"Значит, тебя зовут Весулк... Добрый Волк. Что же это за язык такой? Какое-то смутно знакомое звучание. Придумываю имена на непонятном языке... Лучше лечь спать, пока совсем умом не повредился".
Квинт вздрогнул, ощутив теплое прикосновение к шее. Опять? Со стороны дальнего дозора послышались шаги и голоса:
- Иди, давай, чего оборачиваешься?
Префект поднялся на ноги, накинул через плечо перевязь с мечом. Из темноты вышли два человека и лошадь. Животину, не слишком здоровой наружности, вел в поводу Гиртий, дозорный. При этом он покалывал копьем в спину человека в буром дорожном плаще.
- Иди, иди, сейчас командир разберется, кто таков.
Незнакомец приблизился к Северу и Квинт отшатнулся: словно факел прямо к лицу поднесли.
Это он! Причина того, отчего у Квинта до сих пор дрожат пальцы.
- Вот, по дороге ехал, - сказал Гиртий.
- Из города?
- Оттуда.
- Он один?
- Вроде да. Никакого шороху больше не слыхать.
- Секст! - позвал опциона Север, - подними десять человек и дуй в этот дозор. И смотрите в оба.
- И что они там ночью увидят? - обнаружил знание латыни пришелец.
Слова эти, однако, были сказаны на греческом.
- Дружков твоих, - процедил Квинт.
- Я один, нет у меня никаких дружков, твои люди излишне дерганные. Я им десять раз втолковал...
- На каком языке?
- На котором сейчас говорю.
Стоит один посреди настроенных враждебно вооруженных людей, а ведет себя невозмутимо и даже нагло, словно за его плечами целое войско.
- Они по-гречески не говорят.
- А-а, - протянул пришелец.
- А то, что это римляне, ты не догадался? - спросил Север, - латынь, вижу, знаешь?
Незнакомец усмехнулся и покосился на звезды.
- Темно, поди, разбери вас. Хватаете мирных путешественников посреди ночи. Подумал, разбойные. Ну и говорю: "Денег у меня нет"...
- Ты кто? - прервал его тираду Квинт.
- Человек прохожий.
- Откуда прохожий и куда?
- Твоего ли то ума дело?
- Здесь я буду решать, моего или нет, а ты знай, отвечай.
- Еду из Асса в Фиатиры. К родственнику.
- Чего в Адрамиттионе на ночь не остановился?
- Спешу. Родственник при смерти. Успеть увидеть надо. Глядишь, наследство выгорит, - усмехнулся пришелец.
Квинт пристально смотрел ему прямо в глаза. Лицо жгло, словно префект разговаривал с костром.
"Врешь. Это ты там, в городе, был".
- Как тебя зовут.
- Зачем тебе мое имя, римлянин? Отпусти меня, да и разойдемся, как в море корабли. Я пойду своей дорогой, ты своей.
- Любопытно мне, не ты ли, мил человек, сегодня мне в спину целил?
- Палкой, что-ли? - хохотнул незнакомец.
Костер полыхнул пуще прежнего. Квинт вздрогнул и, потеряв хладнокровие, схватил пришельца за грудки.
- Ты кто такой?!
Незнакомец сделал стремительное движение, которое префект не успел ни увидеть толком, ни, тем более, оценить, и Квинт, кувыркнувшись, впечатался спиной в землю. Гиртий бросился на выручку командиру, пытаясь ударить врага копьем, как дубиной.
- Меня некоторые... - незнакомец вписался в замах солдата и тот, словно бы своей волей, покатился по земле, отдав копье чужаку - ...зовут Автоликом...
Префект перекатом ушел в сторону, вскочил, его меч уже покинул ножны.
- Остановись! - Автолик вытянул руку, раскрытой ладонью вперед, - я не хочу бить вас!
Бить. Не "драться с вами", а "бить вас".
Квинт подчинился, застыл, как истукан. Его ничто не держало, но почему-то двигаться не хотелось, предательская слабость растекалась по рукам и ногам.
Гиртий зашевелился на земле, пытаясь подняться. Автолик подсел к нему, провел рукой по его затылку, шее, и солдат передумал вставать.
"Почему никто не слышит? Мы же шумим, как матросня в портовой драке!" - подумал Квинт. Он не мог двинуться с места.
Пришелец поднялся и посмотрел на префекта.
- Ты заинтересовал меня, римлянин. Что-то есть в тебе, такое... словно ты видишь...
Квинт чувствовал себя окороком, покрывающимся румяной корочкой на углях.
- Я... не... слепой...
- Нет, - усмехнулся Автолик, - слепой, как новорожденный котенок. Вернее... - он нахмурил брови, пристально всматриваясь в лицо Севера, - щенок.
Фигура Автолика очерчена бледным багровым сиянием. Может это сам Орк вылез из преисподней? Квинт двумя руками поднял меч. Он двигался медленно, словно стоял по горло в воде, а к рукам привязана гиря, весом в талант.
- Очень интересно, - заявил Автолик, спокойно взирая на потуги префекта, - ты знаешь, я, кажется, не ошибся. Вот только, что мне теперь с тобой делать? Оставить тебя в покое, такого дикого? Прешь быком, не разбирая дороги. Кричишь, да сам себя не слышишь. Староват ты уже, парень. Найти бы тебя, хоть на десять лет раньше. А так...
"А так тебя другие найдут. Ты же во вражьем лагере".
Квинт сидел на дне глубокого колодца, а непроизнесенные слова лились вниз с далекого неба, маленького круглого пятна, усеянного россыпью звезд.
"Найдут, вот только никто возиться с тобой не станет. Как мне поступить с тобой? Как поступил бы Учитель? Судьба твоя - быть огненным кораблем, что пускают под парусом, без команды, на строй вражеского флота. Нашего флота".
- Я этого не допущу, - посерьезнел Автолик, - прости меня. Я нашел тебя слишком поздно.
Квинт зарычал и бросился вперед, вкладывая все тающие силы в отчаянный выпад. Чужак легко шагнул в сторону, и префект растянулся на земле.
- Командир!
Автолик обернулся. Отшиб в сторону голой ладонью плоскость широкого, летящего сверху клинка и ударил в ответ, сжатыми вытянутыми пальцами.
Квинт кувыркнулся через голову, чувствуя возвращение привычной подвижности, вскочил на колено. Бурос и Секст. Фракиец с неестественно вывернутой в небо рукой разбегается вокруг чужака для полета во тьму. Его меч падает медленно-медленно, словно не железка, а сухой лист, парящий в плотном и стылом ночном воздухе. Опцион оседает на землю, схватившись рукой за горло. Глаза неподвижны, смотрят в вечность.
Не говоря ни слова, префект прыгнул вперед, нанося удар в спину врага, но Автолика невозможно застать врасплох: меч вырывается из рук, выбитый чудовищным, нечеловеческим ударом. Однако Квинта уже не остановить. Вот оно, горло и он вцепился в него, обжигая пальцы. Автолик не успел освободиться, и они повалились на землю, покатились по острым камням, раздирая кожу в кровь, прямо к осыпи берега. И вниз...
Пару раз треснувшись головой о камни, едва не потеряв сознание, Квинт так и не выпустил горло чужака. Когда они долетели до воды, Север оказался сверху и немедленно приложил того затылком об мокрые и скользкие круглые булыжники. Еще и еще. Автолик обмяк и захрипел.
- Ты смертен, ублюдок?! Сдохни!
Руки, хваткой бойцового пса, вцепившиеся в горло, пылали холодным огнем. Он уже не обжигал, но разгонял ночную тьму так, что Север отлично видел расширившиеся от удивления глаза Автолика.
- Добрый... волк... - выплюнул кровь чужак и, дернувшись, замер.
Квинт отшатнулся, поднимая ладони к лицу. Обычные руки, никакого, Орк его побери, свечения. Ничего не жжет, только все тело саднит и ломит. Голова гудит. Боль, пульсирующая в такт с сердцем, заставляет кривиться и морщиться. Он весь мокрый, колени дрожат, ноги, словно птичьим пухом набиты.
Шурша камнями, срываясь, префект полез вверх по крутому, осыпающемуся склону.
Гиртий медленно приходил в себя, тупо мотая головой. Фракиец сидел на земле, постанывая и морщась, поддерживая вывихнутую в плече руку, а Секст лежал ничком, невидящим взором уставившись на звезды. Зачем прибежал без приказа? Себе на погибель...
Север перевалился через край обрыва и растянулся на спине, тяжело дыша.
- Сдохла тварь.
- Осиной бы надо упокоить, - подал голос фракиец, - да не растет тут...
- Это не упырь, - выдохнул Квинт.
- А кто?
- Не знаю...
Западное побережье Италии
Небольшой двухмачтовый парусник медленно скользил на северо-запад по умиротворенному, расцвеченному вечерним багрянцем Тусканскому морю. Огромный, раскаленный докрасна диск уже почти полностью утонул в водах заката, лишь небольшой кусочек еще выглядывает из-за горизонта, подавляя все краски мира, кроме одной.
- Ветер стихает, как бы совсем не сдох, - проворчал кормчий, обращаясь к стоящему у борта Алатриону.
- Ничего, вон уже Остия светит огнями, - ответил тот, - на веслах доковыляем.
- На полдня опоздали, - вздохнул еще один пассажир, - управляющий патрона три шкуры спустит.
- Разве это опоздание? Когда путешествуешь по морю, готовься целый месяц держать про запас, - сказал Алатрион и вдруг помрачнел лицом, перегнулся через борт.
- Что с тобой, уважаемый? - обеспокоился его собеседник.
- Ничего, - медленно ответил Алатрион, - ничего... Все в порядке. Просто... дыхание перехватило на миг. Уже прошло.
Он попытался улыбнуться. Собеседник покачал головой.
- Бывает. Пойду-ка, вещи соберу. Скоро сходить на берег. Похоже, придется в Остии заночевать. Эй, почтенный? - он повернулся к кормчему, - не подскажешь, где там можно снять приличную комнату? Чтобы без тараканов?
Алатрион не слышал последовавших объяснений. Он не слышал вообще ничего, невидящим взором глядя на низкие волны, судорожно хватал ртом редкие соленые брызги, как рыба, вытащенная из родной стихии. Чьи-то невидимые руки сомкнулись на его горле и сжимали его, медленно, но неудержимо. Он боролся, как мог, но неизвестный противник сильнее.
Все закончилось так же внезапно, как и началось.
Край солнца опустился за горизонт, открывая дверь ночи. Алатрион медленно глубоко вздохнул.
"Он ушел. Шагнул в бездну звезд... Автолик..."
Новая смерть. Которая по счету? Они уходят, один за другим и никто не умирает от старости.
Взъерошенный, щуплый мальчишка, воровавший хлеб на рынке в Мегарах... На вид взглядом перешибешь, а какая внутренняя мощь! Сколько он потратил сил, чтобы взрастить этот дикий цветок, научить его молчать, говорить, видеть и слышать. И вот, когда он только-только расцвел, распустился, его сорвали чьи-то грубые руки.
Истмийский перешеек, Коринф, Мегары. Самое сердце Эллады. Кто-то считает таковым Афины. Пускай. Ни в одном уголке Ойкумены, где ступала его нога, Алатрион не встречал столько удачи, как там, на Истме. В Мегарах он нашел Автолика, маленького одинокого волчонка, загнанного зверька, что стал со временем его надеждой. В Коринфе он встретил Ктимену.
Мальчик мертв. Мертв, как камень, о который ему размозжили голову. Кто мог это сделать? Багровые сполохи мелькали на периферии зрения. Бледные, слабые, они не могли причинить вреда, но между ними горел настоящий костер. Неукротимый, необузданный, как лесной пожар. Дикий огонь...
Алатрион сжал зубы. Ах, если бы он не попирал сейчас ногами корабельную палубу в тысяче миль от места последней схватки Автолика... Бросил бы все и помчался туда. Все отдал бы на то, чтобы найти убийцу мальчика. Нет, не ради мести, чувства, давно изжитого, к худу или к добру. Дикарь не ведает, что творит, ищет свет с накрепко зажмуренными глазами и крушит все, на что натыкается вытянутыми в стороны руками. Но слишком далеко и Алатрион не в силах свернуть с намеченного пути. Его ждала Ктимена.
Ждала ли? Сколько лет прошло. Он не ощущал ее, как чувствовал Автолика. Она - другая. Нет в ней даже крохотной искры того огня, каким обладал погибший мальчик, светивший ярче солнца, но сейчас она едва ли не важнее его. Она - это все, что осталось.
Ветру еще хватало силы наполнить пообвисшие паруса. Огни на берегу приближались.
- Остия, - прошептал Алатрион, - и Рим.
Глава 5
Ликийский пролив
"Меланиппа" бежала на запад, к острову Тилос. По левому борту медленно проплывал безлесный мыс, северная оконечность Родоса. Сам город, вернее верхушки башен крепостной стены, опоясывавшей Военный порт, еще просматривались за мысом, но обещали скоро скрыться из виду.
Эвдор стоял на корме, поглаживая отполированные ладонями своих предшественников рукояти двух рулевых весел. Два паруса, наполненных попутно-боковым ветром, резво тянули акат прочь от берега, увлекая на северо-запад, а кормчий слегка подруливал веслами, правя строго на запад. Гребцы отдыхали, спали или играли в кости на палубе. Навклер Филипп, стоявший рядом с Эвдором, печально глядел назад, провожая глазами город, с которым было связано столько купеческих чаяний. Теперь он собирался добраться до Киклад, надеясь сбыть товар, если не на самом Делосе, разоренном Митридатом, то может быть, на других островах этого архипелага. Настроение купца несколько улучшилось, когда новый кормчий, в котором он не без удивления узнал недавнего спорщика, продемонстрировал ему свое искусство, столь лихо вырулив акат из тесной от кораблей гавани Торгового порта, что у Филиппа захватило дух. Эвдор ворочал рулевыми веслами и уверенно порыкивал на гребцов аката, отдавая команды, какому борту как грести, ни на миг, не дав повода купцу усомниться в оговоренной цене найма. Едва увидев Эвдора, представленного ему Посидеем и хорошо отрекомендованного новым знакомцем, милетским купцом Аристидом, Филипп возблагодарил богов. Определенно, этот новый кормчий выглядел весьма благонадежным. Особенно гладко выбритый, в новой чистой и аккуратно подшитой одежде. Филипп сразу обратил внимание на впечатляющее внешнее преображение случайного знакомого и, получив ответ, что тот потратил честно выигранные деньги не на выпивку, а на дело гораздо более благопристойное, купец совершенно успокоился. Троих товарищей нового кормчего он тоже сразу взял, порадовавшись, что один из них, по словам Эвдора, хорошо знает скалы и мели отсюда, до самой Халкидики и прекрасно заменит впередсмотрящего.
Этим новым проревсом сделался Дракил, которого сей факт совсем не радовал. Критянин нутром чувствовал, что Эвдор обошел его во всем и теперь старается держать поближе к себе, не доверив исполнение второй части их плана. Тот факт, что Эвдора единогласно поддержали все остальные, еще больше раздражал Дракила.
Сейчас критянин сидел на носу аката, скрипел зубами от досады, но все же дело свое знал и поэтому, как и было положено, первым закричал:
- Триера! Справа по борту!
Все проследили за указующей рукой впередсмотрящего. Те, у кого зрение получше, действительно обратили внимание на длинный силуэт вдалеке, с еле различимой вертикальной линией. А может даже с двумя, пока не видно.
- Без парусов идет, - сказал кормчий, - значит в нашу сторону.
- Чья? - с некоторым волнением спросил купец.
- Пока не видно. Парус убран. На акростоле какой-то флаг виднеется, но пока не разобрать.
- Родосская, скорее всего, - сказал Койон, нанятый вместе с Эвдором, Дракилом и ликийцем Варданом, одним из их товарищей, - кому тут еще быть, так близко от города. Только морской страже.
- Или пиратам, - сказал Филипп негромко.
- Да не, какие пираты на триере.
- Может гемиолия? Не видно пока.
- Триера, - уверенно сказал Дракил.
Неизвестный корабль приближался. Было видно, что он тоже двухмачтовый, но, по меньшей мере, вдвое длиннее и гораздо выше аката. Паруса притянуты к реям, один из которых спущен вниз и покоится на специальных подпорках. Корабль шел против ветра, на веслах.
Да, это была триера. Эвдор поймал себя на мысли, что по привычке озирается по сторонам, ища пути для отступления перед заведомо более сильным противником. Мотнул головой и глубоко вздохнул, призвав себя сохранять спокойствие.
- Красная роза! - крикнул Дракил.
Красная роза - эмблема Родоса. Ее изображали на парусах и флагах кораблей.
Родосская триера прошла вдоль правого борта "Меланиппы" на расстоянии стадии и Эвдор уже решил было, что морская стража не заинтересовалась ими, как вдруг весла правого борта триеры уперлись в воду, и она начала разворачиваться.
- Убрать паруса, - приказал Филипп.
Моряки принялись подбирать оба паруса к реям. Триера приближалась, уже хорошо были слышны взвизги флейты, задающей такт, и слитный выдох гребцов. На носу корабля появился человек с медным рупором и заорал:
- Кто такие?
- Купец из Истрии! - прокричал в ответ Филипп, приложив ладони раструбом ко рту.
- Что везешь?
- Фракийское вино и родосские чернила!
- Фракийское? С Родоса? Это как?
- Я привозил его на Родос, уважаемый, - триера подошла уже совсем близко, и Филиппу не требовалось орать во все горло, - не продал. Плохо расходится.
Триера замедляла ход, гребцы втянули весла внутрь и кормчий подвел корабль к самому борту "Меланиппы". С высокого борта триеры на акат швырнули канат.
- Прими конец.
Матросы Филиппа приняли его и закрепили у борта. Борта кораблей гулко соприкоснулись. На "Меланиппу" перебрались несколько эпибатов в льняных панцирях и человек без доспехов. Он представился:
- Я пентеконтарх Ксантипп, мы осмотрим корабль.