- Нужно какое-то время, чтобы к этому привыкнуть, - сказал профессор, отводя меня в другой конец аудитории, к терминалу у окна.
Можно было подумать - он не хочет, чтобы наш разговор слышали другие.
Я обернулся. Девушка, пережившая свой первый нейросеанс, молча стояла у дверей с другими студентами и - улыбалась. Она не говорила ни слова. Все в аудитории молчали.
Говорил только профессор.
- Подключённый к сети оператор - не самое приятное зрелище, - продолжал он. - Все поначалу пугаются. Я тоже, помнится…
Профессор сам прервал свой не успевший начаться рассказ и показал кивком головы на кресло.
- Садитесь, - сказал он.
Я медлил.
- Просто сядьте, - сказал профессор. - Терминал сейчас не работает. Это самое обычное кресло. Мы немного поговорим с вами, прежде чем подключиться.
Я сел. Кресло было жёстким и неудобным - высокий подголовник давил мне в затылок, и я не стал откидываться на спинку.
- Расслабьтесь, - сказал профессор. - Кресло само примет нужное положение. Просто откиньтесь назад. Вот так… Руки - обязательно на подлокотнике.
Я перестал сопротивляться и расслабился. Кресло и правда медленно и мягко изменилось, подстроившись под моё тело - подголовник больше не мешал, но аккуратно поддерживал мою голову, спинка плавно облегала меня, как кокон, а руки сами легли на широкие подлокотники. Мне никогда не было так удобно. Кресло необъяснимым образом угадывало все мои желания. Я почувствовал, что засыпаю. Даже голос профессора звучал теперь тише, чем раньше.
- На самом деле, - сказал он, - в этом нет ничего страшного, совершенно ничего. Там, - профессор провел рукой по триптиху, - совсем нет страха. Это, если хотите аналогий, похоже на сон - вы просто уснёте и проснётесь. Это как сон, в котором время - другое. Для вас пройдёт несколько часов, здесь - несколько секунд.
Профессор щёлкнул пальцами.
Я с трудом боролся со сном.
- Это звучит несколько… - пробормотал я.
- Пугающе? - предположил профессор. - Вовсе нет. Ведь то же самое происходит и в обычных снах, разве не так?
- Я плохо помню свои сны, - сказал я.
- Этот вы запомните, - улыбнулся профессор.
Я устал сопротивляться, закрыл глаза и - едва не провалился в вязкий окутывающий сон.
- А вы неплохо подготовились! - рассмеялся профессор. - Но я ещё не закончил.
- Несколько часов? - спросил я, вспомнив его слова. - Но что…
- Это, конечно, не совсем верно, - перебил меня профессор. - В нейросети нет привычного нам ощущения времени. Если вы боитесь, что вам станет скучно…
Профессор снова рассмеялся.
- Просто делайте то, о чём я рассказывал, - сказал он. - Вы, надеюсь, слушали меня внимательно?
Я кивнул головой.
- Это как лабиринт, - продолжил профессор свои аналогии, - только совершенно не сложный. Вы можете выбрать любую дверь, любой выход - и ваш выбор всегда будет правильный.
- Да, я помню, вы говорили, - сказал я.
- Есть ещё один момент, - сказал профессор.
Он, наконец, оставил в покое триптих и зачем-то встал позади меня, упёршись руками в спинку кресла. Я больше не видел его лица, но слышал голос - отчётливый, и в то же время тихий. Он как будто вводил меня в транс, нашептывая мне в ухо свои гипнотизирующие заклинания.
- В конце любого сна, - говорил профессор, - вам нужно проснуться. В обычном сне вы просыпаетесь сами, но здесь… - Голос профессора вдруг затих, почти сошёл на нет, - здесь немного иначе.
- Что вы имеете в виду? - спросил я и попробовал повернуться, но профессор остановил меня, обхватив мою голову и зафиксировав её на подголовнике.
- Нет, не двигайтесь, - сказал он. - Терминал уже работает.
- Как работает? - Я непроизвольно дёрнулся.
- Спокойно, - сказал профессор. - Первое подключение очень плавное. Это как сон. Вы же хотите спать? Просто сидите. Расслабьтесь. У вас ведь так хорошо это получается.
Я кивнул головой - вернее, попробовал кивнуть, но в действительности не смог даже пошевелиться. Голос профессора совсем затих. Я был уверен, что он бесшумно отдаляется от меня, плавно отступает в другой конец комнаты.
- Вас, конечно, всегда можно разбудить, - говорил профессор, - но всегда ведь лучше, когда просыпаешься сам, правда? Для этого обычно используют специальное слово. Вроде голосовой команды. Вам просто нужно придумать, произнести это слово и…
- И что это за слово? - спросил я; мне уже тяжело было говорить.
- Вы должны выбрать сами, - сказал профессор. - Это должно быть что-то личное, важное. Что-то такое, что имеет для вас особенное значение. Просто произнесите это слово сейчас, я введу его в интерфейс и… - профессор чуть слышно усмехнулся, - пожелаю вам спокойной ночи.
Голос профессора доносился издалека и казался искажённым, словно его загадочным образом преломляла сгущавшаяся в комнате темнота. Я чувствовал тихую спокойную усталость, медленно проваливаясь в невесомость и темноту, но меня это уже не пугало.
Лишь собственный голос ещё как-то связывал меня с исчезающим профессором - всё остальное уже сгинуло, растворилось в тишине.
- Слово? - повторил я. - Любое слово?
- Да, - послышалось из темноты. - Только выбирайте быстрее.
Я тщетно пытался сопротивляться густой осязаемой тьме, которая затягивала меня. У меня оставался лишь один последний вздох, последнее мгновение.
Слово. Оно как будто высветилось передо мной. Всё было так очевидно и просто. Я набрал полную грудь воздуха и дрожащим от слабости голосом произнёс…
79
- Лидия!
Я выкрикнул её имя в пустоту, мгновенно пробудившись от пустого и чёрного сна.
Я лежал на упакованной в плёнку кровати, в непроницаемой, похожей на контузию тишине. Не слышалось даже сдавленного шипения воздуховода. Однако дышать было легко - я несколько раз набрал полную грудь холодного искусственного воздуха, от которого кружилась голова.
Потом встал с кровати.
Где-то далеко, в плотно обступавшей меня темноте, тускло поблёскивал красный огонёк камеры наблюдения. Я сделал несколько шагов в его сторону, и темнота сомкнулась - не было больше ни жёсткой кровати, ни стен - только бледный, мерцающий светодиод над невидимой дверью, мой единственный ориентир.
Осторожно, боясь оступиться, сорваться во тьму подо мной, я приблизился к горящему огоньку. Пол подо мной странно покачивался, и мне приходилось размахивать руками, чтобы удержать равновесие, однако я не сдавался.
Когда до огонька оставалось лишь несколько шагов, я вдруг замер, упёршись в невидимую преграду. Электрический глаз безразлично смотрел поверх меня, как будто умудрился разглядеть что-то в глухой темноте. Я невольно обернулся, и в эту же секунду раздался резкий металлический щелчок.
Камера отключилась.
78
Лида оделась так же, как и в институт - в тёплый свитер с высоким пушистым воротником, обтягивающие джинсы и сапожки с меховыми отворотами, тёплые не по сезону. Она поприветствовала меня уставшей улыбкой и замолчала. У меня никак не получалось её разговорить.
- Что-то случилось? - спросил я.
Лида, казалось, едва могла меня узнать.
- Всё в порядке, - сказала она. - Просто я… немного устала. - Она остановилась и, закрыв глаза, подставила лицо холодному осеннему ветру. - Если я вдруг засну во время сеанса, не забудь меня разбудить.
Мы опять шли молча. Лида держалась в стороне от меня. Её любимая, похожая на портфель сумка покачивалась на плече, создавая между нами преграду.
- Наверное, это будет интересно, - сказал я, устав от молчания.
Лида кивнула.
- Жаль, что ты не нашёл настоящий планетарий, - сказала она. - Даже не верится, что во всём городе нет ни одного.
- Все закрыты, - сказал я.
Вечернее солнце терялось в нагромождении кубических домов. Исполинские экраны на крышах, по которым обычно показывали суматошные рекламные постановки, застилала темнота. Город задыхался в плотном настоявшемся вечернем воздухе. В ранних сумерках даже огни проезжающих машин, отсветы в окнах или вспышки цветных светофоров неприятно слепили, нарушая какой-то мертвенно спокойный, монотонно-серый ритм, которому подчинялись под закат дня городские улицы.
Но мне было неспокойно.
Я потёр плечи - не от озноба, от волнения.
- Холодно как стало, - сказал я.
Порывистый ветер, который мгновенно поднимался и затихал, когда по монорельсу над нами проносился очередной бесшумный состав, развевал длинные волосы Лиды, но она больше не поправляла их рукой.
- Да, - сказала она.
- Погоди! - спохватился я. - У тебя ведь на следующей неделе? Нейроинтерфейс?
- Ага.
- Волнуешься?
Я попытался заглянуть Лиде в глаза, но она шла, отвернувшись от меня. Происходящее на другой стороне улицы интересовало её больше, чем я.
- Да нет, - сказала Лида. - Чего волноваться? Обычная вводная, оценок не ставят. К тому же, - добавила она, - ты мне уже всё рассказал.
- А я очень переживал, - сказал я.
- Я знаю, - сказала она.
Она впервые посмотрела на меня и улыбнулась. Мы остановились у перекрёстка, загорелся зелёный, и сдавленный электрический голос начал талдычить как заведённый, разгоняя спокойный вечерний сумрак - "можете идти", "можете идти", "можете идти". Мне хотелось взять её за руку, но мешала похожая на портфель сумка, и ветер, внезапно сменивший направление, и прохожие, которым мы не давали пройти.
- Идём? - спросила Лида, и в тот же момент погас светофор.
- У нас ещё минут сорок, - сказал я.
- Никогда не была в этом… космическом театре, - сказала она.
Мы стояли рядом у перекрёстка, а я даже не решался коснуться её руки. Я вдруг подумал, что звёзды - это единственное, что нас объединяет. И технологический, куда поступают только те, кто действительно хочет улететь с Земли. И Патрокл, восходящий на высокую орбиту. И голограмма звёздного неба, которую она теперь всегда носила с собой.
В театре мы решили посидеть немного в забавном, похожем на музей космонавтики кафе, чтобы скоротать время перед началом сеанса. На стенах висели эффектные фотографии космоса, планеты, снятые с орбиты, яркие созвездия, как в карманной голограмме Лиды. В центре зала, на кубическом постаменте, лежал обломок метеорита - из никеля и железа, - похожий на маленькую, изъеденную кавернами планету, которую, вопреки обычным распорядкам музеев, можно было трогать руками. Прежде чем сесть, Лида мягко положила на него ладонь - как будто слушая пульс - и улыбнулась. Я заказал фирменные коктейли - со вкусом гвоздики и рома.
- Здесь забавно, - сказала Лида, пригубив коктейль и осмотревшись по сторонам.
В кафе были заняты почти все столики, но посетители говорили тихо, соблюдая негласные правила приличия. Казалось, мы и правда сидим в музее - рядом с никелевым метеоритом и фотографиями планет.
Лида задумчиво разглядывала снимки.
- Интересно, - сказала она, - а это настоящие фотографии?
- Думаю, нет, - сказал я, задержав взгляд на эффектной панораме Земли, медленно тонущей в темноте. - Слишком уж…
- Удачно получились? Да, возможно. Такие ракурсы и освещение… Хотя… может, просто обработаны.
- Может, - согласился я.
- И кстати, - Лида привстала из-за стола, пытаясь рассмотреть фотографии у дальней стены, - я что-то не вижу Венеры. Неужели убрали?
- Да ладно! - Я завертел головой. - Может, где-то ещё висит?
- Нет.
- Странно, - сказал я. - Вроде конфликт исчерпан. С чего им убирать сейчас снимки. Да и вообще…
- Это так пишут, что исчерпан, - сказала Лида. - Как он исчерпан? Понятно, что они хотят суверенитет. Кому охота быть… сырьевым придатком. С их-то экономикой сейчас. Лет через сто Земля станет третьим миром по сравнению с Венерой.
- Ну, уж ты как-то сгущаешь краски… - сказал я.
- Почему сгущаю? Я серьёзно. Поэтому исчерпан… Нет. Конфликт будет исчерпан, когда Венера получит суверенитет.
- Не знаю, - попытался возразить я. - Мало ли чего они там хотят. Да и что будет-то на самом деле? Первая космическая война? Ты же сама писала…
- А жизнь часто похожа на скверную фантастику. Да и вообще… - Лида недовольно поморщилась, - зачастую обладает весьма странным чувством юмора.
- Чувством юмора? - спросил я.
- Ага, - ответила Лида, помешивая соломинкой коктейль, в котором плавали мелкие кубики льда. - Она ждёт… нужного момента… В каком году у нас выпуск?
Коктейль вдруг стал неожиданно горьким на вкус.
- Впрочем, я и правда стараюсь об этом не думать, - примирительно сказала Лида. - Подумаешь, какие-то фотографии.
- Но если они и правда убрали Венеру, - сказал я, - то, что повесили взамен?
- Фотографии чёрного беззвёздного космоса, - усмехнулась Лида.
- Пустоты?
- Ага, это было бы уместно.
Кубики льда вновь начали позвякивать в её стакане.
Мы замолчали. В кафе стало шумно - люди за столами теперь разговаривали громче, позвякивали бокалы, скрипели стулья. Близилось начало сеанса.
- Да, - сказал я, - надо бы нам для разнообразия походить по каким-нибудь другим местам, без космоса. А то они постоянно напоминают, - я посмотрел на Лиду, - о том, о чём ты предпочитаешь не думать.
- Но я люблю звёзды, - сказала она.
- Я тоже, - сказал я.
Лида пригубила коктейль.
- Я всегда так пьянею от рома, - сказала она.
Я улыбнулся. Несколько секунд мы просто смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Её надоедливая сумочка свешивалась со спинки кресла - оставленная, ненужная, - а рука с тонким серебристым колечком лежала на столе. Я вздохнул и, отодвинув в сторону стоящий на пути бокал - уже наполовину пустой, с тающими кубиками льда на дне - потянулся к ней рукой.
- А мы не опоздаем? - спросила Лида, убирая кисть.
Мы не опоздали.
Большинство мест в огромном зале были заняты, и нам пришлось протискиваться между рядами, заставляя уже устроившихся зрителей вставать, пропуская нас к своим нумерованным креслам. Через несколько секунд после того, как мы сели, приглушили свет, и наши странные ложа - высокие, с вытянутыми подголовниками, как у кресел операторов нейросети - с плавным шипением откинулись назад.
Мы лежали рядом, разделённые узкой скобой подлокотника. Лида взволнованно теребила похожую на портфель сумку и хмурилась, глядя в чёрный купол над нами - невероятный экран в сотни метров шириной.
- Всё в порядке? - прошептал я.
Лида быстро взглянула на меня и отвернулась.
- Я и не думала, что он такой большой.
- Именно так, как я себе и представлял, - сказал я, хотя пустой погасший купол тоже вселял в меня странный и необъяснимый страх.
Послышался мелодичный голос ведущего - хорошо поставленный и ровный. Было даже трудно поверить, что это говорит живой человек. Нас приветствовали и просили немного подождать - через несколько секунд должен был начаться рассвет.
- Рассвет? - удивлённо спросила Лида.
Наконец, зелёные таблички над дверями погасли, шёпот в зале затих, перестали поскрипывать кресла.
Мелодичный голос напевно произнёс:
- Проходят неуловимые мгновения, и на востоке, там, где ещё совсем недавно сгущалась тьма…
Голос потонул, поблёк в свете. Экран залило неестественное белое сияние, похожее на вспышку при химической реакции взрывоопасных веществ, и прямо у нас над головами, из пустоты, выплыло багровое, как сгусток плазмы, солнце, повиснув в воздухе, точно шаровая молния размером с дом.
Я невольно прикрыл рукой глаза.
Кошмарное солнце всходило, взлетало к вершине купола, оставляя после себя тонкий, поблёскивающий искорками шлейф - как хвост от горящей кометы.
- Что за ерунда? - прошипела Лида.
Полимерный купол неба медленно заливал оранжевый свет, сгущаясь у горизонта - там, где стены сходились с потолком.
- В полдень… - прозвучал музыкальный голос.
Солнце пролетело сквозь рдеющие потолочные своды, и закатные краски, игравшие на куполе, поблекли. Купол принял голубоватый оттенок, изображая оглушительно пустое дневное небо - без облаков, без солнца, но странно светящееся изнутри.
- Близится ве… - продолжал электронный ведущий.
Небо тускнело, как будто кто-то осторожно снижал яркость экрана, давая, наконец, отдохнуть глазам. Но потом у подразумеваемого горизонта вспыхнуло багровое зарево, и голографическое солнце - уже не такое яркое, выгоревшее за стремительный день - вновь возникло из пустоты у нас над головами.
- Голографический проектор, конечно, впечатляет, - шепнула мне Лида, - но зачем всё это нужно?
- Детям, наверное, нравится, - предположил я.
- Ага, - сказала Лида, усмехнувшись. - Если человеку, всю жизнь просидевшему в подземелье, рассказать о смене суток, то он наверняка представил бы нечто подобное.
Меж тем наступила ночь. Купол над нами погас, истлело призрачное солнце, и заведённый голос принялся рассказывать о звёздах, забавно растягивая слова.
- Это шоу длится уже сколько? Минус десять? - сказала Лида. - Нам пока что не показали ни одной звезды.
- Интригуют, - сказал я.
- Ага. Или проектор сломался.
Темнота, которая поначалу, после ослепительного заката и рассвета, давала приятный отдых глазам уже начала угнетать. Было похоже, что мы просто сидим в огромном зале, где выключили свет, и слушаем утомительную запись бессмысленной речи, которая доносится с разных сторон из спрятанных в стену динамиков.
Но потом появилась звезда.
Вернее, это был Марс - такой, каким его иногда видно по ночам с Земли. Маленькая искорка вспыхнула над нами, и под аккомпанемент мелодичного голоса поплыла, точно светлячок, в густой темноте.
- Одна, - прошептала, едва сдерживая смех, Лида.
Заиграла музыка - впервые с начала представления. Правда, тихие струнные переливы больше подошли бы фильму о несчастной любви, чем сумрачной бессветной ночи, которую старательно воссоздавал проектор.
Появилась ещё одна звезда - точнее, Венера, как не преминул сообщить незримый ведущий - и две мерцающих песчинки закружились над нами, как в водовороте, красиво взлетая ввысь.
- Две, - шепнула Лида.
Загорелось ещё несколько звезд - не таких ярких, тающих в искусственной ночи. Плавная электронная музыка звучала теперь совсем жалобно и тоскливо, а странный танец мерцающих песчинок под чёрным куполом напоминал всё, что угодно, но только не суточные движения звезд, как пытался уверить нас ведущий.
Лида уже перестала считать и со скучающим видом наблюдала за этим представлением.
Внезапно музыка ускорилась, послышалось тревожное пение горна, и в тот же миг весь купол над нами расцвёл мириадами сверкающих песчинок, кружившихся в обморочном вихре - так близко, что, казалось, можно было достать их рукой.
- Здесь и сейчас, - прозвучал голос ведущего, - мы способны достичь невозможного, отправившись со скоростью, превышающей скорость света, к далёким мирам.
Я посмотрел на Лиду. Она молчала и смотрела на звёзды. В глазах её отражались яркие огоньки.
Искусственное небо над нами вздрогнуло, звёзды на несколько секунд застыли под куполом, а потом зазвучала бодрая музыка - торопливый ритм ударных напоминал биения сердца, - и переливающиеся созвездия понеслись нам навстречу, возникая из пустоты.