- Ну, хуже Эммы Уотсон в роли Дары никого быть не может, - замахала руками Лариса. - А вспомните Бренда!
- Том Фелтон? Ужас, ужас… Хотя старичок Элайжа Вуд был в роли Корвина недурен…
- А любовная линия Кейн - Джулиан? Помните, эти восторги в прессе? "Олицетворение вечной любви двух стихий. Воды и земли. Бесконечного моря и бескрайних лесов".
- Да, действительно, - согласился Вязников. - Пожалуй, стоит сходить. Надо дать нашему кинематографу шанс.
Он повернулся к молодежи:
- Эллочка, а негры в списке актеров имеются?
- Нет, кажется. По крайней мере, если и есть, то с русскими именами. Про гомосексуалистов ничего сказать не могу. Но в рекламке не заявлено таких… прорывов.
- А в главной роли кто? - поинтересовался Игорь.
- Кто-то совсем новый, неизвестный. Режиссерская работа Петра Кончаловского.
- Ну, слава богу, что не Степана Михалкова. Он бы на роль Оберона вытащил старика-отца. Сколько раз уже было…
- Да, и сколько можно? - поддержал Вязников. - До сих пор с ужасом вспоминаю сериал "Княжеский Пир". Никита Михалков в роли Владимира Красно Солнышко. Старику уже на покой пора, бенефисы рубить и правнуков нянчить, а все туда же…
- В общем, - резюмировал Морозов, - надо сходить! Решено?
- Решено! - воскликнули все одновременно и подняли бокалы. Звон стекла и звук входного гонга слились воедино.
Лида встрепенулась:
- Я открою, - и выскочила в прихожую. Толкнув плечом тяжелую дубовую дверь, Лида отпрянула. На пороге стоял Иван Иванович, воротник его дорогого зимнего пальто был чуть припорошен снегом. Он походил на дородного боярина, с зычным басом, лохматыми бровями, пахнущий дорогим одеколоном. Синий татуированный перстень на пальце теперь прикрывался настоящим золотым. Увидев ее, мужчина заворочался на месте и утробно заворчал:
- Привет, шкодница.
Лида с неприличным для взрослой женщины визгом бросилась к нему на шею. Иван Иванович для нее был почти как крестный отец.
Юрий Морозов и Алексей Вязников были очень дружны с Иваном Ивановичем. Они никогда не скрывали своего знакомства от детей, но и никогда не говорили, чем он занимается и где работает. Однако в детстве среди взрослых Лида неоднократно слышала фразу, что если припрет, то Иван Иванович поможет. А в бане дети часто тайком рассматривали татуированную спину гостя.
- Проезжал мимо, подумал, дай заскочу, - пробасил Иван Иванович, входя в гостиную.
- Сколько лет, сколько зим! - Александр поднялся с кресла, протягивая руку.
"Ну-ну, - с усмешкой подумала Лида, ставя на стол дополнительную посуду. - Хитрый лис! О том, что ты приедешь, знала вся округа".
Ивану Ивановичу налили рюмочку. Он сказал тост, сдвинули бокалы, выпили. Разговор пошел по укатанной вежливостью дорожке. Лида, сидевшая рядом с мужем, рассеянно следила за разговором. Ее взгляд остановился на тесном кругу молодежи.
Все о чем-то беседовали, кажется, они так и не ушли от темы "Хроник", и только старшие, Сергей с Катериной, остались при своих интересах. Огарев молча поставил свою бутылку с квасом на журнальный столик и подсел поближе к Катерине.
- Что-то ты сегодня неактивная.
- Я не в образе, - лениво усмехнулась Катя. У нее было странное настроение. Мелкие детали настойчиво бросались в глаза. Вот и сейчас она с любопытством, граничащим с невоспитанностью, разглядывала глаза Сергея.
"Надо же, - подумала она, - я ведь его знаю как облупленного. Вместе в одной песочнице играли. А глаза словно только сейчас по-настоящему увидела".
- Хочу написать твой портрет, - неожиданно даже для себя сказала Катя.
Сергей очень спокойно спросил:
- Почему?
- Глаза у тебя особенные, - честно призналась Катерина.
- Только сейчас заметила?
Они смущенно замолчали. Каким-то особенным смущением наполнилась тишина между ними.
- А что это ты сегодня такая щедрая? - Сергей прокашлялся. - Портрет предлагаешь написать. Раньше за тобой таких грехов не водилось
- Все течет, все меняется. Вот и я тоже в силу обстоятельств меняюсь. - Катя спрятала глаза за стаканом с соком.
- Это что же за обстоятельства, которые тебя так скрутили?
Она поколебалась минуту, но поняла, что шила в мешке не утаишь.
- Беременная я, вот и колбасит, - шутливо сказала Катя, понизив тон почти до шепота.
- Ну ты, мать, даешь! - сразу же приняв ее слова на веру, выдохнул от удивления Сергей.
- В том-то все и дело, что мать…
Они помолчали. Сергей не задавал лишних вопросов, и Катя была ему за это благодарна.
- Потом я тебе как-нибудь расскажу. Что и как… Не сейчас. Хорошо? - прошептала она.
- Договорились, - кивнул младший Огарев.
Они, не сговариваясь, одновременно приблизились к Эллочке, которая, чуть не захлебываясь, расписывала какие-то свои особенные восемнадцатилетние новости.
Александр Вязников, сидящий к ним спиной, даже обернулся, когда сзади раздались дружные взрывы хохота. От сердца отлегло. Старшая дочь смеется, значит, все будет хорошо… У Саши было тревожно на душе. Иван Иванович сообщил довольно неприятные известия, осмысливать которые следовало на свежую голову. К тому же в контексте разговора он напомнил, как бы случайно, что финансово участвует в работе всех предприятий Клана. В том числе и клиники Морозова. Это могло означать, что скоро Игорю придется сделать некоторое количество операций, зашить несколько пулевых ран и благополучно об этом забыть. Небольшая плата за услуги такого человека.
Раздался веселенький мотивчик чьего-то мобильного. Иван Иванович, тяжело ворочаясь, вытащил телефон. Выслушал сообщение. И, ни слова не сказав в ответ, закрыл флип.
- Труба зовет, - усмехнулся он, поднимаясь.
Дом Полянских
Миша сидел за рабочим столом, делая пометки к проекту устава будущего холдинга. Набранные вчера под диктовку Вязникова замечания следовало нещадно править. Язык у Александра был совершенно не юридический.
Черная палочка "карандаша" быстро металась по жидкокристаллическому планшету с записями.
Пока все складывалось удачно. Проект обещал быть прибыльным, к тому же члены Клана наконец получали возможность заниматься любимым делом, не отвлекаясь на оргмероприятия, управленческие вопросы, подбор кадров и разбор полетов.
Фактически холдинг был шагом вперед. Следующим этапом в развитии экономики Клана. По опыту Полянский знал, что момент перехода на очередную ступеньку всегда самый критичный и самый опасный. Чтобы просто двигаться по гладкой прямой или, того пуще, стоять на месте, не требуется особых усилий. Но как только приближается граница, за которой все уже будет по-другому, иные проблемы, иные заботы, иная прибыль, сопротивление резко возрастает. И на момент перехода оно выплескивается каким-то событием, Так в большинстве виртуальных игрушек самый большой монстр на уровне ждет у выхода.
Словно жизнь проверяет человека: достоин ли? Может быть, лучше еще побродить на старых пастбищах, накопить силенок?
Предчувствуя возможные заморочки, Полянский снова и снова вычитывал устав, выискивая подводные камни, ловушки и капканы.
В дверь постучали.
- Войдите, - отозвался Михаил.
- Привет! Вот, - сказала Катя, заходя в кабинет и помахивая синей папкой с документами. - Папа велел передать.
- Копии документов на ателье… - словно угадывая, ткнул пальцем в картон Полянский. Он отложил бумаги в сторону и поднял глаза на Катю. - Хочешь кофе?
- Мне нельзя. - Она смущенно улыбнулась.
- А, ну да! - Миша хлопнул себя по лбу. - Ну тогда, может быть, чай?
Он нажал кнопку связи с секретарем. Катя сделала страшные глаза и замахала руками:
- Нет-нет! Не хочу! Уже темнеет, а я терпеть не могу сидеть за рулем в темноте, - объяснила она. - Лучше пойду.
Катерина подмигнула и вышла.
Полянский задумчиво улыбнулся. Прикусил "карандаш". Визит красивой молодой девушки слегка сбил деловой настрой. Вкусный, чуть тревожный запах Катерининых духов уносил мысли куда-то в сторону от готовящегося проекта.
- Полянский, ты бабник, - пробормотал Миша. - Или не в этом дело?
Он вспомнил, как стояла в дверном проеме Катерина и ласково, с упреком улыбалась, когда он предложил ей кофе. Потом его посетила мысль о том, что у него до сих пор нет сына. Миша легко и живо представил, как вместо Катерины в дверном проеме стоит его Ларочка и так же немного смущенно и счастливо улыбается. Немедленно захотелось все бросить, забрать жену с работы и заняться вопросом наследника вплотную, не откладывая.
- Полянский, ты не бабник, - резюмировал Михаил. - Ты просто кобель. Это лучше.
Мысли приняли особое направление. Ему неожиданно и совершенно некстати вспомнилось, что сегодня он должен был нанести визит к Нинон Аграновской. От этого настроение упало на отметку в район нуля.
Нинон Аграновская, начальник экономического отдела в Смольном. Любит гвоздики. Разведена. В почтенном возрасте. В небесной канцелярии произошел сбой, и у Аграновской не родилось детей. Муж несколько лет назад от нее ушел, променяв старушку с выщипанными бровями на тридцатилетнюю краснощекую молодуху.
Полянский его понимал. Бесконечное курение через длинный мундштук каких-то гадких сигареток и бесконечные богемные вечеринки в одном из подвалов на Литейном могут довести кого угодно.
Литературные старушки и прочие мощи от искусства с воодушевлением сплетничали, обсуждая молодых и значительно более энергичных авторов. На таких "заседаниях" царила сублимация творчества в чистом виде. Стараясь компенсировать собственную литературную импотенцию, престарелые критикессы вовсю точили зубы о "молодняк".
- О господи! - вздохнул Полянский. - А ведь ей еще нравятся красные гвоздики. Революционер в юбке.
Он покачал головой. По его мнению, женщине должны нравиться либо изысканные розы, либо что-то простое и невинное типа васильков с ромашками, но не этот половинчатый цветок, который в советское время дарили мужчинам на 23 февраля.
Однако без визы Нинон Аграновской закончить дела с холдингом было невозможно. Старушка торчала на своем месте плотно и, что хуже всего, отлично это понимала.
Михаил в досаде хлопнул ладонью по столу и вышел из кабинета. Комната Ларисы находилась дальше по коридору. Полянский чуть-чуть приоткрыл дверь и увидел, как Лариса, нацепив на кончик носа очки, что-то набирает на клавиатуре. Ее пальцы легко порхали, а черные густые брови чуть-чуть хмурились. Чтобы не испугать ее, Миша тихонько постучал в дверь.
- А! Это ты! - Лариса взмахнула ресницами. - Проходи.
Полянский вошел, чмокнул жену в макушку и, развернув стул для клиентов, уселся на него, как на коня.
- Чем занимаешься? - спросил он.
- Да вот… Переделываю исковое заявление. Посмотри. - Она протянула ему тетрадный листок в линейку, исписанный дрожащим почерком.
Михаил взял пожелтевший листик и пробежал его глазами.
- Крик души, - прокомментировал Полянский. - Так в женский журнал пишут.
- Но не в суд, - покачала головой Лариса.
Истица умоляла признать своего супруга ограниченно дееспособным в связи с тем, что он любит выпить. Заявление, написанное от руки, содержало такие обороты, как "плачу горькими слезами", "есть ли божья правда", "не по-христиански", в общем, все, что нужно для душещипательной статьи. Но шелестящему бумажному монстру, по имени Машина Правосудия, этого было недостаточно. Божество Закона не разумело языка простых смертных и сурово наказывало обратившихся неподобающе.
- Да, - невесело усмехнулся Полянский, - было бы смешно, если бы не было так грустно.
- Не знаю, зачем я взялась за это дело. Я у нее еле-еле вытянула все нужные подробности и факты.
- Намучаешься…
- Жалко мне ее. Денег в доме нет, квартира на мужа записана, он собрался ее чуть ли не за бутылку водки продать… Она, бедная, даже не понимает, что в канцелярии ее заявление никто не примет. Жалко ее, - повторила Лариса и вздохнула. - Хочешь, возьми ее бумагу к себе в папочку.
Полянский собирал всевозможные курьезы из области делопроизводства. Набралась уже солидная папка справок, ходатайств, заявлений, объяснительных, милицейских протоколов. В основном смешные, наивные, хитрые документики. Но иногда попадались составленные грамотно, почти профессионально, со знанием законов, страшные, злые бумаги. Отсудить. Отобрать. Принять меры. К отцу… Матери… Дочери… Сыну… Документы-уродцы, отражающие внутренний мир людей, их создавших. Полянский называл эту папку "кунсткамера".
- Нет, не возьму. Грех смеяться над таким. А на злодейство не тянет.
- Ты только никому из наших не говори, - попросила Лариса, имея в виду сослуживцев. - Не поймут ведь.
- Всяко не поймут. - Михаил потянулся через стол и поцеловал жену в бархатную щеку. - Я пойду, мне пора…
- Уже? - Лариса расстроилась.
- Не переживай, я постараюсь быстренько развязаться. Мне и самому противно, но ничего не поделаешь. Если эта выдра упрется, можно попрощаться с регистрацией.
- Да, я все понимаю…
- Вот и умница. - Миша снова чмокнул Ларисину макушку и вышел.
Лариса еще некоторое время сидела, глядя перед собой ничего не видящими глазами. Потом встряхнулась и вернулась к работе.
"Может быть, не надо было к ней заходить? - усомнился Миша. - Только расстроил. Все равно не стал бы сейчас заводить разговор о втором ребенке. Какая-то она в последнее время расстроенная, подавленная". У него даже мысли не возникло о том, что жена до умопомрачения ревнует.
Полянский любил женщин, и они отвечали ему взаимностью. Не сказать, чтобы Михаил был красив. Современные понятия о мужской красоте к нему были неприменимы. Слабое, узкоплечее существо, с распирсингованным телом и худенькими ломкими ручонками, по необъяснимому стечению обстоятельств ставшее мужским идеалом в две тысячи двадцать пятом году, никак не походило на Мишу.
Греческий бог - это уже устарело. Хотя Полянский действительно чем-то походил на него, но так, словно был негативом. Северный бог. Белокурый, светлоглазый, с тонким прямым носом. Крепкая фигура, волевой подбородок. В общем, "Рюриковичи мы". Кроме этого, его красота была окутана невероятной, тонкой, как аромат женских духов, харизмой. При этом Полянский не был дамским угодником, у которого всегда наготове затасканный комплиментик. Нет. Сами женщины находили в нем что-то, неизвестное ему самому. И каждая что-то свое. "Женщину нужно любить такой, какая она есть!" - качал головой Миша. Наверное, именно это слабая половина человечества чувствовала в нем сразу. Любовь к себе. Ну какая здоровая женщина устоит перед таким аргументом?
Сидя за рулем автомобиля, Полянский терпеливо уговаривал себя, что даже мадам Аграновская, в принципе несчастная женщина, тоже хочет немножко любви.
Получалось не очень хорошо.
- Я чувствую себя проституткой, - сказал вслух Михаил.
Он тормознулся около магазина. Надо было, в конце концов, прикупить злосчастных гвоздик.
Заодно Миша зашел в ювелирный. Сам не зная почему.
На укутанной в бархат витрине были выставлены различные кольца, цепочки, кулончики, серьги… Задумчиво рассматривая витрину, Михаил понял, что у них в семье нет семейного амулета. Кажущаяся мелочь была очень важна. Отличительный знак. Принадлежность к Полянским. Такая вещь делала семью чем-то особенным. Заговором. Тайной. У Вязниковых - кулон на цепочке, у каждого члена семьи свой. Знак родителей, детей, знак наследника. У матери Вязникова - амулет бабки. Эти семейные украшения передаются из поколения в поколение. Когда Вика забеременела, свекровь отдала ей свой кулон, а Вязников для своей матери сделал амулет бабки.
Морозовы не стали все усложнять. У них есть глава рода и его жена, "мать рода", как написано на внутренней стороне очень простого золотого кольца. Кольцо главы рода с рунным рядом по ободу, на внутренней стороне которого: "глава рода Морозовых".
Это были семейные реликвии. Предметы, которые в древности становились артефактами. Ценность которых измерялась уже не материалом и не весом, а чем-то особым, историей, силой тех людей, которые носили их, вкладывали свою энергию, тепло своей души.
- Желаете что-то? - Справа за плечом образовалась девочка-продавец.
- Колечко для жены ищу…
- Вам подороже или поскромнее?
Полянский, не задумываясь, ответил:
- Покрасивее…
Продавщица что-то защебетала и повела его в сторону другой витрины. Но краем глаза Миша зацепился за огненную искорку, вспыхнувшую слева. Красный рубин.
- Погодите. Я, кажется, выбрал…
На улице, в цветочном киоске он с содроганием купил три красные гвоздики,
- Ах, Мишенька, не стоило, право. - Аграновская приняла цветы с жеманной улыбкой. - Какой вы все-таки салонный лев.
- Ну что вы, Нинон, я всего лишь скромный любитель по сравнению с вами. - Михаил пододвинул даме стул.
Они сидели в полупустом ресторане, оформленном а-ля декаданс. Повсюду висели картины с белыми каллами, торчали старые патефоны. Квадратное помещение со сглаженными углами и стенами, отделанными зеленым стеклом, больше всего напоминало бутылку. С абсентом. Где-то в глубине зала сидели две среднего возраста дамочки, пьяно ухмыляясь теми особыми улыбками, которые отличают людей нестандартной половой ориентации.
"Лесбиянки", - решил Полянский.
- Как вам тут нравится? - поинтересовалась Аграновская, когда Миша сел.
Официант предложил меню, и Полянский был ему благодарен. Увесистая папка с картонкой внутри скрыла его гримасу.
- Тут очень… - Миша покрутил пальцами в воздухе, будто подыскивая нужное слово, - …очень необычно.
- О, это совершенно верно. - Нинон подалась вперед, с деланной изящностью подперев рукой подбородок и бросая на Полянского взгляд, который по ее личной классификации проходил как "томный". Миша же растерялся, так как всегда считал, что таким образом смотрят престарелые, впавшие в маразм проститутки. - Вам посоветовать, что заказать?
- Да, пожалуйста. - Полянский сообразил, что Аграновская решила играть в матрону. - Странные названия.
- Тогда возьмите то, что называется "Шарф Эйседоры". Не пожалеете…
- Замечательно, - согласился Михаил. - Пусть будет шарф… Это, я так понимаю, в честь Айседоры Дункан?
- Да-да! - Нинон ткнула мундштуком в Полянского. - Вы угадали. Вообще, знаете, какая это была женщина?
- Ну, только немного, - пробормотал Миша. - Я не так хорошо разбираюсь в том времени. Куда мне до вашего уровня!
- Ах, льстец вы, льстец. - Аграновская погрозила ему пальцем и прикурила сигарету.
В это время официант принес небольшую тарелочку с чем-то, больше всего напоминающим суп с лапшой, в котором плавали странные белые кусочки.
- Приятного аппетита, - прошептал официант.
Ставя перед Михаилом тарелку, он легко, будто случайно, коснулся пальцами руки Полянского.
- Мм… Извините, - снова шепнул официант на ухо Михаилу.
- Идите, идите, Юрочка, - махнула рукой Аграновская.
Официант удалился, оставив Полянского в совершеннейшем недоумении.
- Я не понял, Нинон Лазаревна…
- Просто Нинон, - снова погрозила ему пальчиком Аграновская.
- Я все равно не совсем понял…
- Ах, что вы, Миша? Все вы поняли, по лицу было видно. Юрочка гомосексуалист. Вы ему сразу приглянулись.