Конь мундштук железный закусил.
Если б знать, что в будущем нас ждет,
Хэй, хэй, хэй!
Знать, куда табун коней несет,
Хэй, хэй, хэй!
Времени хлысты
Подгоняют нас,
Дали нам с конем последний шанс.
…Наступление на Питер продолжается уже третий день. Наши передовые части сбили охранение и заслоны противника, и теперь мы наступаем тремя войсковыми группами. По последним данным, 116-й Малоярославский и 65-й Московский полки, подкрепленные двумя казачьими полками, сломили сопротивление остатков 4-й пехотной дивизии и вышли на окраины Тосно. Георг Корфский, возглавив бригаду из тех самых Орловского и Елецкого полков, в которых три месяца назад сменились командиры и некоторые офицеры, наголову разгромил 9-й Бенгальский и 6-й Шотландский полки, с ходу взял Боровичи, выкурив англичан из укрепленных домов огнеметами, форсировал Мсту и двинулся на Тихвин. Если и дальше все пойдет, как запланировали Куропаткин и Духовский, то мы вполне можем обойтись без привлечения к активным действиям бронепоезда и новейшей батареи "московских львов". Сохранить их, так сказать, нетронутыми для возможного тесного общения с флотом ее величества.
Сейчас мой командный пункт расположился в районе станции Ушаки, что в десяти верстах от Тосно. Связисты ежеминутно выдают новые сообщения от командующих группами генералов Алхазова и Столетова. Они сообщают, что наступающие части уперлись в заблаговременно подготовленную противником линию обороны. Только Алхазов под Гатчиной, а Столетов под Тосно.
- …Государь! Государь! Генерал Столетов на связи!
Судя по лицу связиста - положение не ахти. Я вхожу в вагон связи, бросаю привычное "Вольно" и беру телефонную трубку:
- У аппарата…
В трубке помехи. Но голос Николая Григорьевича слышится отчетливо:
- Ваше величество. После проведенной разведки боем мы четко установили - оборонительная линия "англичан" имеет глубокое эшелонирование и прикрыта тяжелой артиллерией. Наши броневики бессильны - противник учел опыт маневренных боев августа-сентября и прикрыл свои позиции глубокими рвами.
- Николай Григорьевич, а если обойти Тосно?
- Ну, во-первых, это практически невозможно - вокруг, на многие версты болотистая местность. Дорог мало. Пехота-то пройдет, а артиллерия нет. Да и как потом снабжаться, без железной-то дороги? И второе - оставлять в тылу такую мощную группировку, что держит сейчас оборону в Тосно, просто опасно! А для надежного блокирования у нас недостаточно войск.
Он еще что-то говорит, кажется, перечисляет какие-то номера частей, называет какие-то полки, но это уже все неважно. Важно то, что мы можем увязнуть в позиционных боях. А там и зима уже на носу. Конечно, потом мы подтянем полки из Киевского или Одесского военных округов, но сколько на это уйдет времени? Рискнуть Отдельным кавкорпусом, отправив его в дальний рейд по тылам противника? А чем потом успех развивать, а?..
- …Ваше величество, остается только одно - штурм! Дайте мне "Железняк" и батарею "Московских львов", и мы сровняем с землей укрепления "англичан"!
- …Государь, позвольте, - и жаркий шепот Димыча прямо в ухо: - Олегыч, ты только свистни, мы им быстро рыло начистим!
Димка, успевший за эти три месяца подняться из прапорщика-добровольца до капитана, флигель-адъютанта и натурального графа (титул пожалован ему на днях, "в ознаменование выдающихся заслуг перед государством и в связи с днем ангела"), вытанцовывает как пацан перед первым свиданием. Вот же душа неугомонная: воевать ему…
- Государь, - это уже Куропаткин, - я полагаю, что "Железняк" лучше соответствует данным обстоятельствам. Генерал Столетов сообщил, что пути целы и бронепоезд сможет беспрепятственно подойти к станции поближе, добавив к огню орудий огонь пулеметов. А за ним пойдет дивизион "Медведей".
Вроде бы все верно, вот только предчувствие у меня какое-то нехорошее…
- Граф! - Димыч вытягивается во фронт. - Приказываю вам: подойти к Тосно и огнем "Железняка" принудить к молчанию вражеские батареи. Связь лично со мной.
Я приобнимаю Димку и выдыхаю ему в ухо:
- Ты это, давай, в общем… Полки у меня еще есть, а ты - один. Береги себя, братишка…
Он смотрит на меня несколько удивленно: с чего вдруг командир так расчувствовался. Потом лихо козыряет и уносится к своему бронированному чудовищу. Я выхожу на площадку, закуриваю и смотрю ему вслед. Нет, ну что-то все равно гложет душу…
Интерлюдия
Его светлость 3-й граф Лукан, маршал Бингхэм возбужденно потер руки. Его гениальный замысел близился к осуществлению. Разведка доложила: бронированное чудище уползло от Uschaky, и теперь узурпатор остался практически без охраны. Его поезд охраняют только sotnya kazaks и взвод стрелков.
Жестом Бингхэм подозвал адъютанта:
- Конвей, передайте приказ бригаде Мэтьена: атаковать станцию Uschaky. Предварительно он должен разрушить пути направления на Moscow. Пленных не брать. Уничтожить всех, кто находится на станции. Да поможет им бог.
И уже когда гелиограф замигал, отсылая приказание, добавил:
- Британия ждет, что каждый из них выполнит свой долг…
…В зеркале гелиографа вспыхивал и гас солнечный блик. Безусый субалтерн переводил это мерцание на человеческий язык. Выслушав последнюю фразу о Британии и долге, генерал Мэтьен хмыкнул и пробормотал что-то насчет напыщенных идиотов, которые наслаждаются праздным пустословием. Впрочем, это была обычная шотландская ворчливость: в душе он просто аплодировал замыслу командующего. Вчера, когда бригада по заранее проложенным через болота гатям прошла в глубокий тыл русских, он уже понял, что именно ему в этой войне достанется самая главная роль. Что из того, что операцию задумал Бингхэм? Героем станет тот, кто осуществил…
…Мэтьен отогнал видение русского царя, разваленного на части лихим сабельным ударом, и вызвал к себе полковых командиров и старших офицеров. После получасового совещания четвертая кавалерийская бригада начала движение. Впереди были слава, ордена, почести и, главное, - невероятное, упоительное чувство победы…
Рассказывает Егор Шелихов
Когда "Железняк" ушел, государь вышел из вагона и давай вдоль поезда вышагивать. До паровика дойдет, постоит и назад, до самого последнего вагона. Там тоже постоит и обратно. Так и бродит туда-сюда. Да еще дымит без остановки. Одну папироску докурит, глядь - уже другую зажигат. Мы-то с Филей, ясно дело, рядышком. Так и мотаемся. Государь-батюшка молчит, только и сказал, чтобы казаки да стрелки, что вдоль поезда стоят, честь ему каждый раз не отдавали да во фрунт не тянулись. А сам все шагает да шагает.
Мне Махаев говорит, мол, вот как батюшка наш за своего дружка задушевного, Ляксандру Михалыча переживат. Будто сам не вижу. А вот только чего переживат - понять не могу. Я ж "Железняка" изнутри не один раз видал, броню его руками щупал. Так ведь ее не то что пуля - граната не вдруг возьмет. Чего ж переживать?
Один из моих государю телеграмму вынес от Рукавишникова. Прочитал батюшка наш телеграмму, бросил и за новую папиросу. Я незаметно, носком сапога поддел ленту, прочитал. "Прибыл тчк веду бой". Ну, ясно. Сейчас Ляксандра Михалыч англичанишкам покажет, почем фунт лиха. Чего ж переживать?
Государь вроде как поуспокоился. Шагает уже не быстро, а так, вроде прогуливается. Шагов пять-шесть пройдет, остановится, постоит и опять пойдет. До конца поезда дошел - велел себе бокал цимлянского вынести. Добро, коли успокоился, а то ведь за последние три дня аж с лица спал. Ни разу толком пообедать не изволил. Вот сейчас ему доложат, что "Железняк" на Питер пошел, вот тогда… Да вона, всадники показались, должно с донесениями торопятся…
…Богородица-заступница! Не наши это, не наши! Как же это, как же пропустили-то англичашек к самому государеву поезду?!
У нас труба тревогу затрубила. Выкатились из поезда все наши - и стрелки, и атаманцы. Я своими разом командую, Филя - своими. Мои два "Единорога" из поезда вытащили, махаевские тоже. Вдруг смотрю - государь наш у кого-то "Бердыш" забрал, примеривается сам стрелять. Нет, он из "Бердыша" палит - не многие так умеют. "Бердыш" государю боле всего по душе. Он его на свой лад "ручником" именует. А все ж не порядок, чтоб сам царь-батюшка в бой шел…
- Государь, - говорю, - уходите отсюда. Мы их задержим, а вы уходите. Сейчас паровик тронется, и от англичан вас увезет…
А государь в ответ усмехается: не дури, мол, Егорка, некуда уезжать. Англичане, чай, не глупее тебя: должно, путь уж разобрали.
Я ему: тогда, мол, на коней и уходи, государь. А он только что не хохотать: да ты что, братишка, удумал? Это я, значит, во чистом поле один поскачу? Чтоб наверняка убили? А потом похлопал меня по плечу и спрашивает: а чего это ты, Егор, переполошился? Сколько, говорит, у нас здесь пулеметов?
Тут только до меня и дошло: нас хоть и немного, всего с полсотни, но в поезде-то четыре "Единорога" да "Бердышей", почитай, десятка три. Плюс "сенокосилка". Как она стреляет, я пока не видел, но государь говорил, что запросто десяток пулеметов может заменить. А англичан тех сколько? Ну пусть сотен восемь наберется… Государь уже командует: два "Единорога" - у паровика, два - у хвостового вагона. Всем остальным залечь под вагонами. Патроны не беречь, но стрелять не раньше, чем на триста шагов подойдут. Огонь, говорит, по моей команде.
Тут мои лейб-конвойцы и Филины стрелки махом кинулись выполнять, а мы, стало быть, рядом с государем залегли, за колесами укрылись. Рядом наши связисты да генералы с прочими офицерами лежат, у паровика - бригада паровозная.
Ждать-то недолго пришлось. Англичане враз развернулись да лавой на нас и пошли. Ежели бы, наприклад, со стороны смотреть - красивше ничего не сыскать, когда конные, да лавой. Горны у них трубят, пики перед себя опустили, у гусаров доломаны развеваются… Красиво, кабы не на нас шли. А так… вот ужо шагов пятьсот до нас осталось, а вот и четыреста… вот ужо не боле трех сотен будет… Матушка-заступница, оборони, спаси государя!
Интерлюдия
Генерал Мэтьен подавил в себе мальчишеское желание пойти в атаку в первых рядах. Но остаться в тылу - нет, это уже было выше его сил! Поэтому он принял компромиссное решение: первым в атаку устремился 6-й уланский, а Мэтьен скакал впереди 10-го гусарского. Но гусары не желали быть вторыми и, нещадно шпоря коней, догоняли и обгоняли улан. Мэтьен видел, как вдоль поезда мечутся фигурки в мундирах дикарского покроя, они что-то тащили, суетились, но тщетно, тщетно! До поезда оставалось уже не более двух с половиной сотен шагов…
Рассказывает Олег Таругин
Он же - император Николай Второй
Когда кавалерия приблизилась метров на триста, предбоевой мандраж у меня прошел. Впрочем, как и всегда. Я отчаянно, панически, до судорог и колик в животе, боюсь драки, но в последние мгновения страх куда-то уходит, и бой я уже начинаю с холодной головой. Британцы начали атаку правильным развернутым строем, но к середине дистанции услужливо сбились в кучу, явив собой замечательную цель. Вот до чего доводит соперничество! Каждый из этой шайки мечтает лично полоснуть меня клинком. А что я им сделал? Понятия не имею. Однако хватит разглагольствовать, дистанция - двести метров, пора.
Я поудобнее перехватил свой РПК (что бы там Димыч ни говорил, а его "Бердыш" - РПК в чистом виде!), примерился, поймал в прицел особо нахального улана:
- Огонь!
Если вам не доводилось слышать, как одновременно рявкают четыре десятка пулеметов, причем четыре из них - крупняки, вы многое потеряли. Сильнее этого - только жуткий рев чудовищной Димкиной "сенокосилки". Я не садист, и кровью особо не наслаждаюсь, но это! Семьсот бравых кавалеристов, которые мгновение назад уже чувствовали, как под их клинками разваливается на части мое туловище, теперь превратились в одуревшую от ужаса мешанину еще живых и уже отправившихся в гости к создателю. По полю словно прошлись косой. Метафора, конечно, банальная, но другой просто не подобрать. Кавалеристы валятся как колосья. Крупнокалиберные пули рвут конские и людские тела на части, точные очереди ручников выцеливают пытающихся выбраться из этого ада. Лошади уже не ржут, а точно воют в предсмертной тоске.
Неожиданно боковым зрением я зацепляюсь за что-то непонятное, "неправильное". Оторвавшись от прицела, скашиваю глаза… Богоматерь Казанская! Из-под вагона, выставив над рельсами вместо оружия свою механическую шестнадцатимиллиметровую камеру "Зоркий" (производства завода "Братьев Рукавишниковых"!), ведет документальную съемку "героический фронтовой кинооператор" Сергей свет Рукавишников! Да уж… Вот тебе и "с "Лейкой" и блокнотом, а то и с пулеметом"! Вот он переводит объектив с панорамы уничтожения на линию стрельбы, стараясь захватить широкий план обороняющихся лейб-конвойцев и стрелков. Молодчик!..
…Верховых уже нет. Пора бы, кстати, и кончать бойню: нам вполне могут пригодиться живые пленные.
Я кричу, срывая голос, пытаясь прекратить огонь. Ну да, щаз! С тем же успехом я мог бы попробовать переорать рев движков реактивного истребителя. Приходится передать команду по цепочке.
Смолкает последний "Единорог", и наступает удивительная, звенящая тишина. Слышно, как где-то вдалеке возмущенно орет обиженная ворона, как осыпаются потревоженные камушки балласта по насыпи, как дышат мои соратники. Я поднимаюсь на ноги. Вот и исторический кадр для нашего фронтового оператора: император всея Руси стоит, опираясь на пулемет. Ни дать ни взять - государь-победитель!
Рядом поднимаются мои соратники. Отряхиваются, оглядывают поле боя. Да какого боя - уничтожения. Тут и там видны только отдельные шевеления. Причем видно, что шевелятся в основном лошади, более живучие, чем люди. Вот так! Стрельба велась менее минуты - я даже один магазин своего "Бердыша" добить не успел. А двух кавалерийских полков - как не бывало! Как там у классика: при тысяче стволов на километр фронта, о потерях противника не докладывают!
Внезапно Куропаткин выхватывает саблю, взметывает клинок в небо:
- Ур-ра-а-а!
Клич подхватывают все. Атаманцы и офицеры потрясают клинками, стрелки палят в воздух из винтовок. Рядом со мной Шелихов командует что-то неразборчивое… э-эх! Черт возьми, ну зачем, зачем вы, охламоны, меня на плечи подняли?! Ну ладно, ладно, восхищайтесь! Вот еще минутку и - достаточно. Хватит, я сказал!
Меня осторожно спускают на землю. Оказавшись на твердой поверхности, я приказываю отыскать живых пленных и доставить ко мне. Минут через десять лейб-конвойцы приволакивают белого от потрясения лейтенанта, парочку уланов и одного трясущегося гусарского субалтерна. Остальные пленные, числом около трех десятков, безучастно сидят под конвоем пары стрелков.
- Ну-с, господа британцы, как вам прием на русской земле?
Лейтенант нервно облизывает губы. Субалтерна бьет крупная дрожь.
- Не слышу ответа. Впрочем, он мне и не нужен. А вот, кстати, господа офицеры, я не ошибаюсь: Теннисон еще жив?
Лейтенант облизывается и кивает. Субалтерн трясет головой, точно взбесившаяся лошадь.
- Благодарю вас, господа. Убрать, - это уже к казакам. Взглядом нахожу Глазенапа, - вот что, ротмистр…
За спиной грохают выстрелы. Резко оборачиваюсь. Англичане оседают на насыпь с дырками в головах.
- Егорушка! - сладким, как мед, голосом, ласково говорю я. - Убрать - это значит увести с глаз моих, а не пристрелить!
Егор виновато хлопает глазами. Так-с, ну ладно. Придется и остальных…
- Махаев, Шелихов! - Оба моих "верных" кидаются ко мне, точно псы, которым свистнул хозяин. - Вот что, ребятишечки, раз уж так склалось - разберитесь-ка и с остальными альбионцами…
Секунду-другую парни соображают: должны ли они сами перебить пленных или все-таки можно перепоручить это действо своим подчиненным? Наконец, придя к заключению, что их личное участие не является обязательным условием выполнения приказа, они быстро отправляются отдавать команды. Через секунду англичан гонят в поле, туда, где трое стрелков деловито устанавливают принесенный пулемет.
Я собираюсь вновь вернуться к Глазенапу, но вдруг замечаю побледневшего Куропаткина, который смотрит на все происходящее расширенными глазами. Это что у нас тут такое?
- Господин полковник! - От звука моего голоса он вздрагивает, как от удара. - Что случилось?
Он с усилием отрывает взгляд от происходящего, собирается с духом и выпаливает:
- Ваше величество, но это же пленные! Разве можно?..
Ах, вон в чем дело! Мягкотелый и беззубый XIX век! Ну-ну… Нужен урок. Горький, но необходимый…
- Полковник Куропаткин!
Рефлексы - великое дело! Он немедленно вытягивается в струнку:
- Я, ваше величество!
- Доложите мне: с каким государством Россия сейчас находится в состоянии войны?
Он задумывается, но через мгновение выпаливает:
- Официально - ни с каким. Реальное же положение вещей тако…
- Достаточно! Если мы сейчас ни с кем не воюем, откуда у нас военнопленные?
Куропаткин опять задумывается. Пауза затягивается. Придется ему помочь…
- Алексей Николаевич, а как называются люди, с оружием в руках борющиеся против существующего порядка? Например, не признающие законов Российской империи?
Это ему понятно. Он светлеет лицом:
- Бандиты, ваше величество!
- Как должно поступать с бандитами в условиях введенного военного положения?
- Казнить на месте, ваше величество!
Ну вот, а теперь самое главное:
- Раз так, Алексей Николаевич, то будьте любезны, помогите казака…
Ах, черт! Перебивая меня на полуслове, гремит пулеметная очередь. Но Куропаткин вроде бы понял. По крайней мере, незаметно, чтобы он облегченно переводил дух.
Все время разговора мои уши терзает назойливый звук. Я оглядываюсь… Млять! Беспокойный Димкин "братец" вовсю стрекочет своей камерой. Так, я не понял: он что, всю эту сцену расправы с захваченными британцами заснял?!
- Господин Рукавишников!
Он опускает камеру и подбегает ко мне:
- Ваше величество, ваше величество! Какие кадры! Это же первая в истории батальная лента! Ах, вы не понимаете…
В его глазах сияет чистый, ничем не замутненный восторг. Творческая интеллигенция, мать ее… Как же, герой! Заснял избиение несчастных кавалеристов, потом так же спокойно заснял сцену расстрела пленных, и ведь ничего в груди не ворохнулось!.. Обалдеть…
- Дайте сюда вашу камеру!
Он чувствует какой-то подвох и вцепляется в аппарат, как мать в младенца:
- Зачем, ваше величество?..
- Пленку засветить.
- Как?! - Рукавишников бледнеет, губы начинают мелко дрожать. - Зачем?!
- Послушайте, ну вы хоть понимаете, что именно вы засняли? Ведь это же… - вот, блин! Куропаткин рядом! И весь превратился в слух… - В общем, так. Военную кинохронику - мне на проверку! Я буду вашим цензором!
Непутевый Рукавишников приятно пунцовеет от такого сравнения. А что: Пушкин - "солнце русской поэзии", а этот, может, станет "солнцем русского кинематографа"? Свободное дело…
Ладно, теперь с Глазенапом: