, но мама все равно ее сюда водит. А бабушка сердится, говорит непонятное: "сглазят", - и не объясняет, что это значит. Наверное, это просто старинное слово, как "смарагд", или "тенета". Но мама ее не слушается, хотя бабушка старше. Мама говорит, фотографироваться после дня рождения - это "наша традиция". "Традиция" - это когда каждый год делают одно и то же. Бывают хорошие традиции, например, украшать елку. Хотя елка все-таки каждый год разная, и игрушки разные, может быть, не все, но новые обязательно появляются. А фотограф дядя Яша каждый год один и тот же. И одинаково говорит про птичку. А птичка не вылетает. Да и кому она нужна, вон их на улице сколько - птичек.
И тут свет кааак вспыхнет! И камера кааак щелкнет! Но Ида все равно не моргнула. Решила, что не будет моргать, и все получилось.
- Так и не вылетела птичка, - говорит дядя Яша.
Он почему-то грустный. Как будто сам хотел увидеть птичку. Как маленький.
* * *
- Сейчас вылетит птичка, - говорит дядя Яша.
- Я уже не маленькая, - сердито отвечает Ида.
Она хмурится и смотрит в сторону, не в камеру. Еще чего. Она не собирается как идиотка смотреть в объектив и улыбаться для дурацкой фотографии. Ида и без того чувствует себя полной дурой. Мама сказала, пойдем фотографироваться, и я послушалась, думает она. Не хотела, а все равно пошла. Как безвольная дура. Как корова на бойню. Пошла! Папа говорит, человек должен стоять на своем, когда речь идет о чем-то важном, но при этом надо учиться уступать близким в мелочах. Ай, мало ли, что он там говорит. Пусть сам уступает. "В мелочах". И вообще в чем угодно. А у меня все важное, думает Ида. Все, что со мной происходит - важное. А они не понимают, думают, важное - это только у них самих. А я… А у меня…
- Ладно, тогда птичка не вылетит, - говорит дядя Яша. - Если ты уже не маленькая, значит птичек не будет. Большим птичек не положено.
И тут Иде становится обидно. Так обидно! Как будто она, и правда, хотела увидеть эту дурацкую птичку. А ей отказали. "Не положено", видите ли!
Ида с ужасом понимает, что еще немного, и она разревется. Как дура! Как самая глупая идиотская дура! Она закусывает губу, хмурится и исподлобья смотрит в камеру. А потом, дома, запершись в своей комнате, дает себе волю и с наслаждением ревет.
- Сделай же что-нибудь, - просит за стенкой мама.
Она тихо говорит, но стены такие тонкие, что все равно слышно.
- Я ничего не могу сделать, - отвечает папа. - Не сейчас. Пусть поплачет, если ей нужно. Это такой возраст, когда у человека весь мир болит. Разве не помнишь?
- Ну, не знаю, - говорит мама. - У меня весь мир не болел. Только пара-тройка континентов. И еще остров Мадагаскар.
Они смеются там, за стенкой. И от этого Ида чувствует себя совсем одинокой. Им, видите ли, весело! А я, а я…
Но, если честно, ей уже самой надоело страдать и обижаться. Тем более, там у них, наверное, торт. Он же остался. Или нет? Ида вытирает слезы и идет на кухню.
* * *
- Сейчас вылетит птичка, - говорит дядя Яша.
Хуичка, думает Ида, но вслух все-таки не говорит. Хотя очень хочется. Дядя Яша ни в чем не виноват, просто сейчас Ида зла на весь мир. У нее похмелье. Вчера до пяти утра день рождения праздновали. А сегодня Нина с самого утра начала трезвонить - дескать, давай, иди фотографироваться, а потом - быстро сдавать документы, конец недели уже, сколько можно тянуть, кому, в конце концов, нужен загранпаспорт, тебе, или мне?
Надо было отключить телефон, думает Ида. Отключить, и все. И все! Загранпаспорт. Загранхуяспорт! Лично мне сейчас вообще ничего не нужно, только воды и поспать, и еще воды, и опять поспать - до вечера. А потом поднять себя бережно и нежно и отвести в ванную. А еще лучше - отнести. Но отнести ее некому. Больше некому носить ее на руках, потому что… Нет, стоп. Вот об этом я сейчас думать не буду. Не бу-ду.
Вспышка света, щелчок затвора.
- Кар! - говорит Ида, взмахнув руками, как крыльями. Чем, спрашивается, не птичка. - Карррр!
Дядя Яша укоризненно качает головой.
* * *
- Сейчас вылетит птичка, - говорит дядя Яша.
Ида улыбается. Надо же. Сколько лет прошло, а он совершенно не изменился. И, по заведенному обычаю, вероломно сулит птичку маленькой девочке, которую нарядили, как куклу, в пышное, кружевное, белое, причесали, как выставочную собачку и усадили на специальный высокий стул.
Ида стоит на пороге, прислонившись к дверному косяку. Шла мимо и зашла. Она сама не знает, зачем. Просто так. Вдруг захотелось. Я вернулась в свой город, знакомый до слез. Хотя, почему именно - "до слез"? Просто в свой город. Точка. В свой незнакомый, совершенно неузнаваемый город. Все вокруг изменилось, а дядияшино ателье такое же, как было, на том же самом месте, даже вывеска осталась старая. Фантастика.
- Сейчас вылетит птичка, - говорит дядя Яша.
А вот возьмет и кааак вылетит, думает Ида. Вот смеху будет.
Она вдруг вспомнила, как сама сидела на этом стуле - маленькое неповоротливое чучелко в пышном кусачем платье. И ведь была птичка, вылетела, даже целых две, точно! Вот и сейчас - будет.
Щелчок, вспышка, и два волнистых попугайчика, голубой и желтый, вылетают, вернее, влетают в студию через открытую форточку. Покружив по комнате, они приближаются к камере и - Ида глазам своим не верит, но это так! - исчезают, растворяются в объективе. Маленькая принцесса звонко хохочет и хлопает в ладоши.
- Ты видел? Видел? - возбужденно спрашивает мужа принцессина мама, хрупкая и очень юная, до ушей закутанная в пятнистую шубку.
Ее муж молча смотрит на форточку. А дядя Яша - на Иду. Конечно, он ее узнал. Еще бы.
Проводив клиентов, он помогает Иде снять пальто. Ставит на электроплитку старый мельхиоровый кофейник. Жестом указывает на стул - дескать, садись. И только потом, дождавшись, пока согреется кофе и разлив его - Иде в щербатую фарфоровую чашку, себе в эмалированную кружку - спокойно говорит:
- Хорошо, что все получилось.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ДЕНЬ БАРМЕНА
Н. Крайнер. День бармена
.
НОВЫЙ ГОД ДЕРЕВЬЕВ
Нина Хеймец. Новый год деревьев
.
ЮАНЬСЯОЦЗЕ. Праздник красных фонарей. Пятнадцатый день первой луны
Юлия Бурмистрова. Юаньсяоцзе. За год до того, как я стал дураком, пятнадцатый день первой луны
.
ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА
Святой Валентин - небесный патрон всех влюбленных. Говорят, что когда-то давно, в годы гонений на христиан, человек с таким именем сидел в темнице и ждал казни, а дочь тюремщика, влюбившись в него, писала ему письма.
Говорят, что они вместе умерли и потом на небесах жили долго и счастливо.
Еще говорят, что они вместе бежали из тюрьмы и жили долго и счастливо на земле, но потом все равно умерли.
Иные же говорят, что его казнили, а она потом умерла от горя.
Но что бы ни говорили те, другие или иные, а четырнадцатое февраля, когда мы празднуем день Святого Валентина, - это день, когда умер Валентин.
Елена Хаецкая. День святого Валентина
Под утро в Валентинов день
Приду к твоим дверям - тук-тук.
И у ворот согласье дам
Быть Валентиной вам.
И у ворот согласье дам
Быть Валентиной вам!песенка Офелии
- Кто этот человек? - спросила я у родителей.
Мама наморщила нос:
- Какой еще человек?
А отец приказал:
- Не вздумай влюбиться!
Я фыркнула:
- В моем возрасте не влюбляются.
- А что же делают в твоем возрасте? - удивился отец.
- Губят насмерть или спасают - но на время, - объяснила я. - Потому что спасение - это процесс, а гибель - результат.
Несмотря на всю мою находчивость, внятного ответа я все же от родителей не добилась. Оставалось еще два пути: продолжать строить догадки и познакомиться с этим человеком первой.
Видите ли, стол, за которым я делаю уроки, стоит возле окна. У большинства моих подруг рабочий стол упирается стенку, и, если поднять глаза, можно вволю налюбоваться цветами на обойном ситце, какой-нибудь душеспасительной картинкой или пейзажем, а у Кати прямо перед носом висит целая галерея ее умерших родственников, и все они были в школе отличниками (или вообще получили потом правительственную премию). Поэтому Кати аж бледнеет, когда садится делать уроки.
Я, напротив, то и дело краснею. Это так, от разного сопереживания. Когда окно выходит на улицу, ты как будто стоишь там невидимкой и всех видишь, а тебя - никто.
Там, внизу, унылая, как мертвец, прачечная, куда два раза в день заходит какая-нибудь женщина с недовольным лицом, - это раз; магазин скейтбордов, перед которым постоянно катается очень искусный подросток в развевающейся рубашке, - это два; и, главное, три, - маленькая пивнушка, откуда приблизительно в полдень выносят два стола и четыре стула с твердым белым кружевом вместо спинок.
Почти сразу же появляется этот человек и садится за столик. Когда я возвращаюсь из школы, он уже там. Он пьет пиво так, как другие люди дышат, - естественно, без всяких последствий для себя, безостановочно. Он пьет пиво из большой, никогда не пустеющей кружки, очень спокойно, даже отрешенно. Он не жадничает и не хмелеет. Когда мимо проносится подросток на скейтборде, он отставляет кружку и смотрит на него без любопытства, но доброжелательно.
Родители, очевидно, полагают, что меня должен интересовать подросток, такой ловкий и отважный со своими прыжками над летящей доской, но мое внимание полностью поглощено человеком с пивной кружкой.
Он не похож на пьяницу, я хочу сказать. Если бы он был пьяницей, он хотя бы раз, да набрался и устроил дебош, а ничего подобного не случалось. И на маньяка, высматривающего жертву, тоже не похож; будь иначе, у нас бы уже кого-нибудь убили и распихали труп по мусорным пакетам, и весь район бы об этом судачил, - как тогда, когда мама Кати нашла в сардельке кусок женского пальца с накрашенным ногтем.
В общем, я не столько решала задачи по алгебре, сколько разглядывала того человека и строила относительно него разнообразные догадки, одна другой ужаснее. Мне было бы проще гадать о нем, когда б он был стариком. О стариках можно выдумывать что угодно - и это почти всегда оказывается правдой: ведь у стариков очень длинная жизнь, во время которой они успевают побыть всем, что ты только в состоянии о них вообразить. Но мой человек-загадка сильно усложнял задачу тем, что ему явно не исполнилось и тридцати, а, следовательно, в выборе вариантов я очень ограничена.
В общем, я терялась в догадках, наверное, месяца полтора - что свидетельствует, как вы понимаете, о недюжинной выдержке и немалой дисциплине ума, - а потом решилась спуститься на улицу и все-таки познакомиться с этим человеком лично.
Я перешла дорогу, с презрением миновала прачечную, гордо проигнорировала подростка на скейтборде (он меня - тоже) и уселась за столик напротив незнакомца.
Я хорошо знаю, как выгляжу, потому что по дороге в школу отражаюсь последовательно в пяти зеркалах: в том, что у нас в прихожей, в том, что в подъезде, в том, что в витрине прачечной, потом еще за углом - в шляпном магазине, и в тонком, как лента, зеркале, которым отделана стена банка. У меня лицо узкое, нос длинный, глаза как у дьявола в опере - чуть раскосые и зеленые, а волосы черные, как будто я надела парик. Будь я постарше, тот человек за столиком наверняка бы меня испугался.
А так он только посмотрел на меня внимательно и спросил:
- Тебе сколько лет?
Я ответила:
- Разве так начинают знакомство с женщиной?
Он положил подбородок на скрещенные ладони, поглядел на меня снизу вверх и сонно улыбнулся.
- Эй, - забеспокоилась я, - не спите. Вы что, спать тут собрались? Так тем более не начинают знакомство с женщиной! Хотя, - прибавила я, - иногда именно так его заканчивают.
Он сразу выпрямился и покачал головой.
- Прости.
- Это тоже слово из последних эпизодов, - грозным тоном напомнила я.
- Проклятье! - сказал он. - Да с чего же начать?
- Подумайте хорошенько.
- Ладно… - Видно было, что задача постепенно увлекает его. Он повращал глазами, пощипал себя за ухо и уставился на меня. - Так сколько тебе лет?
- Тринадцать, - сказала я. - А вам?
- Двадцать восемь.
- Неприятный возраст, - заметила я. - Некоторые в нем так и застревают до самой старости.
Он неопределенно пожал плечами.
- Должно быть, именно это со мной сейчас и происходит.