- Возможно, к огромному сожалению, - поморщился врач. - Другое дело, если не хочется верить. Вся современная медицина основана на чудовищном преступлении времен последней войны. Науке требуются подопытные животные, а лучшее подопытное животное - человек. Зачем копаться во внутренностях морской свинки, если есть куда более наглядный объект?
- Сюжет для дешевого триллера, - поежился Руди.
- Фильмы блекнут перед реальностью. Созданные во время войны концлагеря дали немецким светилам обильный, расходный материал. Военнопленные, евреи, цыгане, нелюди одним словом. Невиданное ранее поле для деятельности, достаточно забыть про сострадание, мораль и прочие мелкие глупости. Нужна вакцина? Заражаем людей и вскрываем заживо, наблюдая за развитием болезни в реальном времени. Требуется срочно изучить гипотермию? Легко. Замораживаем пару тысяч военнопленных, их все равно никто не считает, смотрим порог замерзания, пробуем реанимировать. Повторяем до полного удовлетворения. Испытывали газы, яды и биологическое оружие. Слышал о программе стерилизации неарийского населения Карла Клауберга, с использованием максимально дешевой технологии, после войны достигшей гигантских размахов? Почитай на досуге, крайне поучительно. Теперь любой дурак знает, что человек на семьдесят восемь процентов состоит из воды. Хочешь расскажу, каким образом это выяснили добрые немецкие доктора?
- Не хочу, - еле слышно прошептал Руди. Этот человек врет, несет полную чушь. - Это немыслимо.
- Одним людям свойственно вытворять немыслимое, а другим свойственно все отрицать, закрывать глаза и затыкать уши, - безжалостно оборвал унтерменш. - Я коснулся вершины айсберга, а тебя уже повело. Вседозволенность открыла простор для изуверского творчества. Людей сшивали, делая искусственных сиамских близнецов. Вживляли несчастным части тела животных и наблюдали. Пытались сделать универсальных солдат незнающих усталости, боли и страха. По слухам, программа действует и поныне. Велись работы по контролю над разумом, посредством гипноза, психотропных препаратов, электричества и операций на мозге. Проводили эксперименты на детях и женщинах. Везде огромные успехи и тысячи жизней.
- Это только слова, у вас нет доказательств, - ухватился Рудольф за банальную фразу, как утопающий хватается за малейший обломок.
- Есть, - парировал Валерий Петрович. - В тысяча девятьсот семьдесят третьем году, Адольф Бутенандт, ближайший помощник Йозефа Менгеле, известного как Ангел Смерти, сбежал в США, прихватив с собой кучу документов, фотографий и несколько часов видео крайне интересного содержания, из которого общественности продемонстрировали лишь самые безобидные отрывки. За это он получил отпущение грехов и вид на жительство. Смог продолжить практику. У Бутенандта не было благородных побуждений рассказать миру правду, он банально проворовался и сбежал, бросив семью. Случился жуткий скандал, Германия все отрицала и объявила доказательства искусной фальшивкой.
- Они и есть еврейская фальшивка! - горячо выкрикнул Руди. - Все мы знаем как в Америке умеют снимать кино! Им нельзя верить.
- Можешь не верить, - устало смежил веки врач. - Просто когда в следующий раз придешь в свою уютненькую, чистенькую больницу, на тебя будут смотреть тысячи зверски замученных мертвецов. Тебе выпишут лекарство, ты будешь здоров, даже не подозревая, что ради тебя, в стерильных подвалах научных центров, в адских мучениях, гибли дети, посмевшие родиться не с голубыми глазами. Когда увидишь очередную передачу о прорыве в немецкой медицине, ты вспомнишь эти слова.
Руди раздавлен, расплющен, смят, вывернут наизнанку. Поток чудовищной информации захлестнул с головой. Не верь, верить нельзя, это всего лишь наглая ложь, продуманная, извращенная, подлая ложь, призванная очернить немецкий народ. Дешевая еврейская пропаганда.
- Но, но…, - слова застряли в горле. - Если и так, эти тысячи жертв спасли миллионы жизней, разве не так?
- Совершенно верно, - неожиданно согласился Валерий Петрович. - Легко рассуждать, пока тебя не коснулось, пока зло далеко, эфемерно и не дышит в затылок. Но когда тебя положат на холодный, операционный стол, начнут вытаскивать органы и раскладывать рядом, запоешь по-другому. Вспомнишь о правах человека, Боге, любви и вселенском прощении.
Доктор поморщился, встал и вновь забренчал инструментами. Руди притих, руководствуясь единственным принципом: "никогда не спорь с человеком, который через минуту залезет тебе в рот заостренной железкой. ".. На душе гадко, мысли сумбурны. Убогая обстановка внушала еще более тошнотворное впечатление. Все должно быть по другому, все должно быть иначе…
За стеной послышались шаги, тихий голос позвал врача по имени.
- Сережа пришел. Сейчас займемся тобой, - пояснил Валерий Петрович. В кабинет просочился человечек похожий на мышку. Маленький, щупленький, глазки как бусинки.
- Это Сергей, мой единственный ассистент.
- Здравствуйте, - на немецком поприветствовал вновь прибывший, посматривая на Рудольфа со странным интересом. Заговорил с врачом, на ходу напяливая белый, не первой свежести халат.
Руди обреченно вздохнул и приготовился к худшему. Дальше наступил ад. Такой испепеляющей боли он никогда не испытывал. Валерий Петрович ковырялся в челюсти почти полчаса, с двумя перерывами на тихий звон стакана за дверью. Кромсал, расшатывал и сшивал с каким-то садистским наслаждением, ковыряя словно не в живом теле, а в куске охлажденного мяса. Все обязанности ассистента свелись к удержанию бьющегося в агонии пациента, подносе необходимых пыточных инструментов и замене круглых, железных тарелок, наполняемых кровью, соплями, бинтами, пеной и розовыми слюнями.
- А ты молодец, - сказал, наконец, врач и отступил, любуясь работой. - Думал не выдержишь.
Руди замычал в ответ неразборчивые проклятия и попытался вцепиться мучителю в горло.
- Хо - хо, полегче, потом отблагодаришь, - беспечно отмахнулся доктор и вытер со лба обильную испарину. - Устал я, пойду отдыхать. Сережа, посиди с больным пару минут, придет в себя, отпускай домой.
Рудольф распластался на кресле. Надо было там, в лесу умереть, чем так мучиться. Перед глазами темнело, хотелось расплакаться, выплеснув накопившееся за последние дни.
Ассистент мучителя воровато огляделся, выудил из банки окурок и прикурил трясущимися руками. Смешался, увидев, как за ним наблюдают и виновато пояснил:
- Курить очень хочется.
- Попросить нельзя, раз своих нет? - через силу выговорил Рудольф.
- Я, знаете ли, гордый, - потупил глазки Сергей. - Гордость просить не позволяет.
- А в помойке рыться позволяет?
- Это другое, я не могу объяснить, - лицо Сережи стало совсем печальным. - Вы немец, многого не понимаете. Извините.
- Я не немец.
- Для меня немец, - собеседник подсел поближе. - Расскажите как там у вас. Пожалуйста.
- Где? - не врубился Рудольф.
- В городах, настоящих, немецких городах. Вас ведь из города взяли?
- Из Эккенталя.
- Эккенталь, - пропел унтерменш. - Там все по-другому, не так как у нас.
- Немного получше, - усмехнулся Рудольф. - Свет, газ, канализация, телевизор. В магазинах полно продуктов высшего качества, одного пива больше сорока видов. Люди работают, учатся, воспитывают детей, на улицах играет музыка, открыты двери кинотеатров, кафе, баров и ресторанов. Под ногами не хлюпает грязь, и даже туалеты в домах.
- А сигареты? - затаил дыхание унтерменш.
- Сигарет сколько угодно. Никаких ограничений и дефицита, Рейх заботится о гражданах, дает работу и достойную зарплату.
- Как бы я хотел жить в таком чудесном городе, - мечтательно причмокнул Сергей.
- Я могу это устроить, - заговорщицки понизил голос Рудольф. - Выведи меня, и я замолвлю словечко.
- Нет, - глаза унтера округлились от ужаса. - Это невозможно, отсюда нет выхода. Я бы давно ушел, будь хоть крохотная возможность. Не могу больше жить в этом убожестве, среди быдла и дикарей. Ведь я не такой как они, я не одобряю их скотских методов, не пятнал руки в крови. Я люблю немцев и все немецкое.
Неужели попался варвар, способный соображать?
- Я так не могу, понимаете? - глаза унтерменша загорелись безумным огнем. - Я создан для иной жизни, среди достойных людей. Остальные привыкли, смирились, это извечная славянская, рабская черта, молчать и терпеть. Безумцы, цепляющиеся за прошлое. А что дало им это прошлое? Нищету, убожество, вечный холопский хомут. Надо жить сегодняшним днем, мир изменился. Объяснять бесполезно, я пытался по глупости, едва не остался без головы. Эти люди враги прогресса и всего человеческого. Они умеют лишь убивать. А с немцами надо сотрудничать, немцы - это сила, немцы - это развитие и прогресс. Мы можем быть полезны друг другу. Нужно учится сосуществовать, земли на всех хватит, пусть немцы заберут все чем распоряжаться мы не умеем, а взамен дадут нам порядок.
- Людям свойственно заблуждаться, - философски заметил Рудольф. - Местные обитатели, в основной массе, не так уж плохи. Например Егор и его семья. Я думаю ваш еврей запудрил ему мозги.
- Воронов? - прищурился Сергей. - О нет, он страшный человек, ему нельзя доверять. Я не знаю сколько ваших убил этот одержимый фанатик.
- Со мной он достаточно добр.
- Это до времени. Вы не первый немец кого он приводит из леса. Остальные не выжили. Люди говорят - это эксперимент, он хочет сделать из вас такого как он.
- Вряд ли получится, - недоверчиво хмыкнул Штольке.
- Вы его совершенно не знаете, Воронов ломает людей, пережевывает и сплевывает, - Сережа опасливо огляделся. - Этот человек дьявол, сошедший с ума после гибели сына.
- Сына?
- Старший, год назад. Мне не докладывают. Они, вроде, собирались взорвать мост. Из шести человек вернулись трое. С тех пор Воронов пропадает в лесу словно волк, придет, отдохнет и снова уходит. Он по локоть в крови. В этот раз притащил вас. Судачат, что вы похожи на его сына Николая, поэтому до сих пор живы.
- А я похож? - сжался Рудольф.
- Совершенно нет, - слабо улыбнулся ассистент. - В мысли Воронова не забраться. Опасайтесь его, не верьте ему, - он встал, подошел к столу и принялся сосредоточенно чертить на обрывке бумаги. Вернулся, сунул аккуратно сложенный листочек, и прошептал:
- Спрячьте, спрячьте немедленно, иначе нас обоих ждет смерть. Я нарисовал план деревни с ориентирами, приблизительно, как смог, я не географ. Если сумеете убежать, обещайте вернуться за мной. Скажите немцам, что я не такой как они. Обещайте.
- Обещаю, - выдохнул Руди, пряча бумагу во внутренний карман.
- Спасибо, а теперь уходите, - сбивчиво зашептал унтерменш. - Нам нельзя разговаривать, кругом уши, а я… я хочу жить. Идите и помните о своем обещании. Больше ни слова.
Рудольф проскользнул за дверь. Странный человек. Можно ли ему верить? А есть другой выход? По углам кухни сгустились чернильные тени, дрожащий свет едва теплящейся лампы прыгал по стенам. Хозяина нет, наверное спит, на столе пустая бутылка и остатки еды. Руди подобрался поближе, удостоверился, что никого нет, и взял нож с расколотой, наборной рукояткой и длинным, сточенным до шила лезвием. Сталь вселила уверенность. Теперь вооружен и опасен. Унтерменши странные люди, позволяют пленникам свободно передвигаться где вздумается. Можно поискать что-нибудь посерьезнее, но жадность губит.
Руди тихонько выбрался на улицу. От ночного холода развороченная челюсть заныла с новой силой. Темнотища хоть глаз коли, совсем рядом шумел спящий лес, выводили трели сверчки, на хмуром небе повисла белая луна, скрытая рваными клочьями облаков. Где теперь искать свои любимые нары? Стрелок интересный такой, ушел и трава не расти.
- Ну наконец-то! - раздался из темноты тонкий, девичий голос. - Я думала тебя там замучили.
- Ты? - удивился Руди, заметив Катерину, сидящую на лавочке рядом с крыльцом.
- Папка велел тебя встретить, - девчонка шмыгнула носом. - Говорит, заблудится гость дорогой, пропадет.
- А он где?
- Понятия не имею, он передо мной не отчитывается, - Катерина встала и одернула курточку.
- Замерзла? - спросил тронутый заботой Рудольф.
- Я тепло оделась, - сообщила из темноты девочка. - Тем более холод полезен, в холоде мясо лучше хранится. Пошли.
- В дом можно было зайти.
- Ненавижу больницу, - беспечно отмахнулась Катерина, едва не попав Рудольфу в лицо. - Лучше звездами любоваться, и воздухом подышать. Сон крепче будет.
- Это разве больница? - наиграно удивился Рудольф. - Вот у нас, в Эккентале, больница так больница, три этажа, все белое, высокие окна, море света.
- Как во дворце? - наивно поинтересовалась Катенька.
- Чем-то похоже. А ночью весь город в огнях и машины несутся по улицам.
- Я никогда не видела машин, - с сожалением откликнулась девочка.
- Всю жизнь здесь? - догадался Рудольф.
- Конечно же нет, - фыркнула Катя. - Не делай из меня принцессу, заточенную в замке. Мы каждый год ездим в…, - она на секунду смешалась. - В город один, на ярмарку. Там огромные дома, даже двухэтажные есть. Весело, все торгуют, дерутся, пьют, можно конфеток и пироженок до отвала наесться, и на карусели кататься. А еще всякие представления посмотреть, жуть интересные. А машин нет, наверное, потому что дорог нет, лошади есть.
- Это не то, - фыркнул Рудольф. - Жалкая пародия. Тебе надо увидеть немецкие города.
- Думаешь? - опасливо уточнила Екатерина. - Наверно было бы неплохо.
- Неплохо? - рассмеялся Штольке. - Стоит тебе приехать и ты влюбишься навсегда! Представь магазины с платьями, косметикой и украшениями, оденешься как королева, сходишь в кино, а потом наешься мороженого. Любишь мороженое?
- Очень люблю, - призналась девочка. - Вкуснотища, я всегда по четыре порции съедаю, однажды даже ангину подхватила, мама ругалась и папу ругала, а он смеялся. Я бы тоже смеялась, но у меня температура под сорок подскочила, думали Богу душу отдам. Пришел Валерий Петрович, сделал укол, таблеток горсть насыпал горчущих, а маме велел не ругаться, потому как ангины от мороженного не бывает, и вообще, мороженое при ангине полезно. Мама сказала, его папка подговорил.
- Ну вот видишь, значит тебе у нас очень понравится, - закинул удочку Руди.
- Папа говорит, я буду жить в немецком городе, - последовал неожиданный ответ.
- Как это?
- Немцев прогоним и вселимся! - звонко рассмеялась чертовка.
Руди поперхнулся. Развесил уши олух, забыл с кем имеешь дело. Она просто смеется. Надо бы поставить девчонку на место.
- Не боишься меня? Ночь, кругом ни души, а я все же немец.
- Вроде не очень боюсь, - прислушалась к себе Катерина. - Нет, не боюсь, ты нестрашный совсем.
Рудольф поморщился, прекрасно зная, что ничего ей не сделает. Немцы не воюют с детьми. Рыцарский дух и врожденное благородство. Именно поэтому, по всей Европе стоят памятники с немецким солдатом, держащим на руках спасенного мальчика. Поднять руку на ребенка способны лишь унтерменши, именно отношение к детям и старикам, отличает высшую расу от нелюдей.
- Как брат? - поспешил он перевести разговор. - Не вернулся?
- Нет, он у бабушки прячется. На отца обижается.
- Из-за меня?
- Да, непримиримым себя возомнил.
- Непримиримым?
- Так называют тех, кто поклялся бороться с немцами до последнего вздоха, - пояснила Катя.
- Как твой отец?
- Нет конечно. Ты тому лучшее доказательство. Поэтому Васька к бабушке Нюре и убежал, не ждал от папы подобного фокуса. Есть такая примета: немец в доме к беде, - Катька заливисто рассмеялась. Вот сучка мелкая.
Дальше шли молча, наслаждаясь ночной прохладой и порывами легкого ветерка, пропитанного запахами рыбы иотсыревшего дерева. С реки, что ли тянет? Девочка попала в полосу лунного света и Руди увидел у нее в руке книгу.
- Любишь читать?
- Люблю. В книгах все подругому.
- Про любовь книжка? - поддел Рудольф.
- Пфф, - фыркнула девочка рассерженной кошкой. - Про любовь для сопливеньких барышень. Сейчас взялась за "Преступление и наказание", хоть папа и не советовал, говорит рано еще, не пойму. Не читал?
- Впервые слышу, - с книгами у Руди не сложилось, занятие больно нудное и нагоняющее тоску. В школе заставляли силой, и это лишь подтвердило догадки. В приюте был один парень, Йозеф, вот тот любил почитать. Ночью умудрялся залезть с фонариком под одеяло, а на уроках потом засыпал. Сидит, сидит, держится, потом бабах, лбом о парту, класс смеется, учитель в недоумении. - Кто автор?
- Достоевский Федор Михайлович.
- Унтерменш?
- Великий русский писатель, - поправила Катерина. - Классик девятнадцатого века.
- Не знаю такого, - признался Рудольф. - О чем книга?
- О том, что любое зло в этом мире, рано или поздно будет наказано, - чуть подумав, отозвалась Катя. - О людях, ставящих себя выше других, о извращенной идеологии, позволяющей одним убивать других по собственной прихоти. Как делят людей на имеющих право жить и всех остальных. О том как за преступлением, неотвратимо следует наказание. Главный герой убил человека, думал это сделает его выше других, а в итоге его сглодала до костей собственная совесть. Он ищет оправдание делу своих рук, ищет тех кто хуже его, думая, что это принесет облегчение. Но находит только собственное, чудовищное отражение. Книга о том как нужно оставаться человеком.
- Интересный сюжет, - задумчиво согласился Рудольф. От автора - унтерменша ожидал совершенно иного. Унылой, банальной истории о тупом, очень сильном и везучем герое, попадающем в постоянные переделки и выходящим сухим из воды, с до блевоты слащавым, счастливым концом. А тут другое. Могут ли быть у недочеловека настолько глубокие мысли? Сплагиатил у немца или француза? Вольный перевод на варварский язык. Скорее всего, втерся в доверие к молодому, подающему надежды немецкому автору, убил его и завладел книгой. Да, так оно и было.
- Очень интересный, правда читается тяжело, - подтвердила Катенька, и остановилась. За беседой они совершенно незаметно подошли к дому, смутно чернеющему в кромешной, ночной темноте. - Жаль все придумано. Папа сказал, такое бывает только в заумных книжках. В жизни подонки процветают, здравствуют и совесть их крепко спит. Поэтому, кому-то, приходится их убивать.
Рудольф замер. Эта девочка, которой нет и пятнадцати, совершенно права. Она жестока и прямолинейна, умна и как богу верит отцу. Не лицемерит, не лебезит, не прячется за красивыми и пустыми словами. Говорит то, что думает, а это так ценно по нынешним временам.
Послышались приглушенные голоса. Судя по всему, Стрелок с супругой общается. Причем он говорил убеждающе, а жена возражала, упрашивала. Тон не повышен, но гроза в воздухе так и витала.
- Чего это они? - удивилась Катенька. - Ругаются? Это у нас редко бывает.
Разговор в доме оборвался, хлопнула дверь, на крыльце появился Стрелок, подсвечивая себе маленьким фонариком. Луч скользнул по земле и уперся Рудольфу в грудь.
- А, это вы. Любезничаете?
- Не без этого пап, - Катя мелодично рассмеялась. - Не успеешь оглянуться, хвостом закручу и сбегу с женихом.
- Спать иди, вертихвостка, выпорю, мигом забудешь, - суровость в голосе Стрелка напускная, в дочке души не чает.
- Ну пап.
- Никаких пап, быстро в кровать, времени первый час.