* * *
Штубер уехал, а висельничных дел мастера взялись за топоры и осмотрели оцепление из немцев и полицаев с такой ненавистью, что некоторые из них тут же вскинули автоматы и винтовки, а некоторые подались назад.
"Не пробиться!", - поняли все трое и, вдоволь наматерясь, принялись за работу. Трудились молча, сосредоточенно и угрюмо, ограничивая общение между собой только словами "подай", "отрежь", "отмерь", "подгони". Это и в самом деле были настоящие мастера, которые знали цену своего труда и цену людской похвалы, на которую в этот раз рассчитывать не имели права.
Вернувшись на площадь, Штубер с грустью осмотрел виселицу и сокрушенно покачал головой, объясняя самому себе, что былого совершенства и прежней изящности этому творению рук человеческих уже не вернуть.
- Вот вам, Отшельник, - скорбно произнес он, - еще один пример того, что шедевры воспроизведению не подлежат, возможна лишь жалкая ничтожная копия.
- Если только кому-то позволено называть шедевром виселицу.
- Только потому, что с ее помощью умерщвляют людей? - вскинул брови Штубер. - Почему же тогда как всемирные оружейные шедевры почитают некоторые образцы мечей и дамасской сабли, кольты, вальтеры и винчестеры; бомбардировщики, танки или не поддающиеся обнаружению и обезвреживанию противопехотные мины? Их для чего создают? Не для убийства? Странная какая-то у вас логика, господин недоученный семинарист!
"Да с логикой у тебя, нелюдь, все в порядке, - мысленно возразил ему Отшельник, - вот только с совестью что-то произошло, причем давно и бесповоротно!"
- Ну да что уж тут! - вздохнул Штубер, завершая наконец прием работы мастеров, выстроенных у входа на эшафот. - Что сами себе смастерили, на том и висеть придется, так что не взыщите.
Мастера мрачно переглянулись.
- Не по-людски это как-то, - попробовал усовестить эсэсовца Федан. - Как-никак мы старались. Отложили бы хоть на недельку.
- Правильно, старались, - охотно согласился с ним барон. Орест давно заметил, что он вообще очень охотно вступал в полемику с обреченными. Не знал только, что затем, возвратясь в свой кабинет или на квартиру, старательно воспроизводил эти диалоги в блокнотах, рассматривая их, как заготовки для будущей книги "по психологии человека на войне". - Благодаря вам, мы вон скольких врагов рейха перевешали. Но пора и честь знать. Что ж, вам так до конца войны и наблюдать, как других вместо вас вешают? Извините, господа, но ни по людской, ни по божеской справедливости это уже несправедливо.
- Тогда, может, завтра, поутру? Мы бы еще с товарищами по бараку попрощались, - продолжал увещевать его Федан.
- Вы с ними уже давно попрощались, - язвительно заметил барон. - Как только построили эту рейхсвиселицу, за которую все они, и все еще живые, и уже давно мертвые, прокляли вас.
Федан порывался выдвинуть еще какой-то аргумент, однако Божий Человек рыкнул на него:
- У кого вымаливаешь?! У палача?! Лучше помолись! Хотя бы, сходя в могилу, помолись.
23
Каждого, кто попадал в этот подземный город СС, поражало огромное количество ходов, уводивших вправо и влево, вверх и вниз от автомобильного тоннеля. Да и сам тоннель вскоре вплетался в огромную паутину лабиринта.
Даже личный шофер коменданта, начинавший свою службу здесь еще два года назад водителем грузовика, и тот в некоторых участках "СС-Франконии" чувствовал себя неуверенно. Особенно в те минуты, когда приходилось оставлять машину и в качестве охранника углубляться вместе с комендантом в пешеходные лабиринты - с их искусственными тупиками, стены которых раздвигались только перед посвященными; а также со всевозможными ямами-ловушками и почти неосвещенными "ползунковыми" переходами.
- Уже чувствуя, что дни его комендантства сочтены, - нарушил молчание комендант "СС-Франконии", - штандартенфюрер Овербек упрямо ждал появления в лагере одного из коллег Скорцени, гауптштурмфюрера Штубера…
- Командира диверсионного отряда "Рыцари рейха", - подтвердил Удо Вольраб. - Но ждал он, собственно, не барона фон Штубера, а какого-то украинского скульптора по кличке "Отшельник", большого мастера по распятиям, которого барон умудрился очень расхвалить ему в телефонном разговоре.
- Да, ему срочно понадобился палач столь своеобразной… специализации?!
- Следует уточнить, что Отшельник - специалист по скульптурным распятиям, - мягко уточнил адъютант.
- …Которого Овербек решил переквалифицировать на палача, специализирующегося на реальных распятиях?! - еще больше удивился фон Риттер.
- Возможно, возможно, - не решился в очередной раз ставить под сомнение прозорливость коменданта его адъютант. - Однако утверждают, что Отшельник, которого барон фон Штубер привез в Германию откуда-то из глубин Украины, действительно талантлив и сотворяет потрясающие шедевры из камня и дерева.
- Значит, опять статуи-"распятия"?! Не зря же мне говорили, что Овербек свихнулся именно на "распятиях". Неужели так оно и произошло на самом деле?
Заместителем коменданта "СС-Франконии" барон фон Риттер прослужил всего несколько месяцев, но бывать в самом подземелье ему приходилось редко, поскольку большую часть времени вынужден был проводить то в Берлине, то в Ганновере или в Гамбурге, в конторах фирм, которые занимались поставками в "Лагерь дождевого червя" всевозможных строительных материалов и оборудования. Поэтому сведения о лагере и его коменданте у него были отрывочными, и во многих случаях в них не просматривалось никакой логики и никакой правдоподобности.
- Не знаю, свихнулся ли он, - деликатно прокашлялся в кулак адъютант, - не мне это решать. Но позволю себе заметить, что распятие всегда оставалось для него каким-то особым символом.
- Уж не возомнил ли, что в него вселился дух распятого Христа? - воинственно повел плечами фон Риттер и, заметив в ярко освещенной нише одно из "Распятий", созданных по приказу Овербека, приказал водителю остановить машину.
- Дух Иисуса? В Овербеке?! - гортанно рассмеялся Удо Вольраб. - В кого тогда должен был вселиться дух Сатаны?
- Только не убеждайте меня, что в него воплотился кто-то из палачей Христа? - проговорил комендант СС-ада, вместе с адъютантом выходя из "опеля".
- Если вас это по-настоящему интересует, господин бригаденфюрер, то я могу прояснить тайну Овербека. Точнее, одну из его тайн.
- Меня мало интересуют чужие тайны, но если эта - действительно связана с "распятиями"…
Несмотря на неплохое освещение, скульптура открывалась фон Риттеру лишь в общих очертаниях. Щелкнув зажигалкой, барон поднес пламя к лицу распятого Христа. Ни печати мученичества, ни христианской смиренности в выражении его комендант не нашел, и этого было достаточно, чтобы оценить работу мастера Карла Метресса, как сугубо ремесленническую. И комендант был удивлен, когда дышавший ему в затылок Удо Вольраб произнес:
- Вот и Гиммлер тоже был неприятно поражен этим сходством, которое сразу же заметил и на которое первым обратил внимание.
- Каким еще сходством?
- Так вы не обратили на это внимания?! - притворно удивился адъютант. - Странно. Имеется в виду: сходства лика распятого мастером Метрессом Христа - с лицом Овербека.
Фон Риттер вновь поднес к лицу пламя зажигалки, но в это время водитель опеля достал из нагрудного кармана небольшой фонарик и осветил статую. Сомневаться не приходилось: своим невыразительным и бесчувственным ликом первохристианин действительно чем-то неуловимым напоминал лицо опального коменданта. Странно, что сам комендант этого не замечал. Или, может, замечал, однако не желал признавать?
- Кстати, известно ли вам, что в роду Овербека были так называемые "русские немцы"?
- Что вызвало вполне естественные вопросы у радетелей чистоты арийской расы во время его посвящения в члены СС, - добавил барон, убеждая адъютанта, что эта строка биографии предшественника его не интригует.
- А приходилось слышать о таком украинском бунтовщике-анархисте Несторе Махно?
- …О том самом, что в годы Гражданской войны в России возглавлял крестьянскую анархистскую армию?
- А в двадцать первом, если мне не изменяет память, оказался в эмиграции, в Западной Европе, в частности, во Франции.
- В офицерской школе нам рассказывали о нем как о своеобразном стратеге партизанской войны, в том числе о его "стратегии и тактике войны на пулеметных тачанках". Он ставил на тачанки станковые пулеметы и превращал эти "боевые колесницы" в подвижные истребительные эскадроны. Признаюсь, что воспринимали мы эту его стратегию скептически, хотя было немало свидетельств успешных сражений, перелом в которых возник только благодаря "тактике тачанок".
- Возможно, потому и не доверяли этой тактике степного боя, что ни вам, ни вашим коллегам-курсантам никогда не приходилось видеть, что такое "конная казачья лава" в открытой степи. Какое это зрелище и какие пространства для маневра целых кавалерийских корпусов. А еще потому, что вы не являлись сторонниками анархизма, хотя в двадцатые годы в Германии их было немало, причем одним из лидеров этого оказался и наш досточтимый Герман Овербек.
- Овербек был лидером германских анархистов?! Вы опять что-то путаете, Вольраб!
- В свое время этот факт был установлен специальной комиссией, которая затем решала, как в рейхе должны относиться и к анархизму, и к самому Овербеку.
- Хотите сказать, что его отстранение от должности коменданта - результат выводов данной комиссии?
- Не факт. Но что, отстраняя его от комендантства, учитывали и ее выводы, - несомненно. - И потом, знаете ли, напряжение, которое каждый из нас испытывает от длительного пребывания в подземельях "Регенвурмлагеря"…
- Лучше скажите, что германец, подавшийся в анархисты, - это уже серьезный аргумент для любого уважающего себя психиатра, - согласился фон Риттер.
24
Шаубу повезло, что в тот самый момент, когда он вырвался из кабинета, начальник личной охраны фюрера Раттенхубер как раз появился там.
- Где вы так долго отсутствовали?! - угрожающе тараща глаза, поинтересовался личный адъютант Гитлера.
- Я не знал, что могу понадобиться фюреру.
- Обязаны были знать, - не стал щадить его Штауб, хотя и не имел права давать ему какие-либо наставления.
- И потом, я отсутствовал недолго.
- Но вы же понимаете, что с того момента, когда вас потребовал к себе фюрер, даже минутное отсутствие превращается в целую вечность откровенного безделия.
- Это вы так считаете?!
- Так считает фюрер!
"А ведь Гитлера одолевает страх! - постигал тем временем тайны фюрерской души и психики фюрера его личный секретарь Мартин Борман. - Он ведет себя, как подстрекатель вдоволь побушевавшей уличной толпы, который понял, что страсти утихли, громилы разбегаются, и получается, что отвечать за все содеянное придется только ему. Впрочем, страшит его, собственно, не то, что отвечать все же придется, а что остальные могут избежать наказания… Признайся, что и ты тоже время от времени ощущаешь нечто подобное! - тут же остепенил себя рейхслейтер. - Поэтому и стараешься держаться поближе к фюреру, Гиммлеру, Герингу… В надежде, что, в конечном итоге, найдется с кем разделить свои прегрешения".
Раттенхубер вошел несмело и остановился почти у самой двери. Однако фюрер взглянул на него с таким безразличием, словно начальник личной охраны топчется там целую вечность, поэтому во взгляде вождя прочитывался вполне естественный вопрос: "Как, вы все еще здесь?! Какого черта?!"
- Как там у нас в бункере, все готово? - вдруг ворвался в поток самоистязаний Бормана неожиданно будничный, а потому особенно коварный голос Гитлера.
- Простите, что вы сказали? - дуэтно переспросили Борман и начальник личной охраны, к которому, собственно, и относился этот вопрос.
- Я сказал, что хочу осмотреть бункер! - Гитлер поднялся и, решительно отсекая друг от друга, теперь уже плечо в плечо стоявших, личного секретаря и адъютанта, направился к двери. - И спрашиваю, готов ли он к тому, чтобы я мог осмотреть его.
- Насколько мне известно, - неуверенно молвил Борман, - он готов.
- Вот в этом мы сейчас и попытаемся убедиться.
Борман и Раттенхубер мельком, воровато переглянулись,
однако выразить недоумение ни тот, ни другой не решился.
- Что с ним? - вполголоса спросил Борман у Шауба, который до этого маялся в приемной, у приоткрытой двери и слышал весь их разговор с самого начала.
- Понятия не имею.
Вслед за фюрером и Шаубом они пересекли территорию, отделяющую рейхсканцелярию от входа в подземный бункер, который в связи с усилением налетов англоамериканской авиации стали усиленно готовить к приему в свои подземные клетушки высшего руководства рейха, и вновь переглянулись.
- Порой даже фюрера настигают иллюзии неверия и сомнений. Даже фюрера! Мы, его окружение, должны понимать это, - каждое слово Раттенхубер произносил раздельно и как бы само по себе, не связывая и не обуславливая его логикой мысли.
- Это предчувствие, рейхслейтер, - ни секунды не колеблясь, объяснил адъютант.
- Предчувствие чего? - они остановились в нескольких шагах от бункера, этой железобетонной "Валгаллы", и ждали, пока двое эсэсовцев из личной охраны откроют перед фюрером массивную бронированную дверь.
- Не знаю, чего, но знаю, что это не просто предчувствие, а предчувствие фюрера, - поднял вверх указательный палец Шауб. - Нам, земным, этого не дано…
- "Нам, земным"?..
- Да, рейхслейтер.
- Вы становитесь опасным, Раттенхубер.
- Никогда, рейхслейтер, я опасным быть не могу. Опасными могут быть только те, кто ненавидит фюрера и в дни его поражений, и особенно в дни его побед.
- За этими вашими намеками стоят конкретные имена? - насторожился Борман: уж не пытается ли фюрер раскрыть какой-то новый заговор.
- Имена заговорщиков всегда конкретны.
- Чьи же это имена? Что вы тяните, Раттенхубер?
- Вспомните, как повел себя фельдмаршал фон Браухич осенью 1939-го, когда Германия разгромила Польшу и пребывала в расцвете своей военной силы.
Борман криво ухмыльнулся.
- Об этой жалкой попытке переворота уже никто не вспоминает, даже фюрер, - разочарованно произнес он, вытирая платочком некстати вспотевшую переносицу - всем известный признак того, что рейхслейтер взволнован.
- К сожалению, не вспоминает. Потому что добрый. Наш фюрер слишком добр - вот что я вам скажу. И многие, очень многие этим пользуются. А что касается Браухича, то жалко, что фюрер не приказал повесить его за ноги на строевом плацу, предварительно построив на нем всех своих фельдмаршалов и генералов. Во имя устрашения!
- Вы всегда были известны своей твердостью, - поспешил заверить его Борман, подумав о том, какую казнь может придумать этот служака, если фюрера все же окончательно сумеют убедить, что он, Мартин, действительно предал его. А мысленно сказал себе: "Вот в ком умирает истинный фюрер-диктатор. И не приведи господь, чтобы когда-нибудь он действительно дорвался до власти!".
- Во всяком случае, я, как никто иной, предан фюреру.
- Именно поэтому - особенно опасны, - вдруг философски обронил Борман, вскидывая подбородок. А решительно опережая бригаденфюрера Раттенхубера в нескольких шагах от входа, давал тем самым понять, что с данной минуты общество начальника личной охраны не представляет для него никакого интереса.
- И все же мы с вами - те немногие, кому фюрер все еще по-прежнему верит, - бросил вдогонку ему начальник личной охраны.
Но даже столь смелое, жертвенное единение с ним Раттенхубера личного секретаря фюрера уже не впечатляло.
"А ведь он и в самом деле становится опасным", - с затаенной местью подумал рейхслейтер, вспоминая о том, как все больше людей вклинивается в жизненное пространство, оставленное историей и судьбой в виде промежутка между ним и фюрером Великогерманского рейха.
- Этот бункер слишком хорошо известен, - сказал он фюреру, когда тот остановился в одном из переходов, у мощной стальной двери, за которой начинался блок верховного командования. - Возможно, нам следует подготовить секретный бункер в "Регенвурмлагере", но в той части, которая прилегает к самому Одеру?
- Одновременно создав мощные оборонные редуты на поверхности лагеря, - дополнил его Гитлер, покачивая головой. И Борман понял, что фюрер давно обдумывает этот план, однако окончательного решения так и не принял. - А почему вы считаете, Борман, что я должен быть там, а не в Альпийской крепости?
- Потому что Альпийской крепости все еще не существует.
- Вы правы, Борман, не существует. Эту оплошность следует немедленно исправлять.
- Но мы уже вряд ли успеем создать ее в том виде, в котором она могла бы соответствовать своему назначению. Там тоже должен быть мощный укрепрайон, но, получив полное преимущество в воздухе, англо-американцы и русские превратят его в сущий ад на Земле. А в "Регенвурмлагере" вы и верховное командование рейха будете оставаться недостигаемыми.
Гитлер задумчиво смотрел на бронированную дверь и при этом дрожащей рукой массажировал свой кадык. В последнее время он делал это все чаще, и Борман так и не смог понять, чем это вызвано: развившейся привычкой или какой-то обострившейся болезнью, на которую фюрер пока что никому не жаловался.
- Видите ли, Борман, - наконец решился вождь открыть дверь и войти в "ситуационный зал", в котором стоял длинный, охваченный двумя рядами стульев, дубовый стол и лежала развернутая карта Европы. А рядом, на переносном деревянном стенде, висела еще и карта мира. Здесь фюрер планировал проводить совещания в те дни, когда Берлин уже будет взят врагом в плотное кольцо блокады. - Вы первый, кто предлагает мне устроить свой бункер в "Регенвурмлагере".
- Предварительно укрепив его и создав гарнизон из нескольких дивизий СС, - поспешил уточнить рейхслейтер, испугавшись своего подозрительного первенства в этом вопросе: вдруг фюрер заподозрит в желании поскорее выманить его из столицы?
- Все остальные предлагают то ли укрыться в хорошо укрепленной "Альпийской крепости", то ли отбыть на одну из секретных баз в Юго-Западной Африке или в Латинской Америке.