Ну хоть здесь всё в порядке, за исключением крышки погреба. Повело её знатно, даром что землёй хорошо укрыта была. С другой стороны, и я "молодец" - не продумал несложную задачу нагретой рамки. Пришлось помаяться, пока выковыряли. Зато железо цело - мучали меня некоторые сомнения, на счет татар с извращенным чувством юмора. Такого надумал, пока отрывали-открывали, ажно смех берет.
- Так, этот год пожженное восстанавливаем, и работаем на деньги. Надо так обустроиться, чтобы никакие налетчики нам обедню не испортили. Да и рваньё это - тыкаю сначала в Васькину, потом в свою одёжку - уж стыдно становится. Надо... а, много что надо, но сделаем.
- Так пожгли ж. - Наплюй, Вася. Наплюй, забудь, и скажи спасибо татарам - пожгли да порушили они то, на чем мы опыты ставили. Теперь на продажу работать будем, может год, может два. Надоело в тряпье драном ходить, да копейки считать, да и чужой тегиляй примерять тож надоело. Помоги-ка. Подхожу к предгорью золы на месте своей пристройки, расковыриваю место под лавкой-лежанкой. Что, кто-то думал, я кошель за поясом хранить буду? Хрена, антикризисный запас невелик, но запрятан хорошо - под ножкой кровати. Погреб я не рыл - не казна царская, всего два рубля. Достаю рассыпающийся в руках мешочек, делю пополам.
- На-ка, своим отнеси. - Олег... - Бери-бери, батьке твоему сейчас нужнее. Бери и иди, помоги им. Отворачиваюсь, сажусь на откатившийся и погасший "огарок" полена, смотрю на пепелище. Ладно, ребята. Был я умеренным наци во времена институтские, не любил янки и евреев. Потом то ли поумнел, то ли сволочнее стал - делил людей уже на дельных и мусор. Теперь же... Кафа, говорите? Крупнейший невольничий рынок? Будут мне свидетелями старые наши боги, не успокоюсь, пока есть вы на земле с вашей Кафой. Вы хочете геноцида - их есть у меня. Дрезден янки в моем мире так не ровняли, как вам уготовано. И пусть говорят о всепрощении, испытаниях божьих - это для слабых. Услышь меня, Перун. Помоги, Локи - мы с тобой одной крови, оба умеем пакость на ровном месте устроить, с честной рожей. Числобог, какую мзду тебе принести, надели меня холодной змеиной рассудочностью, дай ударить наверняка. Рука тянется к засапожнику - зброя в "лазарете" висела прямо в изголовье. И-и-и...
- Стой, Олег! Ну сожгли кузню, но ведь отстроишься заново, голова цела, а руки заживут. - Агафий подошел неслышно, и отдернул мою левую из-под ножа.
- Мы с тобой убийцы, Агафий. Нет нам места в раю господнем. И не смерти хочу, а клятву скрепить. Он выпускает мою руку. Поздно для ножа. По наитию, беру из кучи горячие еще угли, кое-где светящиеся алым. Слова, что я шепчу про себя, никому не скажу, слишком уж это личное. Растираю всё, что есть между ладоней, стряхиваю вниз. - Что стоишь, брате? Садись, извини, потчевать нечем. Какая-то спокойная уверенность приходит после сделанного и сказанного - кажется, я обрел недостающую часть смысла жизни - разрушительную.
Мой собеседник остается стоять. Ладно, и я постою.
- Ты бы в церковь сходил, брате. Господь милосерден, освободит от клятвы, в запале данной. Ох, хитер камрад. Глаза в упор жгут, голос тверд - прямо истинный христианин, возжелавший блага тяжко нагрешившему, но не безнадежному ближнему. Только видел я тебя три дня подряд - настоящего видел, когда душа миру открыта, потому что выжить уж и не надеялись.
- Давай уж без уловок, брате. Я мало знаю - там, откуда я пришел, давно забыли, кто на белом коне ездит. Старики порой шептали, кузнецы да мельники что-то знали, но я по малолетству только вершков нахватался. А слово мое крепко, и не новым его ломать, старым-то данное.
- Без уловок, говоришь? Что ж, кончилось время игры...
- Больше садам не цвести...
- Тень от гигантской горы... -
Встала на нашем пути...
- Ладно, паря, а вот продолжи-ка еще за мной. Отсюда и до самой глубины веков... - Я вижу череду моих предков!
- Что наврали сказители в легенде о тринадцатом воине? - Меч тех времен не перековать на булатную саблю.
- Четыре буквицы, когда считаешь, как резать на махине? На мгновение задумываюсь - ну точно! - Тэ, эс, вэ, эн.
- Дожил-таки. И состарившегося в боях воя вдруг прорывает. Он рассказывает, как полоумный жрец вдалбливал в память бессмысленные тогда "пароли и отзывы", как скитался по германским, литовским, польским, русским землям, как находил и терял боевых друзей, как пристал к "нашему" боярину, признав в нем родственную душу. Как почти потерял надежду, глядя на всё прибавляющиеся в бороде серебристые нити. Многое было говорено в тот вечер...
- Агафий, боярин кличет! И тебя, Олег, тоже. - Белобрысый мальчишка подошел незаметно, очень уж мы увлеклись. Хороший мальчик - уже тем, что живой. Остальное приложится.
Побрели мы с Агафием в усадьбу, мальчишка вперед умчался. По дороге, расспрашиваю Агафия. Вот уж покидала жизнь человека. Родился он в Литве под Минском, в семье потомственных воев. Вроде бы, почетная профессия. Вот только уличное их прозвище - "нурманы". Естественно, такое прозвание не прибавляло любви окружающих, не одна Европа ставила налет скандинавов наравне в чумой. Да и род, прямо скажем, соответствовал. Расчетливо-жестокие, твердые и в сече, и в уличной свалке, поколения потомственных дружинников не дослуживались до серьёзных чинов лишь по тому, что и мерили по военной мерке всегда - в битве, в походе, в мирной жизни, в женитьбе. Их ценили, жаловали всячески - только не чинами и поместьями. Не всякий правитель способен ежедневно встречаться с прямым, как русский меч, боярином или воеводой. Который может прямо и прилюдно рубануть - "не по чести", мол, холопить того-то, или в спину князю-сопернику бить. Поддержит такого дружина - греха не оберешься. Как часто случается, большинство правителей предпочитало держать подручных, а не соратников. Да еще - крепко держали "нурманы" в голове не только воинские обычаи. Поговаривали про них всякое - мол, не только в церковь заходят, а и старых богов не забывают. Таких всегда немало было - но неудобные, в итоге, так и остались вечными ратниками. Да и поговаривали не зря - кое-какие традиции передавались еще изустно в семье, да и капища еще не все повыжгли. Вот однажды и поманил жрец молодого воя, да велел идти и искать - а кого не сказал. Дал "пароли" и примерные ответы, да велел беречь человека, кто на них верно ответит, или хоть похоже. Не сказал, ни в каких землях искать, ни зачем беречь - "береги", мол и всё тут. Так Агафий и искал - пока не осел у Семена Андреевича - тот весьма похоже ответил на два из четырех вопросов. Иные и на первом не то, что спотыкались - намека не понимали. И у тульского выборного появилась вторая правая рука - надежный и умелый вой, ценящий добрую драку, хороший клинок, да славную девку. Ну и от кружки пенной не отказывается. Впрочем, и от природы данная рука при виде исконно мужских радостей плетью не висла.
Так и доползли до усадьбы. Раньше-то я быстро добегал - но тогда не уходила львиная доля сил на раны. Хорошо бы вообще отлежаться, да надо работать.
Оказывается, не одних нас звали - во дворе торчат еще несколько деревенских, кто побогаче. Понятно, и староста тут же - "дед" Павел о чем-то трет с ярыгой.
- А вас, Штирлиц, я попрошу остаться - так, кажется, говорил "папаша Мюллер"? Вот и помещик наш, проведя "производственное совещание" на предмет восстановления пожженной деревни, изрядно измусоленной ограды поместья, отпустил всех - а меня оставил. Вообще не очень понимаю, на кой я на этом сборище ему сдался? То, что кузницу восстанавливать будем после домов и ограды - понятно. Что от общих дел я увиливать не стану - тоже. Так на кой?
- Садись, Олег. Видел я, что у тебя только пепел и остался.
- Ну, не только пепел, кое-что в земле есть, Семен Андреич. Железо я сохранил, большую-то часть. Вот дом и приспособы всяческие, и правда пожгли. Да ладно, еще лучше сделаю.
- В боевые, значит, не пойдешь? Видал я тебя на стене, аж пожалел, что не похолопил.
Шутит боярин. Попробуй похолопь безвинно - сделаю ноги, как не было меня. И ищи потом белку в лесу - Русь Московская, она большая. Да еще Литва есть, да казаки - словом, если не по своей воле и не судом - хрен ты меня похолопишь.
- Не, боярин, с кузни моей поболее толку будет. - Вот о кузне я и хотел поговорить. Ты почто моему Тришке саблю ковать отказался? Плуги деревенским делаешь, а защищать их чем прикажешь?
Цельностальные плуги я и правда сделал летом. Аж три штуки отдал деревенским на испытания - старосте Павлу, Васькиному отцу Михаилу, да Катькиному - Никифору. Пока вроде довольны.
- Плуги в мороз лежат себе, да есть не просят. А та же Литва может и по зиме налететь, Павел сказывал. Да и с полудня татарва не только в Крыму имеется. Выведешь ты рать в поле, да начнете биться, ка-а-ак пойдут сабли да доспех ломаться...
- С чего это?
- А вот есть такая пакость, называется хладноломкость. Сделаешь саблю, вроде как всё хорошо, летом только радуешься. А мороз ударит, она хрупкая становится. Не как лед, но уж прости, боярин, дерьмоделы живут в другой деревне.
- Вот оно как. Не знал. Что, вообще ни броню, ни оружие делать не будешь?
- От чего не буду, вот с присадками разберусь, да как варить. Ножи уже приличные получаются, а длинная полоса трескается. Две отложил летом, с разных варок, зимой опробую. Наверняка еще улучшать придется, додумывать что-то. Будет нормальное... изделие, не придется и в Туле сабли брать. А пока не обессудь, надежность не та.
- Да теперь и в Туле придется только в холода закупать.
- Эт ты зря, Семен Андреевич. Кузнецы там добрые, просто соперники им не нужны, оттого секреты и держат. Ха, я даже поил двоих как-то за свой счет, и то - мастерством хвастают, из того что каждый подмастерье знает, секрета не делают, а вот как до варки булата доходит - рот на замок, и ключ в реку.
- Ты ж не пьёшь, вроде? Или разговелся?
- Да ради булата я бы и татарина поцеловал, куда скажет, не то, что к Ефимке в кабак заглянул. За что только не пили, хоть за братство кузнечное, хоть за воев - ухмыляются, да только "пробуй, паря, пробуй" и говорят.
- Вот о братстве воинском опять. Ты что, сдурел со стены прыгать? Как хорошо ни рубись, а поломал бы ноги - отпевали бы тебя сейчас! Да и ты, хоть и Олег, да не Вещий - Агафий посильней тебя, хоть и хранят тебя... святые.
Ага, так я тебе и рассказал, какой боевой акробатикой мы в Солнцево занимались, когда люберецкие или переделкинские заглядывали - а двор-то перекопан, опять трубы меняют! С другой стороны, Олег покрупнее моего прошлого тела, потяжелее, и прыгать ему посложнее. Да стрелой могли приголубить, были пару раз хорошие просветы. И Агафий кивает - а я и не заметил, как он вернулся. Вроде, со всеми выходил.
- Находит на меня порой, боярин. Вроде, и щит не грыз, а только глаза застилает, только и ищешь, кого бы приголубить. А тут на стене татары закончились. Хорошо, стена невысока - кстати, не думаешь китайчатую ставить? Частокол, конечно...
- Погодь о стене. Находит, говоришь? Ты в церкви-то давно был? - Так вот перед налетом в самый раз. Сейчас еще, в лес схожу... на раскопы рудные гляну, да и вдругоряд зайду. Многовато на мне крови повисло, да и прыжки эти безумные еще. Надо бы исповедаться.
Игры словами здесь распространены не хуже, чем в двадцать первом веке. Агафий с боярином глазами зырк-зырк, поняли - именно исповедаться я собрался, а не просить избавить меня от излишней "гневливости". Да и о лесе намек прозрачен. Ладно, плавно закругляю разговор, пора и за работу. На последок, принимаю приглашение "на постой" в людской, пока не отстроюсь.
Глава 6
Ни до, ни после не припомню я такой работы, как выпала нам с Василием в следующие два месяца. Сговорился я с миром деревенским, и понеслось. Кузню ставить, руду копать, нового угля нажечь, дерево сушить. С миром я договорился на восемь ножей, лезвия четырех из них уже откованы, а остальные надо ковать. Вроде и железо есть и сталь, а попробуйте ковать, когда стены кузницы - вокруг строят. Да за работой приглядеть надо не только на стройке, еще и руду копать нанял двоих, да лес, да то, да сё. Чувствовал себя директором эвакуированного завода времен второй мировой - и новых проблем хватало, и старые обязанности никто не снимал, и друг друга эти дела тормозят. Плакать не хочется, хочется рвать и метать.
- Борис, ты с какого раскопа эту руду вынул? Я тебе говорил, откуда брать?
- Дык залило там, всё... - Парня своего поставь, и пусть отчерпывает, да выносит! Или потом не вороти нос от товара - эту руду я для тебя оставлю, нарочно! В кучу свалю, да сам запомню и детям заповедаю - только для Бориса руда, кой слова не понимает.
Нет, ну богата русская земля! Не только талантами, уродов тоже хватает. Перед самым налетом начал я этот раскоп, вроде почище руда. Одна из двух заначенных для испытаний полос стали - из этой руды. И залило его не больше других двух - просто ехать дальше. Вот эконом местного разлива и решил - какая, мол разница, с ближних раскопов наберем.
- Ты детей-то заведи сначала, потом заповедай!
Ах ты ж паскуда. Вот так же и вечно грязные продавщицы моего времени вякали, нарожали да выучили мол, на свою голову. Ты, тварь такая, меня растила? Ты своим меньше внимания уделяла, чем школьный пионервожатый! Ладно...
- Так, Борис, нож, который ты за работу взял, с тобой? - Ну со мной. Пятится, гад, как будто я его этим ножом уже в брюхо тычу.
- Так вот, половину от той руды, на какую сговаривались, ты привез. Вторую сам похабную припер. Не надо мне такой работы. Ну и тебе за половину дела - половина же платы и причитается. Пошли в кузню, нож делить.
- Как так, делить? - А вот на наковальню кинем, да молотом и разделим. Хвост под рукоять я на твоей половине оттяну, дальше как хошь. Идея мне нравится всё больше, да еще накопившееся напряжение немного сбросил. Так что последние слова я уже не ору - произношу почти ласково, с людоедской улыбочкой. Подтягивается Павел, видать услыхал начало нашей "беседы".
- Чего не так, Олег? Объясняю ситуацию.
- Я этот раскоп нарочно вглубь прошел, а края оставил. Руду проверял. Нарочно меньше урок за нож дал, оттуда возить тяжелее. А сейчас глянь - вон две кучи, где Борис руду сгружал - глянь, его привоз слепой отличит. Ладно бы, еще товару захотел, так ведь перемешал, гад, как её теперь варить?
- Да чем она хуже-то? - дед Павел, я ж тя пахать да сеять не учу? Ты сам с нами ходил, да уговору свидетель.
Хороший, в общем мужик дед Павел. Высказал Борьке всякое разное, похмыкал, да и утвердил решение о половинке ножа. Жаль работы, конечно, но с тех пор у Борьки новое прозвище - "полуножник". Похоже, достал он не одного меня.
- Ой, дороги, пыль да ту-у-ман,
Холода, тревоги, да окрест бурьян!
Холода в наличии, бурьян торчит окрест на полянках. Это мы в Тулу едем, расторговаться под Рождество. Решили попробовать продать домашнюю выделку всякую - овчины, войлок, соленое-квашеное - попозже, когда осеннее изобилие схлынет. Вроде, повыше цены должны быть. На четверых "водителей кобылы" пять саней - у меня двое, одни моя и одни одолженные у Никифора, Катькиного отца. Еще едут дед Павел и Дмитрий - крепкий, рослый мужик, глава немалой семьи и хозяин богатого подворья. Случись что с Павлом - конкурент Никифору, тот хоть и поскуднее потомством - Катька да двое парней помладше, да еще девченка, зато смекалист и умел. А пою я слегка переделанную известную песню, мы её еще на уроках музыки в школе пели. Все, кроме меня, успели неплохо поторговать и по осени, просто решили попробовать - вдруг получше цены будут?
Вот, кстати, и тревога нарисовалась. Дорога здесь идет через седловину холма, и с окрестных вершинок спускаются по четыре индивидуума с каждой. Накаркал.
- А ну, стой! Грамотные ребятки - натаскивал их кто-то, похоже. Трое тормозят деда Павла, по одному останавливаются возле Никифора и Дмитрия. Остальные чешут ко мне. Четверо, конечно, многовато - но будем посмотреть. Что, интересно за разбойники такие - в полудне от Тулы, да к ней же едущих крестьян грабить? Кому потом кадки с капустой, огурцами и вкраплениями яблок сбывать? Подходят, ироды. Трое как-то не по-боевому смотрятся, а вот четвертый - в тегиляе и при совне - гибриде копья с мечом. И держит умело.
Дождавшись, пока четверо смелых подтянутся к носу сивки, тяну за "секретную веревочку". К ней, в метре друг от друга, привязаны моя пополнившаяся перевязь и трофейный саадак. Как боярин не хотел его отдавать - ан на аргумент, что добежавший от кузницы лучник лишним не будет, сдался. Перевязь пополнилась парой пристойных ножей - выделил Семен же Андреевич, когда хабар делили.
- Купцы, что ль?
- Мытари дорожные. За проезд теперя платить треба! Ну однозначно, один из заводил этот перец с совней, остальные какие-то малохольные по сравнению с ним. Финальный рывок вервия, благо для такого вот варианта увязано хитро - рукоять сабли прямо сама в руку прыгает. Резкий удар снизу по совне, кувырок, как учили в свое время - и саблей по левой его ноге. Готов товарищ, при таких ранах не живут, а медпомощь татям здесь - веревка. Остальные вахлаки не успевают и дернуться - топоры, конечно, инструмент универсальный, но не быстрый. Один получает концом сабли в шею, другой её рукоятью в рыло, третий, после захода сбоку, поперек зада, с оттягом.
Оп, да я пользуюсь популярностью - остолбеневшие сторожа соседних саней не в счет, а от первых поторапливается еще один горячий поклонник, при сабле и копье.
Раз-два-три, никогда у меня раньше не получалось так быстро тетиву натянуть, да стрелу выдернуть. Злой щелчок тетивы, и второй серьёзный противник награждается стрелой в печень. Не совсем туда, куда я целил, но попробуйте промахнуться с четырех метров. Спасибо, Агафий малость погонял с луком, когда он мне достался. Правда, спал тогда часа по четыре в сутки. И прыжок в сторону не помог врагу - не хватило времени. Так, следующую стрелу на тетиву - оповестить дорогих мытарей об изменении обстановки, а то вон еще один пытается проявить инициативу.
- Стоять, косорукие! Кто дернется - мигом стрелой попотчую! Хе, ребята, знали бы вы, какой из меня лучник - рвану ли бы в лес, и хрен бы я хоть одного зацепил. Однако, взятие на понт проходит штатно. Заложников брать никто и не пробует - хороший лучник с такой дистанции стрелу в глаз вколотит непринужденно. Ближний урод вообще в два хороших прыжка мог бы сблизиться и атаковать - однако наконечник наложенной стрелы, как выясняется, гипнотизирует не хуже пистолетного ствола, в лоб смотрящего.
- На испуг, говоришь, взял... это уже Тула. Первым делом, как приехали, метнулся я к местному воеводе. Он же власть судебная, исполнительная и всяка прочая.
- А почто там же и не вздернул? Надо сказать, разговор с пойманным бандитом здесь короткий - ровно на то время, что бы узел завязать.
- Так вроде их жизни мне и принадлежат? А мне подручные нужны, руду там копать, или лес валить на уголь.
- Холопы, да кузнецу поместному... - Деревенский я, не поместный. Ни обельной грамоты не писано, ни судом не присужден никому.
- На чьей земле живешь? - Батова, Семен Андреича, прям от поместья мою кузню видать.