Толпа… справиться со всей этой людской массой поодиночке стоило бы усилий, сравнимых с управлением всеми агрегатами "Сайриуса" сразу. Такое не по силам даже Ромулу. Но толпа - во многом это один многорукий, многоногий и многоголосый зверь. Существо пещерное, дикое, слепое в своем гневе. Знающее только одну цель - сокрушить любую преграду на своем пути, несмотря на фонтаны крови из рвущихся артерий, несмотря на потери в своих рядах. Яростная толпа. В муравейнике мегаполиса она была страшнее любого катаклизма.
Но с ней еще можно было справиться.
Захария, что с транспортом?
Ближайшие туннели отгорожены, движение пущено в обход, система пока держится, я постепенно рассасываю путепроводы в сторону окраин сектора…
Держи меня в курсе, если что, я веду туда людей, надо не дать им упереться в башню, иначе все полетит к чертям.
Понял. Держись.
Новая легенда, легенда внутри легенды, двойной морок с правдивой подоплекой. Улисс распахнул свой колючий, ненавистный, вечный, неуничтожимый мир ещё на три сотни метров, накрывая им толпу. Слитое хрипящее дыхание, первые растертые по бетону кровавые брызги. Еще минуту, и их станет больше, куда больше.
Грохнуло и стихло.
Племя бежало от огня, спасая на руках плачущих детей, вынося с собой остатки нажитого скарба. В числе спасшихся больше всего оказалось молодых мужчин, не обремененных семьями, в головах которых крутились не мысли о том, как уйти с дороги большого огня, а уже планы мщения - отыскать того, кто запалил этот вселенский костер. Это кто-то из каменных людей, точно. Вернуться, отомстить, повергнуть их прах к ногам идолищ-кумиров. Мыслей о том, что огонь тот и есть дело нечистых божковых рук, у них не было. Мыслей о том, что спасение так же далеко, как и прежде, они не держали.
И только бабий плач пополам с детским писком напоминал тем, у кого еще не начал мутиться от лютого страха разум - позади враг, но впереди враг может быть еще страшней.
Прозрение пришло не сразу. Вот замерли и попятились тяжко дышащие от долгого бега легконогие охотники во главе толпы, на них налетели, стали теснить, распахивая глаза новому ужасу.
Божки прокляли их племя. Позади ревел огонь, впереди вдруг распахнулась из сырого тумана бездонная пропасть. Еще недавно тут было бескрайнее поле до самых голубых небес, а теперь зияло лишь черное ничто.
Толпа загудела, заголосила, заплакала с удвоенной силой. Задние напирали, не понимая задержки, кричали что-то, косились на уже такие ясные и такие страшные дымные полосы поперек сосновых стволов.
Молчание.
Слово раздалось, как вселенский удар плетью вдоль по небу. Рассекая мир надвое - до и после. Слово принадлежало высокой фигуре в истрепанных шкурах, что стояла у самого обрыва, спиной к нему, лицом - к людям.
Куда вы собрались, соплеменники? Бежать бездумно наущен дикий зверь, а не почитающий себя властителем над собственными судьбами.
Толпа охнула и сделала еще шаг вперед.
Ужели спасением от смерти смертию видите вы свой путь? Пагубно ваше стремление просто бежать туда, куда менее страшно смотреть. Остановитесь, люди! Оглянитесь назад!
Снова вздох, на этот раз куда спокойнее, задние перестали напирать, передние обернулись.
Вы видите пламень, но пламень можно погасить, от пламени можно спрятаться, пламя можно обмануть. Зело ли вам сил обмануть, обойти или спрятаться от этой пропасти, что разверзлась за моей спиной?
Им показалось, или это в самом деле сменил направление ветер, ослабел запах гари, полетели в другую сторону тучи искр. Так ли был страшен тот пожар, от которого они спасались, проклиная все на свете, готовясь снести любую преграду на своем пути?
Улисс, если ты планируешь уводить людей, делай это сейчас, я смогу удерживать контроль над транспортом еще минут пятнадцать, не больше.
Уже. Держи, сколько сможешь.
Улисс что-то говорил, говорил, говорил… его неслышимые слова простреленным флагом на слабом ветру мотались над толпой, тонкими касаниями проникая в коллективное сознание этого большого зверя. Что они себе представляют? Спуск по отвесной горной тропинке к подножию каньона, поспешное сооружение просеки на пути ослабевшего огня, отступление от вражеской армии в глубь родных лесов. Или, может, они вдруг чувствуют, как тает ярость и возникает в гудящей голове осознание - есть другие средства, которые изменят все к лучшему, дело только их найти, эти средства.
Улисс устало глядел на цепочки людей, растекающиеся по узким лестницам, пандусам, переходам прочь от огромного столпотворения. Сколько он сегодня породил новых фанатиков, сколько новых террористов, сколько себялюбивых выдвиженцев из низов, самых лютых и безапелляционных из числа правящей верхушки Корпораций.
Одно Улисс знал точно: Корпорации без названия, единственной надежде человечества никто из них служить не пойдет. Потому что спустя какое-то крошечное время Корпорации не станет. Как не станет и Ромула, и его Соратников.
Как только завершится проект "Сайриус".
Сюда движется все, что может двигаться у союзовцев и местных Корпораций. Улисс, немедленно уходи, теперь они справятся сами, толпа почти разошлась.
Да, он все понимал. Но продолжал стоять на сыром ветру посреди мегаполиса.
Сигнал.
Он пропустил его появление.
Зверь попал в капкан, рыба схватила наживку, человек угодил в ловушку.
Сигнал означал, что тот, кого он так долго искал, найден. Согласен на его условия. И ищет встречи.
Теперь Улисс все узнает. И тогда Ромул будет вынужден с ним встретиться.
Между ними двумя за последние годы возникло слишком много вопросов. Смерть Армаля требовала завершения этой истории. До того, как улетит "Сайриус". До того, как всё кончится.
Час настал.
Улисс позволил себе человеческую эмоцию - губы послушно растянулись в широкой улыбке, похожей на оскал.
Кажется, пальцы за что-то зацепились.
Замереть на пару секунд, выровнять дыхание, попытаться подтянуться, вывернуть другую руку в локте, боком протиснуть в узкую щель, ухватиться.
Там, в глубине, на грани безумного отчаяния остались былые страхи Миджера. Теперь в его голове монотонным набатом билась грубая и прямолинейная программа - жажда действия, выматывающего, но расчетливо-холодного. Миджер не думал о сорванных в кровь ногтях, о почерневших ободранных об измятый экзоскелет коленях. Даже никак не оставляющая его тупая ноющая боль в боку была просто одним из множества неизвестных в виртуозном решении уравнения его жизни.
Там, в глубине, он сорвался. Он визжал сквозь вонючий кляп респиратора, он кашлял слезами от жалости к самому себе, он тратил драгоценное время. Вместо того чтобы экономно расходовать остаток сил на извлечение проклятого застрявшего манипулятора, он бился в конвульсиях, все больше загоняя себя в черноту, откуда нет возврата, нет спасения. Он почти провалил это задание.
Однако что-то помогло ему остановиться, заглянуть на самое дно пропасти, но не упасть вниз. Что-то почти неощутимое. Как долг. Как честь. Как воля к жизни. Как жажда победы.
Те машины, что прорубались к нему вслепую, уже открыто громыхая железом, используя свой последний шанс, они подсказали Миджеру путь наверх. Переступить через себя, через свои: страхи, через свою слабую безвольную человечность. Стать таким, как они. Стать таким, как они - втройне. И победить. Несмотря ни на что.
Манипулятор поддался с рассерженным металлическим скрежетом. Идущий откуда-то снизу поток въедливой каменной пыли не давал видеть, сенсоры не функционировали, приходилось продолжать ворочаться в вязком крошеве вслепую, выбирая раз за разом выскальзывающие из перчаток металлические сочленения. Но теперь Миджер не психовал, не дергал в исступлении стонущие, но никак не поддающиеся крепления манипулятора, он снова и снова собирался в комок, упирался в очередной выступ, протаскивал себя еще на полметра и повторял все сначала.
Какая-то полузабытая мелодия пробудилась в Миджере, тихо наигрывая свое там-та-тара-там-тадам по ту сторону мыслей… мыслей? Да, мыслей. Он вдруг стал машиной; одной из этих, враждебных, смертельно опасных, бегущих навстречу огню до конца, не нуждающихся в отчаянии и самоутверждении. Но он оставался машиной мыслящей, чувствующей, помнящей. Свои яростные крики там, внизу, свое постыдное бегство там, наверху. Навстречу опасности тоже можно бежать от ужаса, поселившегося в голове. И в этом ни на йоту не больше смелости, чем в бегстве в противоположном направлении.
Миджер осознавал это со всей возможной ясностью. Вязкие мысли плыли по волнам мелодии среди кромешной окружающей черноты.
Тело работало, Миджер думал.
Вряд ли впоследствии он сможет воспроизвести тот вычурный и невообразимый путь, которым прокладывало себе дорогу к свободе его сознание. Не совсем его, того, внутреннего существа, что сидит в каждом человеке, прикрываясь шелухой планов, воспоминаний, жалоб, страхов и прочих эмоций. Поверить в свое истинное "я" очень трудно, еще труднее к нему искренне прислушаться. Потом - ты все равно забудешь, но забудешь верхней, эмоциональной своей частью, тайное "я" будет помнить этот сладостный миг осознания.
Миджеру светили с неба звезды, он держал их в ладонях, он был подобен юному богу, который только выбрался из окровавленных чресел своего родителя, только оглянулся один-единственный раз через плечо и уже забылся в радости тяжкого труда - постижении того, что досталось ему в наследство. Целая вселенная, которая может стать его опорой или его проклятием.
Юным богам негоже бояться смерти, они не ведают о тесной и сумрачной юдоли за черной рекой. Им еще предстоит это удивительное открытие, но не теперь.
Да, у юных богов есть свои лютые страхи, но как мелочны и глупы они на фоне этих звезд.
Очередной, бессчетный раз скрипнула по камням изодранная перчатка, очередной, бессчетный раз гулко бухнуло сердце, вспыхнули болью суставы, хрустнули связки, застонали мышцы.
Рука провалилась в пустоту, за которой оказалось разлито море солнечного света.
Миджер мгновенно ослеп, пытаясь хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь смутную тень разглядеть в этом бесконечном океане злых радуг. Глаза залили слезы, которые нельзя было утереть - мутное пропыленное забрало шлема все еще окружал плотный кисель пылевой взвеси, этим нельзя дышать, потому нужно терпеть.
Постепенно зрение приспосабливалось, свет на самом деле был лишь далеким сполохом, до его источника, по колыханию легких теней Миджер сумел прикинуть - было около двух метров все той же узкой трещины в осевшей породе. Нужно протискиваться, превозмогая собственные иссякающие силы, нужно добраться до свободы.
Никакой эйфории, опьянения светом, Миджер не чувствовал. В голове было холодно и гулко. Минимальные резервы, оставшиеся на долю его сознания, расходовались только на забытую мелодию и на построение плана действий. Движение влево, упереться, изогнуться, закрепиться крестцом в этот уступ, не дать потечь под ладонью сухому крошеву щебенки, протолкнуть в щель сложенный втрое манипулятор, потом подтянуть второй, уложить у ног двойным кольцом. Теперь ногами - вперед-вверх, отжаться на руках, ужом проскользнуть к свету.
Ему показалось, или передвигаться стало легче?
Некогда размышлять, все равно ничего не видно. Обшарить резкими скупыми движениями новое пространство, да, так и есть, уклон почти исчез, если бы не теснота, Миджер бы давно заметил.
Вязкий, утробный гул внизу не прекращался ни на секунду, но Миджер уже чувствовал - машинам не пробиться к нему раньше, чем он выберется на поверхность. А если его там уже поджидают?
Мысль была скучной, невыразимо скучной. И одинокой.
Он выбрался.
Щель слишком мала для их ближних сканеров. Эхо-импульсы же выдадут их базу, потому - щель выходит где-то в стороне от основных гротов, вероятность обнаружения при их экипировке и численности… один к двум. Отличные шансы.
Глаза успели в достаточной степени привыкнуть к свету, чтобы разбирать дорогу по узкому карнизу. Колени колотило крупной дрожью в перенапряженных мышцах, позвоночник звенел раскаленной струной боли, кожа на лбу стремительно покрывалась коростой от пыли из-под приподнятого забрала.
Правая бровь стремительно распухала - все-таки успел приложиться к каменному выступу, первые бурые капли упали изнутри на бронеколпак, стекая вниз толстой ленивой гусеницей. Тук. Тук. Кровь была замешана на поте и всепроникающей каменной взвеси. В этой бурой гуще было еще полно жизни, Миджер, ты обманываешь себя, говоря, что сил больше нет и путь твой закончен.
Напевая себе под нос забытую мелодию, там-та-тара-там-тадам, он придирчиво осмотрел склон. Недостаточно устойчив, еще маяк поведет, чего доброго. Нужна нормальная скала.
Вокруг было тихо и солнечно. Невероятно тихо и солнечно. Здесь не было уже слышно гула машин, пытающихся преодолеть завал, здесь не было даже тех деловитых штурмовиков и разведчиков - враг не спешил засылать к Миджеру своих убийц. Тем хуже для них.
Жаль, хронометр гермокостюма погас вместе с остальной начинкой. Приходилось довольствоваться внутренним чувством времени, что оставлял подыхающий вместе с ним нейроконтур. Не слишком все эти ухищрения против воли матери-природы ему и помогли. Миджер из последних сил стянул с себя шлем и боком повалился на траву. Все еще тишина, ни свиста, ни рева, ни мелькания ветвей. Как будто не лежат под этими деревьями остывшие трупы. Как будто это утро наступило само по себе, а не после окончания той ночи.
Так. До предельного времени осталось не более получаса. Недаром так торопятся земляные машины. Они движутся не вверх, они копают вглубь и в стороны, прочь от эпицентра. Уже скоро по туннелям понесутся черные болиды "зародышей". Никому ты не нужен, Миджер, никому ты уже не сможешь помешать.
Освободиться от пропитанной кровью перчатки оказалось непросто - изрезанные ладони припекло к расколотым пластинам бесполезного экзоскелета.
В разводах засохшей крови белели сухожилия. Повезло, еще чуть-чуть, и Миджер не смог бы двигать пальцами - там, в трещине, это было равно смерти. А так - с дикой болью, но выбрался.
Хорошо было бы сейчас просто лежать, прислушиваясь к постепенно отходящему от страшного напряжения телу. Потом проводить последний вздох взглядом и уйти, как уходят рано или поздно все.
Ладонь осторожным движением отряхнула клапан у подмышечной впадины, где остался лежать забытый веретенообразный предмет. Ребристая металлическая чечевица, ловко ложится в кулак, приятно оттягивает своей тяжестью руку, шевелится в пальцах, теплеет…
Маяк уцелел.
Миджер разглядывал переливы контрольного огонька, пытаясь вспомнить. Ах да. Активировать, разбить капсуль, воткнуть в основание - скалу, базальтовую, гранитную, при невозможности - в любую другую.
Медленно, но нетерпеливо потянулась из маяка трехгранная игла с крошечной каплей на конце.
Химический реагент мгновенного действия плавил камень, намертво закрепляя маяк в его тотчас застывающей толще. С отчетливым хрустом невиданный клинок вошел в скальную породу на добрых полметра. Раздался тонкий свист, передающая головка маяка навелась по склонению и углу, выискивая в ярком небе только ей известный объект.
Еще одна серия мелькающих огоньков, маяк целеустремленно замер вверх, наискось через полнеба. И погас. Передача ушла.
Миджер уронил снова зарядившую крупной дрожью руку на колени и откинулся на потеплевший на солнце валун. Успел, не успел, какая разница. Он истратил на достижение цели не все силы - всего себя.
И теперь нуждался в одном.
Отдыхе.
Усталый мозг стремительно проваливался в бессознательное состояние, за которым, Миджер понимал это со всей четкостью, наступит смерть.
Почему так тихо… ни одна птица не вспорет своим пронзительным криком залитое синевой небо. Ни шелеста ветвей, ни гула далекой грозы. Абсолютная тишина и мрак посреди солнечного утра.
Миджер заворочался, зашевелился, превозмогая апатию. Нужна боль, острая, жгучая. Скорча нет, его заменит адреналин.
Подъем, солдат!
Не спать! Бороться!
Помогало плохо.
Перед глазами плыли круги, мерзкая рябь кислородного голодания отдавалась по периферии зрения, снова начала заливать правый глаз кровью разбитая бровь.
Да что ж это такое, неужели он не сможет справиться с самым легким своим противником - самим собой?!
Миджер с горечью подумал, что герой его любимых романов сейчас бы обязательно начал вспоминать своих боевых товарищей, вереница лиц проходила бы перед его глазами, он бы вспоминал их имена… их? Кого - "их"? Он с трудом вспоминал собственное имя.
Человек рождается один и умирает тоже один - вот горькая правда бытия. Стоит пройти этот путь от начала до конца, чтобы осознать эту простую истину.
Бойцы сквада погибли, а он пока жив. И призраки его беспокоить не станут, он просто и тихо присоединится к ним…
Потом. Не сейчас.
Подняться на локте, удержаться так на секунду, покачиваясь, пока в ушах притихнет этот проклятый звон.
Подобрать под себя ноги… не выходит, мешают плети мертвого манипулятора, он спутался, валяясь в пыли, оплел лодыжки изжеванным хламом сочленений.
Ты и здесь мешаешь.
Распутать его стоило больших усилий и лишней минуты времени. Наконец Миджер сумел, вытягивая из себя последние жилы, разогнуться в спине, поднимая голову над пологим выступом скалы, со всех сторон окруженной буйной зеленью.
Прямо в глаза ему смотрел штурмовик врага.
Закопченные жерла орудий, чудом сохранившиеся правые пусковые направляющие, безвольно волочащаяся по земле левая верхняя "конечность", вырванная касательным попаданием правая. Разбитая фронтальная часть сенсорного выступа, капли расплава сверкающими на солнце искрами размазаны по внешней броне, изорванной, местами прожженной.
Миджер не понимал, откуда у него силы стоять, но как держалась в вертикальном положении эта развалина…
Покачав головой, Миджер принялся вспоминать, остались ли у него хоть какие-то боеприпасы. Сознание с трудом ворочалось под ватным пологом смертельной усталости, руки начали было что-то нащупывать на поясе, но тут же безучастно повисли двумя плетьми вдоль тела.
Повалившись обратно на замшелый выступ скалы, Миджер перевел дух и снова поднял взгляд на врага.
Тот стоял, раскачиваясь, будто тоже готовый рухнуть, нелепо отставив в сторону опорную конечность, водя слепой мордой из стороны в сторону, словно что-то вынюхивая. Враг был слеп и беспомощен, как… как сам Миджер.
Какая злая шутка судьбы. Истерические смеховые нотки утонули в захлебывающемся кашле. Спазм ослабел лишь спустя несколько минут, оставив на сведенной судорогой ладони разводы каменной пыли из легких.
Какая злая шутка судьбы. Он карабкался сюда снизу, полз по непроглядной темноте подземелья, мечтая лишь о том, чтобы выйти наверх и встретить свою смерть там, глядя на врага, а не чувствуя его приближение по содроганиям расползающейся под ногами породы.
Вот - враг перед ним.
Беспомощный, раздавленный, лишенный остатка воли к жизни Миджер против беспомощного, искромсанного, полуживого механизма.