Они выбежали через распахнутую дверь, навстречу тишине. Свет изнутри осветил пляшущие снежинки и нетронутый белый покров перед срубом. Поморянин и верфанец завертели головами по сторонам, вглядываясь в тьму. Послышались торопливые шаги. Старшина занёс копьё, но вовремя узнал Одоляна-часового. Опустив оружие, Мегайро почувствовал, что ему на голову что-то капает. Проведя пальцем по скуле, он убедился, что капли были слишком тёплыми и липкими для талой воды.
– Там! – Одолян поднял трясущуюся руку с вытянутым указательным пальцем.
Луна снова вышла из-за облаков. В её свете стал неприятно отчётливо виден зацепившийся за деревянный водосточный жёлоб труп, у которого было до позвонков вырвано горло, и заодно наполовину оторвана нижняя часть лица с правой стороны. Каллан перехватил самострел в левую руку, а правой потянул мертвеца за ногу. Тело свалилось в снег.
– По справе вроде наш, но что-то я такой рожи не припомню, – вышедший наружу и резко протрезвевший проходчик повернул голову носком сапога. – Говорил ведь, лазутчик!
– Любопытно, кто его так? Рысь? – Лютослав растопырил пятерню, держа пальцы в вершке над обнажившейся правой ключицей с четырьмя бороздами от когтей.
– Пещерный лев, – определил Каллан.
Верфанец ещё раз посмотрел на следы от когтей, зачем-то повёл носом, потом сам себя поправил:
– Львица.
Мегайро и Самбор переглянулись.
Глава восьмая. Чугуан, Зареченский конец
Старичок печально посмотрел на Немира. В его взгляде читалась долгая история лишений, невзгод, и несправедливостей, и Немиру вмиг стало совершенно ясно, что во всех перенесённых учёным старцем бедах виноват именно он, простой ученик корчмаря.
– Я заказывал тёмное пиво, – сказал старичок. – А ты что принёс?
– Осфо, давай его сюда, – сидевший напротив старичка взял кружку. – Как тебя, Немиром величать? Принеси нам сразу кувшин светлого, кувшин тёмного, и кувшин мёда, чтоб зря взад-вперёд не бегать! За тем барашком глаз нужен!
В подтверждение этих слов, говоривший постучал ногтем по бронзовой оправе своего правого глаза, вернее, окружённого шрамами ожогов устройства, вставленного в правую глазницу. От него шли трубочки и провода, внутри что-то вертелось и жужжало. Согласно дённикам, механический глаз Ардерика мистагога мог прозревать сквозь стены, различать цвета волн беспроволочного телеграфа, и видеть тепло. Последнее намекало, что барашка стоило бы проверить.
Немир поспешил к очагу – тихо сопевший пневмодвигатель исправно приводил ве́ртел через понижающую передачу, но в угли начал капать жир. Пришлось плеснуть на занявшееся пламя винного уксуса и смазать тушку смесью из оливкового масла, белого вина, и антилийских шишек. Ещё диалепта три, и можно снимать с огня, обкладывать уже испёкшимися киёмой со слоновым чесноком, и подавать. Обожжённый атомным пламенем мистагог продолжал своё рассуждение о путях познания:
– Ты можешь выучить имя шушпанчика на всех языках земного круга, и не узнать об этом шушпанчике совершенно ничего. Лучше взгляни на шушпанчика и посмотри… вот… что он делает – это гораздо полезнее!
У бочек с напитками, Тослава поочерёдно подставляла под открытый краник кружки, наполняя их тёмным пивом. В голове Немира стал зреть замысел – на рынке перед закрытием у цветочника купить за три обола полдюжины роз, что утром стоили четвертачок, на ночь поставить в холодную воду и спрятать, а на следующий день произвести впечатление на Тославу. А пока достать мёд из холодильника.
– Везёт тебе, – сказала дева. – Самим Ардерику с Осфо Палицей пиво наливаешь!
– Который же из них Осфо Палица? – спросил Немир, поднимая с нижней полки холодильника стальной кег с мёдом.
– Маленький, лысенький. Ты богатыря ждал? – Тослава отправилась с подносом к столу, где сидели лётчики с "Хранительницы Меркланда".
Немир проводил её взглядом, поставил кег стоймя, и принялся прикручивать заборную головку. Со стороны стола с учёными донёсся взрыв смеха, потом грохот: лётчики решили передвинуть свой стол и скамьи поближе к Ардерику и товарищам. Заборная головка была старого образца, с поршневым насосом. Подставив под кран кувшин, Немир принялся двигать поршень вверх-вниз, заодно соображая, не попросить ли у кого ещё подмоги с барашком, и вполуха слушая гостей.
Теперь рассказ вёл Самбор, тоже вроде бы учёный, хотя по повадкам и по дорогой, но видавшей виды заморской справе он больше походил на лётчика. Повествование касалось его путешествия в Чугуан через Айкатту, что на юго-западе.
– На макраухениях догнали поезд, я уже думаю – опять грабить? Что ж никто не отстреливается? Нет, прошли по вагонам, в каждом зачитали обращение, что мол, помогите, чем можете, сами мы местные…
Это заявление почему-то тоже вызвало смех у части слушавших. Рассказчик, явно не считавший ниже своего достоинства смеяться над собственными шутками, радостно фыркнул. По уже достигнутому уровню веселья, кег вряд ли стоило тащить обратно на полку холодильника.
– Мол, их лес срубили под полосатые кила́и. и не заплатили ни скиллинга. Племя вступает на тропу войны, килаи они пожгут, а с первого новолуния осени, все поезда будут пускать под откос. Но учтиво, и на этот раз для разнообразия без грабежа. А то всё последнее время если не застольничаю с друзьями, то отбиваюсь от каких-нибудь грабителей…
Светлое пиво разливалось под азотно-углекислотным давлением, из башни тёмного стекла, и наполнить кувшин было гораздо легче.
– Расскажи лучше про "Смертевоз"! – сказал один из лётчиков.
Немир подставил третий кувшин под кран бочки с тёмным пивом и побежал к барашку. Ещё пол-диалепта. И успеть к крану, прежде чем кувшин переполнится.
– Со "Смертевозом" поначалу всё вышло просто, – Самбор ухмыльнулся было, но встретил полный вековой тоски гипнотический взгляд Осфо Палицы и приувял.
– Малый, нам тоже мёда! – лётчик потянул Немира за рукав, чуть не заставив того выронить поднос. – И пусть подаст та же смазливая вертихвостка, что пиво принесла, а твою уксусную морду сделай вид, чтоб я долго искал!
"А паука тебе в мёд"? – скривившись, подумал помощник корчмаря. В кладовой вместе с блюдом для барашка мог найтись и паук. Ещё бы лучше гигантский шипящий таракан, но в корчме "Под водопадом" таких тварей не водилось. Да и за паука могли попереть из цеха. Немир выбрал подходящего размера блюдо, ополоснул в раковине, протёр полотенцем, и побежал в кухню за киёмой, чесноком, и укропом. Кого бы припахать снять трёхпудового, навь его побери, барашка с вертела? Из дверного проёма снова донёсся смех.
– Они не только сверху не поставили броню, а вообще поснимали всю обшивку! Представьте, что произошло – открытое сверху корыто влетает под навесной огонь с обоих бортов! Сначала спёкся боезапас, потом все четыре турбины…
Как оказалось, от гипнотического взгляда Осфо можно было временно обезопаситься, подсунув старцу достаточно большую, чтоб и нос влез, кружку медынского тёмного.
– Мёд есть? – спросил Хлебник.
Старый воин и пивовар имел таинственное, но очень полезное обыкновение появляться внезапно и совершенно бесшумно, когда в корчме подходили к концу напитки.
– На последнем кеге. С бараном поможешь?
– Ке́лио тебе звать неохота? – пивовар подмигнул. – Рукавицы давай!
Самбор продолжал радовать слушателей бесхитростно-кровавыми подробностями:
– Пулемётчика так разорвало, только кишки по стенкам. Кое-что мы от него нашли наутро, в основном верхнюю часть, а остальное тайры и всякие носухи растащили подчистую. Совсем не как пушкарь в старой крепости – тот был почти как новенький, Вамба из своей четвертьвершковой пищальки его уложил точно в переносицу! И это через прорезь в броне!
Дзынькнули двустворчатые входные двери.
– Рад вас приветить, гости дорогие! – Келио корчмарь указал на пару свободных стульев без прислона, стоявших подле стойки.
– Нам к тому столу, – ответила маленькая, пухленькая, и очень хорошенькая дева, смуглая, кареглазая, от шейки до пят в оленьей коже, украшенной раковинами, бирюзой, серебром, и ёжесвинскими иглами. Её спутник был примерно вдвое выше, с жирно подведёнными чёрным серыми глазами на бледном лице, в длинном чёрном одеянии, перепоясанном чёрным поясом, на котором висели меч с чёрной рукоятью в чёрных ножнах и шестистрел из чернёной стали.
– А вот и стрелок! Кая, Вамба! Мы здесь! – без особой нужды крикнул Самбор. – Ардерик, это Кая дочь Покиса-лоро, вождя тиван Айкатты, и муж её Вамба, сын Гундемара, схоласты мистерии аконитового дракона в учении!
– Так вы те двое, кого мне прислал Фейнодоксо? – мистагог обернулся, чтоб получше разглядеть Каю и Вамбу. – Термоядерщики без эргастерия, изгнанники волей Ариамира Себяложца?
Надо было отдать им должное, ни та, ни другой не вздрогнули, впервые оказавшись лицом к лицу с Ардериком Обезображенным.
– Я ещё астроном, – добавило пугало в чёрном.
– Садитесь! – Я Ардерик, а это вот Осфо Палица.
Старичок одарил Вамбу своим особенным взглядом, но едва в четверть силы, а Кае и вовсе улыбнулся.
Тем временем, Хлебник и Немир сняли барашка с огня, взгромоздили его на блюдо, и принялись укладывать вокруг чеснок и киёму. Наконец, Немир посыпал овощи укропом, и помощник корчмаря с пивоваром потащили блюдо к столу.
– Хлебник! – обрадовался Келио. – Мёд привёз? И кашайское горькое?
– Горького могу тебе уступить два бочонка…
Пивовар не успел закончить, потому что Самбор вскочил с места:
– Так ты Хлебник старый йомс?
– Какой же я старый, я в самом соку! – возразил Хлебник. – Стой, ты…
То ли учёный, то ли лётчик неожиданно отвесил поклон:
– Самбор, сын Мествина. Пальнатоки с Фюна…
– Всё знаю, – пивовар поклонился в ответ. – Товарищи из Йомсборга телеграмму прислали.
– Я сберёг лук Пальнатоки…
– Лук теперь твой, ты ему славу принёс. И вот еще что. Келио, вели Немиру один бочонок горького укатить в холодильник, а второй мы сейчас и опорожним, в честь Пальнатоки и Самбора, что за смерть его отомстил, – йомс на покое прибавил голос. – Гости добрые, сдвигайте столы! Будем пить память Пальнатоки с Фюна, йомса, верного клятвам!
– Дело! – Самбор клацнул кружкой по столу.
Последовали одобрительные крики и грохот. Один из лётчиков ухитрился расколотить свою кружку.
– Что встал, дуй разгружать! – негромко окрысился Келио на Немира, хватая из-за стойки полотенце.
– Ама́ттан поможет, – добавил Хлебник.
Грузовичок с пивом и мёдом стоял в переулке за корчмой, как раз напротив чёрного хода. Это был энгульсейский "Фодден", как гласили бронзовые руны на расписном паровом котле, находившемся там, где у современных машин полагалось торчать теплообменнику. На подножке сидел Аматтан кочегар, облокотясь на вычурное двухаршинное колесо, куря длинную трубку, и читая в свете карбидного погрузочно-поискового фонаря "Моряк Севера".
– Что в дённике пишут? – справился Немир.
– Кругом беда, оба́че. Северо-западный путь замёрз, с Игиниитына́х-острова дев в угон берут и на Серес-остров везут, за Завечерним морем чолдонцы лютуют, вончегорский космодром взорвали, "Тихомыслову мудрость" сожгли, Траско Добинский, и тот ногу сломал.
– Да пёс с ним, с Траско, всё позор, а не вратарь! "Тихомыслову мудрость"?
Знаменитый стратонаос, построенный в Альдейгье, служил первой ступенью для запуска в космос ракет снабжения на Драйген.
Аматтан сунул в свет фонаря разворот дённика с фотографией, где пламя пожирало огромную китовидную форму, окружённую лесами:
– Как раз оболочки для гелия меняли, корабль и взлететь не смог. Губители, обаче. На Драйгене голод теперь начнётся.
– Дай-ка гляну?
Взгляд корчмаря в учении упал на один из рунных столбцов под фотографией.
Самыми тяжкими преступлениями они искони считали поедание рыбы и птицы, но с недавних пор Мудрило Страшный добавил к этому списку езду на небритом яке. По-прежнему идут споры о том, почему чолдонцы оставили степи к югу от Девятиречья, место своих всегдашних кочевий. Расхожее суждение, что это связано с переменами в погоде, неправильно. Усыпанный трупами путь верховых отрядов Мудрила на северо-запад начался ещё за два года до первого извержения Орафайокуля.
– Хлебник, обаче, про груз ничего не говорил? – Аматтан пыхнул трубкой. – Так обратно и повезём?
– Кром, – спохватившись, Немир сунул дённик кочегару. – Мёд и два бочонка горького.
К кузову "Фоддена" сзади была привешена тележка, куда как раз поместились напитки. Оставив Аматтана подерживать пары, Немир под скрип осей потянул свою ношу обратно к чёрному ходу. В корчме, Самбор продолжал рассказ:
– Как прекратился рёв, со двора поднялась тучища дыма, а мы, понятно, уже на стенах. Тут и вышла, как Пальнатоки б сказал, незадача. На боевой площадке валялся подбитый бандеарг, с моей стрелой в ноге. Наших раненых было всего двое, осколками от "Смертевоза" зацепило. Тех врач уже перевязал, дальше по Яросветову обычаю был черёд вражеских. Неоссо уже достал ложку, мёртвую воду, зажёг горелку, чтоб прокалить от заразы, и тут откуда ни возьмись Требомир. Хватает горелку, кричит: "Я ему сейчас глаза выжгу"!
– Это даже не нид, это нид во второй степени! – Ардерик передёрнулся. – Против Яросветовой клятвы, и против боевого обычая! Так понятия лишиться?
Немир поставил перед учёным кружку с горьким, потом поднял со стола кувшин и упредительно подлил Осфо медынского тёмного.
– Да Требомиров отец ослеп на пожаре, когда йомсы Эрскеренскраг сожгли, и Требомир дал клятву, так за него отомстить, – разъяснил Самбор.
– Ну, раз клятву дал, неприятность-то сделать надо, – сказал тот же неучтивый лётчик, кто чуть не схлопотал паука в мёд. – Обок отцова-то увечья, чтоб он был здоров.
– Не тому мстил бы! – оспорил его мнение товарищ. – Там были йомсы, а тут разбойники какие-то.
– Лучше не тому отомстить, чем никому! – не унимался неучтивец.
– Нирлик следопыт подобрал чью-то голову с досок, Требомиру суёт: на, мол, жги, говорит. А тот ни в какую! Тут бы Неоссо и сослаться на Яросветову клятву, – продолжал заморский учёный. – Так нет, врачу приспичило призвать боевой обычай: "Не замай, мой пленный"! А Требомир ему: "Нет, мой, крыса ты клизменная"! А Неоссо: "За крысу ответишь! Хольмганг"!
– А дальше? – спросил Хлебник.
Самбор махнул рукой:
– Коза с волком тягалась, одна шкура осталась. Требомир его с третьего удара так огрел мечом, шлем по сварке разлетелся. Врач без сознания, Нирлик с Айлвин к нему, Требомир снова к горелке, бандеарг к краю ползёт, обделался. Ну тут я уже говорю: "А пленный-то мой! Я его подбил, стрела моя, с бронебойным наконечником"!
– И что же? – снова не утерпел йомс на покое.
– Опять хольмганг, – рассказчик вздохнул и похлопал по лежавшим на скамье заплечным ножнам с длинным мечом. – Хотел обезоружить, да не вышло, больно Требомир оказался цепок. Зарубил дурака.
– Другое скажи: врача-то спасли? – сострадательно справилась Тослава, собирая пустые кружки.
– Наутро пришёл в себя, на соседней койке с тем самым бандеаргом. Ладно… Нирлик, стало быть, остался на стене за знахаря. Мы спустились во двор, Мегайро с Калланом уже спорят, по какому закону судить Стейнглада с Осгодом, чтоб сурово, но без расправы, и что делать с замком. Мол, часть определить под библиотеку, часть под больницу. А во дворе две воронки, как от взрыва, на дне одной – дыра в полторы сажени, жар из неё идёт, и стенки оплавлены. Входим в замок, там в покое стол накрыт, и Осгод тут как тут, в кресле сидит, у очага, рядом кубок валяется, вся бородища в пене с кровью, а рядом ещё несколько его присных – десятники шкрябовские, управляющий. Кто на полу скорчился, а кто прямо за столом помер. На столе закуска всякая, и котёл. Похлёбка из лосятины. Входит Нирлик, раз понюхал, говорит: "Омежник".
– Какая ж дурында омежник в похлёбку покрошила? – возмутился Хлебник. – Они б ещё пирог с волчьей ягодой испекли!
– Он по запаху на першун-траву похож, – с сомнением добавил Келио. – Её часто во всякое варево добавляют, прежде чем подавать. Может, обознался кто?
Самбор покачал головой:
– Мне сдаётся, кто-то как раз не обознался.
– Точно! – Ардерик поставил пустую кружку на стол. – Самбор свет Мествинович, ты говорил, у Клапы со Стейнгладом был давний спор? Верно, в спорах учёных рождается истина, а в спорах углепромышленников рождается… вот… омежник.
– Так Стейнглад Клапу отравил? – осенило механика с "Хранительницы Меркланда".
– Сотник Вестимо, – тут же съязвил один из его товарищей по ватаге.
– А куда ж сам Стейнглад делся? И Альмвейг, Осгодова жена? Из дома Бьорнингов? Она… – начал механик.
У Самбора был готов ответ, но чем именно была примечательна Альмвейг из дома Бьорнингов, осталось неизвестным, так как из всех шести окон по обе стороны от главного входа с грохотом вылетели стёкла, из двух слева – вместе со свинцовыми переплётами. Одна из створок двери рухнула на пол.
Едва Немир успел мысленно предположить, что у проезжавшего по улице грузовика котёл не выдержал давления, как прогремело ещё нескольких близких взрывов, а с одной из соседних крыш забил пулемёт. Сидевший ближе всего к дверям Вамба тряхнул головой, на пол посыпались мелкие осколки стекла.
– Набег? – Келио распрямился, направляя трёхстволку, вытащенную из потайного места под столешницей, в сторону входа.
– Налёт! – поправил Ардерик. – Бомбят с аэронаоса.
Вновь загрохотало, на этот раз, в большем отдалении, но так, что отдельные взрывы слились в подобие громового раската. Запела сирена.
– С двух аэронаосов, не меньше, – уточнил обезображенный мистагог. – Север. Это была Плотовая гавань. Рядом мой эргастерий! Хлебник, одолжи грузовик, приветить незваных гостей?
– Сперва нас к "Хранительнице" вези! – потребовал неучтивый лётчик. – Турболёты в воздух поднять!
– По порядку, – осадил того Келио. – Я десятник ополчения Надреченского конца. – Есть здесь кто выше меня в чугуанском боевом укладе?
Осфо закашлялся, корчмарь поклонился:
– Есть ли кто выше Осфо Палицы? – Нет? – Говори, Осфо сын Каско́ла!
Не переставая кашлять, старец указал на Ардерика.
К вою сирен, доносившемуся снаружи, прибавился стук пулемёта.
– Поставь учёного перед ненаучной проблемой, он окажется не умнее любого другого дурака, – Ардерик пожал плечами. – Подойдём по-научному. Нам с Осфо надо в эргастерий, Бакуниной ватажке – к "Хранительнице Меркланда" в устье Кашайки, вот. Келио, Тослава, Немир – где ваши места в боевом расписании?
– Моё с Тославой прямо здесь, – ответил корчмарь. – Ополчение у корчмы собирается.
– Моё в крепости, на аэростате над Восьмиугловой башней, – сказал Немир. – При ракетном ружье.
– Что ж… – Ардерик принялся рисовать на столешнице, разлитым пивом обозначая очертания городских концов, гавани, реки, и крепости. – По убойной силе, даём Осфо единицу, мне семь восьмых, Бакуне со товарищи четверть…