Я принялся расхаживать по комнате, вокруг кровати, стараясь не подходить слишком близко к Таис, которая и так уже нервно теребила в руках цилиндрический пульт. Промёрзший насквозь пол по-прежнему обжигал мои босые ноги, но это странным образом придавало мне бодрости. Даже головная боль почти прошла - впрочем, это могли, наконец, подействовать принятые таблетки.
- Предположим, что всё это - правда, - сказал я. - Я на Земле, в каком-то медицинской тюрьме…
Таис хотела возразить, но я прервал её взмахом руки.
- А свет и прочее, - продолжал я, - лишь мои галлюцинации. Такие же, как та металлическая башка на кривом кронштейне.
Я остановился и посмотрел на Таис.
- Вот только вы постоянно говорите, что хотите мне помочь, - сказал я. - И вот в это я уже совершенно точно не верю. Вы мне совсем не помогаете. Вы просто… просто наблюдаете за мной, как за подопытным. Приходите, снимаете свои показания и уходите. Так, как будто вы и не в силах ничего сделать.
- Вы не правы, - сказала Таис и неожиданно спрятала в карман пульт. - Мы пытаемся, но ситуация… непростая. Та авария, которая произошла на Ахилле… Дело в том, что подобные случаи были и раньше.
Я молчал.
- По понятным причинам их старались не предавать огласке, - продолжила она. - Как и многие побочные эффекты, которые возникают у операторов.
- Это мне известно и так, - перебил её я. - Каждый выпускник технологического знал, на что идёт.
- Нет, - Таис покачала головой. - То, что вам известно - это лишь малая часть. Дезориентация, галлюцинации - речь не об этом. Серьёзные катастрофы происходили очень редко, но - происходили, и мы до сих пор…
- Не знаете, что делать? - спросил я.
- Ищем пути, - сказала Таис, - пытаемся понять, как вам помочь.
Таис поджала губы и посмотрела на меня, как на душевнобольного. Потом она как-то непроизвольно сделала шаг вперёд, ко мне.
- Вашему мозгу был причинён серьёзный ущерб, - сказала она. - Вся ваша личность…
- Серьёзный ущерб? - Я вспомнил о странном тесте с пластиковыми фигурками. - Мне кажется, вы несколько преувеличиваете. Хотя не исключено, что эти ваши тесты…
- Как вы думаете, - перебила меня Таис, - как вы думаете, сколько вы уже здесь находитесь?
Я пожал плечами.
- Сложно сказать, когда вы практически нарочно пытаетесь меня запутать. - Я усмехнулся. - Сколько сейчас времени, раз мы находимся на Земле?
- Около трёх часов дня, - ответила Таис.
- Какая временная зона?
Таис поморщилась, как от боли.
- Мы неподалёку от Москвы, - ответила она. - Но это неважно. Мы не о том… Просто предположите. Сколько вы здесь находитесь? Как долго вы себя помните здесь?
- Учитывая моё состояние, - начал я, - и то, что я даже не знаю, когда здесь день, а когда - ночь, понять довольно сложно. Вы меня периодически переодеваете и… - Я провёл рукой по небритой щеке. - В общем, не знаю. По состоянию щетины я бы предположил, что я здесь неделю или две, но я бы не удивился, если бы вы сказали, что прошло всего несколько дней.
Таис нахмурилась; между её бровями прорезалась морщинка.
- Вы находитесь здесь почти два года, - сказала она.
- Что? - Свет в комнате на мгновение стал ярким, как прежде. - Какие к чёрту два года? Это снова какая-то… проверка?
- Нет, - сказала Таис. - Никаких проверок. Вы здесь действительно два года, но помните лишь последние несколько дней… Ваше подсознание просто пытается компенсировать полученную вами травму и… На самом деле всё это индивидуально, - Таис качнула рукой, как бы отбрасывая от себя неудачную мысль. - Все пострадавшие ведут себя по-разному, но ваш случай один из самых сложных. Поначалу мы считали, что вам будет легче помочь, что вы пострадали меньше других, сохранили больше воспоминаний, но… всё оказалось сложнее.
- Сохранил больше воспоминаний? - не понял я. - Но у меня нет никаких провалов в памяти, я всё прекрасно помню - вплоть до того момента, когда появился тот чёртов корабль.
- Это не совсем так, - голос Таис стал тише, а красный глазок камеры над дверью странно замерцал, присматриваясь к чему-то. - Как я уже сказала, ваше подсознание пытается компенсировать и… каждый раз у вас появляются какие-то воспоминания, неправильные, ошибочные.
Таис подошла ко мне совсем близко, забыв о предосторожностях. Лида! Через мою грудную клетку словно прошёл электрический разряд. В её красивых зелёных глазах стояли слёзы.
- То, что вы помните, - сказала она почти шёпотом, - это не вы.
- Как? Вы хотите сказать, что все мои воспоминания…
- Не все, - сказала Таис. - Но многие. Так продолжается уже два года, все два года я наблюдаю за вами. Каждый раз - это что-то новое, вы как будто рождаетесь заново. Мы думали вначале, что ситуация будет постепенно улучшаться, что с каждым разом вы всё больше и больше будете становиться собой, но… к сожалению, это не так.
Таис опустила голову. Боль в груди сменилась странным обжигающим холодом, и я невольно отшатнулся назад, как пьяный. Эта худенькая девушка с чёрными волосами, похожая на Лиду, и её тихий вздрагивающий голос испугали меня сильнее, чем всё, что мне довелось увидеть здесь до сих пор.
- Что значит каждый раз? - пробормотал я. - О чём вы вообще говорите? Я не понимаю! Я никак не могу быть здесь два года! Это невозможно! И мои воспоминания…
- Всё это идёт по кругу, - продолжила Таис. - Каждый раз вы приходите в себя и становитесь… другим, не таким, как раньше. Иногда вы даже не можете говорить, у вас отсутствуют базовые моторные функции. Иногда… как сейчас… Но всё равно… Чем больше проходит времени… - Таис замерла и быстро обернулась на полусферу камеры наблюдения над дверью. - Проходит время, - сказала она, - и вы не выдерживаете. Чем больше вы думаете о происходящем, чем больше вы погружаетесь в свои воспоминания, тем больше находите странностей и противоречий… В конце концов, - голос у Таис дрожал, - вы просто не выдерживаете, и происходит коллапс. А потом всё начинается с самого начала, с новых выдуманных воспоминаний.
Несколько секунд я смотрел на неё, чувствуя страшный холод в груди. Глазок камеры наблюдения азартно поблёскивал над дверью. Я рассмеялся. Таис удивлённо уставилась на меня.
- Интересно, - сказал я, - как долго вы репетировали эту речь? Я не идиот и понимаю, что мы вовсе не на Земле. Это, - я показал рукой на светящиеся белые стены, - какая-то орбитальная станция с искусственной гравитацией и искусственным воздухом. Я слишком много времени провёл на кораблях, чтобы меня можно было так легко обмануть…
- Но подождите, я… - затараторила, часто моргая, Таис.
- Потом эта ваша история с ложными воспоминаниями, - невозмутимо продолжал я. - Неплохо придумано, конечно. Но, честно говоря, всё равно поверить сложно. Вся моя жизнь придумана? А потом я перезагружаюсь как компьютер? А в процессе перезагрузки вы, видимо, бреете меня, стрижёте ногти и волосы, подготавливаете, так сказать, к новой жизни.
Таис уже ничего не пыталась возразить, а просто смотрела на меня влажными от слёз глазами.
- Ни разу не слышал большего бреда, - подытожил я. - И ведь поначалу я почти готов был вам поверить. В следующий раз подготовьтесь получше.
- Я понимаю, - сказала Таис, - я понимаю, что вам очень сложно принять всё это, но…
Кнопочный телефон в её кармане завибрировал; она вздрогнула и прижала руку к бедру.
- Вас вызывают, - усмехнулся я. - Вы не справились. Нужно согласовать детали вашей душещипательной истории, а то, я смотрю, вы совсем уже запутались.
Таис молча отвернулась от меня и быстро направилась к двери. Её длинные волосы рассыпались по плечам. Чёрные блестящие волосы Лиды.
Я вновь почувствовал болезненную тяжесть в груди. Свет в комнате с каждой секундой становился всё сильнее, как будто тот самый Алик, наблюдающий за нами через камеру над дверью, методично прибавлял яркость.
Таис вышла. Дверь закрылась с гулким металлическим ударом.
Я вернулся на кровать. Меня опять одолевала мигрень, я закрыл глаза и попытался расслабиться, но мне не становилось лучше - казалось, что длинные острые иглы медленно вонзаются мне в виски.
66
Я увидел Лиду лишь после зимних каникул. Мы столкнулись в коридоре перед аудиторией, она попыталась улыбнуться и тут же отвернулась, как будто боялась смотреть мне в глаза.
Всю лекцию я наблюдал за ней. Лида сидела на три ряда ниже меня, иногда её скрывала голова долговязого парня, который что-то рисовал пальцем в суазоре, почти распластавшись по столу. Лектор стоял, вытянувшись, у стола и зачитывал, как по бумажке, свою монотонную речь. Лида поправляла волосы, собранные в длинный хвост на затылке, что-то искала в своём наладоннике, нетерпеливо перелистывая страницы пальцем, перешёптывалась с Анной, пыталась высмотреть кого-то в аудитории, но ни разу не оглядывалась назад.
Виктор тогда не пришёл, и я сидел в окружении пустых стульев. День выдался пасмурным, но наш лектор забыл отключить электронные жалюзи после голографического представления на предыдущей паре, и казалось, что за окном стоит глубокая зимняя ночь.
Я открыл суазор, намереваясь послать Лиде сообщение - что-нибудь ненавязчивое, вроде "как провела каникулы?", - но почему-то не решился. Я смотрел на неё, на то, как она играется со своим суазор, ищет кого-то в аудитории, как перешептывается с подругой и понимал, что совершенно ей не нужен. Когда мы столкнулись в коридоре перед парой, она не обрадовалась, не удивилась, а просто была смущена - это походило на случайную встречу с человеком, которого давно уже позабыл, но который, вопреки твоему желанию, упорно пытается напомнить о себе. Я не хотел навязываться. Но, тем не менее, открыл её страницу в соцветии, где она сама не появлялась уже несколько недель подряд.
Преподаватель продолжал пересказывать содержание учебника.
Я просмотрел несколько последних записей на её страничке и отложил суазор в сторону. Из-за скучного сумрака поточной мне хотелось спать. Лида не обращала на меня внимания. Лектор говорил синтетическим голосом, как робот.
Я положил голову на руки и закрыл глаза.
Откуда-то издалека доносился монотонный голос, я не вслушивался, и лишь отдельные слова пробивались сквозь дрёмы - "основы", "траектория движения", "тонкий расчёт". Потом исчезли, потерялись и эти бессвязные обрывки машинальной речи, я решил, что действительно могу заснуть и, представив, как какой-нибудь шутник с нашего курса примется бесцеремонно расталкивать меня в конце лекции, вздрогнул и открыл глаза.
Преподаватель действительно замолчал и стоял, сгорбившись, странно отвернувшись от нас к погасшему экрану на стене, развернув свой огромный, как альбомный лист, суазор. Руки у него дрожали. Остальные студенты тоже что-то быстро листали в наладонниках. Сидящая надо мной девушка часто и неровно дышала, как во время приступа астмы. Лида перестала перешёптываться с Анной и вдруг, впервые за всю лекцию, обернулась и посмотрела на меня. В её зелёных глазах читались сожаление и страх, как будто я за прошедшие несколько секунд сотворил нечто ужасное.
Я вздохнул.
Пальцы у меня на руках странно закоченели, хотя в аудитории работали на полную мощность отопители. Я сцепил руки, сжав их так сильно, что побелели ногти, и только тогда посмотрел на экран своего суазора, который всё ещё лежал на столе, открытый на странице Лиды. Поверх фотографии Патрокла, опубликованной Лидой в соцветии когда-то очень давно - ещё в другой жизни - выплыло прозрачное окошко с извещениями о новых записях. Броские красные цифры быстро возрастали, словно отсчитывая какие-то судорожные порывистые секунды - двенадцать, двадцать шесть, тридцать три. Я схватил суазор, коснулся пальцем нетерпеливо дрожащего окошка, и в этот момент кто-то рядом выше тихо сказал:
- Война…
Я быстро перелистывал многочисленные записи в соцветии.
"Восстание сепаратистов".
"Неожиданная агрессия послужила причиной…".
"Первый космический конфликт".
Десятки, сотни людей писали о том, что происходило на Венере - всё остальное, всё, что ещё несколько секунд представлялось таким значительным и важным, вдруг потеряло значение, сгинуло в тени этого внезапно начавшегося кошмара.
Лекция так и не завершилась - она прерывалась на том самом мгновении, когда кто-то получил первое уведомление на свой суазор. Преподаватель сказал, что ему нужно срочно отойти и хлопнул дверью. Вокруг меня стал раздаваться неуверенный испуганный шёпот, как будто, стоило лишь заговорить в полный голос, как все эти бессвязные слухи из соцветия обратились бы в безжалостную явь. Лида уже не смотрела на меня, а сидела, обхватив голову руками. Анна что-то шептала ей в ухо и поглаживала по плечу. Лида поначалу даже не замечала свою подругу, как-то пугающе отрешившись от происходящего, но потом повернулась к ней, покачала головой и стала что-то быстро набирать в суазоре.
На моих глазах в ленте обновлений появилось её последнее сообщение:
"Запомните этот день. Сегодня мы перестали быть детьми".
Вскоре аудитория начала пустеть. Лида вместе с подругой вышли одними из первых. Я тоже понял, что не могу больше сидеть на одном месте, читая одинаковые сообщения в сети, и пошёл вслед за остальными.
В коридоре было шумно и людно. Можно было подумать, что занятия в институте разом отменили, и все студенты высыпали из аудиторий, не зная, куда им податься в середине дня. Меня постоянно кто-то толкал, пробиваясь к затянутому электронной дымкой окну или к настенному терминалу, пестрившему разноцветными окошками объявлений. Слышались возгласы, даже крики. Война! Война!
Я беспокойно озирался по сторонам. Я чувствовал себя брошенным, потерянным - я не видел ни одного знакомого лица. Лида с Анной куда-то исчезли, их поглотил этот нескончаемый гомон. Я был один, я не знал, что мне делать. Никто больше не сдерживал себя, стараясь разговаривать вполголоса, чтобы не нарушать тишины - то, что ещё так недавно казалось выдумкой, неудачной шуткой, стало теперь угрожающей реальностью, которая гремела у меня в ушах.
- Неужели и правда война?
- Что теперь будет? Они ведь не осмелятся…
- Я не могу поверить, этого не…
Я проталкивался к лифтовой площадке, к морозному свету, который падал из окна с отказавшими электронными шторами, преследуемый этими криками. Кто-то побежал мне навстречу, яростно расталкивая остальных руками с таким видом, словно даже секундное промедление было бы для него смертельно.
Суазор в моём кармане раздражённо завибрировал, я машинально вытащил его и развернул экран.
Пришло сообщение от матери:
"Ты знаешь, что произошло? Приезжай, нам нужно поговорить!"
- Знаю, мама, - сказал я, уставившись в экран, хотя в действительности ничего не понимал.
65
Венера восставала из мрака. Таяла, рассеивалась окружающая её темнота, и планета медленно возникала из пустоты, рождалась заново из электронного газа и солнечного света. Большую часть её поверхности затягивали густые подвижные облака; планета дышала, взволнованно и часто, поднимая чудовищный, на тысячи миль, ураган. Где-то высоко над Венерой тихо поблёскивала искусственная луна.
Реконструкция, созданная из орбитальных снимков.
У планеты возник корабль, плавно проявившись над её газовым нимбом - несколько секунд он был прозрачным, как фотонный призрак, пропуская сквозь себя темноту и свет, вздрагивая и исчезая на едва ощутимые мгновения, пока, наконец, не обрёл цвет и форму.
Я присмотрелся.
Земной корабль, с ярким опознавательным кодом и сияющими регистрационными номерами, выглядел таким огромным, что его легко можно было спутать с Патроклом. Однако я знал, что это Терей, корабль научно-исследовательского корпуса, на борту которого на момент штурма находилось дорогостоящее оборудование для геодезических работ и терраформирования.
- Интересно, а насколько это всё… - начал Виктор, но не договорил.
Он принёс с собой ящик пива и здоровый, слегка потрёпанный экран, который мы развернули на столе, прижав по углам бутылками. Неофициальная, как её называли, реконструкция событий уже пару дней ходила по сети, хотя Виктор почему-то считал, что скоро этот ролик непременно подпадёт под какой-нибудь негласный закон о цензуре. В официальных же источниках даже боялись употреблять слово "война", а произошедшее на Венере называли исключительно "восстанием сепаратистов", причём говорили о нём всегда в прошедшем времени, как если бы конфликт был давно уже исчерпан.
Между тем похожий на пирамиду корабль продолжал пугающе увеличиваться в размерах. Одна из его граней проваливалась в темноту, а другая - сверкала, отражая свет солнца.
- Терей - самый большой корабль научно-исследовательского корпуса, - прозвучал позвякивающий голос из испорченного динамика, - был построен почти двенадцать лет назад для проведения терраформирования так называемых дальних планет. До сих пор его миссия считалась экспериментальной и…
- По ходу и тут не будет ничего нового, - сказал Виктор.
Он пригубил немного пива. Рыхлая пена поднялась вверх, как при химической реакции, и над узким горлышком образовалась мылкая шапка, которую Виктор сдул, поднеся бутылку к самым губами. На старый экран упало несколько капель.
- А откуда взяться чему-то новому? - сказал я, протирая экран рукой. - Пока хоть на правду похоже.
- Не знаю, на что это похоже, - возразил Виктор. - По мне так все эти реконструкции…
Терей плыл над сверкающей короной атмосферного газа и, казалось, существовал в каком-то своём, неподвластном обычным законам физики пространстве - на него не действовала гравитация планеты, и он свободно дрейфовал в космической темноте.
- Точные детали захвата Терея до сих пор неизвестны, - продолжал неуверенный, срывающийся на звон голос, - но сейчас ведётся активное расследование, и мы надеемся, что в ближайшее время станут доступны новые факты. Однако известно, что с кораблём состыковался орбитальный шаттл, который поднялся с планеты примерно в…
- А откуда ещё мог подняться орбитальный шаттл? - хмыкнул Виктор.
- Ну, с другого корабля… - сказал я.
Виктор приложился к бутылке и сделал несколько жадных глотков. Пена больше не переливалась через край.
- А ты что не пьёшь? - спросил он, вытирая губы рукой.
- Пью, - сказал я. - Но я не особенно… пшеничное.
- Предупредил бы, - пожал плечами Виктор. - Что, кислое?
- Странное, - сказал я.
Терей на помятом экране вновь замерцал, как лазерная проекция, и исчез, растворившись во мраке над голубым венерианским горизонтом, однако через секунду появился вновь - и теперь уже осязаемый, реальный, движущийся по орбите планеты, захваченный в её гравитационное кольцо. Над кораблём взошла серебристая искусственная луна.