- Замечаете, как изменился свет? Впереди - модуль золотообработки. Златомастера - цвет нашего народа. Его душа, как сказали бы на Земле.
- А вы сами бывали на Земле? - вырвался вдруг у меня вопрос.
- Я был, - сообщил ящер. - Кошмарное место.
- Почему?
- Жизнь там суматошна и неупорядоченна. Не разберешь, кто чем занимается и кто за что отвечает. И нет ни одного вопроса, на который у разных людей получишь один и тот же ответ. Удивительно, что при такой безответственности они достигли столь многого. В этом есть что-то... - разговорник запнулся, подбирая адекватный перевод презрительному шипению, - мистическое.
- Вы верите в мистическое?
- В мистическое - нет. Но в предназначение народа - да. В предназначение, дарованное каждому народу, каждой расе Галактики. - Ящер остановился и посмотрел на меня в упор, пристально и неприятно. - У народа Земли нет понимания своего предназначения, и это отвратительно.
- А у вас оно есть, это предназначение? - ощетинилась я. - Золото? Еда?
Мне плевать на Землю, но ящерьего детеныша хочется поставить на место. Повторять чужой бред - много ума не надо.
Жаль, что мы слышим друг друга через разговорник. Ящереныш не улавливает моего бешенства и продолжает нести восторженную чушь. Хотя, может, это и к лучшему. Только международного конфликта нам здесь и не хватало, да еще и по моей вине.
- Еда - всеобщая проблема, разница между народами лишь в степени ее разрешения. Золото - да, оно позволяет нам выразить себя и постичь. Но смысл предназначения превыше еды и золота. Вам не понять, что такое радость избранности. Жизнь ваша промелькнет в бессмысленной и бесполезной борьбе. Впрочем, и вам могут предложить высокое служение, и тогда вы познаете свое предназначение, и жизнь ваша обретет тот смысл, которого лишена сейчас. Прах из праха, в воле Повелителей мы обретаем блаженство существования. Высшее счастье, высшее блаженство, высший смысл и высшая цель - все в воле Повелителей.
- В воле Повелителей? - Ничего не понимаю, какие вдруг у ящеров повелители, откуда? Их общество - нечто среднее между общинным строем и конституционной монархией, и правители не тянут не то что на повелителей, а даже на вождей.
Ящер не отвечает. Он смотрит мимо меня, куда-то вбок, и я хочу глянуть, на что он там уставился, но не могу: окаменевшее вдруг тело отказывается шевелиться. Мой провожатый бросает на пол разговорник и неторопливо бредет прочь, потеряв почему-то всякий интерес и к разговору, и к экскурсии вообще. К оплаченной, между прочим, экскурсии! А я смотрю вслед, и ни одной мысли не возникает в голове. Будто мысли так же закаменели, как и тело. Закаменели в тот миг, когда я удивилась непонятному выступлению ящера о смысле жизни, да так и остались в тупом недоумении. У меня берут разговорник и куда-то ведут, я чувствую это, но как-то тупо и отстраненно. Словно всё, что происходит сейчас - не со мной, а я... а меня и нет вовсе.
Зеленоватые сумерки сменились дневным светом, потом - тем слепяще-ярким неестественным освещением, какое бывает в больницах и лабораториях. Потом на меня надели браслеты, сорвали маску, и я резко, словно очнувшись, осознала происходящее.
Передо мной стоял илл. Еще более невысокий и щуплый, чем все иллы, с тонкими чертами почти человеческого лица и пышными золотистыми волосами. В хамелеоновой накидке поверх серебристых дипломатических одежд. Высшая каста, элита Светлой Империи.
- Какая приятная встреча, - процедил илл. Почти пропел... Его голос звенит серебром, журчит ручейком, шелестит молодой листвой. На людской вкус иллы прекрасны. Это здорово напортило Земле, когда туда прилетели первые корабли с Иллувина.
Но я не вижу в иллах ничего приятного, а этот и вовсе отвратителен. Неприкрытое торжество в его лице взбесило меня, и браслеты отозвались на вспышку злобы волной почти нестерпимой боли. Это ты проходила, сказал в голове прохладный голос Теллы. Успокойся. Не дай ему убить себя. Да, я успокоюсь... постараюсь... только дыхание переведу. Как же медленно затухает эта боль!
- Что вы себе позволяете? - спросила я как могла спокойно спокойно. - Устраивать похищения в не принадлежащем вам мире... это не сойдет вам с рук.
- Не надо цитировать международное право, капитан Три Звездочки, - илл сладко улыбнулся, красиво встряхнул волной золотых кудрей. - Не утруждайся. Никто и никогда не узнает, что с тобой случилось, так что с этой минуты можешь считать себя вышедшей из сферы действия закона. Закон не помогает потерявшим осторожность одиночкам. Особенно без следа пропавшим.
- Ошибаетесь! - бросила я. - У меня найдутся друзья.
- Твои надежды смешны. - Илл и вправду рассмеялся, словно трель серебряного колокольчика разлилась в воздухе. - Конечно, у тебя найдутся друзья. Из СБ. Только вот ведь какая незадача, агент Три Звездочки, СБ тебе не поможет. Не сможет помочь. Был такой капитан Три Звездочки, отправился зачем-то побродить по городу ящеров, да и пропал там. Концов нет. Не первый и не последний случай! Друзья, - илл снова рассмеялся, - у прежнего капитана Три Звездочки тоже были друзья, и что с того?
Отец! Меня снова накрыла злоба, да такая, что и боль не сразу приглушила ее. Помутнело в глазах, сознание уплыло куда-то, и вновь я осознала себя лежащей на полу, с разбитым носом и дикой слабостью во всем теле. Похоже, провалялась я долго: во рту горит от дикой жажды, в голове туман, и окружающее видится нечетко. Кроме илла. Илл, сволочь имперская, сидит в вертящемся кресле, закинув ногу на ногу, и покачивает мягким кожаным сапожком прямо над моими глазами.
- Когда-нибудь вам дадут по носу, - прошептала я. - Крепко дадут. Мало не покажется.
- Вряд ли, - проворковал илл, - вряд ли. И уж во всяком случае, не шпиону Конгломерата уповать на это. Кстати, по законам сссла шпионаж карается смертью. Расточительно, не правда ли, Три Звездочки? Но что делать, что делать... такие улики... я и говорю-то с тобой только потому, что местные деятели сейчас очень заняты твоим другом Сэйко. Да, очень заняты... ты ведь знаешь, как казнят ящеры?
Я знаю, еще бы не знать. Сэйко...
- Да, ты знаешь, - илл доволен, как дорвавшийся до жрачки ханн. - Я попрошу для себя твою шкурку, мне не откажут. - Он наклонился, провел узкой прохладной ладошкой по моему плечу, пропуская шерсть меж пальцев, как песок на пляже. - Такая мягкая, словно шелк. Ты ведь веришь мне, Три Звездочки? Так и будет.
Да, так и будет. Ледяная безнадежность заполнила меня до краев, тронь - выплеснется, ледяная, страшная, в ней сладость и наслаждение, и я знаю, что наслаждение это - не мое, а илла. Я знаю, это иллу сладко - сладко от моего страха, от предвкушения моей боли, от черного колодца отчаяния, поглотившего меня. И еще я знаю, что знание это вложил в меня илл, что знание это - как приправа, изысканная приправа к сладкому блюду из униженного врага. Из меня. Будь ты проклят, илл, раздельно подумала я. В ответ на меня капнуло восторженным злорадством: продолжай, чем больше будешь проклинать, тем вкусней моя победа.
А самое интересное, что ваша СБ спишет все на твое предательство, - радостно добавил илл. Мысленно добавил, его вкрадчивый шепот звучит и звучит внутри меня, заполняет череп, распирая его тупой болью. - Потому что я теперь знаю всё, что знаешь ты.
Молниеносной чередой вспышек пронеслись в моем мозгу Рах и Нейтрал, Телла и Блонди, и Чак, и разговор на бирже, в представительстве Триали, и несколько других разговоров, после того, как я подписала контракт с объединенной разведкой Конгломерата... Сэйко, давний полет с отцом на Землю, Игра, окончившаяся визитом Распорядителя Оргкомитета...
Если бы не браслеты, я успела бы вцепиться ему в глотку. А так... заработала еще один удар боли, только и всего. И еще один - результат бессильной ненависти, охватившей меня в ответ на его чарующий смех.
Ненависть, густо замешанная на ясном ощущении собственного бессилия, на четком понимании - он наслаждается сейчас, глядя, как я корчусь от унижения и боли у его ног. Будь ты проклят, илл!
Проклинай, прах из праха. Ты так горячо меня ненавидишь, даже жалко отдавать тебя ящерам. Правда, их казнь забавна, но... да, я придумал лучшую забаву. Прах из праха, ты останешься жить... пока. Пылью под ногами Повелителя, запомни это! Пыль под ногами, прах из праха, НИКТО!
Ослепительный свет и опустошающий, отупляющий страх, вот всё, что есть у меня теперь. Свет и страх, и беззвучный шепот Повелителя, распирающий череп тупой болью.
Ты будешь помнить только страх. Ты будешь жить только волей Повелителей. Прах из праха, пыль под ногами, никто... никто... никто... никто...
8. ДОМ ДЛЯ ПОБЕЖДЕННЫХ
- Ма, гляди, пантера!
Я понимаю. Я знаю этот язык, но откуда?
- Красивая. Интересно знать, она дохлая? Наверное, да... без хвоста... интересно, кто ей хвост отгрыз, а больше не тронул?
Вспомнила! Это язык моего отца. Язык людей. Но ведь я у ящеров? Почему же человечья ладонь поднимает мне голову? Что-то не так. Что-то я упустила. Что же со мной, почему я не знаю, что со мной? Почему я не могу открыть глаза? Пошевелиться? И... почему я не знаю, кто я?!
- Дышит.
- Значит, нам придется убить ее? Интересно знать, откуда здесь взялся хищник?
- Не говори так, сын! Это такой же человек, как мы, только другой расы.
- Как дракон?
- Да, как дракон. Беги скорей в поселок, пришли сюда отца. Да, и пусть прихватит мои запасные шорты!
Отца... кто был мой отец? Я помню, что он говорил на этом языке... помню, что он пропал... давно... но почему? Чем он занимался? Чем занимаюсь я? И кто я?!
НИКТО!
Боль и страх...
- Тихо, тихо... все хорошо. На вот, попей.
Холодная вода льется мне в глотку... хорошо...
- Ну вот. Открывай глаза, не бойся.
Нет! Нет, я не хочу! Там слепящий свет, несущий боль и страх!
- Ты ведь слышишь меня? Хочешь еще воды?
Я хочу. Я пробую ответить, но почему-то издаю лишь слабый стон. Слабый настолько, что сама его еле слышу. Я хочу, хочу! Пожалуйста...
- Алан, наконец-то! Поговори с ней.
- Она в сознании?
- Кажется, да.
- Кажется? Кажется, я с врачом говорю? Или нет?
Мужской голос резок и насмешлив, но в нем угадывается нежность. Так говорил со мной отец...
- Слышишь меня? - теперь мужчина говорит на другом языке. Резком, неприятном... но его я тоже понимаю... так говорит народ моей матери! - Кто ты?
Никто... никто... никто...
- Пей.
Струйка воды льется в рот. Я пью. Спасибо, спасибо... мне так хотелось пить, мне кажется, я мертвая была, а теперь с каждым глотком оживаю.
- Открой глаза.
Нет! Нет, я боюсь, не надо!
- Открывай глаза! Быстро!
Открываю. Ничего... ничего страшного. Пасмурный серый день (вечер? утро?). Плоская равнина - настолько плоская, что голова кружится! - заросла невысокой травой. Солнца нет, только бесконечное серое небо. Небо? Разве небо - такое?
Наверное, раз я его вижу и знаю, что это - небо.
- Ну вот, - шепчет женщина. Мне приятно слышать ее. Этот язык ближе мне. Это - мой язык. Кажется. Почему же мужчина упорно обращается ко мне на другом языке?
- Садись.
Язык народа моей матери... я помню... мама, я помню, ты говорила со мной на этом языке... почему же сейчас мне неприятно слышать его? Сажусь. Лицо женщины против меня - обычное человечье лицо, полное интереса и сочувствия. Женщина круглолица, светловолоса и светлоглаза, на загорелой коже светлеют вокруг глаз тонкие морщинки. На ней обтрепанный серый комбез, тяжелые ботинки, в руке фляга. Это она поила меня? А где мужчина? А, наверное, это он поддерживает меня за плечи...
Оборачиваюсь. Да. Тоже - человек, тоже светловолос и светлоглаз, но лицо словно застыло в суровой маске, и смотрит мрачно. Одет так же... где же я видела такую одежду? Мне кажется, она должна что-то обозначать...
- Ты ведь вхож в ханнский поселок, - тихо говорит женщина. - Она оттуда?
- Нет. Я вообще сильно сомневаюсь, что она чистая ханна. Черная... а глаза-то, глаза... с ума сойти!
- Может, мутация?
- Встать можешь? - он скорей приказывает, чем спрашивает. Могу, наверное...
Я встаю неожиданно легко: сила тяжести меньше, чем я ожидала. Меньше, чем на Ссс... я ведь на Ссс? Или нет? Где же я? Надо спросить, они знают, они скажут мне, только вот не получается почему-то - спросить. Умею я вообще разговаривать? Это не Ссс, точно, и не Земля тоже, на Земле гравитация чуть больше, я хорошо помню... помню... откуда? Разве я бывала на Земле? Бывала, наверное - раз помню земную гравитацию. Но почему-то совсем не помню остального...
- Слышит, и то ладно, - бормочет мужчина.
- Явный шок, - отвечает женщина. - Кто же она?
- Никто, - вдруг приходят ко мне нужные слова. - Пыль под ногами, прах из праха... это я помню.
Мужчина с женщиной быстро переглядываются, а у меня неожиданно получается задать вопрос:
- Где я?
- Нигде, - горько отвечает мужчина. - Никто может быть только нигде.
Вот это правильно!
Правильно... я принимаю объяснение согласным кивком.
- А говорит хорошо, без акцента, - тихо замечает женщина. И протягивает мне потрепанные серые шорты: - На-ка, надень.
Я замечаю, что совсем раздета, но не могу вспомнить, в чем была. И, главное - где была? Не здесь, в этом я уверена. Пока натягиваю шорты, мучительно пытаюсь вспомнить... нет, не получается.
- Пойдешь с нами? - предлагает мужчина.
- Пойду, - соглашаюсь я. Мне все равно, почему бы и не пойти.
Как ни странно, идти легко. Только голова слишком пустая, легкая до звона и кружится.
- А откуда ты, помнишь? - на ходу спрашивает женщина. - Где твой дом?
Дом?
- Что такое "дом"?
- Место, где ты живешь, - объясняет женщина. - Где твои родные и друзья. Где тебя ждут.
Я долго думаю. Вернее, пытаюсь думать. Мне кажется, у меня есть друзья. Мне кажется, меня должны ждать. Но это - за слепящим светом, за болью и страхом. Мне не хочется думать об этом.
- Не помню, - отвечаю я.
Впереди вырисовываются на фоне серого неба какие-то сооружения. Вроде ангаров, но низкие, словно до половины вкопанные в грунт. Скоро мы подходим к ним вплотную. Они намного меньше, чем показались мне издали. Не ангары, даже не мастерские; скорее в размер мелкой торговой точки. "Нейтрал", всплывает в памяти слово. Что это - "Нейтрал"?
- Это рынок?
- Здесь мы живем, - тихо отвечает женщина.
- Я живу на Нейтрале, - выдаю я возникшую в мозгу истину.
- Вспомнила, - бормочет мужчина. - Нейтрал, ишь ты!
- Мы даже не знаем, в какой стороне твой Нейтрал, - вздыхает женщина.
Я, не думая, выпаливаю координаты, мужчина останавливается и долго на меня смотрит. От его взгляда по коже начинают бегать мурашки; я передергиваю плечами, а он снова спрашивает:
- Кто ты?
Слепящий свет, боль и страх...
Прах из праха, пыль под ногами, никто!
- Никто, - шепотом повторяю я.
- Оставь, - приказывает женщина. - Так ты ничего не добьешься. Разве что углубления шока.
- Извини, - говорит мужчина. Непонятно говорит - вроде бы не женщине, а мне. За что?
Я подхожу к ближайшему строению и провожу рукой по чуть шершавой поверхности брони. Рука помнит это ощущение. Я делала так тысячи раз. Броня... ангар... катера... корабли... мой кораблик... "Мурлыка"!
- "Мурлыка", - шепчу я.
Мужчина словно хочет что-то спросить, но женщина хватает его за руку, он осекается и только смотрит на меня... слишком пристально смотрит, неприятно. Из строения выходит человек, темнолицый и седой, в таком же комбезе. Глядит на меня с явственным недоумением.
- Кого ты привел, Алан?
- Доставка явно не по адресу, - подхватывает второй, молодой, худощавый и стремительный, босой, в затертых джинсах и драной полосатой рубахе.
- Как сказать, - возражает мужчина... Алан. - Говорит она по-нашему.
Подходят еще люди, а мне снова чудится слепящий свет, и я понимаю - что-то страшное будет сейчас со мной. Мурашки по коже и дыбится шерсть... я боюсь, они такие непонятные, они так странно смотрят на меня, и всё здесь непонятно и неправильно!
- Успокойся, - ласково говорит женщина. - Они просто удивлены. Они не знали, что бывают черные голубоглазые ханны.
Ханны, повторяю я про себя. Ханны. Я помню. Ханны - рыжие бестии - кошачья спесь - не люблю!
- Черных ханн не бывает, - уверенно говорю я. - Ханны рыжие. И глаза у них рыжие, точно.
- Кто бы говорил, - отчетливо фыркает тот молодой, что проехался насчет доставки не по адресу. Ему вторят несколько смешков. Женщина берет меня за руку:
- Пойдем.
Люди расступаются, давая нам дорогу. По большей части здесь мужчины, молодые и средних лет, загорелые, обтрепанные... невеселые. Они пахнут тоской, тоской и безнадежностью... и чем-то еще, что я не умею определить.
Крохотная круглая комнатка что-то напоминает мне. Что? Кажется, я начинаю привыкать к этому странному ощущению. Надо просто не обращать на него внимания.
- Ма, я сварил суп.
Ага, давешний мальчишка, принявший меня за дохлую пантеру. Смотрит во все глаза. Я отвечаю тем же. Пацан похож на родителей, только мелкий, встрепанный и любопытный.
Мелкого отгоняет от меня Алан. Бросает не столько строго, сколько мрачно:
- Иди погуляй.
- Ну, па! Я не хочу!
- Я сказал, иди.
- Ну и ладно! - Мальчишка уходит, всем своим видом демонстрируя немыслимую обиду. Женщина наливает суп. Пахнет вкусно. Мясной.
- Ешь.
- Спасибо. - Я ем, и что-то отпускает меня. Какое-то непонятное, неприятное, чуждое мне напряжение. Я почти жду, что вернется память, но... что ж, сытое спокойствие - это тоже хорошо.
- Можешь пока остаться у нас, - предлагает Алан. - Если тебя устроит спальное место на сеновале.
- Что такое "сеновал"?
- Пойдем, покажу.
Мы выходим на улицу, огибаем жилище Алана, я опять касаюсь мимоходом зеленоватой брони, словно этот привычный жест способен вернуть мне память. Странный у Алана дом. Я почему-то уверена, что дома строят не из корабельной обшивки!
За домом - навес, под навесом - гора высушенной травы.
- Осторожно, дальше яма, - предупреждает Алан.
Я подхожу к краю ямы. Внизу - небольшие серые зверьки. Вылезают из нарытых в стенах ямы нор, жуют траву, пьют воду из обрезанной вдоль трубы, снова скрываются в норах. Мясо. Все та же проблема пищевой органики.
- Что за мелочь?
- Кролики, - просвещает меня Алан. - Настоящие земные кролики. Только не спрашивай, откуда они здесь. Я не знаю.
- Ну что? - тихо подошедшая сзади женщина приобнимает меня за плечи. - Остаешься?
- А остальные не будут против? - осторожно спрашиваю я.
- Не будут, - отвечает Алан. - Если, конечно, ты не станешь их задевать.
- Меня Яся зовут, - говорит женщина.
- Альо, - отвечаю. И осекаюсь: откуда я знаю? Я - Альо? Альо - это я?
- Ничего, - шепчет мне Яся. - Ты вспомнишь. Потихонечку, полегонечку... Пойдем, Альо, познакомлю тебя с людьми.