– Соглашайтесь с моим предложением и не вините себя за то, что так поступили. Никто в этом не виноват – ни вы, ни я. Просто таков наш мир. Для мечтаний, для сказочных царств в нем места нет.
– Мне надо подумать, – говорю я.
Голос у меня тусклый.
Это все, что я сейчас способен сказать.
Появляется на столе визитная карточка.
– Конечно, подумайте. Немного времени у нас еще есть. Вот мои здешние и вот земные координаты. Не стесняйтесь, я доступен для связи в любой момент… Вы меня слышите?
– Да.
– Был рад познакомиться с вами, – говорит господин Лапат.
Он еще медлит секунды две-три, словно что-то решая.
А потом встает и уходит, оставив меня во мраке.
Его как будто и не было.
И тем не менее, никуда не деться от этого – он все-таки был.
Мне даже не приходится ни о чем рассказывать. Выясняется, что за последние несколько дней господин Лапат посетил уже, по крайней мере, троих. Алисе он предложил хорошо оплачиваемую работу дизайнера, причем условия здесь были те же, что и у меня: сдать личный код, сообщить свои земные координаты. Ну, я его просто послала, объясняет Алиса. Кэпу было сделано предложение продать "Мальчика". Взамен ему обещали очень перспективную должность в секретном исследовательском бюро. Как же! – говорит Кэп. – "Мальчика" им отдай. Разбежались!.. А принцессу Лею, которую, видимо, сочли слабым звеном, попытались элементарно взять на испуг. Пригрозили, что на Земле у нее будут серьезные неприятности. Кстати, и приходил к ней не господин Лапат, а некий громила совершенно звериного облика.
– Челюсть вот такая, глазки маленькие, крысиные. Ну, я позвала Чубакку – Чубик его и – того…
Чубакка грозно рычит и, как разъяренный орангутанг, колотит себя по груди.
Видимо, громиле пришлось убраться ни с чем.
Посещений пока избежали Мальвина, Платон, Обермайер, Леший, сам Аль…
– Ну, это вопрос времени, – объясняет Платоша. – Если уж они начали прихватывать старожилов, то обойдут, разумеется, всех. Нас же легко выделить по аватарам.
Разговор происходит в странном, наскоро оборудованном помещении, стены которого облицованы крупными металлическими пластинками, покрытыми иероглифами. С улицы в это помещение не попасть: единственный вход в него находится за стойкой кафе. Платоша меня сюда притащил, как только я заикнулся о господине Лапате.
Сейчас, отвечая на мой недоумевающий взгляд, он говорит:
– Здесь нас практически невозможно прослушать. Это полностью изолированный терминал. Вход только по кабелю.
Леший, склонившийся над аппаратурой, кивает:
– Конфиденциальность я гарантирую.
– А что, уже дошло и до этого?
– Береженого бог бережет…
– Подождите, – яростно говорит Обермайер. – Конфиденциальность, секретность – это, конечно, все хорошо. Однако главный вопрос сейчас стоит так: могут ли они нас вычислить или нет? Я имею в виду на Земле? Потому что одно дело, если мы надежно защищены, тогда ладно, тогда руки у нас развязаны, и совсем другое, если мне в любой момент могут позвонить в дверь: Гражданин такой-то? Пройдемте с нами. На Земле мы против них– никто.
Все, как по команде, смотрят на Аля.
Тот, в свою очередь, смотрит на Обермайера и пожимает плечами.
– Через обратный трафик, я думаю, нас не вычислить. Базового сервера больше не существует – поддержка распределена по десяткам тысяч случайных пользователей. Конфигурация их все время меняется, ни предсказать ее, ни зафиксировать никакими способами нельзя. Это совершенно исключено! Нельзя отследить сотни тысяч коммуникаций! На Земле такой техники просто нет. К тому же любой трафик сейчас проходит через неопределенность. Он ныряет в "серую зону", а потом каким-то образом выныривает из нее. Понимаете, вход и выход не соотносятся между собой. Это все равно что отслеживать перемещение в океане молекул воды!..
Тут Леший порывается что-то сказать. Однако Аль раздраженно машет ему рукой – молчи, молчи!
– Другое дело – наша система рекомендаций. Ее коммуникативные синапсы большей частью расположены на Земле. Почти каждый, кого рекомендовали в наш мир, знает в земном воплощении хотя бы одного номинатора. Конечно, здесь тоже существует множество разрывов, ветвлений, множество ложных линий, которые тянутся в никуда, но если планомерно и тщательно реконструировать всю цепь знакомств, если последовательно, досконально проверять каждый сигнал, то в конце концов можно получить достоверную картину сети…
– И сколько времени на это потребуется? – спрашивает Обермайер.
– Ну, я не бог… Если бы такую задачу поставили передо мной и если бы меня обеспечили соответствующей поддержкой, то я справился бы, наверное, месяца за три – за четыре.
– Н-да… – говорит Обермайер и прищелкивает языком. – Три месяца жизни – это ничто.
Я вдруг чувствую, что горло мне сдавила удавка. И что с каждым мгновением она затягивается все сильней и сильней.
– Зачем им это вообще надо?
– Ну, это как раз объяснить можно, – неторопливо отвечает Платоша. – В конкуренции великих держав побеждает, как правило, та, которая овладевает новым оперативным пространством. Англия в свое время выиграла битву за океаны и потому создала империю, "над которой никогда не заходит солнце", Гитлер, в свою очередь, проиграл "битву в воздухе" и потому не смог вторгнуться на Британские острова. Ход мировой истории стал другим. Потом была битва за межконтинентальное баллистическое пространство, потом борьба в космосе – помните "звездные войны"? Теперь, видимо, начинается битва за виртуал, и тот, кто выиграет ее, получит колоссальные преференции. Он сможет модулировать финансовые потоки, создавать фантомы, которыми будут индоктринироваться массы людей, наконец просто – нанести удар из "четвертого измерения". Появиться, как демон, из ниоткуда и потом уйти в никуда… Нет, разумеется, они от нас не отстанут…
– Я вот что подумал, – говорит Леший, держа руки в воздухе, как пианист перед началом игры. – Если они уже давно здесь живут, значит у них должно где-то быть постоянное рабочее место. Его можно попробовать определить.
Он взмахивает ладонями, точно и в самом деле начинает играть. Воздух под ними вспыхивает, в нем проступает хаотическое переплетение линий.
– Так, это аксонометрическая проекция… Теперь поднимаем ее… масштабируем… наращиваем визуальный объем…
Пальцы его неутомимо мелькают. Кажется даже, что различимы звуки невидимого фортепьяно. И, подчиняясь им, впитывая бурный дивертисмент, хаос линий начинает постепенно приподниматься над плоскостью – уплотняться, приобретать очертания, цвет – еще несколько пассов, и перед нами возникает точная модель города. Я вижу площадь, представляющую его центр, расходящиеся от нее улицы, переулки, проходные дворы, макеты домов, путаницу квартала ремесленников, мастерскую, перед которой, как игрушечный танк, поворачивается коробочка "Мальчика". (Черт! Опять без меня что-то делают!.. – бурчит Кэп). Две очевидные вертикальные доминанты определяют пейзаж: Часовая башня на площади, похожая на английский Биг-Бен, с расширением там, где, по замыслу, находится ее механизм, и Стеклянная ротонда в квартале эльфов – она даже здесь, на макете, переливается прозрачными бликами. Все-таки неплохую я им сделал ротонду! Но помимо этого в западной части города, если, конечно, считать западом его вытянутую левую часть, возвышается нечто уродливое, похожее на скомканную баранку, толстое, прихотливо изогнутое, уходящее в землю обоими утолщенными основаниями.
Какая-то немыслимая топологическая фигура.
Откуда она взялась?
– Ну вот, – говорит Леший, немного укрупняя ее. – Вот и все, вот мы тебя, красавчик, и вытащили. – Он откидывается на крутящемся стуле и, как фокусник, взмахивает ладонями. – Вуаля!..
Некоторое время мы молча всматриваемся в картинку. Вид у баранки тусклый, точно она окрашена жидкой пылью, вокруг нее – ровный плац, составленный, кажется, из бетонных плит, а по его периметру, разомкнутому лишь с одной стороны, вытянуты одинаковые прямоугольные строения, похожие на бараки.
– Ни фига не врубаюсь, – говорит Обермайер. – Что это за хреновина здесь такая?
Он тычет пальцем в баранку.
Леший мгновенно перехватывает его:
– Не надо! Так можно развалить всю инфограмму… Это просто их "внутреннее пространство", они расширяются за счет надстройки ортогональных миров. Ну, как если бы ты создал у себя внутренний двор, попасть в который можно было бы исключительно через дом. Формально твой участок не увеличивается, с улицы, при обыденном восприятии, этот двор заметить нельзя, а фактически ты присоединил бы к себе еще один космос, еще один виртуальный анклав, стыкующийся только с тобой. Вот так же и здесь. То, что мы видим – это проекция четырехмерного изображения на трехмерное. – Леший ведет над городом указательным пальцем. Согласно его движению картинка перемещается. – А вот как в той же проекции выглядим мы…
Сбоку от кафе торчит серый сморчок: кривая ножка, остренький колпачок, охватывающий ее.
Призрак иных миров.
– Хорошо, а сколько их там? – спрашивает Обермайер. – Я имею в виду людей. Ты можешь их показать?
Леший ненадолго задумывается.
– Не означает ли это, что мы начинаем следить друг за другом? – осведомляется он.
Моргает, глядя перед собой.
– Не означает, не означает, – быстро говорит Обермайер. – Нет времени дискутировать. Давай показывай!..
Аль тоже еле заметно кивает.
Тогда Леший вновь наклоняется над макетом и опять, точно сбрендивший пианист, перебирает пальцами в воздухе. "Баранка" и плац, как сыпью, покрываются разноцветными точками. Обермайер, пригнувшись, вытянув шею, пытается их подсчитать. Впрочем, сбоку тут же всплывает табличка: двадцать действительных граждан, двадцать один покемон. То есть, их уже более сорока человек.
– Ничего себе, – присвистывает Обермайер. – Интересно, кто им рекомендации дал? – Впрочем тут же машет рукой. – Ладно, какой смысл теперь выяснять?.. – Веки у него опускаются и поднимаются. – Значит так, реально они могут выставить против нас двадцать бойцов. У нас, в свою очередь, десятка полтора эльфов, если эльфы, разумеется, не заявят, что "не вмешиваются в дела людей", еще человек пять подтянет Бамбук, дальше – Тарзан, Ковбой Джо, он один, по-моему, стоит троих… На академиков, видимо, рассчитывать не приходится?.. Н-да… явного численного преимущества у нас нет…
Он неприятно скрипит зубами.
– Зато мы можем вывести "Мальчика", – бодро говорит Кэп. – Что там, стена? Стена – тьфу, стену мы протараним. И затем вот так, малым ходом – по периметру, по периметру… "Мальчик", ручаюсь, превратит эти бараки в щепу… Сирену запустим, ну – брызнут оттуда, как тараканы…
– Ты уверен, что не наткнешься на встречный огонь?
– Это вряд ли. Артиллерию, если уж ее по-настоящему ставить, нужно долго практиковать. Мы бы знали. Стрельбу из гаубицы не замаскируешь.
– А если они для этого используют "внутренний мир"?
– "Внутренний мир", скорее всего, не креативен, – вступает в разговор Аль. – Он слишком молод, у него низкий онтологический потенциал. Там можно жить, несомненно, но вряд ли там можно что-нибудь создавать.
– То есть, силовое преимущество у нас все-таки есть?
– Подождите, – говорю я, как болванчик поворачивая голову то к одному, то к другому. – Вы это о чем? Вы что, собираетесь развязать здесь войну?
– Ты можешь предложить другой выход? – спрашивает Обермайер.
– Тогда чем мы будем отличаться от них?
– Минуточку, – нетерпеливо говорит Аль. – Опасность ведь состоит не в том, что они вдруг попытаются захватить в городе власть. Да это и невозможно: у нас в городе власти нет. Если даже они и сформируют какой-нибудь Комитет, какую-нибудь Особую Тройку, якобы наделенную чрезвычайными полномочиями, то все равно окажутся в пустоте: у них не будет инструментов реального принуждения. В этом и заключается наша сила: свободного гражданина, кабальеро, сеньора, ни к чему принудить нельзя. Но это пока свободные граждане в большинстве. Однако если с какого-то момент гусанос станут преобладать, а мне кажется почему-то, что именно к этому и идет, то мир начнет подстраиваться под них. Среда будет институционально преобразована. Возникнет тот социальный инструментарий, которого пока нет.
Леший, продолжая шевелить пальцами в воздухе, деликатно покашливает и говорит:
– Я тут собрал некоторую статистику. Вот график возрастания для свободных граждан, а вот – для гусанос. Смотрите: темпы не в нашу пользу различаются почти в восемь раз. Сходимость имеет очень высокий коэффициент.
На диаграмме, которая повисает в воздухе, хорошо заметно, что нижняя, багрового цвета, кривая, ощутимо догоняет зеленую.
– И вот еще что, – проникновенно говорит Леший. – С аффилированных сайтов вся прежняя реклама удалена. Как будто ее вымели железной метлой. Складывается ощущение, что наш портал взят под контроль. Видите число повторных визовых обращений? Оно в точности совпадает с числом выданных виз. А это свидетельствует о чем? Все "туристы", которые сейчас идут в город, – это гусанос. Никакого притока со стороны у нас уже нет. То есть, гусанос приходят, якобы на один день, и остаются здесь навсегда: вживаются, вероятно, осваиваются, овладевают методологией виртуального бытия. Похоже, выбрана стратегия тотального оседания. Скоро они действительно будут преобладать.
Воцаряется гнетущая тишина. Удавка, захлестнувшая нас, стягивается мертвым узлом.
Ее уже не ослабить.
И вдруг Обермайер выпрямляется, как щелкунчик, и дергает судорожной щекой.
Лицо его искажает гримаса.
– Ну, не сразу, не сразу, – сквозь зубы, неприязненно цедит он. – Чтобы дорасти от покемона до аватары, потребуется какое-то время.
– Месяца три – четыре, – подумав, кивает Аль.
– И все равно, – говорит Леший. – Посмотрите экстраполяцию. При сохранении тех же параметров точка пересечения графиков не так уж и далека. Тоже примерно четыре месяца. Если точнее – сто двадцать пять дней…
Алиса неожиданно восклицает:
– То-то я вижу, что покемоны теперь на одно лицо. Все туристы – как будто генетические близнецы. Я-то думала, у них фантазии не достает.
Обермайер спрашивает:
– Мы можем отключить свободный портал?
– Нет, – отвечает Аль. – Мы потеряем на этом практически всю поддержку. Мощности для такой фактуры не хватит – есть опасность, что тогда распадется весь мир.
Они оба обозревают макет.
И тут подает голос Платоша.
– А кому подчиняются гномы? – интересуется он.
Будто разверзается небо. В комнате вновь воцаряется напряженная тишина.
Замирают пальцы у Лешего.
Обермайер выпучивает глаза, как разбуженный сом.
Мигают цветные огни.
Наконец Аль говорит:
– Это вопрос… По идее, гномы подчиняются каждому, кто отдает им приказ.
– И кто им отдает приказы сейчас?
Леший трогает что-то в воздухе и смещает картинку немного назад.
– В настоящий момент все гномы находятся в квартале гусанос…
– Ой!.. – вскрикивает Алиса.
Небо все-таки обрушивается на нас.
Я вижу, что коричневая тифозная сыпь в самом деле концентрируется вокруг "баранки".
Сливаясь в вытянутое пятно.
Или это уже не гномы, а гремлины?
– Ну, знаете ли… – растерянно говорит Кэп. Берет себя за кольца на комбинезоне – дергает их с такой силой, что металл подскакивает и бренчит. – Все, я пошел выводить "Мальчика".
– Подожди, хотя бы выясним, что думает Альманзор…
– Вот ты и выясни, а мне – уже ни к чему!
– Я тоже пошел, – нейтральным голосом объявляет Леший.
Он поднимается и смахивает графики, будто сор.
– А ты куда?
– А у меня здесь больше дел нет.
Леший вытягивает ладонь и хлестко, точно прихлопывая жука, бьет ей по невидимой клавише.
Я слышу, как за стенами комнаты звенит резкий звонок.
И остальные тоже слышат его.
– Это что?
Леший аккуратно отодвигает с прохода свой стул.
Потом сверху вниз смотрит на Аля.
– Ничего особенного. Это просто флэш-моб, – говорит он.
Чем ближе к западной части города, тем становится больше людей. Улицы здесь почему-то сужаются, впадают друг в друга, не дают возможности куда-либо повернуть, и, наконец, остается единственный, не слишком широкий проход, тесно застроенный двухэтажными щитовыми домами стандартного типа.
Не понимаю, кто в таких домах может жить.
Разве что гусанос, как их назвал Аль.
Минут через двадцать мы попадаем в настоящий затор. Медленно, словно тесто, продавливается сквозь горловину людское месиво. Довольно быстро я оказываюсь один. Аля куда-то увлекает Мальвина, которая наклоняет его к себе и что-то гневно шипит, я замечаю только яростно сверкающие глаза, а в Платошу с обеих сторон вцепляются программисты и тормозят его так, что вся троица отстает.
Зато внезапно появляется Квинта. Она в конце концов откликается на мой настойчивый вызов и выныривает из толпы как рыба из вод.
Привычно цепляет меня за локоть:
– Что происходит?
Она не в курсе. Письмо, которое ей пришло минут двадцать назад, лишь призывало идти в такую-то точку города.
Зачем? Для чего?
Хотя, по мнению Лешего, это, вероятно, и есть флэш-моб.
Массовое спонтанное действие, не имеющее внятных причин.
Я вкратце рассказываю ей, что происходит, и Квинта со стоном, как будто от боли в висках, прикрывает глаза: Ну, почему они нас не оставят в покое?.. Ну, почему, почему?.. Тут же сама себе отвечает: Да потому, что они нас просто боятся. Они смертельно боятся, что, научившись жить здесь, так как следует жить, мы станем точно так же жить на Земле, что мы заразим этим других, подадим пример, что в той жизни, которая постепенно возникнет, им места не будет…
Нас сильно притискивает друг к другу. Я пользуюсь этим и обнимаю Квинту за плечи. У нее отчаянно стучит сердце. Я слышу это горячее, птичье, торопливое, захлебывающееся постукивание, и мне хочется увести ее отсюда туда, где мир и покой.
Или, быть может, это сердце стучит у меня?
Или уже нельзя отличить одно от другого?
– Привет!.. – кричит кто-то сбоку.
Я оборачиваюсь и вижу копну диких волос, скрывающую лицо.
Не сразу даже успеваю сообразить.
– Как там моя цапля? – спрашивает Енот. – Она ожила? Она обязательно оживет!..