- Прин, - сказала она ему перед самым началом заседания, когда они ждали в вестибюле, а Эррун и его люди пытались отменить или отложить заседание, - вы сможете это сделать?
Она знала, как можно потеряться, оказавшись в палате, когда на тебя устремлены все взгляды, когда ты пытаешься сформулировать свою мысль, зная, что на тебя смотрят сотни глаз, а кроме них - еще десятки миллионов видят тебя по системе в реальном времени, и, возможно, миллиарды услышат твои слова и увидят движения позднее, потенциально десятки, даже сотни миллиардов, если новостные каналы сочтут сказанное тобой важным или хотя бы интересным.
- Смогу, - ответил он. Ей показалось, что у него глаза старика, хотя это могло быть игрой ее воображения при том, что она теперь знала, что ему довелось пережить.
- Дышите глубже, - посоветовала она ему. - Когда будете говорить, смотрите на кого-нибудь одного. На остальных и на камеры не обращайте внимания. - Он кивнул.
Она надеялась, что он сможет взять себя в руки. В палате стоял обычный гул; вдруг ни с того ни с сего появились несколько припозднившихся представителей, которые никак не могли бросить дела в городе, задержавшие их утром. Оказались заняты и свободные прежде места для журналистов и камер на галерее для прессы. Обычно вечерние заседания проходили спокойнее утренних. У слухов явно были длинные ноги. Хотя и заполненная меньше, чем на треть, палата могла навести страх на новичка.
В конечном счете они, несмотря на всю свою цивилизованность, были стадные животные, и на протяжении миллионов лет существования их вида оказаться вне стада для них означало неминуемую смерть. Она подумала, что для других видов, для нестадных, это было бы проще. Для питавшегося ими вида хищников, выиграй они борьбу за доминирование на планете, это, наверняка, не составило бы труда. Но что о них говорить? Они, несмотря на всю свою свирепость, проиграли борьбу, понемногу смешались с другими видами, вышли из игры, были приведены к вымиранию или стали экзотическим видом, существующим лишь в природных заповедниках или питомниках.
Но, как выяснилось, волновалась она напрасно.
Ей оставалось только сидеть и слушать - при этом она плакала, много и свободно, даже не делая попыток скрыть слезы, - и смотреть, какое влияние оказывает хладнокровное, неспешное свидетельство Прина на других присутствующих. Откровенные подробности были почти невыносимы, - как она узнала позднее, большинство сетей вырезали наиболее жуткие части его показаний, - но воистину убийственными и безусловно действенными были моменты, когда члены Традиционалистской партии в целом и представитель Эррун, в частности, подвергли Прина самому яростному перекрестному допросу.
Неужели он рассчитывает, что кто-то всерьез воспримет эти нагромождения лжи?
Это не ложь. Ему бы хотелось, чтобы это было ложью. Он и не ожидал, что его воспримут всерьез, потому что понимает, как чудовищно и жестоко все то, что он рассказывает, и сколько различных людей не хочет, чтобы правда стала известна. Он знал, что они изо всех сил будут пытаться дискредитировать как его лично, так и то, что он рассказывает.
Да пусть он придет в себя и честно скажет, что это всего лишь ночной кошмар, галлюцинации, возможно, вызванные употреблением наркотиков.
Остается фактом, что он отсутствовал несколько недель в реальном времени, его тело находилось в лицензированном медицинском заведении - именно в таких заведениях многие представители на протяжении многих лет лечили свои болезни. Он никогда не слышал о кошмаре, который продолжался бы так долго. Может быть, представитель слышал?
Значит, он не отрицает, что эти видения, возможно, были вызваны наркотиками?
Нет, отрицает. Он не принимал наркотиков. Никогда не принимал. Даже теперь не принимает, хотя его врач и посоветовал ему, чтобы прекратились кошмары, которые преследовали его после возвращения. Анализ крови убедит представителя?
Ага, так вот теперь он наконец признал, что у него были кошмары!
Как он уже сказал, эти кошмары - только следствие того, что ему довелось пережить в Аду.
Представитель Эррун не унимался. Он прежде был адвокатом, потом судьей и славился своим умением вести допросы, своей жестокой цепкостью. Она видела, что Эррун исполняется все большей решимостью сбить Прина с толку, оглушить, ошарашить, обличить как лжеца, или фантазера, или фанатика, и она слышала, как Эррун проигрывает. С каждой дополнительной подробностью, которую он извлекал из Прина, очевиднее становился убийственный ужас свидетельства в целом.
Да, в Аду все голые. Да, люди в Аду могут попытаться иметь половые сношения, но это подлежит наказанию. В Аду разрешается только изнасилование. И точно так же в Аду только война формирует основу для любой общественной структуры. Да, люди в Аду умирают. Ты можешь умереть миллион раз, миллион раз агонизировать, и каждый раз тебя будут возвращать для новых страданий, для нового наказания. Демоны - это люди, которые в Реале были садистами, для них Ад - что-то вроде их собственного рая.
Нет, в Реале не так уж много садистов, но их хватает для того, чтобы Ад функционировал, потому что, не забывайте, все это виртуально, и отдельные личности могут копироваться. Вам нужен всего один садист, одна личность, упивавшаяся мучениями других, - вы просто создаете миллион копий.
Да, ему известны заявления о том, что посещения Ада, к которым принуждают людей (и иногда такие принуждения являются частью судебного постановления), являются посещениями Ада, которого на самом деле не существует, или, если он и существует, то лишь в очень ограниченном смысле, пока по ним водят этих злодеев, и что все, кто не возвращается из таких мрачных прогулок, якобы отправляются в чистилище. Но это ложь.
Филхин увидела, что кто-то передал Эрруну записку, и от дурного предчувствия дрожь прошла по ее телу.
Ей показалось, что глаза Эрруна возбужденно и злобно засверкали в предвкушении победы. Тон и манеры старика изменились, стали более степенными, торжественными, он стал больше похож на судью, выносящего окончательный приговор, на палача, наносящего удар милосердия скорее с сожалением, чем со злостью.
Верно ли, спросил он, что Прин отправился в это путешествие или кошмар, в этот предполагаемый Ад вместе со своей женой? Где же она теперь? Почему не стоит рядом с ним и не подтверждает его безумные свидетельства?
Филхин чуть не упала в обморок. Жена? Он взял с собой жену? Он что - сошел с ума? Почему он ничего не сказал - хотя бы ей? Ее охватило отчаяние.
Прин начал отвечать.
Во-первых, женщина, о которой идет речь, была его возлюбленной, партнером, а не официальной женой. Он оставил ее в самом конце их путешествия, когда остался шанс выйти только для одного из них, и ему пришлось принять самое трудное решение в своей жизни, оставить ее там на страдания, а самому бежать, чтобы рассказать правду о том, что там происходит, что в настоящий момент происходит с…
А почему он не упомянул о ней в своем рассказе, в этом - как сейчас было убедительно показано - наборе лжи, полуправд и откровенной фантазии?
Потому что он боялся упоминать о ее участии в этой экспедиции в Ад.
Боялся? Он? Тот, кто, если верить его словам, прошел сквозь Ад и вернулся? Боялся?
- Да, боялся, - сказал Прин, и голос его зазвенел в примолкшей палате. - Я боюсь, что прежде, чем я дам свидетельские показания там, где их действительно должны выслушать - перед Жюри Галактического совета, кто-нибудь, умудренный годами, заслуживающий доверия и обладающий безупречной, безукоризненной репутацией, как и вы, уважаемый господин, подойдет ко мне и потихоньку скажет, что я могу вернуть свою возлюбленную, вырвать ее из Ада, если только я дальше буду молчать о том, что мы с ней там пережили, и даже взять назад те слова, что я уже наговорил. - Прин, моргая, оглядел других членов палаты из противоположной партии, потом кинул взгляд на галерею для прессы и публики, словно только сейчас увидел их. Потом он снова перевел взгляд на представителя Эрруна. - И, уважаемый господин, боюсь, но я приму это предложение, потому что мне невыносимо думать о том, что она будет мучиться там хоть одно лишнее мгновение, и я забуду обо всех остальных, кто находится там, лишь бы вернуть мою возлюбленную, хотя потом всю жизнь буду презирать себя за слабость и эгоизм. - Он испустил глубокий, долго сдерживаемый вздох. - Вот почему я молчал про нее…
Эррун, казалось, наконец, словно осознал завуалированные обвинения в его адрес, содержавшиеся в словах Прина. Он взорвался негодованием, к которому тут же присоединились его приближенные, а еще через мгновение - остальные члены Традиционалистской партии. Через мгновение в палате стоял такой шум, какого Филхин не слышала никогда прежде, даже при полном кворуме.
Филхин показалось, что Прин в этот момент позволил себе улыбнуться: вот тебе и дискуссия в Дискуссионной палате. Но тут же она поняла, что он не улыбался, не мог улыбаться, потому что был абсолютно серьезен и совершенно обескуражен тем, что сделал сейчас достоянием гласности.
Он повернулся и посмотрел на нее. Она, как могла, улыбнулась сквозь слезы и проговорила одними губами: "Молодец", потом кивнула ему, приглашая сесть.
Он кивнул Спикеру и сел.
Но достойный сенатор в кресле Спикера на самом деле не сидел в кресле и вообще не видел Прина. Он стоял на ногах и ревел, размахивая обоими хоботами, пытаясь восстановить порядок. Филхин поняла, что палата выпускает пар, после того как была вынуждена выслушать то, что не хотела слышать, причем от того, кто не принадлежал к их числу. Не говоря уже о том, что этот чужак осмелился намекнуть им на то, что существуют и более высокие инстанции, чем эта их говорильня.
- Ишь как уязвлена их стадная гордыня, - пробормотал Кемрахт у нее за спиной. Спикер тем временем свирепо становился дыбом на задние ноги и хлопал передними. Такого грубого нарушения протокола не наблюдалось уже очень давно.
Новостные службы передали все - ах, эта неожиданная репортерская радость на ничего такого не предвещавшем унылом заседании. Они показали, как нарушает этикет Спикер, вставая на дыбы, словно базарный торговец, они показали Эрруна, который излучал жуткий гнев, - Филхин и не подозревала, что он способен на такое. Но самое главное, они показали Прина: спокойного, безупречного, но искреннего. И его слова, эти ужасные, убийственные, почти невообразимые подробности!
И ее показали. Но что касается ее, то тут новостные агентства делали акцент на ее плаче.
Ее слезы - не ее искренность, не ее ораторское мастерство политика или ее принципы - вот что сделало ее знаменитой.
ГЛАВА 14
Верхолет Вепперса летел над его имением, чуть не задевая кроны деревьев. Сам Вепперс сидел сзади и стрелял во что попадалось.
От земель, непосредственно примыкающих к торообразному особняку Эсперсиума, вели семь дорог, проложенных по лесу; просеки были прорублены в густом лесу и имели ширину всего в сорок или пятьдесят метров, но в длину тянулись (не прерываясь, кроме тех мест, где пересекались с реками) до самых границ имения, то есть километров на девяносто в случае самой длинной и часто используемой дороги, которая вела в Убруатер, столицу столичной планеты, всего Сичультианского Энаблемента.
Дороги эти, как всем было известно, создавались с одной целью: для развлечения Вепперса. Просто сесть в верхолет и по параболической траектории перенестись в столицу - ему это всегда казалось пустой тратой времени, хотя это и был самый быстрый и эффективный способ добраться до Убруатера. Когда у него было время, - а обычно он умел находить для себя время, - он выбирал более медленный маршрут у самой земли, заставляя своих пилотов вести верхолет всего метрах в десяти над кронами самых высоких деревьев.
Идея состояла в том, чтобы использовать верхолет в качестве загонщика, воем двигателя и мощным движением воздуха вспугивать диких зверей вообще, а в особенности вызывать панику среди птиц, сидящих в листве. Все верхолеты Вепперса имели форму гигантского оконечника стрелы с широким плоским хвостом, в котором имелось защищенное от ветра углубление, балкон, где могли разместиться до десяти человек и стрелять из лазерных ружей через сверхпрозрачное стекло туда, где среди взбаламученных листьев и веток сидели испуганные, верещащие птицы.
Вепперс сидел с Джаскеном, Лехктеви - еще одной девицей из его гарема - и Кредерре, дочерью Сапултрайда и его первой жены; Кредерре осталась в имении, тогда как ее отец и мачеха Джуссере отправились домой после той вечеринки на уик-энде с миниатюрными морскими сражениями. Вепперс предпринял меры, чтобы во время второй битвы - на следующий день после огорчительного визита Ксингре - его корабли не потерпели поражения; ставки при устройстве морских сражений были невелики, но суть была не в этом. Для Вепперса важно было побеждать.
Они летели над самой длинной дорогой - той, что вела в Убруатер. Двигатели верхолета ревели в отдалении, когда аппарат сбрасывал высоту, повторяя рельеф местности, а потом снова взмывал вверх. Внутри у Вепперса все обрывалось от этих скачков. Из клубка темных листьев и раскачивающихся за ними веток выпорхнул необыкновенно крупный и изящный спевалайн, еще не потерявший яркое оперенье брачного сезона. Вепперс повел стоящим на треноге лазерным ружьем, поймал изображение птицы в оптический прицел и идентифицировал ее как самый крупный двигающийся объект в видоискателе. Взвизгнул серводвигатель ружья, выравнивая его, сотрясая серией коротких рывков, чтобы учесть фактор движения верхолета. Вепперс нажал на спусковой крючок в тот момент, когда вспыхнула прицельная решетка. Выстрел пронзил крупную птицу, взорвавшись хлопьями перьев. Спевалайн съежился, словно человек, запахнувший на себе плащ, и упал вниз.
- Прекрасный выстрел, господин Вепперс! - сказала Лехктеви, которой пришлось лишь немного повысить голос, чтобы ее услышали за воем двигателей. Балкон был защищен от струй воздуха скошенной поверхностью сверхпрозрачного стекла. Стекло можно было убрать, чтобы использовать для стрельбы по птицам и другим животным не только лазерное оружие, но в этом случае на балконе при сколь-нибудь разумной скорости воцарялся невообразимый шум; нужно было надевать защитные заглушки на уши, а струи воздуха так истрепывали прически, что они тут же теряли право на это название.
- Спасибо, - сказал Вепперс, мимолетно улыбнувшись поразительно красивой Лехктеви. Он посмотрел на девушку, сидевшую по другую сторону от него. - Кредерре, - сказал он, кивая на лазерное ружье перед ней. - Не хотите выстрелить?
Девушка покачала головой.
- Нет, Джойлер, не могу. Мне жалко птиц. Я не могу в них стрелять.
Кредерре была молода, она еще только становилась женщиной. Но она уже достигла вполне приемлемого возраста. Она была хорошенькой, хотя рядом с темным великолепием Лехктеви ее светлая, бледная красота терялась.
Он только сегодня утром наблюдал, как девушка плавала в подземном бассейне.
Главный внутренний бассейн под домом занимал часть того пространства, где прежде - в те времена, когда дом в еще большей мере, чем теперь, был средоточием влияния семейства Вепперс, - располагались ряды и колонны серверов, откуда контролировались игры и программы во всем постоянно расширяющемся Сичультианском Энаблементе.
В прежнем количестве грубой, объемистой вычислительной мощи больше не было нужды, - процессинговые субстраты можно было встраивать в стены, корпуса, ковры, шасси, потолочные плитки, моноблоки, практически во что угодно, - а потому все пространство под особняком освободилось, и его заняли хранилища, подземные гаражи, битком набитые экзотическими машинами, и гигантский бассейн, изысканно украшенный водопадами, громадными естественными кристаллами размером с дерево, парфюм-прудиками, джакузи-заводями и водяными горками. Стройное бледное тело Кредерре двигалось на фоне черных плиток пола в бассейне, гибкое и быстрое.
Он наблюдал за ней и знал: она знает, что он за ней наблюдает. Что ж, так он наблюдал и за всеми женщинами, которые ему нравились, а потом выкидывал это из головы.
И все же, за этой девчонкой, видимо, имело смысл приударить. Он помнил, что не уложил в постель - даже не пытался - ни одной новой женщины с того неприятного случая, который закончился тем, что это маленькая разрисованная сучка откусила ему кончик носа. Наверно, он смущался. Он погладил золотую нашлепку на своем носу.
Мягко рассмеялся.
- Что ж, мне тоже жалко лесную живность, но если бы не это развлечение со стрельбой, то этих деревьев здесь вообще бы не было. А тут чертовски много деревьев и чертовски много спевалайнов и других птиц, а кроме меня, их никто не отстреливает. Большинство людей в этом смысле похожи на вас: слишком слабонервны. Так что птички от этого только выигрывают.
Девушка пожала плечами.
- Как скажете. - Она улыбнулась ему. Довольно приятная, обаятельная улыбка, подумал он. Он снова спросил себя, почему это она надумала - и почему ей разрешили - остаться с ним. Да, конечно, она была совершеннолетней, теоретически независимой, взрослой. И тем не менее. Его забавляло, когда его друзья, знакомые и деловые партнеры пытались сосватать за него своих дочерей. А то и жен. Может, и тут была та же подоплека. Он сомневался, что кто-то еще рассчитывал выдать за него своих женщин, но для человека с амбициями могли быть полезны даже интрижка, роман.
Вепперс оглянулся на Джаскена, который стоял у него за спиной, широко расставив ноги. На нем были окулинзы, и он держался за рукоятку, вделанную в перегородку сзади, его другая рука, все еще в гипсе, висела на перевязи.
- Джаскен, показал бы нам, как это делается, пока я говорю с госпожой Кредерре.
- С моим удовольствием.
- Лехктеви, пойди посмотри, как там дела у пилотов, - сказал Вепперс.
- Конечно, господин Вепперс. - Лехктеви соскользнула со своего сиденья, под короткой юбкой замелькали ее длинные ноги, масса черных волос заколыхалась, когда она развернулась, направляясь к двери, ведущей в главный салон.
Джаскен устроился на ее сиденье, сдвинул окулинзы на лоб, включил лазерное ружье перед ним, приложил приклад к плечу, держа одной рукой, и почти сразу же выстрелил - уложил молодого черного дрозда, взорвавшегося вихрем иссиня-черных перьев. Птица упала в медного цвета листву и полетела сквозь нее дальше вниз.
- Вы не боитесь, что ваша любовница отвлечет пилота? - спросила Вепперса Кредерре. - Аппарат летит ужасно низко, а она такая… привлекательная.
- Даже если и отвлечет, это не будет иметь значения, - сказал Вепперс, нажимая кнопку, чтобы их кресла сблизились. Загудели моторы, брови девушки чуть приподнялись, когда она увидела, что расстояние между их креслами уменьшается. Мягкие подлокотники соприкоснулись. - Это все делается автоматически, - объяснил Вепперс. - Пилот - это излишество, он практически не нужен. Самая важная операция, которую он выполняет, это набор координат пункта назначения. Здесь есть пять независимых систем отслеживания рельефа местности, так что мы всегда остаемся над пейзажем и не становимся его частью.
- Пять? Господи боже, - тихо сказала она заговорщицким тоном и наклонила к нему голову так, что ее длинные светлые волосы почти коснулись мягкого материала его рубашки. Она что - пытается с ним флиртовать или поддевает его? Несмотря на весь его опыт, он нередко не мог отделить одно от другого, когда имел дело с молодыми женщинами. - Зачем так много? - спросила она.