Я с трудом повернулся в кресле - ремни почти не давали мне двигаться - и посмотрел на неё. Она поправляла волосы, стянутые в пучок. Почувствовав мой взгляд, она сощурилась и качнула головой в сторону сидящего рядом пилота, пытаясь что-то сказать.
Но я не понимал.
- Три минуты!
Я подумал - а с чего вдруг пилот решил считать время? Так советовали делать в какой-нибудь инструкции, или же звук собственного голоса помогал ему справиться с волнением? Интересно, как бы чувствовал себя на его месте я?
- Две минуты!
Я вздохнул и закрыл на несколько секунд глаза. Через две минуты мы получим полный контроль над кораблём - в предыдущие мои полёты, когда никому не приходило в голову считать, я и не думал, что это время длится так долго.
- Одна!
Я повернулся. Пилот активировал свой терминал, и стоящий перед ним триптих засверкал, переливаясь световыми сигналами - включился режим диагностики, занимающий ровно десять секунд.
Я снова взглянул на Лиду. Она улыбнулась мне и что-то сказала, беззвучно двигая губами. Мне показалось, я даже разобрал несколько слов - "я", "тебя".
Я почувствовал, как холодеют мои руки.
Её терминал тоже работал. Огни на триптихе перестали мигать и застыли, как будто время, искажённое в этом замкнутом пространстве, неожиданно сбилось со счёта и замерло, остановилось.
Я вздохнул.
Лида, всё ещё продолжая улыбаться, повернулась к терминалу и тут же обмякла - улыбка медленно сошла с её лица, руки повисли на поручнях, а глаза неподвижно уставились в потолок.
Я…
Тебя…
16
Света не было.
Я лежал в темноте, повернувшись к камере спиной. Правое плечо вновь разболелось, и я поглаживал его рукой через одежду - как застарелую рану от ожога, которая никак не могла затянуться.
Я был уверен, что кто-то неусыпно следит за каждым моим движением и долго колебался, прежде чем вытащить из рукава обломок антенны. Потом я расстегнул куртку и выпростал правую руку. Я делал всё осторожно и медленно - те, кто следили за мной, должны были подумать, что я просто ворочаюсь на кровати, пытаясь уснуть.
Плечо освободилось.
Я провёл по саднящей коже рукой и нащупал маленькую припухлость, похожую на воспалившийся гнойник. Я чуть-чуть надавил на припухлость пальцами, и плечо тут же отозвалось слабой ноющей болью.
Имплантат был неглубоко под кожей.
Я сжал в левой руке обломок антенны, глубоко вздохнул, задержал дыхание и вонзил обломок под кожу, вскрывая набухший гнойник.
Я едва сдержался, чтобы не закричать. Я прокусил нижнюю губу. По подбородку потекла струйка крови. Плечо нарывало так, как будто я разрезал обломком антенны все жилы; на глазах выступили слёзы.
Я перевёл дыхание, сжал зубами воротник куртки и, не дожидаясь, пока боль утихнет, ещё раз проткнул антенной кожу на плече.
Зубы скрипели, я с силой сжимал плотный воротник, отдававший непонятно откуда взявшимся привкусом крови. Я попробовал расширить рану на плечо, но сердце тут же бешено замолотило, перед глазами поплыли красные круги, а моя левая рука затряслась, как при падучей.
Мне пришлось остановиться.
Несколько минут я лежал, не двигаясь, глубоко и часто вздыхая, пока не унялась дрожь в руках. Потом я осторожно коснулся раны - и тут же отдёрнул руку. Я разрезал кожу не в том месте, болезненная припухлость, похожая на гнойник, все ещё чувствовалось под пальцами. Как это могло быть?
Я с силой надавил на гнойник, и мышцы на правой руке свело судорогой - казалось, что они скручиваются и разрываются, что лопаются сосуды, а кровь обжигает, как серная кислота.
Я непроизвольно застонал - и тут же зажал себе рот рукой.
Не выдержав, я быстро обернулся и посмотрел на камеру - её тусклый глазок по-прежнему горел в темноте.
За мной следили.
Я ждал, но ничего не происходило. На мой стон не обратили внимания, я мог продолжать.
Я провёл рукой по изрезанной коже - гнойник немного сдвинулся к ране. Тогда я снова взял обломок антенны, зажав его между указательным и большим пальцами, и, сдавив кожу вокруг гнойника, сделал разрез - резким, судорожным движением - и как будто рассёк себе нервный узел.
Слёзы брызнули у меня из глаз. Я бросил обломок и конвульсивно сжал рукой плечо, словно только это могло спасти меня от болевого шока, не дало бы боли разойтись по всему телу, превратив меня в огромный комок разрезанных нервных окончаний.
Я лежал так долго - полчаса, час, может, больше - и всё это время стискивал своё разодранное правое плечо.
Когда боль немного стихла, и я почувствовал, что начинаю проваливаться в глубокую головокружительную темноту - теряю силы от усталости, - я отпустил плечо, и в этот момент понял, что на ладони у меня что-то лежит.
Я почти ничего не видел в темноте.
Я сжимал между пальцами что-то маленькое и плотное, похожее на яблочное семя, только ещё меньше в размерах. Я не мог поверить, что действительно смог вытащить это из своего плеча.
Вся правая рука была залита кровью. Я осторожно просунул её обратно в рукав и застегнул куртку. Перевязать было нечем.
Мне оставалось лишь ждать.
15
Всё вокруг заливал слепящий свет.
Я слышал чьи-то голоса, истеричные всплески сирены, шум работающих механизмов, но всё это доносилось откуда-то издалека и было слабым, едва различимым, точно окружавшее меня сияние, подобно кокону из пустоты, мешало звуку пробиться.
Далёкие приглушённые голоса звали меня, из сверкающего вакуума доносилось моё искажённое имя. Я хотел откликнуться, но не мог - мучительный приступ судороги сжимал мою грудную клетку.
Я попытался сделать вздох.
Искажённые, как от световой рефракции, голоса превращались в глубокое гортанное эхо - в монотонный гул, от которого ломило барабанные перепонки. Всё тонуло в свете. Из-за кислородного голодания голова моя отяжелела, а судорожная боль разрывала грудную клетку.
Но потом гул прекратился, и надо мной сомкнулась тишина.
Я вздрогнул и вытянулся, как во время агонии - в последней попытке набрать воздуха в грудь. Прошлое и настоящее смешались, время перестало существовать. Я не мог понять, что происходит сейчас, а что уже свершилось, что я уже никак не могу изменить.
Я попытался вспомнить.
То, что уже необратимо. То, что я слышал в последний момент. Перед тем, как…
14
Мы летели на Европу, Юпитер-2.
Тело ломало от перегрузок - я чувствовал себя куда хуже, чем раньше, отвыкнув от полётов за два месяца на Земле. Хоть экипаж и состоял лишь из шести человек, на Ахилле нечасто удавалось найти место, где мы с Лидой могли бы остаться одни.
Она тоже с трудом переносила полёт и часто спала в своём коконе, приняв таблетки и надев на голову наушники, чтобы не слышать надсадный гул, доносившийся из металлической утробы корабля. Она жаловалась на головную боль.
- От всего отвыкаешь так быстро, - сказала она, когда я застал её в кубрике.
Она вылезала из кокона, нетерпеливо сбрасывая его ногами, зависая на мгновения в воздухе над сверкающим полом - точно пыталась выбраться из липкого амниона, который приставал к её телу, не отпуская, притягивая назад.
- Я всё ещё не могу поверить, что мы с тобой… - начал я, но не договорил.
- Что?
Лида, наконец, сбросила с себя кокон и поплыла в отсеке, раскинув руки, забыв, что голову её по-прежнему сжимают наушники, не пропускающие звук.
Я показал пальцем на своё правое ухо. Лида виновато улыбнулась.
- Ты как себя чувствуешь? - спросил я.
- Не очень, - ответила она. - А у нас что, смена караула? Тоже решил поспать?
- Да нет, - сказал я. - Не знаю. Нельзя же всё время спать.
Лида подалась вперёд, разведя руками так, словно разгребала в воздухе невидимые волны.
- Ах, вот как! Значит, я всё время сплю?
- Ну, сейчас ты не спишь, - сказал я.
Она приблизилась ко мне и схватила за руку; нас, словно течением, медленно понесло к открытому люку.
- Сколько нам ещё осталось? - спросила Лида. - Когда дрейф?
- Через пять часов, - сказал я.
- Так много! - Она качнула головой. - Атрей летел быстрее, но я… - Лида задумалась. - Я чувствовала себя лучше.
- Это пройдёт, - сказал я.
- Конечно, - улыбнулась Лида, - через пять часов. А потом ещё полтора месяца без остановок. А потом…
Я схватился рукой за поручень над люком, и мы зависли в проёме - между кубриком и коридором.
- Хватит жаловаться, - сказал я и поцеловал её в губы.
Её лицо слегка опухло от невесомости, а щёки болезненно раскраснелись.
Лида поцеловала меня в ответ и вдруг нахмурилась.
- А что ты говорил тогда? - спросила она.
- Тогда - это когда? - не понял я.
- Ну, когда я не слышала.
- А… Ну, тогда…
13
Мне оставалось лишь ждать.
Я лежал, повернувшись к стене, сжимая рукой ноющую рану на правом плече. Синтетическая ткань пропиталась кровью. В комнате всё ещё не горел свет. Камера - я не видел, но чувствовал её электрический взгляд спиной - по-прежнему следила за мной в темноте.
Я боялся, что усну.
Во сне я мог повернуться, лечь на спину, показать неусыпному объективу камеры свой окровавленный рукав, и тогда все мои мучения оказались бы напрасны. Темнота и слабость затягивали меня, несколько раз я едва не провалился в сон и, придя в себя, сильно, до боли, сжимал рукой правое плечо. Только боль удерживала меня на поверхности, не давала потерять сознание.
А потом включился свет.
12
Перед началом дрейфа мы все собрались в рубке. Я по привычке ожидал от первого пилота какую-нибудь напутственную речь или парочку скоромных шуток, но тот просто подключился со штурманом к нейросети и уродливо застыл в кресле, вылупив глаза и широко открыв рот, как слепая рыба.
Несколько минут мы сидели в давящей тишине.
Режим диагностики активировался ещё до того, как пилот и штурман вернулись к жизни. На экране высветилась схема корабля и стали последовательно, как отчитываемые по атомным часам секунды, загораться зелёные огоньки - "проверка прошла", "проверка прошла"…
Первый пилот устало потёр рукой лоб.
Я посмотрел на Лиду, она почувствовала мой взгляд, улыбнулась, сложила вместе ладони, как при молитве, и склонила голову, прикрыв глаза. Спать.
Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.
Первый пилот собирался что-то сказать - я видел, как он взволнованно вздохнул и приоткрыл рот, - но вдруг замер, уставившись в терминал, точно за мгновение у него онемели все нервы. Штурман устало качнул головой, потянулся к приборной панели, коснулся большой сенсорной кнопки, и всё вокруг вздрогнуло, разошлось волнами, как мираж, а я понял, что кнопка ещё не нажата, и пальцы штурмана по-прежнему тянутся к ней - так медленно, что движение застывает в воздухе.
Я не понимал, что происходит.
- Ну, вот и всё, - сказал первый пилот. - Мы в дрейфе. Все системы работают нормально.
- Что ж, в таком случае мы свободны? - спросила Лида.
- Да, - сказал пилот. - Первое дежурство… Вы и вы.
Он быстро взглянул на меня и на штурмана. По отсеку вновь прошла стремительная волна, и всё вокруг на мгновение расплылось, как отражение в воде.
- А что… - начал я.
- Что? - не понял первый пилот.
- Вы не почувствовали? - спросил я. - Какой-то толчок?
- Да нет, ничего такого, - ответил пилот. - Диагностика прошла успешно, маршевый благополучно выведен из цикла.
"Выведен из цикла" - я даже не смог вспомнить, чтобы кто-нибудь так говорил. Мне захотелось спросить первого пилота, как много он вообще летал.
- Мне кажется, я тоже что-то почувствовала, - сказала Лида. - Трудно объяснить. Почти неуловимое.
- Это старый корабль, - послышался чей-то голос.
- Это не обнадёживает, - сказал я.
- Диагностика, - сказал пилот.
Мы продолжали сидеть, уставившись на экран, где высвечивались результаты проверки всех систем корабля.
- Давайте ещё раз, - предложила Лида. - Полная диагностика. Это ведь вполне соответствует инструкциям, да? - добавила она, улыбнувшись.
Первый пилот нервно заёрзал в кресле.
- Так, - сказал он. - Проведём повторно. Но кто-то должен подключиться. Вы и вы, - и он указал пальцем на меня.
- Я бы предложил сначала провести диагностику, прежде чем подключаться к сети, - сказал штурман. - Вроде так полагается, нет?
Пилот недовольно скривился.
- Ладно. Диагностика, - сказал он.
На секунду я закрыл глаза. Я чувствовал странное недомогание, суставы ломило, а гортань горела, как при горловой чахотке. Это было похоже на внезапную кессонную болезнь, вызванную отключением маршевого двигателя.
Я попытался расслабиться, вздохнул - и в этот момент сигнализатор у меня в ухе раздражённо завибрировал. Мой череп пробуравил пронзительный тревожный сигнал.
- Что такое? Чёрт! - крикнул я. - Какая-то ошибка?
- Это автоматически, - ответил первый пилот, не оборачиваясь.
Сигнализатор вновь задрожал, издав истошный вой, и я застонал, прижав руку к уху.
- Сейчас, - торопливо сказал пилот.
Он нажал несколько кнопок на приборной панели, и сигнализатор замолк, однако я всё ещё слышал слабый, как эхо, звон, доносившийся со всех сторон.
- Результаты двух диагностик не совпадают, - сказал пилот. - Более того…
Он с силой зажмурил глаза и снова посмотрел на экран, где один из зелёных огней сменялся на красный и тут же вновь становился зелёным, как будто вычислительная машина сама никак не могла определиться.
- Более того, - сказал пилот, - двигатель ещё работает. По главному энергетическому контуру даже видно…
- Да может такого быть! - крикнул штурман. - Проблема в самом модуле диагностики! Проверка через нейроинтерфейс тоже ничего не показала.
- Так, но… В любом случае может потребоваться перерасчёт программы ку…
- Да какой к чёрту перерасчёт! Ускорение - ноль. Нет ускорения! Мы в дрейфе.
- Так… - Пилот поморщился и прижал ко лбу ладонь. - Но без модуля диагностики… Так… По протоколу мы должны связаться с центром.
Лида напряжённо смотрела на меня, но не говорила ни слова.
- Ещё раз диагностику? - предложил я.
- И что? Что это даст? У нас уже есть… - начал штурман.
- Давай! - сказал первый пилот. - Ещё раз диагностику! Сверим результат. Или есть другие варианты?
Штурман лишь неопределённо качнул рукой.
- Какой бы ни был результат, это уже ничего не изменит, - сказал он. - У нас уже есть проблема.
Но первый пилот всё равно включил диагностический режим.
- Другие варианты? - повторил он и вдруг вцепился в подлокотники кресла, приподнимаясь; ремень безопасности впился ему в грудь. - Кто вообще отвечает за состояние этой системы?! Почему она…
- Давайте успокоимся, - послышался голос Лиды. - Сейчас пройдёт ещё одна проверка, и…
Я не понимал, что мне делать.
- Ну, вот… - пробормотал первый пилот, глядя на экран. - Теперь всё в порядке. Двигатель отключён, ускорение - ноль.
- В четвёртый раз продиагностируем? - осклабился штурман. - А то, может, оно по нечётным только…
- Хватит! - крикнул первый пилот. - Я здесь принимаю решения. Двигатель отключён, ускорения нет. Есть проблемы с модулем автоматической диагностики. Об этом я сейчас сообщу в центр. Пока все проверки вручную…
- Да какая разница - вручную или нет? - перебил его штурман. - Мы считываем данные с тех же шин. Очевидно же, что это…
- Пока все проверки вручную, - повторил первый пилот. - Плановое дежурство… ну, я уже говорил. Остальные - свободны. Вернее… А я пока…
Пилот на секунду замолчал, вздохнул и, наконец, отвернулся от терминала.
- Есть возражения? - спросил он.
- Все свободны, всё хорошо? Я считаю, что мы не можем продолжать полёт, - сказал штурман. - Эта экстренная ситуация. У нас проблема с диагностикой. Что там ещё будет? Сейчас двигатель, потом система жизнеобеспечения.
- Это решение примет центр, - сказал первый пилот. - Мы пока ничего сделать не можем.
- Так связывайся! - крикнул штурман.
- А ты чего молчишь? - обратился ко мне первый пилот. - Как будто воды в рот… Нам нужно принять решение!
Я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, решая, что ответить.
- Ладно… - прозвучал голос Лиды. - Разбирайтесь тут пока, а я…
Она скинула с себя ремень и, оттолкнувшись, вытянувшись, как пловчиха, заскользила в открытый коридор.
- Ты куда? - спросил я.
- Голова просто раскалывается. Я на секунду.
- Подождите, - сказал пилот. - Сейчас всё решим, - но Лида уже исчезла в открытом люке.
- Связывайся! - повторил командным голосом штурман.
- Ладно, - согласился первый пилот. - А вы… - Он раздражённо посмотрел на меня. - Подключайтесь уже, какого чёрта? Сколько раз надо повторять? Дежурство никто не отменял, да и… - Пилот раздражённо дернул за лямку ремня, давившего ему на грудь. - У нас экстренная ситуация! Подключайтесь все! По протоколу! Постоянная проверка всех систем!
Я в спешке активировал свой терминал и откинулся на спинку кресла. Мне послышался слабый гул, как от системы воздуховода, который доносился из чёрных прорезей головного устройства в центре триптиха. Я вдруг начал считать - шёпотом, едва заметно двигая губами - как первый пилот перед началом ускорения с земной орбиты.
Десять…
Восемь…
(Я пропустил одну цифру).
- …что связь с Землей? - раздался чей-то голос слева.
- …непонятно, - прозвучал ответ. - Сейчас. Видимо, просто…
Пять…
Четыре…
- …и что в таком случае? - Я почти узнал голос штурмана.
Два…
Один…
И…
И стремительная волна тьмы мгновенно смела всё вокруг.
Нейросеть воспринималась не так, как обычно - я не падал, я летел в пустоте, я чувствовал своё тело, я дышал, я ощущал течение времени. При этом какая-то сила выталкивала меня наружу, пыталась вернуть на поверхность, в реальный мир.
В сомкнувшейся надо мной темноте неожиданно прорезался болезненный свет.
Я не хотел смотреть на него и закрыл рукой глаза, однако свет просачивался сквозь пальцы. Он становился ярче с каждым мгновением, застилал всё вокруг, прожигая меня потоком фотонов, пронизывая каждую клеточку моего тела. Я подумал, что не могу так ощущать себя во время нейросеанса, и тут же ослепительная пустота накрыла меня с головой. Мне послышались голоса, крики - искажённые, как лучи, проходящие через скопление газов. Головокружительное зарево притягивало меня к себе.
Я закричал сам - и не узнал собственного голоса.
В следующую же секунду я оказался в рубке. Непонятная сила прижимала, вдавливала меня в кресло.
- …как мог включиться?
- …отрубить… главная магистраль…
Я с трудом различал слова.
- Что произошло? - заорал кто-то. - Вы говорили, что ускорение…
- Сбой… - штурман закашлялся, проглатывая слова. - Какой-то сбой в главной магистрали. Двигатель как бы самопроизвольно переключается… Сейчас был вырос, и…