Соответствующим образом изменив шаг винтов, Мировид решил спросить у схоласта (даром что не той мистерии):
– А когда планеты сталкивались, могло выйти, что с этими кусками, и какая-нибудь живность в круг земной перебралась?
– Это навряд ли, – опечалил янтарный схоласт. – Такой жар, камни, как вода, текли. Хотя…
– Что "хотя"?
– Драйгенское зверьё для наших колонистов съедобно, – всхрапнув, поморянин добавил: – Также верно обратное. Раз аминокислоты одни и те же, есть общий предок? Стало быть, как-то живность с планеты на планету перебирается?
– Может, круг земной с Драйгеном и столкнулся? – спросил Лодмунд.
– И это навряд, – тут же ответил Самбор. – Больно правильные круги нарезает Драйген вокруг Сунны. Скорее планета-бродяга. Вообще прилетела от другой звезды.
– То есть если там и жил кто, повымерз? – Мировид не смог скрыть разочарования в голосе.
– Почему же, если в ядре достаточно тяжёлых атомов, и атмосфера плотная, тепло от распада… – начал схоласт.
Мировид задумался о межзвёздной планете-бродяге, утыканной иглами из чёрного стекла, где под небом без светила узкими ножками ступали по призрачно светившемуся, нагретому изнутри песку девы с такими же тонкими станами и аспидной с золотым переливом кожей, как у К#варе, но не все такие же недотроги… и тут в наушниках прерывисто запищало.
– Прими на четверть прямого вправо! – сказал Самбор. – Работает!
– Кто б сомневался! – Лодмунд был очень доволен. – Керайю покрути!
– С чувствительностью по направлению вот не очень, – посетовал поморянин. – Мировид, можешь сделать круг дюжинах на полутора?
– Запросто, – лётчик двинул правило чуть в сторону, меняя перекос винтов.
Внизу завиднелось озерцо, скорее всего, из собравшейся дождевой воды, на его берегах росли незнакомые деревья с гранёными чешуйчатыми стволами и бахромчатыми листьями врастопырку, и одно из этих деревьев, прижатое к обломанному каменному стержню, наполовину прикрывал белый купол с тёмно-красными рунами. Писк участился.
– Три четверти прямого вправо! – возбуждённо выпалил Лодмунд. – Мы рядом где-то!
– Выключайте искатель, я его вижу, – отозвался Мировид. – Ингви, под твоим сиденьем рычаг, потяни вверх, и помоги ногами повороту.
Сделав, как велено, ученик штурмана оказался повёрнут спиной по ходу, над окном в днище, и с кнопками управления краном под руками. Синхроптер завис в шести саженях (чтоб не сдуть винтами купол) над деревом. Пара овец (не иначе, выплыли в стародавние времена с какого-нибудь затонувшего корабля), более недовольных, чем испуганных, отошли подальше от шума и ветра.
– Цепляй за стропы!
– Ой, беда, – Ингви указал вниз. – Оболочку, видно, камнями разорвало, когда ветер купол волок!
Движением ножных рычагов, Мировид повернул синхроптер на месте. Действительно, к обломанной скале вёл след – тёмная борозда в траве, обугленные обломки внешней оболочки, и блестевшие альвским оловом предметы груза. Переведя асирмато на связь с "Хранительницей", лётчик объяснил:
– Здесь синхроптер! Груз нашёл, оболочка повреждена, давай добро на посадку!
– Добро! – отозвался сам шкипер. – Сами ничего не открывайте, особенно осторожно – с круглыми жестянками, там кинолента непроявленная!
Прикинув, насколько сбросить давление, чтобы и ткань не пропороть, и раму не погнуть, Мировид потянул за ременную петлю тяги, открывавшей клапаны в поплавках. Затем он одновремено и плавно прибавил шаг винтов и открыл заслонку, заставлявшую часть выхлопа крутить компрессор, наполняя бак пускача. Убедившись, что давления с избытком хватит, чтобы снова завести двигатели, лётчик снова прикрыл заслонку, продолжая двигать правило в сторону убавления шага, пока полусдутые поплавки синхроптера не опустились, слегка расплющиваясь, на траву, прижатую ветром от винтов к слегка неровной каменистой почве. Отжато сцепление, выключено зажигание, двигатели остановились, и лопасти винтов зашелестели вхолостую, замедляясь. Можно было бы оставить двигатели и включёнными, но по запасу топлива, лучше перебор на пять рёст, чем недобор на пять саженей.
– Как пёрышко! – повторил Самбор.
Мировид довольно кивнул, отключая внутреннюю связь, но оставляя асирмато с открытой корабельной частотой включённым. Ингви открыл люк, поднимаясь и нависая над Мировидом. Влажно пахнуло травой и неведомыми цветами.
– Мне у пулемёта бдеть? – спросила Венешка.
– Помоги с грузом, – решил лётчик, перенеся ногу через борт и ставя её на узкую решётчатую ступень. – Остров-то необитаем, а за "Хранительницей" мог кто-то и увязаться.
Вслед за ним, на землю спрыгнули с поплавка Ингви и пулемётчица. Самбор почему-то застрял в люке грузовой люльки, напряжённо оглядываясь по сторонам:
– Не по нраву мне эти овцы…
– Давай, – поторопил изнутри Лодмунд. – Овцы, козы… Верно Мировид сказал. Быстрее погрузим…
– Нет, это коза сама по себе проживёт, а овце, ей…
В почву вершках в полутора от носка Мировидова сапога с хрупким каменным звуком воткнулась аршинная стрела.
– Так, надо было лук брать, – Самбор скрылся внутри.
Со стороны деревьев, раздался жуткий, пронзительный, хотя и не лишённый определённой гармонии, вой. Венешка ступила на лестницу, но ещё одна стрела, ткнувшись в ячейку решётчатой ступени, намекнула, что назад следовать не стоило. "Присоветовал, летатель зело похабный", – вполголоса пробормотала пулемётчица, глядя на счетверённые стволы своего недоступного оружия.
Из-за зелёной с рыже-белой оторочкой растительной бахромы, показался дикарь. Каким образом кто-то без малого саженного роста с иссиня-чёрной кожей и дико курчавящейся копной волос такой же расцветки мог спрятаться за узкими листьями длиной едва аршина в полтора, было непонятно. Ещё менее понятно было, как дикарь мог спрятать там же, где скрывался до поры и сам, здоровенную палицу из дерева и акульих зубов и плетёный щит в половину своего роста. Одежды в обычном понимании, если не считать за таковую синюю краску, на теле обитателя необитаемого острова не имелось. Его дикий вид завершал тёплый клетчатый плед на плечах.
– Оветшек пугаете! – обвинительно изрёк чернокожий (местами покрашенный в синий цвет). – Колдовством летаете! Тшай, Одвины вас послали?
С учётом вида говорившего, речь была на удивление понятной, хотя на слух и отличалась от обычного танско-венедского даже больше, чем старозвучный Венешкин говор (восточнокавский?).
– Одвины? – переспросил Самбор, высунувшись из люка.
Взгляд схоласта остановился на пледе дикаря. Тот так же внимательно вперился в Самборов плащ.
– Мне незнакомы цшвета твоего клана! – с угрозой сказал туземец.
– Клан Ранкен! – Самбор распрямился, больше не прячась за крышку люка. – Я Самбор, сын Мествина, приёмный сын Эрскина мак Кленнана! Назови свой клан, незнакомец, и встреть нас гостеприимством на твоей земле!
– Я Фр-роаг мак Ог, из тшор-рных Йен-Абр-роах-хов! А как ты докажешь, что Р-ранкены и впр-равду твой клан?
– Ты сомневаешься в моём слове? – поморянин воинственно крутанул ус.
– Не в обиду, – дикарь неожиданно слегка пошёл на попятный. – Восемь поколений назад, наш клан отпр-равился в изгнание, из-за пр-редательских козней Одвинов! Пр-рости мою подозр-рительность, гость…
– Я твой гость, Фроаг сын Ога! – поморянин спрыгнул на чёрные камешки, между которыми пробивались иголочки ядовито-зелёной травы, сделал что-то замысловатое с плащом, и поклонился. – Я и мои товарищи, мы благодарим твой клан за гостеприимство!
Чёрный Йен-Аброах ответил на поклон – на вершок менее глубоко. Венешка облегчённо выдохнула и тоже поклонилась, Ингви с Мировидом последовали её примеру. Лодмунд благоразумно оставался в грузовой люльке.
– Тш-што ты сделал, вождь? – крикнул кто-то из-за скалы. – Надо было пр-ровер-рить, и впр-рямь ли это Р-ранкены, пр-режде тшем пр-риветшать, как гостей!
– Он слово дал! – оправдываясь, сказал вождь. – Потом, вот же, у него плед Р-ранкенов!
– А вдруг он его с мёр-ртвого Р-ранкена снял? – не унимался прятавшийся за скалой. – С пр-редательски убитого?
– Пусть на волынке сыгр-рает! Боевую песню Р-ранкенов! – говоривший показался из-за увитой чем-то вроде плюща скалы, высунувшись по пояс.
Он был потоньше вождя, хотя, возможно, ещё выше, и держал в руках здоровенный лук наизготове.
– Если не Р-ранкен, у него мор-рда лопнет! – пояснил логику своего требования лучник. – Тогда мы их пер-р-рестр-реляем, как колдунов и клятвопр-реступников!
– А наша клятва гостепр-риимства? – спросил ещё один лучник, этот почти обычного для смертных размера, до поры прятавшийся за ноздреватым и изумрудно-замшелым камнем причудливой формы.
– Клятва, данная под ложным пр-редлогом, недействительна! – объявил высокий. – Мор-рда лопнет, пер-рестр-р-р-реляем!
В голове Мировида пронёсся образ Самбора с лопнувшей мордой (исход зверски-занятный, но маловероятный). Но откуда венеду с Поморья знать альбингскую волынку? Тем более, как на ней играть боевую песню какого-то клана? Следующим образом, примерещившимся лётчику, был его собственный, со всеми не прикрытыми панцирем и кольчугой частями утыканными стрелами наподобие подушечек для булавок (исход неприятный и вполне вероятный).
– Несите волынку! – потребовал поморянин. – Я слышал, в той куще кто-то играл?
– Кентигер-рн! – вождь махнул рукой.
Очередной появившийся, как из ниоткуда, туземец нёс на полосе из клетчатой шерсти, перекинутой через плечо, цельную овечью шкуру с приделанными вместо ног трубками. У его ног вился длинномордый пёсик, трёхцветный, лохматый, приземистый. На спине волынщика, в кожаной сбруе висел клеймор, очертаниями почти такой же, как у Самбора, только из чёрного дерева, по периметру утыканного кремнёвыми лезвиями. Дикарь отсоединил одну из трубок, перевернул, дунул в только что отсоединённую часть, потёр другой конец о полосу, и протянул венеду. Затем он перевесил шкуру ему на левое плечо. Венед засипел в отсоединённую трубку, потыкал левым локтем в шкуру, присоединил трубку обратно, и принялся натужно-хрипло дуть. От, из-под, и из-за различных природных прикрытий за зрелищем зачарованно наблюдало ещё с полдюжины диких воинов. Венешка вопросительно посмотрела на Мировида, потом на Самбора, потом на пулемёт. Поморянин отрицательно двинул головой, снова потыкал локтем в шкуру, поставил левую ногу на камень, так что наполнившийся мех оказался поджат снизу коленом, прикрыл пальцами обеих рук дырки в трубке, что подлиннее, надавил на лохматый овечий бок локтем… и заиграл.
Приспичь одинокому хиккиморе -отшельнику на какой-нибудь удалённой лесной кулиге спеть "Вопрошала дева, где мой наречённый", да подзвучи ему, с гулом махая крыльями, пара болотных комах, вместо того, чтоб, например, взять и хоботами высосать у несчастного бледного хиккиморы всю его жидкую кровь, получилось бы сходно. Трёхцветный пёс присел и тонко завыл. Выведя основной напев, Самбор повторил его, добавив несколько дополнительных переливов (или перевывов), сипло подддувая мех, изредка переводя дыхание, и постепенно краснея лицом. На третьем повторе, венед вдруг наоборот побледнел, оторвался от трубки, не без усилия завершил перелив, и коротко, но сильно надавил на мех, отчего волынка отчаянно завопила, сдуваясь, и смолкла. Схватившись за бок и тяжело дыша, будто рёсту в гору пробежал, поморянин утёр лоб рукавом.
В выражении лица Кентигерна волынщика читалось больше облегчения, чем восторга, зато вождь улыбался от уха до уха. Часть его зубов была подточена, чтоб напоминать дельфиньи или акульи, что, с Мировидовой точки зрения, не прибавляло улыбке очарования.
– А ну, мор-рду покажи, – сказал лучник.
Самбор торжествующе повернулся, схватился за бок, распрямился, и начал возню с отсоединением и продуванием трубки (как стало с некоторым опозданием понятно Мировиду, чтоб поменьше делиться с другими игроками на том же устройстве слюнями).
– Слова там какие? – с почтительным любопытством спросил лучник поменьше.
– Можно петь… скажем… – поморянин задумался. – "Собирался Ранкен в бой идти с врагами"… "Ранкена ребро от давней ныло раны"… И так далее.
– А мор-рда-то не лопнула. Нет, не смог бы клятвопр-реступный Одвин так сыгр-рать, – высокий туземец наконец снял стрелу с тетивы. – Игр-рать на волынке – на то нужно благор-р-родство дух-ха!
– Гав! – сказал трёхцветный пёс.
Атмосфера неожиданной встречи резко улучшилась. Ингви с улыбкой, но очень негромко, поделился:
– Истинное благородство духа – это когда кто-нибудь может играть на волынке… но воздерживается.
– Тшто-тшто? – переспросил Кентигерн.
– Давно вы из Альбы? – ответил вопросом Ингви. – С усобицы трёх конунгов?
Мировиду пришла в голову мысль, что некоторые вещи, устойчиво казавшиеся бесполезными что в школе, что в лётной школе, могли довольно неожиданно пригодиться. К запоздалой досаде, единственным запомнившимся ему источником знаний по альбингской истории была кинокартина "Дева озера", да и оттуда в памяти сохранились преимущественно перси заглавной девы, купавшейся в заглавном озере.
– С неё, пр-роклятой, – подтвердил Фроаг мак Ог. – Восемь поколений. После Комх-ханской р-р-резни…
– Это когда Одвины пр-ре-дательски нар-рушили закон гостепр-риимства и выр-резали сор-рок Йен-Абр-роах-хов, давших-х им пр-риют, – пояснил лучник поменьше. – Они сожгли дер-ревню Глен Комх-ханн, а тр-ридцать восемь…
– А до того, – перебил Ингви, – Одвины вырезали ещё два клана!
– Тотшно! – сказал высокий. – И с самой Комханской р-резни…
– Пер-рвым же, кто был убит в Комх-ханской р-резне… – снова сказал вождь, но на этот раз, его перебил Самбор:
– Был не Одвин, и не Йен-Аброах, а Домхад Ранкен, стрелой из самострела, когда переходил через ручей. И его потомки в Альбе по сей день пускают по ручью венок из омелы и остролиста в каждую годовщину резни!
Фроаг мак Ог прислонил дубину к дереву, положил щит на куст, сгрёб Самбора в объятия, и смачно расцеловал. Пёсик принялся прыгать вокруг.
– Нам надо немедленно выпить за др-ревнюю др-ружбу чёр-рных Йен-Абр-роахов и Р-ранкенов, и на погибель Одвинам! Идём в пещер-ру! И совер-ршить обр-ряды плодор-родия в тшесть богов, со всеобщим совокуплением!
– Наречённый у меня, – сказала Венешка, – Не в обиду, вождь, но…
– Беда, а не обида, – сказал Фроаг, с одновременными одобрением и сожалением оглядывая пулемётчицу. – Так тебя боги щедр-ро одар-рили, да что ж поделать, нар-речённый так нар-речённый. Совокупление вычёр-ркиваем. Х-хоть пей тогда вдвое, кр-расавицша.
– И меня придётся вычеркнуть, не суди, гостеприимный наш хозяин, – к удивлению Мировида, сказал Самбор, гладя плюхнувшегося перед ним на спину пса. – Меня жена ждёт.
– Р-разве ж то помех-ха? – удивился лучник. – Там жена, здесь др-ругое дело?
– Такой поморянский зарок с этлавагрским названием, – объяснил схоласт. – Моногамия.
Мировид спешно пытался сообразить причину отказа поморянина. Если бы только знать несколькими годами раньше, что само выживание может зависеть от знания дурацких обычаев всяких племен и их дикарской истории… Альбинги были известны пристрастием к овцам… чем ещё?
– Ну у тебя-то зар-роков нет, летутший шаман? – Фроаг посмотрел на лётчика. – Такому сильному шаману нужно особое внимание. Кому бы тебя в таинстве обр-ряда наставить? Мор-раг! Эй! Мор-раг – единственное дитя Р-рабба мак Сиолтах-ха, моего павшего товар-рища, как собственного сына воспитал! Тунцша остр-рогой бьёт, на десять саженей ныр-ряет!
Данное вождём пояснение окончательно оформило подозрение, закравшееся в душу Мировида, и он выпалил:
– Не обессудь, вождь, но я недавно дал обет, – взгляд лётчика упал на прыгавшего вокруг Самбора трёхцветного пёсика. – Перед Собакой-богиней, шесть лун не участвовать в обрядах с совокуплением!
– Погоди, посмотр-ри, пер-редумаешь, богиня пр-ростит! Мор-раг! Эй, Мор-раг! Как говор-рится, один р-раз…
– Нет, обет есть обет! – поспешил Мировид, зажмурясь. – Даже зарёкся про те обряды думать!
– И про них расспрашивать? – подозрительно сочувственно уточнил Самбор.
– Именно! – решил всё-таки согласиться лётчик.
– Жаль, – прозвучал новый голос.
Сказать, что он прозвенел (заимствуя из песен и разных других флокков) серебряным колокольчиком, было бы не совсем правильно, потому что по тону, голос ближе напоминал небольшой корабельный колокол, хоть и отлитый с изрядной толикой серебра. Мировид открыл глаза.
Сожаление выразила соплеменница Фроага, раздетая в кожаный полупередник, прикрывавший левую сторону её стана, тул, совмещённый с ножнами, на ремне через плечо, наруч на левом запястье, и полуперчатку из акульей шкуры на правой руке, оставлявшую открытыми три пальца – средний, безымянный, и мизинец. Дева продела ногу в лук, упёрла нижний конец оружия в плоский камень, присела на корточки, сгибая тёмную древесину давлением бедра, и привычным движением сняла тетиву. Заодно Мировиду были явлены в виде сбоку плавно-текучее движение мышц под гладкой тёмной кожей и упругое содрогание персей, массивных, но завораживающе неподвластных закону тяготения – видимо, закон просто не осмеливался на них действовать.
– Клану Йен-Абр-роах-х нужна новая кр-ровь, – пояснила дева, вставая. – Тштоб не выр-родиться в изгнании.
– Ты Мораг? – начало доходить до Мировида.
Дева кивнула, тряхнув гривой вьющихся мелкими колечками волос с вплетёнными красными и жёлтыми цветами. Глаза у неё были бездонно-чёрные со светло-карими искорками. Раздалось сдавленное хихиканье – то ли Ингви, то ли Венешки.
– У альбингов заведено, если сыновей нет, старшую дочь воспитывать как сына, – назидательно сказал Самбор.
– Я зато даю обещание перед Хармер, быть благодарным гостем и участвовать во всех ритуалах гостеприимства! – напомнил о своём существовании Лодмунд.
– И я! – Ингви, насколько мог, втянул живот и распрямил плечи.
– Так тшто, собер-рём клан, и в пещер-ру? – сказал вождь. – Вы наши пер-рвые гости за… Кентигер-рн?
– Двадцшать пять лет!
– Погодите, – сказал Самбор. – Груз…
– Сокр-ровища? – глаза Фроага мак Ога зажглись. – Ваши?
Поморянин кивнул, чёрный Йен-Аброах на миг приуныл, но быстро нашёлся:
– Они ваши по пр-раву, но р-раз они упали на землю нашего клана, и нам по пр-раву пр-ритшитается скр-ромная пошлина! За испуг оветшек!
Вождь сделал несколько шагов, жадно вперившись в прятавшуюся в траве жестянку с киноплёнкой.
– Тшто там?
– Весточки от моей родни с Драйгена, – опередив Фроага, Самбор нагнулся, подобрал блестящую коробку, и прижал к груди. – Открывать нельзя, пропадут.