- Нет, ничуть. Мои мертвецы достаточно сильны. И если вам кажется, что это много, то вы еще не видели моих штальзаргов.
- О, не сомневаюсь, что их у вас запасено с избытком! – кисло улыбнулся оберст, - Только вряд ли лягушатники будут впечатлены вашими гробами.
- Штальзаргами у нас в Чумном Легионе принято называть тяжелые единицы прорыва. В каком-то роде это действительно стальной саркофаг на ногах. Но внутри него заключен мертвец, послушный моим приказам. Штальзарг весит до тонны, и его броню может пробить разве что артиллерийское орудие прямой наводкой. В моей роте их около тридцати. Они способны смести самую плотную оборону.
- Решили возродить рыцарские времена? Напрасная затея, хауптман, хоть и смелая. Сейчас на поле боя властвует Его Величество пулемет, и все эти попытки создать надежную броню, пусть даже при помощи мертвецов… Эти ваши штальзарги, должно быть, дьявольское орудие. При случае я бы взглянул на них. Вы, случайно, не прихватили с собой кого-нибудь из водителей?
- У штальзаргов нет водителя, господин оберст. Это одно нерушимое целое. Мертвец заковывается в корпус штальзарга без возможности выбраться. Вокруг него укрепляется броневой короб. Любые люки или отверстия ослабили бы конструкцию.
Фон Мердер едва не поперхнулся.
- Вы замуровываете своих мертвецов в стальные коробки?
- Далеко не всех, - ответил тоттмейстер, глядя ему в глаза, - Обычные мертвецы без сильных повреждений идут в штурмовую пехоту. Штальзаргом становится тот, кто… от кого осталось довольно мало. По сути, требуется лишь голова и позвоночник, плюс какой-то незначительный костный каркас. Я поддерживаю жизнедеятельность мозга, остальное он делает сам. К слову сказать, далеко не каждый несчастный годится для подобного. Человеческий разум слаб, как и плоть. Оказавшись запертыми в стальной коробке, люди, чье тело было практически уничтожено в бою, нередко теряют самообладание. Слишком большая эмоциональная нагрузка. Наш мозг – странная штука. Он согласен управлять телом, даже если знает, что оно мертво, и распознает симптомы разложения на нем. Но стоит лишить его видимого и привычного тела, оставив в неприкосновенности разум и дав ему более надежную и сильную оболочку, как дух начинает слабеть. Штальзарг редко живет более двух лет. Хотя мне встречались исключительные образцы, которым приписывают по пять или даже десять!.. Рано или поздно он сходит с ума. С этим ничего не поделаешь. Тогда я заменяю, как вы выразились, водителя. И снова веду его в бой.
- Человека, придумавшего подобное, стоило бы приговорить к самой страшной казни, - пробормотал оберст, - Значит, так вы распоряжаетесь теми мертвыми беднягами, которые попадают вам в лапы? Уничтожаете сперва тело, а потом и разум?
- Мы лишь слуги. Орден тоттмейстеров служит Империи уже триста лет. И знаете, не в первый раз нам приходится делать то, что не вяжется с образом добропорядочного магильера, - заметил Бергер, спокойно принявший выпад, - Завтра эти штальзарги спасут много жизней. И если кто-нибудь из них погибнет, я сделаю все, чтобы он не мучался, и приму его смерть как смерть своего верного и достойного солдата.
- Необычайно трогательно… - тихо сказал майор с бородкой, отвечавший за разведку.
Тоттмейст ер Бергер лишь взглянул на него, и тот замолк, точно прикусил язык.
- Какая помощь нужна вашей роте? – прямо спросил оберст.
- Я сомневаюсь, что у вас найдется, что мне предложить. Доверьте мертвым их работу. Впрочем… Я видел артиллерийские батареи, когда мы подъезжали. В каком они состоянии?
- Старые орудия, и мало, но на что-то еще сгодятся. Две батареи пятнадцатифунтовых "Эрхардов". Старый хлам, но что есть… Батарея стомиллиметровок. И батарея тяжелых гаубиц в четыре орудия. Всего… двадцать восемь стволов.
"Из которых двадцать четыре непригодны для штурма хорошо укрепленной позиции", - хотел было сказать Дирк. Но сдержал себя. В разговоре двух высокопоставленных офицеров не были предусмотрены третьи роли. Даже штабные офицеры предпочитали быть молчаливыми слушателями. Впрочем, может их слишком сильно пугал сам тоттмейстер. От Дирка не укрылось, как они боятся встречать его взгляд.
Пожалуй, если бы сейчас в блиндаж ворвался штальзарг, залитый кровью, ревущий, и грохочущий, как грузовой паровоз, они бы и то предпочли его общество компании человека в сером мундире и с черепами на погонах.
Дирк попытался вспомнить, боялся ли он так тоттмейстеров прежде чем оказался зачислен в Чумной Легион. Ему показалось, что это произошло очень давно, может полста лет назад. Время у мертвых текло по-иному. Иногда ему с трудом верилось, что прошло немногим более полутора лет. А ведь если бы не тоттмейстер Бергер, все могло бы сложиться по-другому. Дирк рефлекторно потер грудь пониже левой ключицы. Этот машинальный жест раздражал его самого, но отвыкнуть от него было невозможно. Есть вещи, которые преследуют тебя всю жизнь. Точнее, так – есть вещи, которые преследуют тебя даже после нее.
Тоттмейстер Бергер и фон Мердер все это время о чем-то говорили. Судя по тому, что голоса их звучали не так резко, как прежде, они нашли точку соприкосновения интересов и теперь обсуждали план штурма.
- …огневая подготовка перед штурмом? Четыре гаубицы – это, конечно, ерунда, но они смогут наделать шороху, особенно на рассвете!
- Не надо гаубиц, господин оберст. И вообще подготовительного огня. Мы придем как смерть на рассвете к умирающему. Тихо. И возьмем свое.
- Наступление без арт-подготовки? На французский манер?
- Да. Нам не нужен шум. Мы выдвинемся в пехотном строю без стрельбы. Нас разделяет достаточно большое расстояние, а местность открыта. Я не хочу, чтобы проснувшиеся французы угостили моих мертвецов из их проклятых "Пюто" и "Гочкиссов".
- Что толку? Их наблюдатели все равно заметят вас.
- Когда это произойдет, мы приблизимся на хороший километр. На рассвете здесь часто случается туман, особенно в апреле. Это нам на руку.
- Из тумана, а? Как "Летучий Голландец"? – оберст пососал мундштук трубки, но раскуривать ее не стал. Старый блиндаж не успели оснастить вентиляцией, воздух и так был спертый.
- Именно так, господин оберст. Как "Летучий Голландец" с экипажем из мертвых моряков. Который появляется из ниоткуда, забирает души всех, кто его видел, и исчезает вновь.
- По какой тактике вы будете действовать?
- По привычной. Наша цель – добраться до переднего края обороны и занять траншею. После этого половина победы, считайте, у нас на руках. В тесных траншеях мои мертвецы соберут настоящую жатву. В этом деле у них есть опыт. Затем начнется планомерный захват примыкающих траншей и ходов сообщения. Быстрыми решительными ударами мои взвода рассекут вражескую оборону на изолированные участки, займут ключевые пункты, уничтожат штабы и артиллерийские расчеты. Без тяжелых пулеметов и скорострельных пушек, в рукопашном бою, французы ничего не смогут противопоставить "Висельникам".
- У французов найдется кое-что кроме пулеметов и пушек, - мрачно произнес оберст, - По данным разведки, там присутствуют и магильеры.
От Дирка не укрылось то, как затвердел взгляд его мейстера. Если бы не присутствие большого количества старших чинов, он сам прокомментировал эту новость несколькими увесистыми проклятьями. Магильеры – это паршиво. Опытный магильер, вне зависимости от того, к какому Ордену принадлежит, может за минуту заполнить добрую сотню солдатских гробов. И даже Госпожа-Смерть не дарует своим слугам полной защиты – и воздух и огонь и камень в равной мере могут нанести серьезный урон мертвому телу.
А если там окажутся тоттмейстеры? Дирк нахмурился. Это будет настоящее веселье. Но он быстро прогнал эту мысль из головы. Тоттмейстеры во Франции – как их там называл Йонер?.. – тоже не пользуются особенным почетом, их части весьма редки. И уж совсем мала вероятность того, что кто-то из французских тоттмейстеров окажется так далеко на севере, в перепаханной снарядами сырой земле Фландрии.
- Кто именно? – требовательно спросил тоттмейстер Бергер.
- Фойрмейстеры. Вряд ли это линейная часть, скорее всего небольшая группа, одна из тех, которые лягушатники придают своим артиллерийским батареям. Наблюдатели утверждают, что видели несколько фойрмейстерских мундиров. Может, их всего пятеро. Или десятеро. В любом случае вам лучше знать об этом заранее.
- Спасибо, мы учтем это. В тесном ближнем бою даже магильеры обычно весьма уязвимы.
- Наверно, поэтому некоторые из них во время боевых действий предпочитают сидеть в танке и подальше от линии фронта?
Тоттмейстер Бергер взглянул на оберста – и тот, видимо увидев в темных глазах тоттмейстера свое отражение, вздрогнул. Мейстер "Веселых Висельников" умел по-особенному смотреть на людей. Как на мертвых, так и на живых. От его внимательного взгляда, устремленного в упор, у Дирка механически сжимались челюсти, а по спине пробегали скользкие ледяные мурашки. Должно быть, и живые люди в такие моменты испытывали что-то сходное. Хотя они были в несравненно лучшем положении – они, по крайней мере, были не в его власти.
- Я не хожу в атаку, господин оберст, это верно. И не по собственной прихоти. Это прямо запрещает устав моего Ордена. Моя смерть от шальной пули станет причиной гибели всей роты. А значит, это совершенно неоправданный риск.
- Ваши… мертвецы умирают вместе со своим хозяином?
Тоттмейстер Бергер кивнул.
- Они живы только до тех пор, пока жив я, поднявший их тоттмейстер. Как только я умру, их души вернутся обратно к Госпоже.
- Госпоже? – фон Мердер непонимающе искривил полуседую бровь.
- Госпоже-Смерти, - не меняясь в лице, пояснил тоттмейстер Бергер, - Да, мы именуем смерть своей госпожой.
- Нелепица. Как смерть может быть женщиной?..
- А почему нет? – тоттмейстер Бергер оставался убийственно-серьезен, - Противопоставление мужского начала женскому. Смерть – это второе рождение для многих. А еще смерть необычайно коварна, капризна, ветрена и глупа. Поверьте, смерть может быть только женщиной…
- Это даже не глупость, это черт знает что! Не хватало только, чтоб ваши душегубы принялись проповедовать в окопах подобную ересь! Ни один добрый христианин не согласится с подобным отвратительным допущением!
Тоттмейстер Бергер лишь махнул рукой, как если бы отмахивался от мухи. Довольно медленной и совершенно не опасной мухи.
- В этом нет ничего религиозного, лишь символизм. Как известно, Бог – это жизнь. Но, если так, ее противоположность, смерть, нельзя уподоблять дьяволу. Смерть не имеет отношения к греховности, порокам или искушению, напротив, каждый христианин проходит через нее. И гостит в ее чертогах, прежде чем оказаться в Царствии Небесном. И для каждого смерть становится венцом его земных деяний. Значит, она – лишь поворотный пункт того, что мы именуем душой. Раз так, ее можно считать одним из ликов Господа. Оттого мы называем ее Госпожа-Смерть – или просто Госпожа. Надеюсь, вы не хотите развивать эту тему, хоть я бы охотно и поддержал ее…
- Не хочу, - оберст резко дернул головой, - Вернемся к деталям. Скажите, какую помощь может предоставить в штурме мой полк, и я посмотрю, что я смогу предоставить.
- Не стоит, господин оберст. Я бы не хотел, чтоб после этого боя моя рота пополнилась… новичками.
Оберст фон Мердер явно почувствовал облегчение от отказа, он и сам не горел желанием посылать своих солдат на верную смерть.
- В таком случае, - сказал он, - Мы сможем поддержать вас только артиллерийским огнем. И храни вас Бог, вас и ваших мертвецов.
- У нас есть не только пушки, господин оберст!
Голос раздался из группы штабных офицеров, и теперь они сами озирались, пытаясь понять, кто же тот безумец, который посмел так дерзко противоречить командиру полка. Но он особо и не скрывался. Напротив, распрямил плечи и уверенно смотрел перед собой.
Дирк даже особенно не удивился, узнав в нем своего нового знакомого, пехотного лейтенанта, лопатку которого он скатал, как тюбик. Присутствие лейтенанта на совещании штаба полка говорило о том, что он не последний человек здесь. И судя по тому, что оберст не спешил дать гневную отповедь зарвавшемуся офицеру, тот пользовался некоторым уважением.
- Это лейтенант Крамер, - сказал фон Мердер тоттмейстеру, - Командир нашего штурмового отряда.
- Не знал, что у вас есть штурмовой отряд, - вежливо ответил тоттмейстер Бергер.
Ирония, заключенные в этих словах, оставила оберста равнодушным, но лейтенант Крамер вспыхнул, как спичка.
- Да, у нас есть штурмовой отряд! – горячо сказал он, смерив тоттмейстера неприязненным взглядом, - И уверяю вас, что это лучшие штурмовики на пятьсот километров в округе! Французы боятся нас, как огня, и должен заметить, не случайно. У них уже был повод составить о нас мнение. Я считаю, что мой отряд должен принимать участие в штурмовой операции.
- Вот как? – тоттмейстер Бергер понимающе кивнул, но Дирк видел на его губах усмешку, зыбкую, как облачка шрапнельных разрывов в небесной высоте, - Понимаю ваш энтузиазм, лейтенант. Отлично понимаю. Как и всякий порядочный немец, вы рветесь в бой, не считаясь с риском. Очень похвально! Сколько человек в вашем отряде?
- Два неполных взвода, сорок восемь штыков.
- Немного. В штурмовых взводах "Веселых Висельников" состоит двести двадцать четыре мертвеца.
- В бою один живой человек стоит пятерых мертвецов!
- Я бы так не сказал. Увы, я считаю возможным отказаться от предложенной вами помощи, лейтенант, хоть и благодарен за нее. Мои мертвецы будут действовать сами. Как говорил мой мудрый старый отец, никогда не стоит смешивать портвейн со шнапсом. Не будем же и смешивать мертвое с живым…
- Тогда я буду апеллировать к мнению непосредственного начальника, - отчеканил Крамер твердо, уставившись на магильера с неприкрытым вызовом, - Господин оберст, я настоятельно прошу вашего разрешения на ввод в бой моего штурмового отряда. Господин тоттмейстер может сколь угодно долго рассказывать про своих непобедимых покойников, но они не сравнятся с моими ребятами.
- Лейтенант оберст собрал и в самом деле отличную штурмовую команду, - сказал оберст. Как и всякий осторожный человек, он не стал сразу делать вывода, но пытливо оглядел всех присутствующих, - Они испортили много крови французам, даже приняв бой на самых невыгодных условиях. Я бы сказал, что штурмовая команда лейтенанта Крамера отлично знакома с противником и чувствует себя в окопах как в родной стихии…
- Если бой в траншеях вам привычен и знаком, отчего же вы находитесь здесь, лейтенант, а не там? – тоттмейстер Бергер махнул рукой по направлению к французским траншеям.
Это было откровенной насмешкой, и Дирк с удовлетворением кивнул сам себе, заметив, что Крамер принял ее, не дрогнув. На его месте какой-нибудь горячий фронтовой офицер уже отвесил бы тоттмейстеру Бергеру основательную пощечину. Но у этого Крамера было то, что делает обычного офицера хорошим штурмовиком – выдержка.
- Мы были там, - ответил лейтенант, во взгляде которого отчетливо виднелись тлеющие огоньки ненависти, - Но тогда у меня было четыре взвода. И, будьте уверены, ни один не оставил своего места до моего свистка. Вчерашнее бегство стоило мне половины людей. За каждого из них лягушатники заплатили хорошую цену своими головами!
- Охотно верю. Но дело в том, что завтрашняя операция потребует от ваших людей немного более, чем то, что способен выдержать человек. Вы можете потерять тех, кто остался.
Лейтенант Крамер не относился к числу людей, которых легко запугать. Даже тоттмейстеру.
- Нам приходилось ходить на пулеметы, - отозвался он, - Не впервой.
- Мы навлечем на свои головы настоящий шквал свинца. И те, кто доберется до траншей, окажутся лишь во втором круге ада.
- Неважно. Это наша работа, и я не собираюсь сидеть и смотреть, как ее выполняют мертвецы. Как будто живые не могут самостоятельно защитить себя.
- Это опасное дело, лейтенант, - неохотно сказал оберст, - Подумайте хорошенько. Мне бы не хотелось потерять последних опытных солдат полка в самоубийственной атаке на пулеметы.
- Какой бы опасной и неприятной не была бы работа, мы ее выполним, - решительно сказал лейтенант, - Мы солдаты и выполняем свой долг перед кайзером и Германией. Эти гниющие мертвецы, быть может, на что-то и способны, но доверять им победу безрассудно. Они лишь пушечное мясо, и не далеко не первой свежести. Настоящая победа невозможна без человека. Без нас.
Смелый, подумал Дирк, изучая открытое лицо лейтенанта и его горящие глаза. Смелый и безрассудный. Был бы даже симпатичен, если бы не эта смешная заносчивость. Штурмовые отряды, элита, гвардия… Сколько таких мальчишек полегло между Берлином и Парижем, с развороченными животами и размозженными черепами? Наверно, многие из них тоже думали, что судьба отрядила их выполнять свою работу, и не доверили бы эту честь мертвецам в серой форме. Этот человек и в самом деле хотел броситься на французские пулеметы, и испытывал почти детскую обиду от того, что может лишиться этой возможности. Наверно, в каждом человеке живет самоубийца, и иногда перехватывает поводья. Чтобы быть командиром штурмового отряда, определенно надо являться самоубийцей.
- Хорошо, лейтенант, - сказал оберст, - Ваш отряд тоже будет участвовать в бою. Начинайте приготовления.
- Спасибо, господин оберст, - лейтенант Крамер коротко кивнул, приняв победу как должное, - Обещаю вам, что мы не подведем ваших ожиданий.
- Но можете подвести ожидания ваших матерей, - недовольно пробормотал тоттмейстер Бергер, - Ваша выходка задаст работы кайзеровским почтальонам… Ладно, я не буду спорить с мнением господина оберста, это его люди, и его приказ. На подготовку у нас мало времени, едва ли семь часов. Рассвет весной ранний. Давайте рассмотрим диспозицию, и я очерчу схему наступления.
- Кажется, вы не очень-то доверяете обычным людям? – усмехнулся оберст, разворачивая хрустящую карту.
- Так точно, господин оберст, - темные глаза тоттмейстера мигнули, - Мертвецов я понимаю гораздо лучше.
В расположение своего взвода Дирк вернулся лишь через два часа. Сумерки давно успели стать ночью, глухой и беззвездной, как часто бывает во Фландрии весной. Дирк пожалел о том, что не успел при свете дня детально изучить рельеф между немецкими и французскими траншеями. Возможно, через несколько часов какая-то кочка или воронка может спасти ему жизнь. С невеселой усмешкой, невидимой в темноте, он подумал о том, что это вполне по-человечески – только смерть учит осмотрительности.
Отыскать дорогу было еще сложнее, чем днем, по приказу тоттмейстера во всех взводах были приняты меры затемнения, чтобы не выдать французским наблюдателям с их мощными подзорными трубами и перископами увеличившуюся численность полка.
- Завтра здесь будет жарко… - рассеянно сказал Дирк вслух.
- Так точно, господин унтер, - с готовностью согласился ефрейтор Клейн, держащийся немного позади, - Мы зададим пуалю такую трепку, что они сами позеленеют, как лягушки!
В темноте бледное лицо командира второго отделения улыбалось. И эта улыбка не была напускной. Клейн предвкушал завтрашний день, ждал его, и был немного возбужден, как обычно бывало перед боем.