Дирк ударил ближайшего к нему француза стволом ружья, но тот ловко уклонился, и в свою очередь рубанул Дирка саперной лопаткой. Удар был хорош, если бы не рефлексы, отточенное не хуже топора лезвие вонзилось бы в щель сочленений доспеха. Французов становилось все больше, они перли, словно одержимые, и вскоре узкое пространство траншеи оказалось заполнено мундирами и кирасами. И бились гренадеры с яростью диких животных. Дирк едва успевал парировать сыплющиеся на него удары, но и остальные "Висельники" оказались не в лучшем положении – несмотря на тесноту, соотношение сил было не в их пользу. Французы, понадеявшись на свои силы и опыт, устремились в решительный штурм. И Дирк испытал что-то вроде уважения к этим безумцам, которые осмелились напасть на мертвецов. Слишком слабые и беззащитные, они, тем не менее, пытались отвоевать каждый шаг, пусть даже он доставался им ценой жизней их товарищей. Стоя плечом к плечу, французские гренадеры образовывали эффективное построение по три человека в ряд, и в первую же минуту сумели отшвырнуть "Висельников", выжав их с занимаемой позиции.
Француз с лопаткой нанес несколько молниеносных ударов, от которых панцирь Дирка глухо зазвенел. Не будь на мертвеце доспехов, бой был бы уже закончен – и не в его пользу. Прыткие дьяволы. Такие же штурмовики, как и они сами, безжалостные и стремительные, словно рой хищных насекомых. Траншеи тоже были для них родным домом, и гренадеры умели в них драться. Дирк отступил на шаг, изобразив ложное отступление, и когда француз шагнул вперед, намереваясь обрушить на него сверху свое оружие, резко протянул руку. Он ухватил противника пальцами за широкие поля его шлема и резко рванул вниз. В последнее мгновенье жизни гренадер увидел жало пики, торчащее из земли, там, где Дирк его оставил. Но это мгновенье было коротко – пика пробила его голову насквозь, высунув выщербленное жало из затылка и выбив кусок затылочной кости.
А потом началась сущая мясорубка, и Дирк, освободив пику от мертвого тела, оказался в самой ее гуще. Больше не было боя, не было обмена ударов и парирования, не было сторон и тактических схем. Только хруст костей, крики боли и звон железа.
Французы атаковали с яростью, которая оглушала, как бьющий в лицо шквальный ветер. Не считаясь с потерями, они перли на "Висельников", которые вынуждены были отступать под этим напором, и Дирку казалось, что еще секунда или две – и эта безумная сила разорвет вставшее у нее на пути препятствие и хлынет дальше.
- Держаться вместе! – выкрикнул Дирк, и его голос был едва слышен на фоне гремящего металла, - Отходим!
Приказ был лаконичен, но понятен. Единственный шанс выжить в этой ситуации заключался в том, чтобы любой ценой сохранить порядок, не позволив атакующим гренадерам вклиниться между "Висельниками". Прочная лобовая броня доспехов позволяла сдерживать нападение даже превосходящего противника, но стоит французам разрушить плотину, сдерживающую их в ущелье траншеи – и все пропало. Разделенные, отбитые друг от друга, "Висельники" не смогут продержаться и пяти минут. Плотный человеческий ком просто облепит их и раздавит.
Дирк отступал плечом к плечу с Жаренным Куртом, и это соседство было более чем эффективным – дубинка в руках опытного рубаки беззвучно падала раз за разом на чужие головы, а кинжал разил зарвавшихся французов от бедра, молниеносными змеиными выпадами. Окажись на месте атакующих обычные французские пехотинцы, уже умылись бы кровью и бросились назад, подвывая от страха и боли. Но гренадеры действовали слаженно, сочетая решительность с осторожностью, и уже через минуту ожесточенного боя Дирк понял, что резня сама собой не утихнет. Она будет длиться до тех пор, пока хоть кто-то останется на ногах. Никто не собирался отступать.
"Висельники" пятились, выстроившись по двое – Дирк и Жареный Курт отходили, контратакуя передних французов, Юльке и Мертвый Майор били из-за их плеч пиками и метали гранаты. Но французам ширина траншеи позволяла сохранять боевой порядок по четыре человека в ряд, и при всей своей ярости бились они, выказывая немалый опыт. Их тактика была проста, но, как и многие простые вещи, эффективна. Пока один гренадер сдерживал и блокировал удары "Висельника", уходя в глухую оборону, другой атаковал сам, пытаясь поднырнуть и поразить тонкие элементы доспеха. В первую же минуту боя Дирк получил несколько чувствительных ударов, которые хоть и не пробили его защиту, оказались достаточно неприятны. И если мертвецам пока удавалось осуществлять организованный отход, в любой момент ситуация из просто опасной могла превратиться в критическую. Тоттмейстер обещал помощь, но когда и в каком обличье она придет, Дирк не знал. Это означало, что надеяться надо лишь на себя и свои силы, сдерживая стремительное наступление.
Дирк сделал выпад пикой, метя под подбородок французу, но тот мгновенно прикрылся окованным топорищем, и лезвие бессильно проскрежетало по металлу. В тот же момент второй гренадер обрушил на мертвеца собственную булаву – примитивное оружие, чьим бойком служила большая ржавая шестерня, насаженная на рукоять. Дирк парировал удар, попытавшись отвести его в сторону стволом ружья, но заключенной в нем силы оказалось достаточно, чтобы смести преграду и обрушиться на его шлем. Сталь, которой и так за сегодня досталось немало, не выдержала. Даже у металла есть запас прочности. Как и у человеческого тела. Заклепки зазвенели, и Дирк на несколько секунд потерял контроль над своим телом – хоть булава и не пробила черепа, сильнейшее сотрясение вызвало кратковременную потерю ориентации.
К счастью, его прикрыл Жареный Курт, на которого навалились сразу четверо французов. Натиск гренадер едва не смял "Висельника". Как ни быстры и безжалостны были его удары, сыпавшиеся направо и налево, против опытного противника, превосходящего его числом, он не мог продержаться долго. Один из гренадер поднырнул под его рукой и, оказавшись в "мертвой зоне", ткнул мертвеца в правую подмышку коротким кинжалом. Граненое лезвие легко вошло в сочленение доспехов почти на всю длину. Когда оно вынырнуло из пробитого отверстия, крови на нем не было, лишь лохмотья кожи и похожая на старый сироп коричневатая жижа. Курт покачнулся, но устоял на ногах. У отчаянного гренадера осталась секунда, чтобы насладиться своим ударом, после этого у него осталась только боль – когда палица "Висельника" ударила его в низ кирасы, вбив расколотые пластины брони внутрь живота, превратившегося в одну большую открытую рану. Француз рухнул, но за ним встал следующий. Бурлящий человеческий поток отбросил не успевшего придти в себя Дирка назад, точно он был лишь крошкой, попавшей в гудящую от давления трубу.
И захлестнул Жареного Курта, лишившегося прикрытия.
Какое-то время тому удавалось защищаться, несмотря на бессильно повисшую руку, Дирк сквозь царящий в голове звон слышал рычание "Висельника", который отбивался от окружающих его французов с яростью раненного волка. Каждый его удар находил цель, но целей не становилось меньше. Толпа уже окружила его, отрезав со всех сторон, и он походил на валун, постепенно уходящий в воду с приливом. Серая сталь доспехов едва виднелась за стеной синих мундиров.
Дирк попытался придти Жаренному Курту на помощь. Искореженный шлем закрывал большую часть поля зрения, но даже стащить его не было времени. Дирк врубился в строй гренадер, пытаясь рассечь его, чтобы вызволить Жареного Курта, бьющегося в окружении. Но это было то же самое, что пытаться пробить обшивку танка деревянной щепкой. Слишком неравная сила противостояла ему, сила стихийная, нерассуждающая, но наделенная несокрушимостью исполинского утеса. Один из французов попытался повиснуть на нем, сковав руки, Дирк ударил того забралом своего смятого шлема в лицо, и смельчак рухнул вниз с раскроенным черепом, тут же исчезнув в водовороте других мундиров. Следующего Дирк пнул в колено, разворотив ему весь сустав и, когда тот взвыл от боли, рубанул его пикой, точно прутом, по шее. Этот удар мог бы переломить шейные позвонки быка, и стальной ворот кирасы не спас француза.
Но на его месте уже был следующий и Дирк, ощущая все возрастающее сопротивление живой стены, которую пытался сокрушить, понял всю тщетность своей попытки. Боевые порядки французов, поглотив Курта, неумолимо двигались вперед, и Дирк заметил, что не пытается разорвать их, уже сам пятится в тщетной попытке хотя бы немного замедлить человеческие цепи. Кто-то из гренадер, изловчившись, набросил на его шею цепь. Дирк, дернув головой, рванулся в сторону, и звенья разлетелись в стороны, точно обрывки гнилой веревки.
- Курт! – крикнул он, чувствуя, как ревущая река облитой сталью плоти с каждой секундой разделяет мертвецов все больше и больше.
Жареный Курт услышал свое имя и оглянулся. Но выражения его лица нельзя было разобрать за скалящимся черепом забрала. Хотя вряд ли различие между ними сейчас было сильно.
- Железо и тлен! – услышал Дирк его голос, - Чумной Легион!
Кто-то ударил Жареного Курта чеканом в спину, и несокрушимый воин покачнулся, словно ноги, подточенные годами некроза, враз сделались непослушными. "Висельник" ответил на удар, и еще один француз упал, оставляя на осклизлых досках влажное содержимое своего черепа. Но этот бой Жареный Курт уже проиграл. Он продолжал сражаться, каждым взмахом своего оружия укладывая противника или нанося страшные увечья, но это уже была механическая работа привыкшего к бою тела, так же механически вертится фреза в токарном станке, до тех пор, пока что-то питает ее своей энергией. Она не умеет рассуждать и вряд ли чувствует бесплодность своей работы. Даже за секунду до того, как лопнет, попытавшись проникнуть в чересчур прочную преграду.
Удар чекана скорее всего попал в позвоночник, потому что Курта перестали слушаться собственные ноги. Он оперся спиной о стену траншеи, схватившись рукой за стальной крюк, чтобы удержаться в вертикальном положении. Какой-то гренадер ловко скользнул под его ударом и всадил кинжал в сочленения брони на бедре. Если он ждал, что из раны польется кровь, то напрасно – действия Жареного Курта не были скованы болевым шоком или кровопотерей. Глаза ловкача широко распахнулись, обнажая водянистые белки, когда Курт выронил палицу и ударом латного кулака пробил во французской кирасе дыру. Но это была последняя жизнь, которую ему суждено было оборвать.
Литой молот на длинной рукояти, мелькнув в сером воздухе невесомой каплей, обрушился на оскаленный шлем-череп, и звон стали смешался с хрустом кости, донесшимся изнутри. Курт еще пытался что-то сделать, но его руки, прежде наделенные чудовищной силой, беспомощно обвисли, и тело стало крениться, как ствол старого дерева – сперва медленно и неохотно, но все стремительнее и неотвратимее. Еще несколько узких лезвий вонзились в уязвимые места, теперь уже не встречая никакого сопротивления.
Французы облепили "Висельника" со всех сторон, впились в него, как свора голодных псов с лязгающими от голода желтыми зубами. Жареный Курт упал и последнее, что видел Дирк – как сразу три или четыре боевых кайла с утробным хрустом врезались в сочленения его доспехов, разрывая их на части. Под перепачканной чужой кровью серой сталью показалось что-то тугое и скрученное, похожее на сырой ком белья, выцветшего на солнце.
Кто-то резко потянул Дирка за плечо, и сознание совершило короткий скачок, отрешившись от зрелища смерти Жареного Курта, вернулось в мир, полный сшибающейся стали, грохота и предсмертного воя. Это был Юльке – теперь он стоял рядом с ним и тянул назад, увлекая вместе с прочими назад по траншее. Единственный глаз в глазнице шлема горел злым желтоватым пламенем.
- Отходите, унтер! – голос гранатометчика был где-то рядом, и в то же время казался рожденным на другом свете, донесшимся через крошечную щель в мироздании, - Иначе все. Только вместе!
Дирк понимал его. Надо отходить. Сохраняя прежний порядок, прикрывая друг друга. Это единственный способ не поддаться сокрушающей волне, пытающейся разорвать их, растащить в разные стороны. Едва ли не мгновенная гибель Жареного Курта была тому свидетельством.
- Назад! – крикнул он, обращаясь к Юльке и Мертвому Майору, - Держать порядок!
Они не хуже него знали, что только слаженность и единство могут спасти их, но приказ имел под собой другую цель – показать "Висельникам", что их командир не сбит с толку и не напуган, что он руководит собственными действиями и помнит о своем отряде. Иногда это тоже немаловажно.
Разделавшись с Жаренным Куртом, французские гренадеры немного замедлили темп продвижения. Человеческая волна, звенящая металлом и шелестящая десятками голосов, все еще пыталась смять их. Теперь это был не дикий безоглядный натиск, которым океан крушит изъеденный камень мола, а скорее серия яростных, но уже осторожных ударов. Несмотря на смерть одного "Висельника", французы убедились, что имеют дело не с людьми, и страх их, хоть и скрываемый, висел в воздухе подобно кровавой взвеси. Дирк ощущал его, как хищник ощущает страх своей жертвы – не обонянием и не слухом, а невидимыми, но тончайшими рецепторами. Это ощущение пьянит, как бегущее в жилах вместо давно вылитой крови теплое густое вино. Парируя бесчисленное множество ударов, контратакуя, прикрывая Юльке и отступая, Дирк подумал, что если бы не численное преимущество на стороне французов, гренадеры уже сами стали бы отступать. Одно дело – сражаться против умелых, ловких и кажущихся неуязвимыми, но все же обычных бошей из плоти и крови. Такие могут быть сильны и опасны, но они смертны, а значит, уязвимы. Другое – скрестить оружие с адскими выродками, отвратительнее которых нет существ в мире, с обретшими форму демонами, которые вселились в гниющие тела. Тут есть отчего испугаться и прожженному ветерану. Но французов было слишком много, не меньше трех десятков, а страх такого количества людей, смешиваясь в воздухе, делает их еще более безрассудными и опасными.
"Самое опасное – это не профессионалы, самое опасное – это толпа, - сказал как-то пулеметчик Риттер из второго отделения, - Профессионал знает цену своей жизни и не торопится умирать. А толпа бездумна, слепа и не способна чувствовать боль. Собственный страх или ярость подстегивают ее и тащат вперед, не разбирая, что перед ней. И каждая капля крови не отрезвляет ее, напротив, делает еще более беспощадной, безжалостной и слепой. Нет, ребята, скорее я выйду с перочинным ножом против английского гвардейского полка, чем встречусь с ревущей толпой, пусть даже у меня будет целая пулеметная команда".
Риттеру во взводе верили. В восемнадцатом году, когда социалисты попытались предать армию и кайзера, он принимал участие в разгоне демонстраций в Берлине, и именно тогда заслужил славу хорошего пулеметчика. Хоть и не любил об этом вспоминать.
Французы боялись их, оживших мертвецов, страх был в их движениях, в их блестящих глазах, в запахе их пота. Но они все равно перли вперед, нажимая друг на друга. Теперь уже не было желающих приблизиться к ним с дубинкой или ножом, содержимое нескольких разбитых голов и выпотрошенных животов, украсившее путь отступления "Висельников", заставило гренадер сменить тактику. Теперь в первую шеренгу выдвинулись бойцы, вооруженные длинным древковым оружием, похожим одновременно на алебарду и на пожарный багор. Еще один бастард траншейной войны, чей крюк был способен сбивать пехотинцев с ног, вырывая из их тел огромные куски мяса, сшибать на скаку кавалеристов и ломать ноги коням. Острые крючья хищно заскрежетали по доспехам, отыскивая слабые места. Они пытались вырвать Дирка или Юльке из строя, на поживу стае. И Дирк понимал, что рано или поздно они добьются своего. Отступление не может длиться вечно.
Один из багров зацепил его за шею и, прежде чем Юльке успел придти на помощь, рванул "Висельника" вперед. Но его обладатель не рассчитал разницы в массе их тел и в силе. Дирк уперся локтем в податливую стену и резко перенес вес тела на заднюю ногу. Француз, пытавшийся вытащить его, вскрикнул и выпустил багор, но поздно – схваченная петлей темляка рука не дала ему влиться в наступающие порядки. Дирк легко переломил наконечник оружия от древка и с оттяжкой ударил гренадера оставшимся в его руке острым зазубренным крюком. Тот попытался уклониться, и какой-то момент даже казалось, что у него это получится. Но собственное проворство сыграло с французом злую шутку – крюк, который лишь полоснул бы его по корпусу, вошел своим острым жалом под подбородок. Француз затрепыхался, как мелкая рыбешка, которая не в силах выпустить из пасти рыболовный крючок – стальная заноза пронзила его рот снизу вверх, намертво пригвоздив одну челюсть к другой. Он утробно заверещал, не открывая рта, между губами заструилась кровь, темно-багряная, как на старинных гравюрах с их неестественным, насыщенными, цветами. Дирк швырнул раненного в толпу, и гренадер исчез в ней, как дождевая капля исчезает в глубокой луже. Его место уже было занято другим.
Сколько мертвецы смогут продержаться, пятясь и пытаясь сдержать эту неконтролируемую стихийную силу, способную смять их и раздавить? Минуту? Пять? Вряд ли больше. Трое "Висельников" против трех или четырех десятков свежих бойцов – неважная арифметика, будь ты хоть дважды мертвецом. Ты можешь обмануть одного противника, обойти второго, сломать третьего и смертельно ранить четвертого, но пятый все равно достанет тебя, а если и он не окажется достаточно поспешен, это сделает шестой.
Что-то тяжелое ударило его по голове и плечам, едва не сбив с ног. Дирк пошатнулся, ощущая короткое мгновение тошнотворной нестабильности в мире, когда верх не отличим от низа. Боевой молот? Нет, тогда удар был бы несравненно жестче. Потом он ощутил на плечах что-то шевелящееся, и понял, что это человек. Между лопаток зазвенели стальные пластины – чье-то лезвие искало в их стыках слабые места. Дирк ощутил запах чужого тела, кислый и неприятный. Прошли верхом. Несколько гренадер оказались достаточно смелы или достаточно безрассудны, чтоб выбраться из траншеи на поверхность, где еще лаяли орудия и хлопали мины, и броситься на "Висельников" сверху подобно диким рысям.
Шея одного из них хрустнула, как старая ветка, когда Юльке схватил гренадера уцелевшими пальцами за ворот и ударил, точно соломенным чучелом, о стену. Второго коротким и ловким тычком убил Мертвый Майор. Но еще двое болтались на Дирке, вцепившись в шлем и наплечники. Несмотря на то, что их совокупный вес не был ему непосилен, Дирк понимал, что эта ноша может стоить ему жизни. Ему удалось нащупать одного из хитрецов за правым плечом – он зажал в кулаке затрещавшую под кителем кольчугу и рванул француза вниз. Тот шлепнулся на землю, мягко, как подгнившее яблоко, но вновь вскочить не успел – стальной сапог врезался ему в ребра и отшвырнул в сторону с проломленной грудной клеткой. Его компаньон оказался более ловким. Худой и проворный, он цеплялся за броню "Висельника" невесомо, но прочно, как паук за паутину. И судя по раздающемуся звону металла, он не терял даром ни секунды. Если ему удастся отыскать достаточно слабое место в панцире, одним ударом он может положить конец существованию Дирка. Один верный удар по позвоночнику или в затылок – и он просто рухнет лицом вниз, а все чары тоттмейстера Бергера, держащие его на этом свете, в один момент потеряют свою силу.
Карета превратится в тыкву - пронеслась на задворках сознания мысль – а унтер-офицер Дирк Корф превратится в кусок стали с лежалым покойником внутри…