Но ведь у нас более прямая связь с иными мирами. Да, я заметил страсть, овладевшую Прис, ее одержимость Берроузом. А ведь именно он стал связующим звеном между нами, простыми смертными, и Вселенной. Он соединил оба мира: одной ногой - на Луне, другой - в зеркальном холле какого-нибудь банка. Морально, психически и духовно он связывал нас со звездами. Не будь Берроуза, все это осталось бы только дурной фантазией. Он придал мифу реальное воплощение. За это приходится уважать его как личность. Мысль о заселении Луны не бросала его в трепет. Для него это просто-напросто еще один грандиозный финансовый проект, возможность получить огромные прибыли от инвестиций. В любом случае больше, чем от арендной платы за трущобы.
"Итак, назад, в Онтарио!" - приказал я себе. К симулакру. К нашему новому изделию. Оно задумано, чтобы приманить Берроуза. Чтобы сделать нас частью нового мира. Чтобы вдохнуть в нас ЖИЗНЬ.
Прикатив в Онтарио, я направился прямо в САСА. Высматривая место для парковки, я увидел, что перед нашей конторой собралась толпа. Люди заглядывали в наш новый демонстративный зал, оборудованный Мори. "Вот оно, значит, как…" - на меня накатила волна глубокой обреченности.
Пристроив машину, я помчался к толпе.
Там, в демонстрационном зале, сидела, сгорбившись, высокая, бородатая сумрачная личность. Авраам Линкольн. Сидел он за старинным ореховым бюро с крышкой на роликах. Бюро, кстати, фамильное и принадлежит моему отцу. Значит, олухи притащили его сюда из Буаз…
Это меня разозлило. Хотя нельзя не признать, что бюро смотрелось весьма кстати. Симулакр, одетый точно так же, как и Стентон, скрипел гусиным пером. Я поразился полной реальности симулакра. Если бы я не знал правды, то предпочел бы сделать вывод, что это действительно Линкольн, оживленный каким-то чудодейственным способом. В конце концов, приду-рочная Прис могла оказаться права!
Только сейчас я заметил рекламное объявление в витрине.
ЭТО ПОДЛИННАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ АВРААМА ЛИНКОЛЬНА, ШЕСТНАДЦАТОГО ПРЕЗИДЕНТА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ. ОНА ИЗГОТОВЛЕНА ФИРМОЙ "АССОЦИАЦИЯ САСА" В СОТРУДНИЧЕСТВЕ С ФАБРИКОЙ ЭЛЕКТРОННЫХ ИНСТРУМЕНТОВ РОУЗЕНА В БУАЗ, ШТАТ АЙДАХО. ЭТО ПЕРВАЯ РАБОТА ТАКОГО РОДА. ПОЛНАЯ ПАМЯТЬ И НЕРВНАЯ СИСТЕМА НАШЕГО ВЕЛИКОГО ПРЕЗИДЕНТА ВРЕМЕН ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ ВОСПРОИЗВЕДЕНЫ В МОНАДНОИ СТРУКТУРЕ МАШИНЫ. РЕКОНСТРУКЦИЯ СПОСОБНА ПРОИЗВОДИТЬ В СОВЕРШЕНСТВЕ ВСЕ ДЕЙСТВИЯ, РЕЧЬ И РЕШЕНИЯ ШЕСТНАДЦАТОГО ПРЕЗИДЕНТА. ЗАЯВКИ И ВОПРОСЫ ПРИВЕТСТВУЮТСЯ.
Корявый стиль выдавал с головой авторство Мори. Взбешенный, я пробился сквозь толпу и ткнулся в дверь демонстрационного зала. Она была заперта, но я воспользовался своим ключом и вошел.
Там в углу, на свежеприобретенной кушетке, сидели Мори, Боб Банди и мой отец. Все молча глядели на Линкольна.
- Привет, дружище, - сказал мне Мори.
- Ну как, ты уже вернул свои затраты?
- Нет. Мы ничего ни с кого не берем. Просто демонстрируем.
- Ты так мечтал о неком шестизначном числе, а? Я знаю, что мечтал! На какую такую лотошную торговлю ты рассчитывал, когда рожал это объявление?! Что же ты не заставил ЕГО продавать банки с автомобильным воском или средством для мытья посуды? Что же он только сидит да знай себе пишет? Или он вступил в борьбу за манную кашу?
Мори ответил:
- Он занимается своей постоянной перепиской.
Ни Мори, ни Банди, ни, наконец, мой папа, кажется, не пили - выглядели они трезвыми, по крайней мере…
- Где твоя дочь?
- Она скоро придет. Папу я спросил:
- Это твоя идея, чтобы ОН пользовался твоим бюро?
- Нет, mein Kind, - ответил он. - Иди, поговори с НИМ. Во время перерывов ОН хранит молчание, которое удивляет меня. Я имел возможность хорошо изучить это.
Никогда еще мне не приходилось видеть своего отца таким сдержанным.
- Ладно, - согласился я, и направился в сторону фигуры, склонившейся над бюро. Снаружи толпа таращилась в окно.
- Мистер Президент, - пробормотал я. В горле у меня пересохло. - Сэр, мне ненавистно ощущение, что причиняю вам беспокойство… - Я занервничал, хотя все это время прекрасно знал, что лицезрею машину. Но то, как я подошел и заговорил с НИМ, погрузило меня в фикцию, в спектакль, словно бы мы с НИМ были актерами. Никто не скармливал мне ленту с инструкциями, у них не было в этом необходимости. Я играл свою роль с безумием добровольца, однако ничего не мог поделать. Ну почему бы не обратиться к нему "мистер Симулакр"?! В конце концов, ведь это была правда!
Правда! Что это такое? Как малыш, входящий в универмаг "Санта". Для него тоже знать правду значило бы упасть замертво. Хотел ли я этого? В такой ситуации, как эта, встреча лицом к лицу с правдой означала бы конец всему, и прежде всего - мне. Симулакру нельзя страдать. Мори, Бобу Банди и папе нельзя ничего заметить. Поэтому я и пошел к НЕМУ - это себя я защищал, и мне это было известно лучше, чем кому бы то ни было в этой комнате, включая толпу за окном.
Мельком взглянув на меня, Линкольн отложил гусиное перо и произнес высоким, приятным голосом:
- Добрый день. Полагаю, что вы - мистер Льюис Роузен.
- Да, сэр, - ответил я.
А потом комната полетела мне в лицо. Бюро рассыпалось на миллион кусков. Они стали падать на меня, медленно паря. Я закрыл глаза и упал вперед, распростершись на полу, даже не успев протянуть руки. Я ощутил, как пол ударил меня. Я раскололся об него на части, и темнота окутала меня.
Я потерял сознание. Это было для меня слишком. Я упал замертво и похолодел.
Первое, что я осознал - это то, что нахожусь наверху, в офисе, Прислоненный к стенке в углу. Рядом сидел Мори Рок, дымя сигаретой "Корина Ларкс", пристально глядя на меня, и держал под моим носом пузырек с нашатырным спиртом.
- Господи Иисусе! - воскликнул он, поняв, что я очнулся, - у тебя шишка на лбу и губа разбита.
Подняв руку, я ощупал шишку. Она показалась мне огромной, как лимон. Языком я мог ощутить клочья расквашенной губы.
- Я вырубился, - сказал я.
- Ну да.
Сейчас я увидел папу, ожидающего поблизости, и - вот напасть-то! - Прис Фрауенциммер в своем длинном сером плаще вышагивала взад-вперед и смотрела на меня с раздражением и слабым намеком на высокомерное веселье.
- Одно ЕГО слово, - заявила она, - и ты улетел! Велика беда!
- Ну и что, - умудрился пролепетать я. Мори, ухмыляясь, сказал своей дочке:
- А не говорил я тебе? ОН производит впечатление!
- Что… что сделал Линкольн, - поинтересовался я, - когда я вырубился?
- ОН встал, поднял тебя и принес сюда, - ответил Мори.
- Иисусе! - пробормотал я.
- Почему ты упал в обморок? - спросила Прис, нагнувшись, чтобы внимательно разглядеть меня. - Какая шишка. Ты идиот. Но как бы то ни было, ОН собрал толпу. Ты не мог их не слышать. Я была там, снаружи, среди них, пытаясь пробиться сюда. Можно подумать, что мы сделали Бога или что-то в этом роде. Они сейчас прямо-таки ломились сюда, а парочка старушек только успевала креститься. А некоторые из них, если ты сможешь поверить в это…
- Ладно, - прервал ее я.
- Дай мне договорить.
- Нет, - возразил я. - Заткнись, ладно?
Мы пристально глядели друг на друга, потом Прис поднялась на ноги.
- Разве ты не чувствуешь? У тебя глубокая рана на губе? Тебе бы не мешало парочку швов на нее наложить.
Дотронувшись до губы пальцами, я обнаружил, что она все еще кровоточит. Возможно. Прис была права…
- Я отвезу тебя к доктору, - предложила Прис, потом подошла к двери и остановилась в ожидании: - Пойдем, Льюис.
- Да не нужны мне никакие швы! - заявил я, однако встал и не слишком твердой походкой последовал за ней.
Пока мы ждали лифт в холле, Прис спросила:
- Ты не слишком-то храбр, не так ли? Я не ответил.
- Ты среагировал хуже, чем я. Хуже, чем любой из нас. Я удивлена. В тебе, должно быть, глубоко заложена склонность к малодушию, о которой никто из нас не знал. Держу пари, наступает момент, когда под влиянием стресса оно проявляется. Когда-нибудь у тебя обнаружатся тяжелые психологические проблемы.
Дверь лифта открылась, мы вошли вовнутрь. Дверь закрылась.
- А что, реагировать таким образом - очень плохо? - спросил я.
- В Канзас-Сити я научилась, как не следует реагировать, если это невыгодно мне. Именно это и выручило меня оттуда и спасло от болезни. Вот что они для меня сделали. Такая реакция, как у тебя - всегда плохой признак, так как указывает на дефект приспособляемости. Там, в Канзас-Сити они называют это паратаксисом. Тип эмоциональности, вступающей в межличностные отношения и усложняющей их. Не имеет значения, что это будет: ненависть, зависть или, как в твоем случае, - страх. Все равно это - паратаксис. А когда эти чувства приобретут достаточную силу - считай, что у тебя душевная болезнь. А когда они возьмут над тобой власть - у тебя "шиза", так случилось со мной. Хуже ничего быть не может.
Я приложил к губе носовой платок, промокая рану, но этим лишь разбередил ее. Я не мог объяснить Прис свою реакцию, да и не пытался.
- Можно, я поцелую бобо? - спросила Прис. - И до свадьбы заживет?
Я очень пристально посмотрел на нее, но ничего, кроме выражения нерешительности и участия, не увидел.
- Черт, - взволнованно ругнулся я, - она заживет… - Я был смущен и избегал смотреть на Прис, так как снова почувствовал себя маленьким мальчиком… - Взрослые так не разговаривают друг с другом, - пробормотал я. - Всякие там поцелуи и "бобо" - что это еще за глупый лепет?!
- Я только хочу помочь тебе… - Ее губы задрожали. - О, Льюис, - все кончено!
- Что еще кончено?!
- ОН жив. Я никогда больше не смогу к НЕМУ прикоснуться. Что же мне делать сейчас? У меня нет больше цели в жизни.
- Господи Иисусе! - вздохнул я.
- Моя жизнь пуста - я как будто бы мертва. Все, что я делала и о чем думала - был Линкольн. - Дверь лифта открылась, и Прис направилась в фойе. Я шел следом. - Тебе все равно, к какому доктору идти? Думаю, нам с тобой достаточно проехать чуть дальше по нашей же улице, - сказала Прис.
Мы сели в белый "ягуар", и она снова начала:
- Скажи мне, что делать, Льюис?! Я должна немедленно что-то предпринять!
Ответить на такой вопрос нелегко, и я просто сказал:
- Ты выкарабкаешься из этой депрессии…
- Я никогда еще не чувствовала себя ТАК.
- Я думаю. Может быть, ты сможешь добраться до Папы Римского. - Это было первое, что ни с того, ни с сего пришло мне в голову. Бессмыслица какая-то.
- Хотела бы я превратиться в мужчину. Женщины слишком зажаты со всех сторон. Тебе, Льюис, все пути открыты. А кем может стать женщина? Домохозяйкой или служащей, машинисткой или учительницей…
- Стань доктором, - предложил я, - зашивай разорванные губы.
- Я не переношу больных, убогих или дефектных. Ты это знаешь, Льюис. Именно поэтому я везу тебя к доктору. Я вынуждена отводить свой взгляд от такого покалеченного.
- Я не покалечен! У меня всего лишь рассечена губа! Прис выжала педаль стартера, и мы выехали на дорогу.
- Я собираюсь забыть Линкольна. До конца своих дней я не вспомню о НЕМ. С этой минуты для меня это всего лишь объект, товар на продажу.
Я кивнул.
- Меня это волнует, так как Сэм Берроуз покупает ЕГО. У меня нет в жизни иной задачи, кроме этой. С сегодняшнего дня и на все остальное время мои мысли и поступки будут вертеться вокруг Сэма Берроуза.
Если даже мне и хотелось расхохотаться над тем, что она говорит, достаточно было лишь взглянуть ей в лицо. Выражение было таким унылым, таким несчастным и безрадостным, без малейшего проблеска хорошего настроения, что мне оставалось лишь кивать головой. Отвозя меня к врачу зашить губу, Прис не могла обойтись без торжественного повествования о том, чему именно она посвятит свою жизнь, будущее и все, что в этом будущем произойдет… Это вроде разновидности маниакальной прихоти. Понятно, что этот поток вырвался наружу оттого, что Прис вне себя от отчаянья. Прис казалось невыносимым провести хотя бы миг без какого-нибудь занятия. Ей необходима цель. Путь насилия над Вселенной, только тогда жизнь приобретала смысл.
- Прис, - сказал я, - твоя проблема в том, что ты рассудительна.
- Ты не прав. Все говорят, что в своих поступках я руководствуюсь эмоциями.
- Ты руководствуешься железной логикой. Это ужасно. Тебе необходимо от этого избавиться. Скажи об этом Хорстовски, попроси его освободить тебя от логики. Ты живешь так, словно руль жизни изогнут в точности по какой-нибудь геометрической теореме. Смягчись, Прис! Будь беззаботной, сумасбродной и глупой. Соверши что-нибудь бесцельное и непреднамеренное. Ладно? Ну хотя бы, например, не тащи меня к врачу. Вместо этого выкинь-ка около чистильщика. И мои ботинки засияют!
- Они и так всегда сияют.
- Вот видишь? Видишь, как ты не можешь не быть логичной все время?! Останови-ка машину на следующем перекрестке, и мы с тобой выйдем и оставим ее на произвол судьбы или сходим в цветочный магазин, накупим цветов и забросаем ими других водителей!
- А кто заплатит за цветы?
- А мы их украдем. Не заплатим и убежим!
- Дай-ка мне это обдумать, - сказала Прис.
- Да хватит тебе думать-то! Ты что, никогда в детстве ничего не стащила?! И ни разу ничего не разбила. Ну, хотя бы уличный фонарь или другую общественную собственность, черт тебя дери?!
- Однажды я стащила леденцовую палочку в аптеке.
- Вот мы сейчас именно это и сделаем, - сказал я. - Найдем аптеку и снова станем детьми. Слямзим дешевый леденец, а потом усядемся где-нибудь в тенечке, например на газоне, и съедим его.
- Ты не сможешь есть, у тебя губа разбита… Я произнес, настойчиво и рассудительно:
- Ладно. Допустим. Но ты-то сможешь! Или как? Соглашайся. Ты можешь пойти в аптеку прямо сейчас и сделать это. Даже без меня.
- Ты пойдешь со мной так или иначе?
- Если тебе хочется. Или же могу остановиться у обочины, не заглушив двигатель, и увезти тебя в ту же секунду, как только ты появишься. А потом ты уйдешь.
- Нет, - возразила Прис, - я хочу, чтобы ты зашел в аптеку вместе со мной. Ты можешь показать мне, какой леденец брать. Мне нужна твоя помощь.
- Хорошо, так и сделаю.
- Каково наказание за подобный проступок?
- Вечная жизнь, - ответил я.
- Ты меня дурачишь.
- Нет, - возразил я. - Я так считаю. - Действительно, я был глубоко серьезен.
- Ты что, хиханьки со мной устраиваешь?! Я вижу. Зачем ты это делаешь? Разве я смешна?
- О Боже, да нет же!
Но она уже составила себе мнение.
- Ты же знаешь, что я всему поверю. В школе меня постоянно дурачили из-за моей доверчивости. Они звали меня "ходячей наивностью".
Я предложил:
- Пошли в аптеку, Прис, и я покажу тебе. Позволь мне доказать тебе. Во имя твоего же спасения.
- Спасения? От чего?
- От уверенности твоего разума.
Прис колебалась. Я видел, что она приняла мои слова на веру, и сейчас боролась сама с собой, пытаясь понять, что же ей делать и как быть. Если она совершит ошибку… Потом девушка повернулась ко мне и сказала честно:
- Льюис, я верю тебе насчет аптеки. Я знаю, что ты не станешь дурачить меня и потешаться. Ты можешь ненавидеть меня, да так оно во многих отношениях и есть. Однако ты не из той породы людей, которым доставляет удовольствие издеваться над слабыми.
- Ты не слабая.
- Да, я такая. Просто у тебя отсутствует инстинкт, позволяющий это ощутить. Это хорошо, Льюис. А у меня наоборот: есть-то он есть, но мне от этого не легче.
- Легче - не легче, - громко передразнил я. - Прекрати, Прис. Ты подавлена, потому что, закончив творить Линкольна, временно осталась не у дел, и совершенно так же, как многие творческие натуры, испытываешь сейчас разочарование между одной и…
- Мы уже приехали, - сообщила Прис, замедляя ход машины.
После того как доктор осмотрел меня и отпустил, не видя никакой необходимости в наложении швов, мне удалось убедить Прис остановиться у бара, так как чувствовал - надо немедленно выпить. Я объяснил ей, что так принято отмечать завершение какого-нибудь дела. Это именно то, что от нас требовалось. Мы видели пробуждение Линкольна к жизни - знаменательный момент, возможно, самый знаменательный в жизни каждого из нас. И все-таки, несмотря на всю его знаменательность, было в нем нечто зловещее и печальное, нечто подавившее всех, с чем не смог справиться ни один из нас.
- Мне только кружку пива, - сказала Прис, пока мы пересекали тротуар.
В баре я заказал ей пиво, а себе - ирландский кофе.
- Чувствуется, что в подобных местах ты чувствуешь себя как дома, - заметила Прис. - Ты много времени провел, околачиваясь по кабакам, не правда ли?
Я ответил:
- Есть у меня кое-какие соображения насчет тебя, и я должен поделиться ими с тобой. Неужели ты веришь своим обрывочным наблюдениям за другими людьми? Или высказывания такого плана у тебя всегда наготове, чтобы окружающим было неприятно? Если это так…
- А сам ты как считаешь? - спросила Прис голосом, совершенно лишенным выражения.
- Не знаю, что и думать.
- А тебе какое дело?
- Ты представляешь для меня огромный интерес, вплоть до Мельчайших подробностей, и к тому же в любом аспекте.
- Но почему?
- История твоей жизни захватывающе увлекательна: шизоид - в десять лет; невроз навязчивых состояний - в тринадцать, законченная шизофреничка и подопечная Федерального правительства - в семнадцать. Сейчас ты наполовину излечена и снова живешь среди людей, но все еще… - Я замолчал. Совсем не ее трагическая история была причиной моего интере са. - Я скажу тебе правду. Я люблю тебя.
- Врешь.
Исправив неудачную формулировку, я сказал:
- Я МОГ БЫ полюбить тебя.
- Если что? - похоже, Прис страшно разнервничалась, голос ее дрожал.
- Не знаю, что-то удерживает меня.
- Страх.
- Возможно. Может быть, просто откровенный страх.
- Ты меня дурачишь, Льюис, когда говоришь так? Зачем ты это сказал? Я имею в виду - про любовь?
- Нет, не дурачу.
Она нервно рассмеялась.
- Ты мог бы покорить женщину, если бы смог преодолеть свой страх. Не меня, а какую-нибудь женщину. Я не могу свыкнуться с мыслью, что ты сказал мне это. Льюис, ты и я - противоположности, ты знал об этом? У тебя все чувства наружу, я же свои всегда скрываю. Я глубже. Если бы у нас появился ребенок - на что это будет похоже? Я не могу понять женщин, которые постоянно рожают, совсем как суки… в год по младенцу. Вероятно, это очень мило - быть такой земной, такой самкой. - Она взглянула на меня краем глаза. - Для меня это - закрытая книга. Такие реализуют себя посредством своей про-креативной системы, разве не так? Ей-же-ей, я знала таких женщин, но я-то никогда такой не стану. Я не могу чувствовать себя счастливой, если не тружусь. Хотела бы я знать почему?
- Бог знает…
- Должно же быть какое-то объяснение! Все ведь имеет причину. Льюис, я не помню точно, но не думаю, чтобы кто-то из парней говорил мне когда-нибудь, что любит меня.
- Да ты что, так не бывает. Должны же хотя бы мальчишки в школе…