Место для съемки Шульц подобрал с изощеренным, варварским вкусом. Картинка сочная, кричащая. Догорающая деревня просматривалась до самого края, на заднем плане свежее пепелище, чуть дальше встали на отдых егеря. Не меньше взвода живописных парней в лохматых камуфляжах, с натыканными в снаряжение ветками и оружием с глушителями. Вяло переговаривались, смеялись, лица скрыты боевым гримом. Каждый мальчишка захочет записаться в вермахт, увидев это великолепие. А комедия разворачивалась первостатейная. Два бойца Шульца разыгрывали раненых. Лежали на носилках со страдальческими, но отважными мордами, возле них суетились люди с красными крестами на сумках.
- Начинаем, - женщина перехватила микрофон, ассистент подал условный знак. - Здравствуйте, с вами Грета Абель, мы ведем прямой репортаж с неспокойной, восточной границы Рейха. Буквально двадцать минут назад закончилась спецоперация по уничтожению базы террористов. Стрельба только стихла. Преступников окружили на рассвете и предложили сдаться. В ответ бандиты открыли шквальный огонь. Силовики были вынуждены ответить. В результате, по предварительным подсчетам, убито около пятидесяти террористов. Двое военных получили ранения, их жизнь сейчас в неопасности. Здесь было подавлено последнее, особенно ожесточенное сопротивление.
Камера выхватила остатки обгорелого, дымящего сруба.
- Террористы забаррикадировались в укрепленном здании. От переговоров отказались, стреляли на поражение, патронов не экономили, посмотрите на эти горы, - Грета грациозно присела, зачерпнула горсть закопченых гильз, и просыпала сквозь пальцы как крупный песок. - Настоящее море огня. Наши бойцы подобрались вплотную и забросали бандитов гранатами.
Камера снимала тела. Семь обгорелых, вывернутых наизнанку взрывной волной мертвецов, заботливо выложены в рядок. Мясо, торчащие кости, фарш вместо лиц, оторванные конечности, телезрителям такое понравится, зло наказано, добро торжествует, устало покуривая в сторонке. Мир спасен. Рядом оружие из тех самых длинных ящиков, дескать вот, полюбуйтесь какие были опасные мрази. Автоматы старые, потертые, в огне явно не были, но кого волнует эта пустяшная нестыковка? Толпа никогда не меняется, девиз "хлеба и зрелищ" вечен.
Шульц больно вцепился в локоть и прошипел:
- Без глупостей парень. Много не болтай, следи за языком, иначе я его подровняю бензопилой. Удачного интервью, это начало твоей великой карьеры.
- Отвали, - Руди с силой вырвался. Мысли сбивчивы, лихорадочны, в голове туман. Прямой эфир, вот он единственный шанс, а там будь что будет.
Грета сделала два шага навстречу, ослепительно улыбаясь, смешная в военной снаряге.
- Этой победой мы обязаны одному человеку, унтертану из маленького городка Эккенталь, Рудольфу Штольке. Месяц назад его захватили террористами, был в плену, сумел вырваться, выйти к своим и указать точное месторасположение банды. Здравствуйте Рудольф, вся Германия восхищается вами!
- Здравствуйте, - Руди осип от волнения, оптика видеокамеры смотрела бесстрастно, просвечивая насквозь, выявляя самые подлые, вроде бы надежно упрятанные мыслишки.
- Вы настоящий герой Рудольф!
- Я так не думаю.
- Наш герой очень скромен! Рейх гордится таким патриотом как вы, Рудольф.
- На моем месте так поступил бы каждый, - в голове назойливым дятлом тюкает мысль, - прямой эфир, прямой эфир твою мать.
- Было страшно? Расскажите.
- Страшно? Да, наверное, очень, - признался Рудольф. - Думал умру, но нет, стою тут весь такой классный. И знаете, сейчас страшнее чем раньше.
- Почему? - чуть растерялась Грета.
Кругом, насколько хватает глаз, выжженная земля и человеческие тела. Великая миссия, великой Германии.
Руди выпрямился и сказал, глядя в камеру:
- Здесь произошло массовое убийство ни в чем не повинных людей, они не были террористами, пятилетние дети не могут быть террористами, а мы их уби…
Руди подавился, получив удар в солнечное сплетение и рухнул на колени. Боль жуткая, Шульц умеет бить. Сейчас убьет. Ну и ладно.
- Не хорошо ты с героем, - послышался голос Греты.
- Тварь, чуть кулак не сломал, одни кости, - пожаловался Шульц. - Не в себе мразь, видимо не отошел от пыток и плена. Ничего, профилактическая беседа вправит мозги, обещаю, завтра будет идеальное интервью.
- Торчать тут до завтра? Это неудачная шутка? - ужаснулась репортерша.
Руди засмеялся. Смех больше похож на надрывный, болезненный клекот.
- Тебе смешно? - Шульц рывком вздернул на ноги.
- Прямой эфир, - победно выдавил Руди. - Теперь люди узнают, люди поймут, все кончено.
Абель, фыркнув, закатила глаза.
- Наш герой наивен как Адам до нашумевшей истории с бабой и яблоками.
- Ты совсем тупой? - Шульц брызнул слюной. - Никакого прямого эфира нет, репортаж пойдет в записи через час.
- Придется вырезать, потратить время на монтаж, - вздохнула Грета.
- Чего ты хотел добиться своей идиотской выходкой, справедливости, правды? - вспылил Шульц. - Забудь, справедливость здесь я, а такие как ты лишь ступеньки наверх. И такой прыткий сученок как ты, не смеет разрушать то, что я строю. Не зли меня мелкий, крысиный выкидыш. Пошел вон, закончим без тебя. А пока интервью даст руководитель блестящей, контртеррористической операции. Моя минуточка славы!
Рудольф пролетел пару метров и шмякнулся в грязь. Идиот, тупой неудачник, тряпка. Он вскочил, подхватив первый попавшийся камень. Пусть все кончится прямо сейчас. Ствол автомата смотрит в лицо. Дернись, располосуют напополам.
- Ты не сможешь жалкий выродок, кишка тонка, - засмеялся Шульц. Рядом смеялась Грета. Есть ли в жизни что-то более унизительное, чем когда над тобой смеются заклятый враг и прекрасная женщина? Руди выронил булыжник, повернулся, и шатаясь пошел через догорающую деревню. Возле дороги застыл теленок с выпущенными кишками. Чуть дальше два мертвеца, тянули обоженные руки к небу, в последней молитве. Половина тела заброшена на покосившийся забор. Смотри Руди, смотри. Эти люди умерли, чтобы ты жил. Их кровь на твоих руках, эти дети отныне будут являться тебе во сне. Можно отрицать, прятаться, попытаться забыть, залиться вином, это ничего не изменит.
- Есть выживший! - заорали совсем рядом. Из-за развалин появились несколько егерей. Первый тащил на руках ребенка лет двух в белой, измызганной рубашонке. Волосы на голове сгорели. Мелкий, беспомощный, комок с огромными, наполненными слезами глазенками.
Руди застыл, наблюдая, как ребенка уносят в сторону вертолетов. Все вернулось на круги своя. Еще один унтертан, который будет ненавидеть родителей и молиться на портрет фюрера на стене. Скоро он забудет этот страшный день, забудет теплые мамины губы и сильные руки отца. Забудет имя и род, забудет себя. Очередной патрон защелкнется в обойму Третьего Рейха. Шрамы на спине нестерпимо заныли. Теперь Рудольф знал откуда они, кто были родители и почему от прошлого осталось черное, выгоревшее пятно. Память никогда не вернется, да этого уже и не нужно. Жребий брошен.
Руди побрел, не обращая внимания, на следующих тенью бойцов. Он не собираюсь бежать. Время еще не пришло. В полубессознательном состоянии углубился в пышущие жаром развалины, пытаясь отыскать дом Стрелка. Спустя минуту он заблудился в хаосе догорающих изб и торчащих печей. Все изменилось до неузнаваемости, смешанное и раскиданное огненным вихрем.
Руди наткнулся на чудом сохранившуюся березу. Как ты выжила? Он коснулся ствола, приложился щекой и приник избитым, дрожащим телом. Опустошение. Больше ничего не осталось, только ты, я и кипящая ненависть. Береза тоскливо зашумела ранеными, обоженными ветками с пожелтевшими, свернувшимися трубочками листами. Перед глазами нападение на колонну у Эккенталя. Пламя и смерть. То с чего все началось. Ненависть порождает ненависть, страх порождает страх. Замкнутый круг, который советуют рвать любовью и всепрощением. Оставьте эту хрень свидетелям Иеговы робко, но настойчиво царапающимся вам в дверь, они делают деньги на ваших больных, умирающих душах. Ненависть нужно нести в своем сердце. Ненависть начнет сгонять тебя в могилу изощренно и медленно, ненависть начнет обратный отсчет. Спастись можно единственным способом: наслаждайся каждой минутой, борись, пусть демон внутри, доведет тебя до конца. Убей врага, уничтожь все что ему было дорого, разрушь его дом, засыпь землю солью, пусть корчится и страдает, как ты когда-то страдал. Пусть захлебнется кипящей, обжигающей кровью. Никогда не прощай. Простить врага, значит предать всех кто погиб. А ты, ты живи. Храни лица и образы, не дай угаснуть искре. Раздувай пламя, гори во имя тех кто ушел. Жди своего часа. Верь.
* * *
Руди вяло ковырялся в тарелке. Кусок в горло не лез, хотелось напиться до беспамятства и уснуть в ближайших кустах. К сожалению нереально, Шульц строго - настрого запретил употреблять алкоголь. Как же, надежда германской нации, пример для патриотической молодежи, бла - бла - бла, нужно держать себя в рамках. За моральным обликом героя ненавящего следят люди из имперской службы безопастности. Сами не жрут и не пьют, псы цепные.
На месте резни задержались до полудня, Руди, с третьей попытки, дал интервью более-менее устроившее заинтересованные стороны. Грета вдоволь наснимала развалины и трупы, сказала для личного архива, Шульц не стал возражать. Погрузились в вертушку и через час высадились в Эккентале. Большой, мать его, репортаж с Родины немецкого Сцеволлы. Оргия лжи и бесталанных, провинциальных актеров. Сразу появились друзья детства, учителя начальных классов, тетушки-соседки с томными взглядами. Всех этих придурков Руди видел впервые. Машина раскрутки суперзвезды стремительно наращивала грязные обороты.
Ни минуты передышки. К вечеру, в доме бургомистра устроили пышный прием. Торжественная часть, к счастью, быстро закончилась, с пафосными речами, поздравлениями и хоровым исполнением гимна.
В честь праздника из Тагила привезли настоящего ветерана. Невиданное дело для занюханного, шахтерского городка. Ветераны сродни богам, выше богов, объекты настоящего поклонения. В преддверии юбилея победы не знают, как извратиться. Какой-то тупой урод придумал собрать последних, еле живых, свидетелей Великой войны и отправить в турне по окраинам Рейха, предаваться воспоминанием, поучать новое поколение и постараться не умереть. Старику девяносто лет, весь трясется словно перед инфарктом, голос дребезжит, сгибается под весом железных крестов. На трибуну вывели под руки два мордатых эсэсовца, зорко следящих, как бы чего не случилось. Близко никого постороннего не пускали. Дедушка толкнул заученную речь, обнял Рудольфа, пошамкал челюстью и был уведен на почетное место. Зал апладировал стоя. Теперь спит себе, тихонечко, в уголке.
Друзей завел море, все старались угодить, улыбки заискивающие, глазками хлопают, лезут со слюнявыми поцелуями. С началом банкета чуть успокоились, жрут и пьют сволочи, только треск стоит, да звон сталкивающихся бокалов. Лицемерные мрази. Рядом шлюха из местных немок, дочь главного инженера медеплавильного комбината. Раньше бы и взглядом не удостоила, а теперь ноги готова раздвинуть за ближайшим углом, лишь бы отхватить кусочек славы, и выложить на зависть подругам классные фотки. Пищит без умолку, лезет обниматься, рассказывает скучную хрень про свою никчемную жизнь.
На часах половина одиннадцатого ночи, Шульц и Грета незаметно исчезли. Решили уединиться, не зря весь вечер вместе сидели. Надоело все. Руди решительно встал.
- Ты куда? - рядом вырос чуткий эсбэшник.
- Пойду воздухом подышу на балкон, нельзя что ли? - набычился Руди.
- Недолго, - милостливо разрешил человек Шульца, и явно расслабился.
Рудольф прошел вдоль столов, заваленных объедками. Пиршество в самом разгаре, появились первые павшие в неравной борьбе с горячительными напитками. Немолодой пехотный майор уютно ткнулся мордой в салат. Его толстая женушка мило шебетала с охраной старика-ветерана. Эсэсовцы позволили себе немного расслабиться, выпили лишнего. Оркестр наигрывал что-то веселое, в центре зала организовали дикие танцы.
Руди выскользнул на балкон и прикрыл дверь. Господи, как же хорошо вырваться из свинарника в прохладную темноту. С черного неба бесстрастно и равнодушно смотрели холодные звезды. В парке надрывались кузнечики. А ведь сегодня первое июня, начало лета. Стоит порадоваться, а хотелось выть на луну раненым зверем.
Дверь открылась, пустив длинный луч электрического света. Благостное одиночество нарушено. Твою мать, ветеран.
Дед аккуратно прикрыл за собой дверь и уставился на Руди подслеповатыми глазами, прячущимися в густых, клочковатых бровях. Как раз тебя тут только и не хватало.
- Парень дай сигарету, - нарушил неловкое молчание балконный гость.
- Не курю, - усмехнулся Рудольф. Вот дед дает.
- Нахер тогда вообще живешь? - скрипнул дедушка и грязно выматерился, самым неподобающим для ветерана образом.
- И вам не советую, вредно.
- В задницу меня поцелуй, советчик протыканный. Зря значит вышел.
- А где охрана ваша?
- Пьют мордовороты, не до меня им сейчас, я и вырвался, думал сигаретку перехвачу. Шесть месяцев не курил, врачи, суки гадские, запрещают. О здоровье пекутся. То-ли дело внуки, вот эти молодцы у меня, и сигарету дадут и шнапсу плеснут, лишь бы сдох любимый дедушка побыстрей, не успею остыть, начнут квартиру делить. Только хер им огромный, я из них половину переживу и на могилках станцую, сволочи.
Веселый дедок, - отметил про себя Руди. Раньше думал ветераны существа мифологические, возвышенные, а этот обычный такой. Интересно настоящий? А то говорят участники Великой войны давно умерли.
- Вы воевали?
- Идиот, - оскорбился ветеран, и замахнулся тростью. - Думаешь вру, паскуденышь?
- Нет-нет, - Руди поспешно вскинул руки.
- Москву брал, до Уфы дошел, потом в Иракской компании участвовал, - дед жестом очертил горизонт. - В этих лесах половина нашей дивизии осталась, а ты мне тут говоришь. Сюда смотри. - ветеран задрал мятый пиджак и рубашку, продемонстрировав плохо видимые в полутьме, багровые шрамы.
- Простите. - примирительно улыбнулся Рудольф.
- Да пошел ты, - ветеран сухо закашлялся в платок, на ткани осталось темное пятнышко, - Зря воевали раз такие вопросы теперь задают. Устроили представление дерьмоеды. Видел героя их нового? Полукровка, грязная русская свинья, я таких навидался.
Ого, дедушка не узнал собеседника в темноте.
- А какие они были, эти русские? - затаил дыхание Руди.
- Такие как я и как ты, - ощетинился дед. - Хотя нет, ты им в подметки негоден. Мы Европу захватили в парадном строю, а споткнулись о русских. Они, они как дикие звери. Мы совершили большую ошибку, - ветеран замолчал, показалось уснул.
- Какую ошибку?
- Кошмарную, - дед внезапно преобразился, подобрался, глаза в темноте заблестели нездоровым огнем. - Мы уничтожили миллионы русских, стерли им память, оставшихся вогнали в каменный век, завалили водкой и наркотой, но этого мало. Надо было убить их всех до единого, вырезать, сжечь. Потому что, даже если их осталась жалкая горстка, русские возродятся из мертвых и отомстят. Я видел как воюют русские, до сих пор просыпаюсь ночью в холодном поту, когда мне снится их проклятое "Урра" и батальоны поднимающиеся в атаку оттуда, где мгновение назад все живое было уничтожено бомбежкой и артиллерийским огнем. А русские шли из дыма и пламени, и рука об руку с ними шла наша смерть. Они сопротивлялись до последнего: голодные, грязные, брошенные командованием. Не дай Бог пережить это снова, нынешнее поколение тряпок и женоподобных ублюдков не сможет им противостоять. Мы превратили их в скот, растоптали, оставили вымирать. Думаешь с ними покончено? Ошибаешься, я видел глаза их детей. Пока не поздно, нужно закончить работу. Я обращался напрямую к фюреру, а в ответ получил сучье благодарственное письмо. Меня там посчитали выжившим из ума стариком.
Ветеран перевел дух и продолжил, найдя подходящие уши:
- Европа пыталась уничтожить русских восемьсот лет, планомерно, последовательно, методично, а им было плевать. Они закапывали нас в своей скудной земле и продолжали пить водку, тосковать, искать смысл жизни, писать непонятные книги и грызться между собой. Они были не такие как все, это раздражало больше всего. Их невозможно было купить. А когда нам, наконец, удалось победить угрозу с востока, ценой жизни целого поколения лучших из немцев, мы все испортили, мы позволили им остаться в живых. Не вырвали с корнем.
Рудольф вцепился в перила. Перед ним немец, впервые говорящий открыто и честно, о народе канувшем в Лету. Твоем народе. Ненависть ветерана не угасла за долгие годы, а значит война не окончена. Ты солдат этой войны. Пришло время выбирать.
- Постойте, никуда не уходите, я сейчас, - Руди выбежал с балкона оставив деда в недоумении. Подскочил к ближайшему столу.
- О, наш герой! - воскликнул пьяненький, краснорожий майор в распахнутом настежь мундире, в компании обер-лейтенанта и двух проститутных особ. - Садись, выпей с нами!
- Позже, - отверг приглашение Руди. - Сигареты есть?
- Бери, - опешивший майор, подвинул полупустую пачку, с вложенной зажигалкой.
- И вот это, - Руди сцапал едва початую бутылку коньяка. - Приятного вечера, - и вихрем унесся обратно, оставив после себя атмосферу загадочности и легкого недоумения.
Дедушка никуда не делся. Легендарная немецкая дисциплина.
- Я вам принес тут…
Старик, без лишних прелюдий, сцапал бутылку и присосался к горлышку, дряблый кадык заходил ходуном. Оторвался с трудом, глаза маслянно заблестели. Руди услужливо подсунул сигаретку, щелкнул зажигалкой.
Ветеран с наслаждением затянулся, выпустил струю синего дыма и простонал:
- Ооо, Спасибо сынок, это то что сейчас нужно бедному старику.
Дверь приоткрылась, на балкон сунулся один из людей Шульца.
- А ну вышел вон, - прикрикнул дедок.
Агент убедился, что Руди не отрастил крылья и не упорхнул, и скрылся из виду.
- Кто это? - спросил дед, и снова приложился к бутылке.
- Эсбэшники, приглядывают за мной. - признался Рудольф.
- Сучары, - ветеран сплюнул. - Пока мы в окопах гнили и товарищей хоронили, они в тылу с бабами развлекались, жрали в три горла. Мы после боев на переформирование отступили, так такие твари всю душу вымотали, красных выявляли, мрази. Ты натворил что-ли чего?