Все замерло. Он продолжал смотреть на жуткую сцену внутри, но она больше не приближалась. Постарался отвернуться, но не мог.
Раздался голос темного ангела:
- Мы не хотим расходовать это на вас. - Она щелкнула языком - и он умер.
Ватюэйль сидел на трапеции в Пространстве трапеций и медленно раскачивался в ожидании, напевая себе под нос.
Стали один за другим появляться и остальные. Кто из них его враг, а кто - друг, можно было понять по тому, встречались они с ним взглядом или нет. Те, кто всегда считал попытки взлома программ пустой тратой драгоценного времени и всего лишь неловким способом сообщить врагу, что они находятся в отчаянном положении, поглядывали на него и улыбались, радуясь возможности заглянуть ему в глаза. Те, кто соглашались с ним, удостаивали его короткого кивка и, в лучшем случае, беглого взгляда, тут же отворачиваясь, когда он пытался ответить им взглядом, складывали губы трубочкой, скребли шерсть, чистили под ногтями на пальцах ног.
- Не получилось, - сказал желтый.
И вся тебе преамбула, подумал Ватюэйль. А, да что говорить, они ведь не вели протокол.
- Не получилось, - согласился он и принялся копаться в маленьком спутанном клочке красной шерсти у себя на животе.
- Я думаю, мы все знаем, что представляет собой следующий уровень, последний шанс, - сказал фиолетовый. Все переглянулись, в этих обменах взглядами, кивках, произносимых под нос словах чувствовалась какая-то официозная симметрия.
- Давайте не будем напускать туману, - сказал Ватюэйль несколько секунд спустя. - Речь идет о переносе войны в Реал. Речь идет о нарушении тех правил, которым мы в самом начале всего этого добровольно согласились подчиняться. Речь идет о возвращении к тем обязательствам и гарантиям, что мы приняли с такой торжественностью так давно и с тех пор жили и сражались по этим правилам. Речь идет о том, чтобы сделать всю эту конфликцию, которой мы посвятили три десятилетия нашей жизни, ненужной и бессмысленной. - Он помолчал, оглядел их. - И речь идет о Реале. Перезагрузок нет, и если для кого-то и найдутся лишние жизни, то многие другие будут лишены этой благодати: смерти и страдания, которые мы будем причинять, станут настоящими, как и проклятия, которые обрушатся на нас. Мы что, и в самом деле готовы ко всему этому? - Он еще раз оглядел их всех. Пожал плечами. - Я знаю, что я готов, - сказал он. - А вы?
- Мы уже прошли все это, - сказал зеленый. - Мы все…
- Я знаю, но…
- Не стоит ли?..
- Не могли бы мы?..
Ватюэйль возвысил голос, перекрикивая их:
- Давайте голосовать и покончим с этим.
- Да, давайте не будем больше тратить время, - сказал фиолетовый, глядя прямо на Ватюэйля.
Они проголосовали.
Они некоторое время сидели спокойно или тихонько раскачиваясь на трапециях. Все молчали.
Потом:
- И пусть воцарится хаос, - безропотно сказал желтый. - Война против Ада переносит ад в Реал.
Зеленый вздохнул.
- Если мы проиграем, они нас не простят десять тысяч лет, - сказал он.
Фиолетовый фыркнул.
- Многие из них не простят нас миллион лет, если мы выиграем.
Ватюэйль вздохнул, неторопливо покачал головой.
- Да поможет всем нам судьба, - сказал он.
ГЛАВА 18
Нет ничего хуже лузера, который добился успеха, думал Вепперс. Это было составной частью жизненного устройства, - частью сложностей жизни, полагал он, - и состояло оно в том, что иногда кто-то, не заслуживающий абсолютно ничего, кроме как пребывать среди поверженных в прах, униженных, отбросов общества, вдруг оказывался среди богатых, влиятельных и почитаемых.
По крайней мере, люди, которые были естественными победителями, знали, как вести себя в своем великолепии, понимали, каковы движущие силы их восхождения наверх, - им повезло родиться то ли в богатой и влиятельной семье, то ли честолюбивыми и способными. Лузеры, которые пробивались наверх, всегда были какими-то ущербными. Вепперс излучал высокомерие - он сам по себе в полной мере обладал этим качеством, как ему говорили, - но его нужно было заслужить, на это нужно было поработать. Или уж как минимум на это должны были поработать твои предки.
Высокомерие без дела, высокомерие без достижений - или чистая удача, которую выдавали за достижения - было мерзостью. В присутствии лузера все выглядели плохо. Хуже того, из-за них все это - великая игра, называвшаяся жизнью - казалось набором случайностей, почти бессмысленностью. Единственная польза от них, как давно решил Вепперс, состояла в том, что они являли собой пример для тех, кто жаловался на то, что они не оценены по достоинству, что им не хватает денег, что они не властны в принятии решений: смотрите, если даже этот идиот сумел чего-то добиться, значит, и все могут, значит, можете и вы. Так что прекратите хныкать, жаловаться, что вас эксплуатируют, - работайте в поте лица.
И тем не менее, по крайней мере отдельные лузеры вполне очевидно были явлением из ряда вон выходящим, пусть и в пределах статистической погрешности. Это можно было учитывать, с этим можно было смириться, даже если и скрепа сердце. Но он ни за что не хотел верить, что существуют целые общества - целые цивилизации - лузеров, добившихся успеха. Именно таким успешным лузером была Культура.
Вепперс ненавидел Культуру. Он ненавидел ее за то, что она существует, и за то, что она (для слишком большого числа доверчивых идиотов) установила стандарт того, как должно выглядеть приличное общество, а значит, и того, к чему люди должны стремиться. Нет, это было не то, к чему должны были стремиться люди; это было то, к чему стремились машины, которые сами и создали такое общество в своих бесчеловечных целях.
Еще одно искреннее убеждение Вепперса состояло в том, что, когда тебя обкладывают со всех сторон флажками, когда загоняют в угол, ты должен атаковать.
Он вошел в кабинет посла Культуры в Убруатере и бросил остатки неврального кружева на ее стол.
- Что это еще за херня? - спросил он.
Посла Культуры звали Крейт Хьюэн. Это была высокая, стройная женщина с несколько необычными, на сичультианский взгляд, пропорциями, но все же привлекательная на горделивый, неприступный манер. Вепперсу не раз приходило в голову сделать одну из своих девиц-оборотней похожей на эту женщину Культуры, чтобы вытряхать к чертям собачьим ее высокомерные мозги, но он все никак не мог себя заставить. У него была своя гордость.
Когда Вепперс ворвался к ней, она стояла у окна громадного кабинета в пентхаусе, выходящем на город в том месте, где в сердце центрального бизнес-района Убруатера в дымке раннего предвечерья над массивной башней корпорации "Вепрайн" маячил большой, темный, удлиненный корпус корабля. Она пила что-то дымящееся из чаши и была одета, как уборщица. Как босоногая уборщица. Она повернулась и, моргнув, посмотрела на клубок серебристо-синих проводков на ее столе.
- И вам добрый день, - тихим голосом сказала она. Она подошла, внимательнее посмотрела на клубок, лежащий на столе. - Это невральное кружево, - сказала она. - Что же у вас такие плохие технари? - она посмотрела на другого человека, входящего в комнату. - Добрый день, Джаскен.
Джаскен кивнул. За ним в дверях парил автономник, который предпочел не стоять на пути Вепперса, когда тот ворвался в комнату. Они вот уже минуты три (когда его верхолет оставил Министерство юстиции и полетел к их зданию) знали, что Вепперс направляется к ним, так что у нее было достаточно времени, чтобы решить, в каком виде предстать перед ним.
- Взззз! Взззз! - пропел тоненький голос из-за одного из больших диванов. Вепперс посмотрел в ту сторону и увидел маленькую светлую голову, то появлявшуюся, то исчезавшую.
- А это что еще такое? - спросил он.
- Это ребенок, Вепперс, - сказала Хьюэн, вытаскивая свой стул из-за стола. - Ну так и что дальше? - Она указала на окно. - Небо. Облака. Ой, смотри - птичка. - Она села, взяла кружево. Автономник - ромбовидная фигурка размером с чемодан - подплыл поближе. Хьюэн нахмурилась. - Откуда это у вас?
- Оно побывало в огне, - пробормотал автономник. Эта машина была слугой Хьюэн (или ее хозяином) в течение всех тех трех лет, что она находилась здесь. У нее должно было быть имя, или звание, или что-то такое, и Вепперса даже "представляли" этой железке, но он не желал помнить, как эту штуку зовут.
- Взззз!
Светловолосый ребенок стоял за диваном, видны были только его голова и рука, пальцы которой были сложены в форму пистолета. Пистолет был направлен на Джаскена, который снял через голову свои окулинзы и нахмурился, как сценический злодей, сам направляя палец на ребенка и прицеливаясь. Внезапно он отдернул руку назад, словно при отдаче.
- Ой! - сказал ребенок и исчез, тихонько хлопнулся на диван. Вепперс знал, что у Хьюэн есть ребенок, но не ждал увидеть этого ублюдка в ее кабинете.
- Это было найдено в прахе одного из моих сотрудников, - сказал Вепперс, уперев костяшки пальцев широко расставленных рук в стол и подавшись к ней. - И мои очень компетентные технари утверждают, что это одна из ваших штучек, а поэтому мой следующий вопрос, какого хера Культура внедряет свои запрещенные шпионские устройства в головы моих людей? Вы помните, что вам запрещено шпионить за нами?
- Понятия не имею, откуда это здесь, - сказала Хьюэн, передавая кружево в вытянутое до максимума манипуляторное поле автономника. Остатки кружева приняли приближенно форму мозга. Вепперс метнул взгляд на кружево, и это зрелище вызвало у него неприятное ощущение. Он опустил ладонь на столешницу.
- Что, черт побери, дает вам право действовать подобным образом? - Он повел рукой в сторону кружева, мерцающего на невидимой руке автономника. - У меня есть все основания отнести это в суд. Это нарушение наших прав и Взаимного соглашения о контактах, которое мы подписали от всей души, когда вы, коммунистические ублюдки, только-только здесь появились.
- А у кого это было в голове? - спросила Хьюэн. Она откинулась к спинке стула, заведя руки за голову и положив одну босую ногу на другую. - И что с ним случилось?
- Не уходите от вопроса! - Вепперс снова стукнул ладонью по столу.
Хьюэн пожала плечами.
- Ну хорошо. Мы - кто уж эти "мы", понятия не имею - не имеем права делать что-то в этом роде. - Она нахмурилась. - Так в чьей голове это было?
Автономник произвел звук, похожий на откашливание.
- Кто бы это ни был, он погиб в огне или был кремирован, - сказал автономник. - Скорее, последнее; высокотемпературное сжигание, вероятно, с незначительными примесями. Трудно сказать - оно было очищено и протестировано. Первый анализ - довольно грубый, второй - несколько топорный. - Машина повернулась в воздухе, словно чтобы взглянуть на Вепперса. - Я бы сказал, что первый анализ делали технические специалисты господина Вепперса, второй - наши друзья джхлупианцы. - Едва видимая дымка вокруг машины чуть порозовела. Вепперс словно и не слышал автономника.
- Не пытайтесь увильнуть, - сказал он, указуя пальцем на Хьюэн. ("Взззз!" - сказал тоненький голосок из другой части комнаты.) - Что это за вопрос, кто такие "мы"? "Мы" - это вы, Культура. Эта штука ваша, значит, вы и отвечаете. И не пытайтесь это отрицать.
- В словах господина Вепперса есть свой резон, - рассудительно сказал автономник. - Это наша технология - довольно высокая технология, - если вы меня понимаете, и насколько я могу сказать, это кружево (точнее, семя, которое выросло в кружево) было имплантировано кем-то или чем-то, про кого с достаточными основаниями можно сказать, что он принадлежит Культуре.
Вепперс сверкнул взглядом в сторону машины.
- Пошел в жопу, - сказал он автономнику.
Это, казалось, ничуть не оскорбило автономника.
- Я ведь согласился с вами, господин Вепперс.
- Мне не требуется согласия этой железяки, - сказал Вепперс, обращаясь к Хьюэн. - Я должен знать, что вы намереваетесь делать в связи с этим нарушением условий соглашения, которое позволяет вам оставаться здесь.
Хьюэн улыбнулась.
- Оставьте это мне - я посмотрю, что можно сделать.
- Этого мало. И потом эта штука остается у меня, - сказал он, показывая на кружево. - Я не хочу, чтобы она к вашему удовольствию исчезла. - Он помедлил, потом выхватил кружево у автономника. Ощущение было неприятное, словно он погрузил руку в теплую, липкую пену.
- Серьезно, - сказала Хьюэн. - В чьей голове это находилось? Если мы будем знать, это поможет нашему расследованию.
Вепперс, оттолкнувшись от стола, сложил руки на груди.
- Ее звали Л. И'брек, - сказал он послу Культуры. - По судебному решению она была передана в мою собственность согласно Регламенту наследственного возмещения убытков по Закону о генных интаглиатах.
Хьюэн нахмурилась, потом подалась вперед, отвернулась на мгновение.
- Ааа, эта меченая женщина?.. Ледедже? Я помню ее. Несколько раз беседовала с нею.
- Не сомневаюсь, - сказал Вепперс.
- С ней все было… в порядке. Она была немножко нервная, но в остальном вполне здоровая. Она мне нравилась. - Она посмотрела на Вепперса с - он был в этом уверен - напускным выражением крайней заинтересованности. - Она умерла?
- Категорически.
- Очень жаль. Пожалуйста, передайте мои соболезнования семье и близким.
Вепперс натянуто улыбнулся.
- Иным словом, мне.
- Мне очень жаль. Как она умерла?
- Покончила с собой.
- Ах… - сказала Хьюэн, и на ее лице появилось мучительное выражение. Она опустила глаза. Вепперсу хотелось треснуть ее чем-нибудь тяжелым по зубам. Она глубоко вздохнула, глядя в столешницу. - Это…
Вепперс оборвал ее, пресекая возможность всякой сентиментальщины.
- Я жду от вас объяснений на этот счет. Несколько следующих дней я буду отсутствовать…
- Да, - сказал автономник, поворачиваясь в ту сторону, где хищная форма корабля, зависшего над башней корпорации "Вепрайн", отбрасывала косую серую тень на часть города, - мы видели ваше прибытие.
Вепперс проигнорировал его. Он снова тыкнул пальцем в Хьюэн. ("Взззз!" - раздался голос из-за дивана.)
- И ко времени моего возвращения я надеюсь услышать от вас объяснения. Если нет, то наступят последствия. Юридические и дипломатические последствия.
- Она не оставила записки? - спросила Хьюэн.
- Что? - переспросил Вепперс.
- Она не оставила записки? - повторила Хьюэн. - Часто люди, кончающие с собой, оставляют записки, в которых объясняют, почему это сделали. Ледедже ничего не оставила?
Вепперс позволил своей нижней челюсти чуть отвиснуть, пытаясь показать, насколько оскорбительна и неприемлема эта бесстыдная наглость. Он тряхнул головой.
- У вас есть шесть дней, - сказал он женщине, повернулся и пошел к двери. - Ответишь ей на другие вопросы, если у нее есть, - сказал он на ходу Джаскену. - Я буду в верхолете. Только не задерживайся надолго. - Он вышел.
- У этого человека странный нос, - сказал тоненький голос из-за дивана.
- Итак, Джаскен, - сказала Хьюэн, мимолетно улыбнувшись. - Оставила она записку или нет?
Джаскен, нянча свою здоровую руку на перевязи, сказал:
- Никаких записок оставлено не было, мадам.
Несколько мгновений она смотрела на него.
- И это было самоубийство?
Выражение лица Джаскена ни на йоту не изменилось.
- Конечно, мадам.
- И вы понятия не имеете, как кружево попало ей в голову.
- Ни малейшего, мадам.
Она неторопливо кивнула, набрала в грудь воздуха, выпрямилась на стуле.
- Как у вас рука?
- Это? - он чуть отодвинул руку в гипсе от туловища. - Отлично. Срастается. Будет как новенькая.
- Я рада - Хьюэн улыбнулась. Она поднялась со стула и кивнула. - Спасибо, Джаскен.
- Мадам, - сказал он, чуть поклонившись.
Хьюэн держала ребенка на руках, наблюдая вместе с автономником, как широкофюзеляжный верхолет поднялся сверху, ею круглый зеркальный хвост на вираже сверкнул в золотых лучах. Аппарат выровнялся и направился прямо к башне корпорации "Вепрайн" и к кораблю (который размерами не уступал башне), висевшему над ней.
Автономника звали Олфес-Хреш.
- Да, - сказал он, - повреждение носа вполне настоящее, но не от клинка, а в руке Джаскена ни одной косточки никогда не было сломано. Рука у него абсолютно здорова, если не считать некоторой атрофии вследствие частичной неподвижности в последние дней двадцать. Что еще? На гипсе есть потайные петли, позволяющие его свободно снимать с руки.
- Вы сделали полную съемку кружева?
- Как если бы он оставил его здесь.
Она кинула взгляд на машину.
- И?
Автономник покачался - эквивалент пожатия плечами.
- Технология ОО. Во всяком случае ничем ей не уступает.
Хьюэн кивнула, разглядывая джхлупианский корабль, к которому подлетал аппарат Вепперса. Она погладила ребенка по спине.
- Это любопытно.
Чей пришла в себя в Убежище. Убежище целиком занимало вершину похожей на палец скалы, торчавшей среди поросшей низким кустарником пустыни. На отполированных песком камнях между столовой горой Убежища и близлежащим плато глыбами лежали остатки естественной арки. Попасть в Убежище можно было только в тростниковой корзине, которую с помощью шкивов вручную спускали на веревке с тридцатиметровой высоты пальца на основание пустыни. Убежище за годы нарастили до шести или семи этажей, сколоченных кое-как из деревяшек и домиков, которые цеплялись и к бокам столовой горы, опираясь на мостки, подпертые древесными стволами, удерживающими еще более ненадежно нависающие сооружения.
В Убежище допускались только особи женского пола. Те, что постарше, копировали нечто, называющееся манускрипты. С ней обходились если не как со служанкой, то определенно как с кем-то второстепенным, чье мнение не играет роли, чье значение определяется только теми ничтожными функциями, которые она выполняет.
Если она не спала, не ела или не работала, то молилась в часовне, вместе со всеми остальными обитателями Убежища восхваляла Бога. Богом здесь была женская сущность, которой эти безбрачные в долгих песнопениях воздавали хвалу за ее плодовитость.
Она пыталась объяснить, что не верит в Бога, но поначалу от ее слов отмахнулись как от бессмысленной чепухи (такой же нелепой, как отрицание, скажем, солнца или гравитации), а потом, когда остальные поняли, что она говорит это всерьез, ее доставили к грозной настоятельнице Убежища, которая объяснила ей, что у нее нет иного выбора и она должна верить в Бога. Она новенькая, и на сей раз ей будет снисхождение, но она должна подчиниться воле Бога и подчиняться тем, кто старше ее. В деревнях и городах людей сжигали заживо, если те говорили, что Бога нет. Здесь, если она будет упорствовать в своем заблуждении, ее лишат еды и будут бить, пока она не образумится.