- Да? Ну на, держи, - белобрысый снял с ремня кобуру, протянул "дяде", свесившись с брони. Паша смотрел на все это неодобрительно. Человек в плаще прижал банки и пистолет к груди, нелепо собрав в кучу. - Я так мыслю, дядя, у тебя всё это отберут на хер, но это уже дело не мое. Всё, беги к своим, пока не засекли.
- Да нас давно пасут, - буркнул Паша. - Еще бы, столько шума. Вся округа сбежалась посмотреть.
- Спасибо… - пробормотал мужик, пятясь. - Спасибо…
Он наткнулся спиной на облупленный красный "Судзуки Джимни", испуганно отпрыгнул в сторону, повернулся и побежал, петляя среди машин, как заяц. Белобрысый проследил, как "дядя" скрывается на другой стороне шоссе за перекошенным магазином автозапчастей и покачал головой.
- Может, правда как-то собраться, а, Паша? Ждут ведь помощи. У нас ведь и пожрать кое-что есть, и оружие, и техника.
- А дальше что? Княжество устроишь? Крепостные, все дела? У нас в части без малого полста человек осталось, давай о них думать, - сердито отозвался Паша. - Пистолет отдал, блин…
- Да там их несколько ящиков.
- Пригодятся! В голодный год сменяем, если что. Да и они не вечные. Добрый ты не в меру, Григорич. Ладно, давай к фургону подъедем, посмотрим, что там внутри. Если и вправду бухло - значит, наш день. И ствола не жалко.
Фургон оказался полон ящиков с водочными бутылками. Паша присвистнул:
- Ни хера себе… И как его никто не заметил? Ты сразу усек, глаз наметанный.
- Тупые, - мрачно сказал Григорич, сидевший на башне с автоматом в руках. - Руки из жопы. Они в простое время, если магазин вдруг закрыт, с голоду сдохнут, а сейчас и подавно. Может, оно и правильно, так и надо? Естественный отбор, как у зверей.
- Может, и правильно, - задумчиво произнес Паша, что-то прикидывая. Захлопнул грузовую дверь фургона и добавил:
- Слазь. Будем думать, как эту херню к танку лучше прицепить.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Животные нуждаются только в пище и убежище. Для человека в нашем климате первичные потребности включают Пищу, Кров, Одежду и Топливо; пока это нам не обеспечено, мы не способны свободно и успешно решать подлинные жизненные проблемы.
Генри Дэвид Торо "Уолден, или Жизнь в лесу"
Домик был страшненький - обросший зеленым мхом и вьюнками, из-под которых чернели бревна, с усыпанной многолетней листвой и хвоей шиферной крышей. Тем не менее смотрелся он каким-то крепким, уверенным, а вот штакетный заборчик, окружавший его ранее, теперь почти весь завалился. У крыльца стоял ржавый мотоцикл с коляской, а за домом виднелись хозяйственные постройки, такие же ветхие.
- Избушка-избушка, встань ко мне передом, а к лесу задом, - пробормотал Антон.
Они лежали в кустах метрах в пятидесяти от домика и прикидывали, есть ли там кто живой. С виду - никого, но мало ли.
От людных мест они удалились уже давно, следуя идее Ларисы двигаться на восток. Последнего человека видели два дня назад - толстый мужик, весь обмотанный невообразимым тряпьем, тащил большой мешок.
Заметив их, он вначале сел и завопил:
- Не подходить! У меня бомба! Не трогайте меня!
Потом рассмотрел поближе, узрел, видимо, Фрэнсиса, и заорал пуще прежнего:
- Черти! Черти! Господи, спаси! Христос! Христос!
И, бросив мешок, удрал.
Неожиданный трофей осмотрели с осторожностью - кто его знает, вдруг и впрямь бомба. Но в мешке оказался никчемный мусор, из ценного - только детские резиновые сапожки в цветочек. Лариса положила их в свой рюкзак, мотивировав тем, что "хорошие вещи бросать не надо".
По пути из Академгородка они слегка прибарахлились, в основном в придорожных магазинчиках и забегаловках, а также в машинах. Улов был невелик: бейсбольная бита, складная лопатка, три банки подозрительной тушенки - съели, не померли, - кое-какие лекарства и бинты из аптечек, полторы пачки соли, сахар-рафинад, бутылка коньяка, бутылка красного вина, несколько пачек чая и огромный пакет быстрорастворимого кофе со сливками "3 в 1". Попалось несколько охотничьих ружей, но все в безобразном состоянии, и множество удочек - их решили не брать: лишняя ноша, а рыбу испокон веку ловили, как ни крути, на простую палку с леской и крючком.
К лесному домику они вышли сразу после ночлега в уютном овражке, забросанном еловыми ветвями. Погода стояла теплая, дождя не было, поэтому они отдохнули и выспались, даже не озаботившись ночным дежурством. К тому же звери им не докучали, хотя мелькали то там, то сям. На белок они перестали обращать внимание еще в Академгородке, видели куницу, нескольких зайцев и соболей, а вчера под утро вблизи от стоянки долго и нудно орала рысь. Антон охотником сроду не был, но помнил, что рысь для человека опасна весьма условно, в отличие от, скажем, лося или медведя, которых лучше обходить за тридевять земель.
- Ну что? - спросил камерунец. - Так и будем лежать?
- Ладно, - Антон поднялся на колени и отряхнул приставшие к куртке травинки. - Я пойду. Вдруг там ветхая старушка живет, а ты сунешь свою богомерзкую рожу, ей и кранты.
Фрэнсис засмеялся - после случая с толстяком над ним регулярно подшучивали, и он не обижался, понимая, что друзья делают это по-доброму.
Поудобнее ухватив топор за облитую резиной рукоять, Антон зашагал к дому. Идти было страшновато - а ну как пальнут в окошко дуплетом, и поминай, как звали! Но домик при всей своей диковатости выглядел мирным, даже пасторальным. Хоть Шишкина зови - пейзаж рисовать. Шишкина Антон всегда уважал, хотя многие, особенно знакомые, закончившие местное худилище, считали того "мещанским живописцем".
Крылечко немного расползлось и прогнулось, но вес Антона выдержало. Он хотел было постучать в дверь с массивной рукоятью-кольцом, но в последний момент остановил руку.
Неожиданно вспомнилось прочитанное в какой-то книге почти перед самой катастрофой выражение: "Где крещеного человека долго не бывает, там и чему другому поселиться невелик труд". Антон суеверным никогда себя не считал, но с вещами малообъяснимыми сталкивался. Пару лет назад гостил, к примеру, у друга, энтузиаста-поисковика, на Брянщине, и пошли они в лес за грибами. Отъехали на электричке подальше от города и принялись бродить. Бродили-бродили, час, другой - ничего. Хоть бы поганка. Плюнули, сели на краешке оплывшего окопчика, свесив вниз ноги, и стали употреблять с горя взятое с собой: водочку, огурчики, сальце, капустку квашеную. Друг под хихиканье и издевки Антона немного водки плеснул в кусты, сказавши: "Это тебе, дедушка". Допив-доев, собрали мусор и обнаружили, что буквально в паре метров от них лежит трухлявый древесный ствол, полностью обросший крепкими, один к одному, опятами… В результате наполнили всю наличную тару, сделали мешки из курток и то не все собрали. "А это всё потому, что дедушку уважили", - спокойно и на полном серьезе пояснил друг.
Постояв еще пару секунд, Антон оглянулся на кусты, где прятались его спутники, и решительно постучал в дверь. Звук оказался неожиданно громкий, увесистый.
Изнутри никто не отвечал. Тогда Антон осторожно толкнул дверь и она, таинственно скрипнув, отворилась. Делать было нечего, и Антон вошел внутрь.
После солнечной опушки глаза почти ничего не видели в полутьме. Чувствуя себя дураком, Антон громко сказал:
- Домовой-батюшка, пусти прохожих переночевать, Христа ради!
В углу что-то завозилось, зашевелилось, и густой низкий голос прогудел:
- Что ж ты, дурень, нечистую силу-то Христа ради просишь? Вот я тебя!
Антон с перепугу отшатнулся и врезался спиной в дверной косяк. Топор выпал из руки и гулко стукнулся об пол.
- Да не лотошись, не лотошись. Не домовой я, - добродушно продолжил голос.
Чиркнула спичка, загорелась свечка, и Антон увидел лежащего на допотопной кровати с металлическими шишками бородатого старичка.
- Из-звините… - промямлил Андрей.
- Ох… - старичок откинул в сторону шерстяное одеяло и с трудом сел, свесив ноги. - Зови, кто там у тебя прохожие… Я пока свет вздую посильнее.
Старичка-домового звали Кирила Кирилыч, и был он здешним лесником. Как поняли друзья из довольно путаного рассказа, избыточно переполненного фактами, фамилиями и второстепенными событиями, должность Кирилы Кирилыча как таковую упразднили еще в конце девяностых, но домик и даже мотоцикл с коляской ему оставили. Так он тут и жил, пока не случилась "катаклизма" - именно так Кирила Кирилыч называл день, когда все люди уснули на много лет. Сам Кирила Кирилыч по стечению обстоятельств как раз спал в этой самой кровати, потому сначала ничего особо и не заметил. А когда заметил - не слишком удивился, потому что давно ждал чего-то подобного. Даже подсчитал, что прошло примерно лет тридцать - по выросшим деревьям и прочим приметам, городскому жителю непонятным.
- Природа, она шутковать не любит, - говорил старичок, сноровисто пристраивая в печи чугунок с зайчатиной. Зайцев он ловил в силки прямо возле дома. - Я как думаю: вот растет оно всё, живет. Сорвал, съел. Убил, тоже съел. Лишнего брать не надо, портить попусту, а если по уму делать, то всем хватит. Нет, оно, конечно, электричество, машины, телевизер - дело хорошее. Но тоже если с умом. А в последнее время без ума делали. Вот и наделали, аггелы.
Рассказу о том, что происходит в Новосибирске, Кирила Кирилыч тоже не удивился:
- Я-то раньше в Тогучине жил, покамест сюда не перебрался. В Новосибирск тоже ездил, а как же. Последний раз, кажись, году в восемьдесят восьмом. Или когда у нас Брежнев-то помер?
Когда помер Брежнев, не помнил никто из присутствующих, потому сошлись, что вполне мог и в восемьдесят восьмом.
- Тогда еще подумал: строют и строют. И всё вверх да вверх. Человек при земле должен жить, чтобы потом в нее же и уйти, когда срок придет, а не под небом ногами болтать. Вот и понастроили кирпичей, а жить в них, получается, нынче никак невозможно.
К Фрэнсису Кирила Кирилыч отнесся с любопытством:
- А тебя-то, болезный, сюда как занесло?
Когда камерунец объяснил насчет футбола, старичок покрутил головой:
- Дома тебе не игралось, что ли? У вас там, поди, тепло, бананы. Как жили люди, так и живут. Жалеешь, небось, что уехал-то?
Фрэнсис грустно промолчал.
- Раньше, помню, все наши играли: Блохин, Понедельник, Месхи, Численко… Чемпионат Европы выигрывали! А потом стали ехать эфиопы, уж прости, парень, и весь футбол на распыл пошел…
Продолжая ворчать, Кирила Кирилыч накрывал на стол. Продукты были, как говорится, экологически чистые: морковь, мелкая вареная картошка, странноватого вида капуста, всякие травки, зеленый лук с непривычно жесткими перьями.
- На огороде что росло, то и осталось почти все, - пояснил Кирила Кирилыч, аккуратно поставив в центр стола глиняный горшочек с медом. Мед был явно свежий, ароматный и текучий.
- А это у вас откуда, Кирила Кирилыч? - удивилась Лариса.
- Прошелся на днях, тут недалеко пчелки дикие жили. Как жили, так и живут… Я и добыл чуток.
- На дерево, что ли, лазили? - с сомнением спросил Антон.
- Так и лазил, чего тут.
За разговорами поспела зайчатина. Когда старичок принялся раскладывать мясо по древним тарелкам с бледно-голубой надписью "Общепит", Антон крякнул и полез в рюкзак за коньяком. Кирила Кирилыч внимательно осмотрел бутылку "Реми Мартена", одобрительно покивал и добыл из самодельного буфета граненые стопочки.
- Наливай, парень, - велел он почему-то Фрэнсису, что тот незамедлительно и сделал.
Потом они курили, сидя на травке - все, кроме Кирилы Кирилыча, который по старости вынес себе табурет. Курили крепкий самосад, хранившийся у лесника еще со старых времен - "настоялся", как сказал сам старичок, сделав первую затяжку. За домом довольно буйно рос свежий табачок, так что на сей счет волноваться не приходилось.
- Кирила Кирилыч, - сказала Лариса, - а как так вышло, что у вас тут почти все цело, никакой разрухи?
- Так руками же сделано, а не роботами вашими, - усмехнулся старик. - Вон "Урал" стоит - руина руиной. Чуть без присмотра - тут же и развалилось. А вот тубаретка. - Кирила Кирилыч щелкнул большим желтым ногтем по своему трону. - Я ее сам сделал, тут даже гвоздей, и тех нету. Гвоздь он что? Он железо. Сгнил - тубаретку выбрасывай. А тут гнить нечему, дерево хорошее, крепкое… Так что вы, ребята, оставайтесь-ка у меня жить, - без всякого перехода продолжил Кирила Кирилыч. - Места вроде хватает, девке угол чем-нибудь отгородим от сраму, как-нибудь проживем. А то ведь зима скоро, куда вас несет?
Антон и Фрэнсис переглянулись. У Антона давно уже появилась мысль переговорить с лесником насчет приюта. В самом деле, место удобное, обжитое, от людей далеко, вряд ли сюда кто-то придет - хотя они же вот набрели, ну да ладно. А сам Кирила Кирилыч - кладезь знаний, которых у них нет и не будет.
- Если вы не против, мы - с удовольствием, - выразил общую мысль камерунец.
- Вот и ладно, - удовлетворенно кивнул Кирила Кирилыч и погасил самокрутку, растерев ее о широкую мозолистую ладонь.
И стали они, словно в сказке, жить-поживать и добра наживать. Все вертелось, разумеется, вокруг хозяина. А ведь Кириле Кирилычу было восемьдесят девять лет - по тем, докатастрофным меркам. Выспрашивать у него пришлось долго, но как-то вечером старичок раскололся и даже показал альбом с фотографиями. Выяснилось, что он даже успел повоевать, угодив в последний призыв - в Германии и в Японии. Бравый паренек-сержант с орденом Боевого Красного знамени и тремя медалями был весьма отдаленно похож на нынешнего старичка-боровичка, заросшего по уши седой бородою.
- А что ж вы не женились, Кирила Кирилыч? - осторожно спросила Лариса, подразумевая, что в альбоме не нашлось ни одного семейного снимка.
- Отчего же не женился? Женился. В пятьдесят седьмом году, как сейчас помню. Года полтора пожил да и перестал: баловство одно. Кому-то, может, оно и полезно, и нужно, а я человек одиночный, самостоятельный. Хочу - пойду с мужиками пиво пить в ларек, хочу - на охоту… Работал, помню, в Тогучине шофером на грузовике, хорошая машина была, "Студебеккер". Вдруг чую - надоело. За руль сажусь, а душа не принимает. Пошел, взял расчет, да и в лесники. А был бы до той поры женатый, черта с два меня жена бы отпустила.
Во время постоянных походов в лес Кирила Кирилыч показывал друзьям окрестности, учил, что можно есть, чего нельзя, где лучше ставить силки и капканы - у него их было несколько, старых и громоздких, но зато сохранившихся без потерь. Показал озерцо, в котором жили караси. Сберег старый лесник и ружье ИЖ-12. Когда проснулся, в первую очередь им занялся - перебрал, смазал, почистил.
- В шестьдесят третьем году купил, а как новое, - гордо говорил он, похлопывая ружье по затертому прикладу. - Вертикалка, шестнадцатый калибр, их тогда только выпускать начали.
Запас патронов у Кирилы Кирилыча тоже имелся внушительный: от снаряженных всевозможной дробью до пулевых "Вятка", на крупного зверя - кабана, медведя, лося. Собственно, двух лосей они как раз и завалили в своих скитаниях. Мясо закоптили, засолили и завялили на зиму, равно как и множество битой птицы и зайчатины. Насушили карасей, собрали с огорода часть урожая, выросшего самосейкой. "Остальное еще порастет малость", - рассудил Кирила Кирилыч. Попервоначалу страдали от отсутствия хлеба - все, кроме Фрэнсиса, - но потом привыкли. Труднее жилось бы без соли, но у запасливого лесника, который редко выбирался из своего домишки, в кладовой лежал целый мешок. С сахаром тоже особых проблем не было - по той же причине. Антону было удивительно, что все это не съели мыши, но Кирила Кирилыч объяснил, что против мыши толк надо знать, и показал прослоенные толстой жестью стенки кладовки.
Антон понимал, что к зиме они подготовились более чем качественно. Он не представлял, что бы они делали без доброго лесника, даже если бы нашли избушку наподобие этой. Все планы типа "смастерить лук" казались глупыми и смешными, хотя идею насчет лука Кирила Кирилыч, кстати, одобрил и даже помог Фрэнсису выбрать несколько подходящих заготовок. В итоге камерунец сделал несколько луков и регулярно их пристреливал. Из ружья он тоже стрелял неплохо, как и Лариса, а вот у Антона получалось так себе.
Никто не беспокоил компанию, кроме любопытного медведя, повадившегося как-то приходить по ночам и бродить вокруг домика. Кирила Кирилыч объяснил, что пугать зверя не надо - походит и сам уйдет. Главное - не приваживать, не разбрасывать объедки, потому что медведи очень любят человеческую еду.
- Собачка бы еще не помешала, - говорил старичок, печально глядя на добротную будку рядом с банькой. - Мой-то Буян умер месяца за два до катаклизмы, я все собирался в деревню съездить, щенка взять, да не успел. Оно, конечно, можно сходить, да одичали они, пустое…
День проходил за днем. Наступил октябрь.
Рано утром Антон проснулся и обнаружил, что за окном все засыпано снегом. Он чувствовал себя бодрым, свежим и решил почистить дорожки к сарайчику и баньке, но, когда встал, обнаружил, что Фрэнсиса уже нет. Кирила Кирилыч уютно похрапывал, задрав к потолку бороду, Лариса тоже сопела за своей занавеской, а вот камерунец куда-то делся.
Одевшись - к зиме из шкур добытой дичи всем пошили зимние кухлянки и штаны, страшненькие, но зато, как говорится, функциональные, - Антон вышел на крылечко. Следы в глубоком снегу уходили за домик, и он пошел по ним.
Фрэнсис стрелял из лука. Самодельные стрелы у него были двух видов - с обычными заостренными, опаленными на огне кончиками и с более внушительными каменными наконечниками. Изготовляя их, футболист шутил, что возвращается к первобытным временам, хотя, по сути, так дело и обстояло.
- Привет, - сказал камерунец, подходя к сплетенной из травы мишени и выдергивая впившуюся в нее стрелу.
- Доброе утро, - сказал Антон. - Что-то ты сегодня рано.
- Хорошо, что ты встал. Я хотел с тобой поговорить.
Фрэнсис выглядел очень серьезно, и Антон тут же заволновался, не обидел ли он чем товарища.
- Что ты думаешь о Ларисе?
"Вот оно что", - подумал Антон.
- Мы же с тобой договорились, помнишь?
- Да я не об этом, - досадливо поморщился камерунец. - По-моему, она себя плохо чувствует.
- Э-э… Я вроде не замечал. Ну, располнела немного, так это на свежем воздухе, хорошей пище…
- Ее постоянно тошнит.
- Я не замечал, - растерянно повторил Антон.
- А я заметил. Ты знаешь, что означает, когда женщину часто тошнит?
- Ты хочешь сказать, что Лариса беременна? - дошло до Антона.
- Да. Ты умеешь принимать роды?
- Офонарел?! Я в театральном учился! Какие роды… А ты?
- Откуда?
- Может, Кирила Кирилыч умеет… Он ведь все умеет! - с надеждой сказал Антон, но камерунец покачал головой:
- Кирила Кирилыч почти всю жизнь жил один, детей у него нет. Вряд ли.
- Я думаю, для начала надо поговорить с самой Ларисой. В конце концов, мы можем ошибаться, придумываем себе черт знает что, как будто других проблем мало.
- Хорошо, - просто ответил камерунец. - Пойдем и поговорим. Я думаю, Кирила Кирилыч тоже должен знать, если это так.
Когда они вошли в домик, Кирила Кирилыч и Лариса уже собирали завтрак, растапливали медный самовар.
- Что это вы, вдвоем до ветру, что ли, ходили? - улыбнувшись, спросил лесник.