- Даже если бы ты навещал её каждый день, - сказала Лида, сжимая мою кисть, - проезжал бы через весь город на электричке, всё равно это могло бы произойти. Я понимаю, каково тебе, но правда… - Лида склонилась ко мне; голос её зазвучал тише. - Ты не виноват.
Я ничего не ответил. Чайник вскипел и отключился. Солнце скрылось за домами или тучами - в комнату упала тень. Подчиняясь какому-то необъяснимому порыву - как солнечному ветру - тень принялась раскачиваться по комнате, соскальзывая со стен, пролетая по потолку и полу.
Я склонил голову Лиде на плечо. Она обняла меня, провела пальцами по небритой щеке.
- Весь мир сходит с ума, - прошептала она. - Кто знает, быть может, через несколько дней… Не надо винить себя, надо просто жить.
Я почувствовал приятное спокойствие, горькая тяжесть в груди исчезла, мать простила меня. Мне стало легко и хорошо - рядом с Лидой, прижимаясь к её плечу.
Я закрыл глаза.
- Я не хочу жить без тебя, - вдруг сказал я.
Лида замерла, затаила дыхание.
- Извини, - сказал я. - Сейчас, наверное, самый неподходящий момент. Ты пришла меня поддержать, а я… Но это правда. Я ничего не могу с этим поделать. Я люблю тебя. Я полюбил тебя с первого дня, когда увидел. Тогда, на подготовительных курсах.
Лида отстранила меня рукой, встала с кровати.
- Я понимаю, что всё это звучит так банально и глупо… - сказал я.
- Нет! - Лида резко повернулась. - Это не глупо! Не надо так говорить.
Но её запал быстро прошёл, глаза потускнели, она опустила голову.
- Это ты меня извини, - сказала Лида.
Я кивнул головой и отвернулся, с трудом сдерживая слёзы.
- Ну, - сказала Лида. - Я пойду.
Я тут же встал, но она качнула рукой.
- Не надо меня провожать, - и добавила, чуть тише: - Не сейчас.
Подчёркнуто тихо закрылась дверь, слились с тишиной её шаги. Я упал на кровать и уткнулся в лицом в мятую, ещё пропахшую сном подушку.
У меня умерла мать, но я плакал, потому что Лида ушла.
Тень в моей комнате ещё раз качнулась и, быстро пролетев по стене, исчезла, точно от взмаха чьих-то ресниц. Вновь засветило солнце. Я вскочил с кровати и, даже не надев свою кургузую осеннюю куртку, выбежал в коридор.
Лида шла по аллее - без меховых наушников, в незастёгнутом пальто. Я окликнул её, и она остановилась, не оборачиваясь. Я в точности знал, что ей скажу - я извинюсь за это дурацкое признание, я поблагодарю её за то, что она пришла, попрошу её быть мне другом, быть мне хоть кем-то, только не уходить от меня.
Но я молчал. Лида стояла ко мне спиной.
- Лида, - с трудом выдавил я из себя.
Она коснулась рукой спутавшихся на затылке волос и обернулась. В её красивых зелёных глазах стояли слёзы.
Больше я ничего не говорил.
Я подошёл к ней так близко, что почувствовал её дыхание на своей щеке - судорожное, неровное, как и у меня, - обнял её за плечи и поцеловал. Первую секунду она стояла, не двигаясь, оцепенев от удивления, плотно сжав непокорные холодные губы, а потом неожиданно ответила на мой поцелуй. Губы её приоткрылись, я почувствовал её руки в своих волосах и крепко прижал её к себе.
Мы стояли так несколько минут. Я был в одной лишь рубашке, но не чувствовал холода. Лида плакала, слёзы стекали по её щекам.
- Я тебя провожу, - сказал, наконец, я, по-прежнему прижимая её к себе - мне не хотелось её отпускать.
- Ты так заболеешь, - сказала она.
Я покачал головой.
- Мне не холодно, - начал я. - Мне…
- Мне правда пора, - сказала Лида. - Давай… потом. Всё это так…
Я отпустил её. Она отвернулась, вытащила из кармана платок и принялась тереть раскрасневшиеся от мороза щёки.
- Потом, - повторил я. - Потом ты снова…
Лида обернулась, спешно застёгивая пальто. Солнце вновь затянули тучи, ветер усилился, и я почувствовал, как резкий пронзительный холод медленно накрывает меня, подбирается к горлу, как приступ удушья. Казалось, что моя жизнь убывает с каждым порывом ветра.
- Нет, - сказала Лида. - Я обещаю. Ты заслуживаешь… Мы оба заслуживаем… Но не сейчас. Сейчас я ещё…
Я молчал.
- Иди, - сказала Лида. - Ты правда так заболеешь. Тебе ещё этого… Холод такой, что даже меня пробирает.
Я продолжал стоять.
Тогда Лида улыбнулась, подошла ко мне ближе, её влажные красные губы приоткрылись, и она…
60
- Как я вижу, свет уже перестал беспокоить?
Я сидел на кровати, дожидаясь, пока Таис подготовит шприц для второго укола.
- После этих ваших… - Я покосился на огромный шприц, который Таис подняла над головой, взяв за серебряные заушины у поршня. - После этих инъекций какое-то время - да, но потом - снова… Вы, наверное, просто прибавляете яркость, - добавил я.
Таис сделала вид, что не расслышала моих последних слов.
- Скоро всё пройдёт, - сказала она. - Полностью.
Таис опустила шприц и задумалась о чём-то. Можно было подумать, что она делает какие-то сложные вычисления в уме.
- Второй укол?
Таис качнула головой.
- Надо немного подождать.
- А что это вообще? - спросил я. - Довольно… болезненно на самом деле.
Я потёр рукой шею, кожа на которой воспалилась после первой инъекции. Таис быстро взглянула на меня и поджала губы - было видно, что ей не очень хочется об этом говорить.
- Я же объясняла, - сказала она, наконец. - Твоя светобоязнь. Эти уколы снимают симптомы. Тебе ведь действительно становится лучше?
Таис снова подняла на свет свой огромный стеклянный шприц; его длинный, размеченный тонкой штриховкой корпус выглядел совершенно пустым.
- Впрочем, о чём это я? - сказала она с усмешкой. - Ты же не веришь ни в какую светобоязнь. Ты думаешь, мы тут специально тебя пытаем.
- Я уже и не знаю, во что мне верить, - сказал я.
Таис промолчала.
Стены едва светились, и по углам комнаты пролегали длинные приятные тени, из-за чего камера моя выглядела совсем маленькой и ещё более пустой. Я вдруг подумал, что, если Таис меня не обманывает, то я уже два года не выходил отсюда - два года не видел ничего, кроме этих светящихся стен.
- А где твой напарник? - спросил я. - Не боишься приходить сюда одна, да ещё с этим шприцом?
Таис подняла указательный палец - мне даже показалось, что сейчас она приложит его к губам - и направила его на красный глазок камеры над дверью.
- Я не одна.
- А сюда он зайти стесняется, что ли? - усмехнулся я.
Таис повернулась к камере спиной.
- А ты хотел бы? - спросила она. - Мы решили, что тебе проще будет… со мной. Правда, я… была не совсем с этим согласна.
- Понятно, - сказал я.
- Нет! - резко сказала Таис. - Ничего тебе не понятно! Просто в этот раз… в этот раз, - Таис вздохнула, - всё как-то иначе.
Она заходила по комнате.
- То, что ты как будто узнаёшь меня… - продолжала Таис, - и эта Лида… Мне кажется… даже не уверена, как это объяснить… Я будто бы как-то… влияю на твои воспоминания.
- О чём ты вообще говоришь? - спросил я. - Как можно влиять на чьи-то воспоминания? Или это очередная…
Таис устало вздохнула.
- Скажи, - она подошла ко мне совсем близко, длинный шприц поблёскивал в её руке, - а какое твоё самое первое воспоминание?
- Что? Ты про какие-нибудь эпизоды из младенчества?
- Нет, я имею в виду, какое твоё самое первое воспоминание здесь?
Она произнесла последнее слово так отчётливо и громко, что мне даже послышался тот резонирующий звон, который частенько доносился с потолка, когда Таис говорила со мной через модулятор.
- В этой камере? - спросил я.
- В нашем учреждении, - поправила меня Таис.
Я задумался.
Ответить почему-то было не так просто. Я закрыл глаза, зрение мешало мне вспоминать.
Темнота.
Темнота, пугавшая меня не меньше, чем выжигающий глаза свет. Тесная роба из грубой синтетики, в которую облачают мертвецов. Я лежал на жёсткой, затянутой полиэтиленом кровати, что-то болезненно стискивало мне грудь, мне было сложно дышать, я не мог пошевелиться. Я понятия не имел, где нахожусь.
Но нет, так я чувствовал себя множество раз, просыпаясь от удушья в глухой давящей темноте. Было что-то ещё, что-то очень важное, о чём я никак не мог забыть.
Куб!
Я открыл глаза и невольно засунул руку в карман брюк. Там ничего не было. Таис удивлённо посмотрела на меня.
- Куб, - сказал я.
- Что? - Таис приподняла брови. - О чём ты?
- Пластиковый куб, - сказал я. - Куб, похожий на проектор голограмм. Звёздное небо в кармане. Таис, - я посмотрел ей в глаза, и девушка, неожиданно побледнев, сделала шаг назад, - ты ведь знаешь, о чём я говорю?
- Нет, - прошептала она. - Причём здесь куб?
Я встал с кровати.
- Это такая мелочь, - сказал я, - но ведь и правда… Как он оказался в моём кармане?
Таис смотрела на меня с удивлением и даже страхом.
- Куб? - повторила она, сжимая в руке шприц. - Кажется, я поняла. Ярко-оранжевый куб, из теста? Но какое-то это имеет отношение…
- Дело здесь не в тесте! - перебил я её. - Я не верю в такие совпадения. Кто-то специально подложил мне его, как будто хотел напомнить… напомнить обо вс ём…
Я подошёл к ней вплотную. Она больше не отступала назад.
- Это ведь была ты, Таис? - спросил я. - Или мне лучше называть тебя…
Под потолком что-то зазвенело, я отпрянул от девушки и чуть не упал.
- Прекрати это! - крикнула Таис. - Ты обещал!
- Но как я могу… - начал я.
- Ты обещал, - сказала Таис, - что будешь вести себя… нормально. Или ты хочешь, чтобы мы усыпляли тебя всякий раз, когда нужно сделать инъекцию?
- Хорошо, извини.
Я покорно вернулся на кровать и сел, сцепив на груди руки. Таис недоверчиво поглядывала на меня, сжимая в руке длинный шприц.
- Но зачем ты вообще спросила меня о первом воспоминании? - спросил я.
Таис медленно, точно нехотя приблизилась ко мне.
- Этот твой куб, - сказала она, - наверное, и правда важен. Просто ты делаешь… - она замялась, - неправильные выводы.
- А какие выводы правильные? - спросил я.
Таис подняла над головой шприц и слегка надавила на поршень.
- Пора делать укол, - сказала она.
59
Все говорили о том, что на Венеру всё-таки введут войска. Однако даже спустя две недели после захвата лунной базы по-прежнему ничего не происходило - или же нам попросту ни о чём не рассказывали в новостях. Я тогда почему-то верил, что всё и останется так навечно - автономия Венеры, нерешительное бездействие Земли, - однако Виктор всё время твердил об обратном.
А Лида по-прежнему избегала меня.
Я никак не мог сосредоточиться на учёбе, да и обстановка в институте этому не способствовала. Я подписался на все новостные каналы, в которых писали о кризисе на Венере, начал, как и Виктор, выискивать в сети смехотворные разоблачения и неправдоподобные слухи - лишь бы хоть как-то заполнить саднящую пустоту внутри себя.
О матери я больше ни с кем не говорил.
В учебной части к моей ситуации отнеслись с пониманием и оформили мои недельные прогулы как больничный; Виктор лишь один раз выразил свои неловкие соболезнования и больше не поднимал эту тему. Мы делали вид, что ничего не изменилось, хотя в нашей жизни уже ничего не было прежним.
- По ходу началось, - сказал мне Виктор после того, как мы оба получили одинаковые извещения на суазор - Патрокл был срочно отозван с Марса и вернулся к Земле, спрятавшись в тени Луны.
- Это ни о чём не говорит, - сказал я, хотя сам себе не верил.
Виктор покачал головой с таким видом, словно я уже в десятый раз настаиваю на очевидной глупости, и показал мне экран своего суазора, быстро пролистывая броские заголовки новостей.
Мы сидели на семинаре, и профессор, выглядевший так, как будто его выпустили на поруки из богадельни, оставил, наконец, в покое висящую в воздухе проекцию двигателя Миньковского и покосился на Виктора, свирепо наморщив брови. Виктор продолжал торопливо искать что-то в своём наладоннике. Я толкнул его локтём.
- Молодые люди… - начал профессор.
- Извините, - сказал я.
Профессор потешно надул щёки. Я с трудом сдержал смешок - он походил на нелепого персонажа из комедии положений.
- Я, конечно, всё понимаю, - сказал профессор, - все мы… как на иголках. Но это не повод, - он показал рукой на голограмму, - не причина забывать обо всём на свете. Вы же всё-таки студенты. Не говоря уж о том, - профессор шагнул через призрачную схему двигателя, вздрогнувшую, как мираж, в зыбкой, созданной электронными шторами темноте, - не говоря уж о том, что это попросту невежливо.
- Извините, - повторил я.
Виктор несколько минут нехотя изображал старательного студента, разглядывая голограмму и профессора, прихрамывавшего вокруг неё, разбирая призрачный двигатель резкими взмахами дрожащих рук. Печатные платы распадались на отдельные схемы с неровными, как у частичек паззла, краями и плыли в воздухе, мерцая, медленно растворяясь в темноте. Изогнутые, как в агонии, трубы ускорителя на несколько секунд увеличились в размерах, закрутились вокруг оси, демонстрируя все свои внушительные изгибы, а потом замигали и исчезли, убранные из уравнения, изученные и ненужные.
- Все желающие, - сказал профессор, - все те, у кого нет своих проекторов, могут в любой момент повторно изучить эту схему в библиотеке. Хотя нечто подобное вы можете проделать и через свой суазор. На экзамене…
До экзаменов оставалось ещё несколько месяцев. Виктор открыл суазор.
- Он заметит, - шепнул я, но Виктор меня не слушал.
- Итак, последнее, что вам нужно знать… - продолжал профессор.
- Вот, смотри, - Виктор толкнул в мою сторону наладонник, и тот заскользил, как лист, по нашей парте.
- И что тут? - спросил я.
- Первый же заголовок! - прошипел Виктор. - Ты что, читать не умеешь?
- Да что тут… - повторил я.
Профессор вновь взглянул в нашу сторону, я виновато опустил голову и вернул Виктору суазор.
- Ну что, - сказал профессор, - кто-нибудь готов сейчас заново собрать двигатель - по свежей, так сказать, памяти?
Профессор взмахнул старческой рукой, и под потолком появились прозрачные миражи разобранных частей, платы, электрические цепи, изогнутый змеёй ускоритель.
- Ну, как что? - сказал Виктор. - Про Патрокл, и это… Там целый флот у Луны собирается…
- Молодые люди! - Профессор затрясся, как во время припадка. - Ну, сколько можно вам повторять?! Вы мне уже просто мешаете вести семинар!
- Но… извините… - сказал Виктор. - Просто здесь…
Профессор просверлил Виктора яростным взглядом.
- Выйдите! - крикнул он и ткнул в нас пальцем. - И друга своего заберите! Не хотите слушать, так не мешайте другим.
- Извините, - затараторил я, - простите нас, мы больше…
- Выйдите! - неумолимо повторил профессор.
Меня в первый раз выгнали с семинара.
Виктор, проходя мимо голограммы двигателя, потряс руками - прозрачное трёхмерное изображение затряслось в воздухе и причудливо исказилось, как от ряби волн. Кто-то засмеялся.
- Что за цирк! - прошипел профессор. - Живо! В коридор! Я ещё поговорю о вас с учебной частью!
Мы вышли. Виктор демонстративно хлопнул дверью. В коридоре стояла сонная сумрачная тишина.
- Вот ведь старый хрен! - сказал Виктор.
- А тебе не терпелось прямо! - сказал я. - Посмотрели бы потом… Если он и правда в учебную пойдёт? Мне ещё этих проблем не хватало.
- Да никуда он не пойдёт! - махнул рукой Виктор.
Мы встали напротив мутного, затянутого электронной пеленой окна. Виктор осмотрелся.
Я открыл соцветие. На экране тут же выстроилась развесистая паутина - сотни лиц, сплетённых тонкими нитями в единую сеть. Фотография Лиды, с которой я переписывался больше всех, тут же сама скользнула под мой большой палец, едва я занёс его над экраном. Она так и не изменила её с первого курса - это был всё тот же мутный снимок, на котором она стеснительно отводила глаза.
- Ого, - сказал Виктор, заглядывая мне через плечо, - а неплохо твоя сеть-то выросла! После пяти-то человек.
- Даже страшно представить, какая сейчас у тебя, - сказал я.
- Сейчас…
Виктор тоже полез за своим суазором, однако я не смотрел. Я проверил ленту Лиды - обновлений не было уже несколько дней.
Я нахмурился, подумал несколько секунд, торопливо вбил в поисковую строку "Патрокл" и стал просматривать высыпавшиеся на экран разномастные фотографии кораблей. Однако ничего подходящего не было - на всех снимках огромный линкор выглядел так, словно его вырезали с патриотического военного плаката. Тогда я напечатал в поле для поиска "Патрокл на геостационарной орбите Земли" и - остановился. Я вдруг понял, что этот исполинский корабль перестал быть символом нашей мечты о звёздах, о путешествиях в другие миры. Патрокл стал символом войны.
Виктору надоело стоять посреди пустого коридора.
- Ну чего, - спросил он, - куда пойдём?
Я выбрал в списке контактов Лиду и, поколебавшись секунду, напечатал:
"Привет! Что-то я давно тебя не видел. Ты не заболела? Помнишь, мы хотели поговорить…".
- Олё! - Виктор покачала ладонью перед моим лицом. - Земля вызывает…
- Ну, чего? - Я убрал суазор.
- Чего-чего… - повторил Виктор. - Куда пойдём?
- Да куда идти? - сказал я. - До конца всё равно минут двадцать осталось. Давай здесь подождём.
Из-за какой-то вкрадчивой обволакивающей тишины мне было даже неудобно говорить в полный голос. Виктор помотал головой.
- Кофе, - сказал он. - Давай в буфет. Чего здесь-то стоять? Думаешь, он обратно пустит?
- Разбежался.
- Ну вот, - осклабился Виктор. - Я тоже не хочу обратно. Всю эту чушь и безо всяких голограмм можно в учебнике почитать.
Я поддался на его уговоры.
Пока мы ждали лифта, я несколько раз проверил новые сообщения, хотя и знал, что ответа от Лиды нет - в противном случае, суазор бы известил меня о том, что в его электронной вселенной что-то требует моего срочного внимания.
- Да не парься ты из-за этого придурка, - сказал Виктор, когда мы заходили в лифт. - За что он нас выгнал вообще? Да его учебная часть на смех поднимет, если он и правда туда припрётся.
- А я и не парюсь, - сказал я.
- Что-то ты погрустнел, - сказал Виктор.
- Да так, - нехотя ответил я. - Устал просто.
- Опять она?
Мы стояли в кабинке, не нажимая кнопок. Поначалу лифт терпеливо ждал нашей команды, но потом двери стали закрываться, и Виктор, спохватившись, ткнул пальцем в кнопку первого этажа.
- Что у вас вообще с ней происходит? - спросил Виктор.
- Я и сам не знаю, - сказал я.
Виктор молча кивнул головой. Двери лифта открылись. Суазор взволнованно задрожал в моём кармане. Я полез за ним в карман и тут же остановился - я боялся читать её ответ.
- Ну, чего стоишь? - недовольно сказал Виктор. - Сейчас двери закроются.