29
Идея включить в свиту Имперской Тени лишь недавно дошедшего до Германии в составе группы "маньчжурских легионеров" русского немца фон Тирбаха пришла Скорцени буквально в последнюю минуту. Все решил неожиданный звонок из разведотдела штаба дивизии СС "Мертвая голова", к которой приписали молодого барона.
Напомнив Отто о сорвиголове, прошедшем вместе с русским казачьим полковником Курбатовым через всю Россию и половину Европы, начальник отдела тут же поинтересовался, не собирается ли он каким-то образом использовать этого опытного диверсанта.
Как только Скорцени понял, что речь идет о том самом германском белогвардейце, что уцелел во время похода князя Курбатова из Маньчжурии к столице рейха по тылам и русских, и германцев, он тотчас же затребовал его к себе.
- Кстати, почему он оказался в разведотделе дивизии СС? - поинтересовался Скорцени, когда штандартенфюрер Нейрих уже согласился на переподчинение фон Тирбаха.
- А мы посвятили его в СС, - объяснил начальник разведотдела штаба.
- Не поторопились?
- Как оказалось, он действительно происходит из древнего германского рода Тирбахов, и предок его был возведен в баронское достоинство еще во времена Генриха IV. Мало того, фюрер лично знаком с его родным дядей, владельцем поместья "Шварцтирбах", который подтвердил родословную казачьего барона; а предок Геринга в свое время служил в охране его замка.
- В общем-то, меня куда пристальнее интересует его диверсионная родословная… - камнедробильным басом прогрохотал Скорцени.
- В данном случае вы говорите устами первого диверсанта рейха, - вкрадчиво напомнил ему штандартенфюрер, с которым Скорцени был знаком еще по совместной службе в дивизии "Дас рейх". - Однако никогда не следует игнорировать породистость германца и связанную с ней гордыню.
- …Которые в настоящем диверсионном деле всегда отчаянно мешают.
- Мы, конечно, хоть сегодня можем послать его в "окопную разведку" за линию фронта, под пули советских снайперов. Но разумно ли столь бездумно использовать подобных проходимцев? Вот я и вспомнил о вас, первом диверсанте рейха.
- С этой минуты он поступает в распоряжение Управления диверсий Главного управления имперской безопасности, - не стал Скорцени испытывать нервы штандартенфюрера.
Не важно, как он станет использовать фон Тирбаха, главное, чтобы этого диверсанта не перехватил кто-либо другой, чтобы этот свирепый славяногерманец оказался под его, а не чьим-либо иным командованием.
И на следующее утро барон фон Тирбах уже стоял перед Скорцени.
В свое время Курбатов позволил себе оставаться точным и объективным, поэтому в досье, составленном на наследника владений в районе замка "Шварцтирбах", нашло свое отражение все то, чем барон-диверсант способен был потрясать, и что со временем могло отпугивать его людей, которым выпадет когда-либо оказаться в одной с ним группе.
Вот почему для Скорцени не оставались секретом ни отчаянная храбрость барона, ни его преданность "белому делу" и рейху. Точно так же, как не мог он не обратить внимания и на приступы ярости, время от времени посещавшие фон Тирбаха в минуты наивысшего напряжения. И тогда вдруг начинала проявляться совершенно непостижимая в источниках своих физическая сила, в порыве которой барон способен был буквально растерзать свою жертву, впадая при этом в полное безумие.
Кто-то иной сразу же посоветовал бы фон Тирбаху обратиться к хорошему психиатру, и еще неизвестно, какого рода диагноз появился бы после этого в медицинской карточке барона. Однако для обер-диверсанта рейха куда важнее было не подавлять агрессию барона, а правильно целенаправить ее.
Первое, что пришло в голову Скорцени после знакомства с досье, - использовать Тирбаха в одном из лагерей СС для военнопленных и врагов нации. Но потом решил, что пытаться эксплуатировать его диверсионный опыт на этом поприще совершенно бессмысленно. И вспомнил о группе Штубера "Рыцари рейха", в которую гауптштурмфюрер фон Тирбах вполне мог бы вписаться. По крайней мере, до тех пор, пока не подвернется что-либо более конкретное или пока не сформируется новая группа князя Курбатова.
Но пока что барону фон Тирбаху предстояло задание особой важности: войти в свиту и в личную охрану лжефюрера.
- Вам, конечно же, никогда не приходилось встречаться с фюрером? - ошарашил обер-диверсант фон Тирбаха, как только тот предстал перед ним.
- Не приходилось, господин штурмбанфюрер, - спокойно, с эдакой, достойной уважения, русской небрежностью, объявил наследный владелец замка "Шварцтирбах". - Аудиенции он меня так до сих пор и не удостоил.
- Но, по вашим представлениям, должен был бы? - прошелся по нему своей диверсионно-расстрельной улыбкой "самый страшный человек Европы".
- А почему бы ему не поинтересоваться, что представляет собой Советский Союз в наши дни, причем поинтересоваться у человека, который прошел эту страну от самых дальних ее окраин?
- Понимаю, вам верилось, что фюрера заранее известили о вашем выходе на диверсионную тропу, и он просто дождаться не мог вашего появления в Берлине.
Фон Тирбах четко уловил саркастические интонации в голосе Скорцени, но даже они не очень-то смутили барона.
- Если фюрер все же решит встретиться с таким диверсантом, то я готов уделить ему несколько минут своего времени.
- Кстати, он и в самом деле как-то поинтересовался князем Курбатовым и вами. Но Курбатов - русский, а вы - германец. И это возымело свое влияние на образ мыслей фюрера. Его больше заинтересовал русский казачий офицер, который всегда в диковинку. Несмотря на то, что вы русский германец.
- Я всегда чувствовал себя просто германцем, - несколько напыщенно объявил фон Тирбах. - И никогда - русским.
И вновь Скорцени отметил, сколь непринужденно держится барон, и что его манера говорить по-прежнему остается все такой же снисходительной и небрежной, ни к чему не обязывающей. За этим, несомненно, скрывался некий особый характер.
- Интересно: находясь в составе русской армии, вы, дьявол меня расстреляй, тоже решались на подобные заявления?
- Во всяком случае, никогда не скрывал своих убеждений. И хотелось бы, чтобы в Германии о моих чисто германских корнях и чисто германской душе знали все, вплоть до фюрера.
- Вплоть до фюрера, говорите?! - молвил Скорцени, явно не поощряя его стремлений.
- В своих прогерманских убеждениях я тверд, как никто иной, родившийся за пределами рейха.
- По правде говоря, Курбатов был о вас того же мнения, - согласился с его утверждением Скорцени.
- Курбатов - истинный русский офицер, еще той, царской закалки.
Скорцени так и не предложил барону кресло, и тот продолжал стоять посреди кабинета. В то время как сам обер-диверсант рейха внимательно рассматривал его, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги так, что из-под стола выглядывали носки уже дня три нечищеных (особой аккуратностью Скорцени никогда не отличался, что, очевидно, объяснялось его "венгерской наследственностью") сапог.
- Он утверждает, что еще там, в Манчжурии, вы проявляли черты нордического характера, и насаждали мнение о себе, как об истинном арийце. Хотя происхождение ваше по материнской линии, прямо скажем, не может служить образцом для определения чистокровности истинного арийца, дьявол меня расстреляй.
- В таком случае я желал бы, чтобы мне наконец-то показали хотя бы одного чистокровного арийца, - оскорбленно парировал барон. - Особенно когда речь идет о высших чинах рейха. С меня достаточно того, что я - потомок рыцарского рода фон Тирбахов, о древности которого свидетельствуют благородные развалины нашего родового замка "Шварцтирбах".
- Что-что? - приподнялся со своего места Скорцени. - Вы требуете показать вам хотя бы одного чистокровного арийца?!
- Хотя бы. Для начала. Причем уверен, что найти такового будет непросто.
- То есть вы утверждаете, что на самом деле в рейхе уже не осталось чистокровных арийцев? Что их попросту не существует в природе?
Тирбах вновь попытался что-то сказать в свое оправдание, однако Скорцени прервал его потуги таким громоподобным хохотом, который способен был приводить в тихий ужас даже людей, очень близко знавших его и пользовавшихся особым расположением.
От нервного срыва фон Тирбаха спасало только то, что он все еще не освоился в германской реальности. Да, он успел надеть мундир офицера СС, но все еще продолжал чувствовать себя в этой стране, в этой системе нравов, страхов, традиций и прочих атрибутов рейха, человеком случайным. В большинстве случаев он уподоблялся бродячему актеру, волею судеб оказавшемуся в толпе фанатичных паломников, осаждающих так и не понятые и совершенно невоспринятые им святыни.
- Вполне допускаю, что не существует, - все же не удержался барон, решив идти ва-банк. - Если уж ставится под сомнение чистота крови фон Тирбахов.
- Забавная мысль. Попытаюсь предложить фюреру отобрать для вас наиболее приемлемые экземпляры из числа его ближайшего окружения. Но пока он будет заниматься этим, - вмиг посуровело исполосованное шрамами лицо первого диверсанта рейха, - советую впредь подобными идеями походно-диверсионную голову свою не забивать. Дабы не потерять ее вместе с идеями.
- Вот этот язык мне вполне понятен, - спокойно признал его правоту фон Тирбах. - Прямо, откровенно, чисто по-германски.
- Тем более что в число этих избранных я тоже не попаду, - окончательно добил его Скорцени. - Родословной не вышел.
- Что было бы несправедливо.
- Однако перейдем к сути операции. Фюрер решил посетить один из самых секретных объектов рейха - подземный город СС, именуемый "Регенвурмлагерем", то есть "Лагерем дождевого червя", - счел Скорцени, что тема чистоты арийской расы окружения Гитлера исчерпана. - Вам понятно, что подобные поездки в любое время сопряжены с определенными опасностями?
- Так точно.
- Но особенно сейчас. После того, как на фюрера было совершено покушение.
- Было бы странно, если бы его не совершили, - не упустил случая выразить свое личное отношение к этому событию фон Тирбах.
- Своим белогвардейским вольномыслием, барон, вы доведете меня до инфаркта.
- Но ведь оказывается, что в ставку фюрера пропускали офицеров, в портфели которых не удосуживался заглянуть ни один ефрейтор из охраны "Вольфшанце"! Потрясающая безалаберность. Такое впечатление, будто охрану ставки формировали исключительно из русских.
- К счастью, не из них.
- Причем самое удивительное, что ни одного офицера охраны после покушения на фюрера не вздернули.
Скорцени удивленно уставился на барона и решительно передернул подбородком, словно сам только что освободился из петли.
- А ведь действительно, ни одного. Я почему-то об этом не задумывался.
- Как такое могло произойти? Если бы подобное покушение совершил один из офицеров советского генштаба, Сталин бы перевешал всю охрану Кремля или своей служебной дачи.
- Действительно, странно, - признал обер-диверсант рейха.
- Фюреру тоже стоит задуматься над этим.
- Но-но, барон, - насторожился Скорцени. - Только не вздумайте провоцировать его на новую волну репрессий.
- У нас будут другие темы для разговора, - самонадеянно произнес вольномыслящий русский германец.
"А ведь этот парень и в самом деле закончит свой земной путь в газовой камере!" - в своем, неподражаемом, духе восхитился его воинственностью Скорцени. Как бы там ни было, а чем ближе фон Тирбах подступал к воротам крематория, тем все больше нравился ему.
- Так вот, с нынешнего дня одним русским в этой охране станет больше, - спокойно продолжил он свои мысли вслух. Слова недоумения, которые только что произнес этот легионер, лично он, Скорцени, готов был высказать фюреру еще год назад. Странно, что не высказал.
- Из этого следует, что меня приблизят к фюреру?
- Прежде чем вздернуть.
- Заманчивая перспектива, господин Скорцени.
- Вы назначаетесь личным телохранителем вождя лишь на время его инспекционной и, подчеркиваю, совершенно секретной поездки в "СС-Франконию". При этом вы одновременно будете исполнять также роль офицера связи и адъютанта. Надеюсь, вы понимаете, что это налагает на вас особую ответственность?
- Еще бы! - воскликнул фон Тирбах, на время забыв об этикете. - Но неужели фюрер согласится на это?
- Уже согласился. И запомните: фюрер не боится новых людей, которые вызываются служить ему со всем возможным фанатизмом и службу эту почитают за великую честь.
- Странно. Новые люди, особенно в личной охране, всегда должны вызывать опасение: откуда появились, почему пришли к нему, каково их отношение к нацизму и какова их родословная? Причем особую бдительность следует проявлять сейчас, когда германская армия постепенно начала терять вкус побед.
- Терять вкус побед, - изобразил некое подобие улыбки Скорцени. - А ведь она и в самом деле стала катастрофически терять их.
- Достаточно взглянуть на карту боевых действий, чтобы убедиться в этом.
- Тем не менее подобных новичков, "людей со стороны", фюрер не опасается. Он видит в них таких же романтиков нацизма, каким в начале своего восхождения был сам, и большинство тех, кто с ним начинал.
- Он прав. Я знал многих членов "Русского фашистского союза", организации, существовавшей в Маньчжурии. Там действительно было много не только сторонников, но и истинных романтиков, и даже фанатиков арийского движения. Если бы их перебросить сюда, арийское движение Германии получило бы немало свежей крови, силы и энергии.
- Возможно-возможно, - задумчиво проговорил Скорцени. Появление в рейхе новой свежей славянской крови, в общем-то, его не воодушевляло. - Пока что фюрер опасается тех людей, которые давно служат ему, но, потеряв веру в идеи рейха, так же давно вынашивают планы о его свержении и даже убийстве.
Фон Тирбах помолчал. Он плохо знал ситуацию, которая складывалась в кабинетах рейхсканцелярии и вокруг нее, поэтому не брался судить ни о тех, кто уже предал фюрера, ни о тех, кто все еще оставался верен ему.
- Что же касается меня, - сказал барон после минутной паузы, - то я действительно сочту за честь быть личным телохранителем фюрера. Пусть даже всего лишь на время поездки в "СС-Франконию".
- Надеюсь, вы понимаете, что такое соединение обязанностей - телохранителя, адъютанта и офицера связи - мотивируется желанием максимально сузить число сопровождающих лиц?
- Что совершенно очевидно!
- Ибо таково стремление самого фюрера.
- Фюрер, как всегда, мудр, а потому прав.
- Кроме того, вы должны знать, что я лично повешу вас на Бранденбургских воротах, если только, не доведи Господь!..
- Не волнуйтесь, я справлюсь, - небрежно бросил фон Тирбах. Причем Скорцени обратил внимание, что никакого особого впечатления это новое назначение на германо-русса не произвело. Словно речь шла о назначении в обычный армейский наряд.
- Тоже уверен, что справитесь. Тем более что в числе сопровождающих фюрера лиц совершенно случайно окажусь я, а также мой недостойный столь высокой чести адъютант, уже известный вам гауптштурмфюрер Родль.
- То есть отныне я буду служить в отделе диверсий Главного управления имперской безопасности, который вы возглавляете, - невозмутимо заключил фон Тирбах.
- Понимаю, что вам не нравится слишком длинное название моего отдела.
- О вас, господин Скорцени, нам рассказывали еще в диверсионной школе в Маньчжурии. Не скрою, кое-что из рассказов воспринималось как легенда. Не верилось, что когда-либо стану служить под вашим началом. Для всякого диверсанта это честь.
- Опять это русское славословие! - саркастически поддел барона обер-диверсант. - В устах германца оно звучит с особой убийственностью.
* * *
Когда Тирбах вышел, Скорцени еще несколько минут неотрывно смотрел на прикрытую дверь, словно бы ожидал, что в проеме ее вновь появится рослая, но основательно исхудалая за время диверсионного похода фигура барона.
И хотя вместо маньчжурского легионера в нем бренно проявился адъютант Родль, первый диверсант рейха еще какое-то время продолжал смотреть сквозь него в пространственное безграничие своих еще не до конца сформировавшихся мыслей.
- Полагаю, вы, как обычно, все слышали и все поняли, Родль? - наконец вспомнил он о терпеливо ожидавшем своего часа гауптштурмфюрере.
- Мне ясно, что барон фон Тирбах будет назначен личным телохранителем лжефюрера.
- Он уже назначен им, Родль.
- То есть до конца всей этой инспекционной поездки он так и не узнает, что на самом деле перед ним - всего лишь Имперская Тень?
- Не имеет права знать этого, Родль, не имеет! Даже если со временем фон Тирбаху каким-то образом станет известно, что как раз в это время фюрер пребывал в "Вольфшанце", в рейхсканцелярии в Берлине, или на даче у Сталина, - вы, лично вы, Родль, обязаны будете убедить его, что это всего лишь бред. Или что в это время не здесь, а там находился двойник фюрера, скрывая таким образом от любопытствующих сам факт поездки истинного вождя в "СС-Франконию". В целях безопасности, естественно.
- Словом, барон фон Тирбах должен искренне верить, что охраняет не двойника, а фюрера.
- В окружении лжефюрера он как раз и будет тем верноподданным, который станет искренне "играть короля".
- Абсолютная чистота эксперимента, - понимающе кивнул Родль.
- Непорочная девственность величайшего в истории рейха эксперимента - так будет точнее. Того эксперимента со лжефюрером, который, кто знает, со временем, уже после поражения в войне, может быть успешно повторен, скажем, в Испании, а еще лучше - где-нибудь в Парагвае или в Аргентине.
- В таком случае вам, господин штурмбанфюрер, не стоило бы принимать участия в этой поездке.
- Это все равно, что потребовать от режиссера не присутствовать на премьере поставленного им "Гамлета"! - интеллигентно возмутился Скорцени.
- Но тогда вам тоже придется оказывать знаки внимания лжефюреру Зомбарту! - На испещренном ранними морщинами лице Родля вырисовался неуемный ужас. - Что всегда крайне… неэстетично, - с трудом подыскал он нужное, причем самое мягкое в подобной ситуации, выражение.
- Вспомните восточную мудрость, Родль: "Когда не можешь изменить сами обстоятельства, следует изменить свое отношение к ним". С этой минуты вы должны забыть о существовании человека по имени Зомбарт. Подобно тому, как, обливаясь слезой по поводу душевных страданий Отелло, которому с таким трудом удалось наконец задушить опостылевшую Дездемону, - вы обязаны забыть, что на самом деле на сцене зверствует не Отелло, а некий провинциальный актеришко по имени Гофман.
- Уже забыл, - решительно повертел головой адъютант.
- Там, в "СС-Франконии", с нами будет фюрер. Личной персоной. С инспекционной поездкой. Суровый и карающий фюрер.
- Ибо на то он и фюрер, - богобоязненно подтвердил адъютант.
- Правда, мы с вами задержимся в "Регенвурмлагере" недолго. Что вызовет у лжефюрера вздох облегчения.
- Как всякий раз вызывает этот вздох у настоящего фюрера, - вежливо напомнил ему Родль, - как только мы исчезаем с глаз.