– Столб дыма. Из него какую-то пробу вытащить, я думаю, не удастся. Лично я не вижу варианта, как это сделать. Мы даже не знаем, какая там субстанция внутри, насколько она пластичная и сохраняемая вне определенного количества. Но вот вместе с камерой вам привезут прибор, который может скачать с дыма часть его внутренней программы, а может и не скачать. В любом случае за результат вы не расстраивайтесь. Это наши проблемы. А вам необходимо только попробовать. Однако попробовать стоит. Но ставить или даже держать прибор следует не дальше метра от источника, что, как мне видится, несколько опасно. Прибор, предупреждаю, дорогой. Лучше и для вас, и для меня будет, если он не сгорит в дыму. Не рискуйте такой техникой. А в остальном все задания на прежнем уровне. Пробы воды желательно взять на тех же самых местах, где вы их брали в первый раз, и обозначить на флагах номера, как вы в первый раз сделали. Мы это заранее, к сожалению, не обговаривали. Сможете найти место? Оба места.
– Без проблем, товарищ генерал. У меня память профессионального разведчика. Она и через год не подведет, не то что, через день.
В действительности, у меня, в самом деле, была память профессионального военного разведчика, и я мог на эту память положиться. Однако я, сам не зная для чего, отметил на карте в своем "планшетнике" места, где брал пробы. Но сообщать об этом генералу, решил я, ни к чему. Пусть считает, что я только на память полагаюсь.
– Вот и отлично.
– Я понял, товарищ генерал. Выполню все задания.
– Главное, побольше снимайте на камеру. И то, о чем я вас, Владимир Александрович, просил, выполните. Сам процесс тоже снимайте на видео. И все остальное снимайте, что будет представляться непонятным и внеземным. Абсолютно все. У спектрофотометра, который вам доставят, большая карта памяти, потому не стесняйтесь. Еще одно задание, товарищ старший лейтенант. Вы должны будете найти точно такой же след, с какого делали "скребок".
– В том же месте?
– Нет. Это не обязательно. И необходимо насыпать на след сахар. У вас есть с собой сахар?
– Входит в "сухой паек". Всегда можно порцию выделить.
– Вот и насыпьте. И снимите реакцию на свой "планшетник". Какой бы реакция не была. Даже если ее вообще не будет – это тоже следует снять. Отрицательный результат в любом исследовании – это тоже результат. Он показывает, какой путь лишен перспективы.
– Я понял, товарищ генерал. Это все?
– Некоторые подробности вам расскажет инструктор, который прилетит к вам с "посылкой". Я там еще кое-что говорил вашему командующему. Он вам или кому-то еще передаст. Задание для всей группы. У меня все! Счастливого пути! Ждем вашего возвращения и результатов. Главное – результатов. Они сейчас важнее всего. Для безопасности всей страны!
Хорошенькое напутствие! Сам, дескать, можешь пропадать, а результат выдать обязан. Помню, как-то видел по телевидению выступление какого-то российского ученого по поводу экспериментов с запуском большого андронного коллайдера в Европе. Этого ученого спросили, что будет, если они, в самом деле, смоделируют тот самый Большой взрыв, который сотворил нашу Вселенную. Ведь Земля, как кое-кто предупреждал, может погибнуть. На что ученый, не долго думая, ответил: "Ну и что? Зато мы знать будем." Я бы сам таких ученых, честно говоря, расстреливал вместе с их знанием. В моем понимании, знания для того людям и даются, чтобы они служили человечеству. А знания только ради знаний – это просто пустое место. Это вода в водопроводе, который не имеет крана для того, чтобы напоить человека.
Виталий Витальевич отключился от разговора. Я вернул трубку командующему.
– Генерал сказал, что он вам, товарищ полковник, что-то уже сообщил, и вы должны нам передать. Нашей группе.
– Да, я уже передал майору Медведю. Он в курсе. Тебе особое задание. Помнишь, где ты первый лист обшивки космолета нашел?
– Так точно, товарищ полковник, хорошо помню.
– Найди снова этот лист, там ты прислал с пробами часть какого-то прибора с небольшим хоботком, выступающим на поверхность.
– Да, помню.
– Так вот, этот хоботок сильно повредился от соприкосновения с заполнившей ящик твоей пробой. Но что-то с него удалось соскрести. Есть там какая-то субстанция, частицы которой найдены и на внешней поверхности самого металлического листа. Этими исследованиями не Виталий Витальевич занимается. И задание я получал не от него. Короче говоря, требуется второй хоботок. Точно такой же. Или даже несколько. Это очень ценная вещь, как мне сказали. Ты сам говорил про подобие динамической защиты у космолета. Какое-то там облако было. Наши ученые головы предполагают, что облако вокруг корпуса создавалось, выходя через эти самые хоботки. Некая странная субстанция, которую они назвали "антиплазмой". Если удастся создать такое вещество в земных условиях, наши самолеты станут неуязвимыми для оружия любого земного противника. Но для качественного анализа требуется большое количество хоботков или же небольшое количество вещества, которое через хоботки выбрасывалось на поверхность космолета.
– Товарищ полковник, но ведь гранатомет РПГ-29 пробил корпус. И никакая "антиплазма" не помогла.
– Я прекрасно понимаю, что на всякий меч всегда находится щит, но и на всякий щит потом создается собственный меч. Мне просто не дано знать, что там произошло. Может быть, космолет был уже в аварийном состоянии, и поврежден у него был как раз узел, эту "антиплазму" качающий наружу. Может быть еще что угодно. Но просьбу специалистов следует уважить. При этом не забывай главной задачи группы. Впрочем, у группы есть командир. Он главную задачу не забудет. Вопросы есть?
– Так точно. Есть, товарищ полковник. Я уже дважды услышал какие-то намеки про свой взвод, и не могу понять, почему автобус еще не уехал.
Полковник усмехнулся.
– Заботишься о своих солдатах?
– А как иначе, товарищ командующий. На то я им и командир, чтобы было кому о них заботиться. Стараюсь, по мере возможности.
– И хорошо. Уважаю такую заботу. А солдаты в ответ о тебе, старлей, заботятся. Как услышали, что ты снова в Резервацию отправляешься, сразу несколько человек ко мне напрямую обратилось. Хотят с тобой пойти. Я объяснил, чем это чревато. Тем более, говорят, одного командира не отпустят. Я и это тоже уважаю, и потому оставил решение вопроса до твоего пробуждения. Сам решай, кого брать, кого оставить.
– Понял, товарищ полковник. Разрешите идти к взводу?
– Иди, старлей Троица.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Генерал-лейтенант Вильмонт обещал, что вертолет МИ-26 прилетит через час. Но ждать его пришлось почти два часа. У генерала, видимо, что-то не в порядке было с часами. Но старшему лейтенанту об этом говорить, по большому счету, и не следовало. Сказано – ждать, и жди, старлей Троица. Однако уже одно то, что ради нас из Москвы гоняли такой громадный вертолет, говорило о важности и значении нашей миссии. Но, видимо, другой техники, более легкой и менее затратной, просто под рукой не оказалось. Да я и без того понимал, что задачи, перед нами поставленные, гораздо важнее каких-то узких задач, что ставились ранее, как, например, локализация и уничтожение банды эмира Арсамакова или любой другой банды. Более того, я понимал что генерал-лейтенант Вильмонт поставил задачи, превышающие по важности все те, что раньше давал командующий, уговаривая меня отправиться в Резервацию в группе майора Медведя. Короче говоря, я без видимого труда догадался, что перед нами была поставлена задача государственного значения. Практически, военная задача, несмотря на мирное вроде бы время. Не международного, что тоже само по себе важно, но государственного, что для меня, как офицера этого государства, несомненно важнее. Есть такие ситуации, когда государственная, вроде бы, сугубо узкая задача, может оказаться для самого государства значительнее и важнее задач международного характера, хотя мировое сообщество официально и состоит из государств, без разницы, национальных или наднациональных. И уж, несравнимо важнее, чем жизни каких-то отдельных лиц или групп лиц, хотя сами эти лица имеют полное право с такой ситуацией не согласиться.
Помню, как-то читал статью о гибели подводной лодки "Курск". Автор сообщал не абсолютно достоверную новость, что экипаж еще можно было бы спасти, если бы привлечь к спасению норвежцев, которые предлагали свои услуги. Но наше правительство отказалось от этих услуг, и экипаж, в результате, погиб. Автор статьи ставил вопрос, и сам на него отвечал, на мой взгляд, совершенно неправильно. Дело в том, что на "Курске" были установлены совершенно новые и секретные системы вооружения. А Норвегия – участник НАТО. Правительство не допустило "натовцев" к подводной лодке, чтобы не раскрыть секреты государственной важности. Чтобы не раскрыть военную тайну. На мой взгляд, это было абсолютно верное решение, и обвинять в этом кого-то – совершенно неправильно. Конечно, каждый матрос, мичман и офицер вправе был сам распоряжаться своей судьбой. Но не все рождены, чтобы стать "александрами матросовыми". И командование вправе решать, что важнее – потеря боеспособности всего флота, и, как следствие, ослабление государства из-за утечки к противнику секретных материалов, или сохранение жизней членов команды. Наверное, я опираюсь при этом на свое офицерское понятие долга. Но, думаю, что и большинство из погибших были со мной одного мнения. Принимать услуги потенциального противника в этом случае было недопустимо. А иное мнение следует расценивать, как государственную измену.
Это то, что относится к задачам государственной важности. В военное время это называется стратегическими задачами. Но, кроме решения стратегических задач, нам предстояло решить и задачи оперативного характера, то есть, используя ту же терминологию, тактические.
Я долго не наблюдал за короткой выгрузкой вертолета. Нам, кстати, доставили не только то, что обещал профессор Вильмонт, но и кое что из того, что заказывал для группы полковник Мочи-лов. Группа многократно выросла в численности. Еще до прилета вертолета, когда я из штабной машины командующего пришел в авто бус к своему взводу, меня, заметив издали, вне салона автобуса встретила группа бойцов во главе с замкомвзвода старшим сержантом Камнеломовым. Ребята выглядели заспано. Видимо, спали сидя в автобусе, и проснулись, когда кто-то сообщил, что я иду к автобусу.
– Что решили, товарищ старший лейтенант? – сразу поинтересовался Николай Камнеломов, словно я был озабочен только тем, кто со мной отправится и вообще отправится ли.
– Относительно чего? – ответил я вопросом на вопрос.
– Командующий сказал, что оставит решение нашего вопроса на ваше усмотрение. Вы же сейчас от командующего.
– А вопрос-то какой? – я старательно делал вид, что не совсем понимаю, о чем речь.
– Вы возвращаетесь в Землю Отчуждения?
– Возвращаюсь.
– Мы с вами собрались, если возьмете.
– Возьму, – сказал я категорично, и не слишком ласково, хотя меня, не буду скрывать, радовало такое отношение солдат ко мне. – Только сначала подумаю, кого следует брать, кого не следует. А то у нас во взводе есть такие любопытные, что лезут, куда не положено лезть, несмотря на мой приказ.
Я посмотрел на рядового Пашинцева, показывая этим, кого я имею ввиду. Он был среди тех, кто меня встречал, следовательно, со мной идти "намылился". Рядовой глаза опустил, хотя оба, и он, и я знали, что такие обвинения напрасны. Неведомый наш противник моим голосом дал ему команду, которую рядовой и выполнил. И вообще было даже неизвестно, противник ли это. Если команда шла от гигантского паука, то я бы при определенных обстоятельствах, возможно, попытался смотреть на него, как на союзника, нежели, как на противника. Связано это было с тем, что я его спас. А противников спасают редко. Чаще противников уничтожают. Тем не менее, я высказал укор только для того, чтобы и другим было неповадно попадать в подобные ситуации. Помимо этого на моих глазах, после достаточно ясного предупреждения, тот же рядовой Пашинцев дважды переступил через след "гуляющего дыма". И никто не знал, что могло бы с ним случиться при этом. Пашинцев на себе поставил, грубо говоря, эксперимент. И не его заслуга в том, что эксперимент дал положительный результат. То есть, что он жив остался, и даже не пострадал. А что бы мы делали при отрицательном результате? Вынуждены были бы стрелять в след? Это, как мне казалось, и глупо, и бесполезно, несмотря на то, что след материален, и даже, по словам генерал-лейтенанта Вильмонта, является частью какой-то внеземной информационной системы. Тем не менее, стрельба по следу чем-то напоминала расстрел тени.
Во взводе у меня было только три солдата срочной службы. Пашинцев был одним из них. И единственным из срочников, кто вызвался вернуться в Резервацию. Это уже говорило о его характере. Хорошо, когда у человека есть характер, когда у него есть смелость и ответственность. Особенно ценен характер при службе в спецназе. Но, в нашей ситуации, как мне казалось, плохо, когда человека обуревает энергия исследования неведомого, неизвестного, и непонятно еще, к чему это может привести, если при исследовании ставить эксперименты на себе, как уже пытался это сделать рядовой. И потому его кандидатура вызывала у меня наибольшие сомнения. Все остальные были контрактники – проверенные в боевых ситуациях, и они всегда могли оказаться необходимыми в сложной обстановке. Особенно в обстановке боевой.
Мой скепсис в отношении Пашинцева был, видимо, замечен другими.
– Товарищ старший лейтенант, – просительно протянул младший сержант контрактной службы Сережа Рахметьев, взводный гранатометчик, у которого вторым номером в расчете и был рядовой Пашинцев. – Я Виталия полностью под свой контроль возьму. Отвечаю за него.
– А если он снова мою несуществующую команду услышит? – спросил я. – Он у тебя будет разрешение спрашивать, чтобы ее выполнить?
– Товарищ старший лейтенант, команду в наушники там могут вложить любому из нас, – справедливо заметил старший сержант Камнеломов. – И даже вам голосом командующего.
С этим не согласиться было сложно.
– Ладно. Все здесь – кто со мной идет? Или еще кто-то думает?
– Все здесь.
– Ну, значит, и пойдем. Кто во взводе остался командовать?
– Младший сержант Хохлов остался, – доложил Камнеломов.
– Ладно. Пусть Хохлов в карантине будет старшим, а там командование решит.
Командир третьего отделения взвода только недавно выписался из госпиталя после сложного перелома ноги. У меня даже возникали сомнения, брать или не брать его с собой в командировку. Но сломал-то он на занятиях только ногу, а не голову. На марше ему было сложно, я видел, как Хохлов на ходу скрипел зубами, но боль в ноге никому не показывал. А с целой головой он сможет до моего возвращения остатками взвода командовать. Тем более, значительная часть бойцов, самых опытных и проверенных, в значительной степени, авторитетных среди других солдат взвода, решила идти вместе со своим командиром. Это и замкомвзвода Коля Камнеломов, и гранатометчик младший сержант Сережа Рахметьев, и его второй номер в гранатометном расчете рядовой Виталий Пашинцев, и снайпер взвода ефрейтор Валентин Ассонов и командиры первого и третьего отделения младшие сержанты Вася Красников и Стас Твердоглазых, и взводный сапер Саня Глумковский. Семь проверенных бойцов, на которых я всегда могу положиться.
– Они, говорят, в карантин на два месяца попадут. – вставил фразу ефрейтор Ассонов, но я понял – он что-то не договорил.
– Говорят, что около этого. Точно никто не знает.
– А мы что, к тому времени не вернемся?
– Кто может это знать! – ответил я откровенно.
* * *
Как раз после разговора с бойцами взвода, которые решили со мной отправиться, на горизонте показался вертолет. Вернее, сначала звук двигателя послышался, а потом уже и сам вертолет вылетел, как выехал, из-за ближайшего холма, ограничивающего горизонт с северной стороны. Разгрузка началась сразу, и проводилась силами погрузочно-разгрузочной команды, прилетевшей с вертолетом. Солдат моего взвода занимать не пришлось. Полковник Мочилов вышел к вертолету сам, и всех поторапливал. Сам груз был сравнительно небольшим. Однако вместе с грузом прилетело несколько человек гражданских инструкторов, как я понял, которые что-то объясняли офицерам группы майора Медведя, а один, задав вопрос командующему, сразу направился ко мне. В руках у инструктора был небольшой, но объемный кейс. Видимо, привез обещанное генералом оборудование.
– Старший лейтенант Троица? – на всякий случай спросил инструктор.
Сам он был несуразно высокий, сутулый, имел чрезвычайно длинные суетливые руки и маленькую птичью голову. Вообще-то забавно смотрелся, несмотря на очки, которые хотя бы чуть-чуть придавали ему вид солидности, хотя и не саму солидность, которая, я слышал, приходит к высоким людям только вместе с лишними килограммами. Но глаза у инструктора были умные, как у собаки, и смотрел он сосредоточенно. На вид ему было слегка за сорок.
– Так точно. Он самый.
– Я к вам от профессора Вильмонта. Привез спектральную камеру, и должен обучить вас ею пользоваться. И еще один простейший прибор, – инструктор сразу протянул мне кейс, который я не поторопился открыть, но принял из рук в руки.
– Простой фотографической камерой пользоваться доводилось?
– Конечно, – кивнул я. – И даже видеокамерой. И с "планшетника" снимаю. И фото, и видео. В дополнение дома имеется экшн-камера. Жена с сыном снимают, как кот играет. Иногда и я пользуюсь. Делаю учебные фильмы для всей роты. Минимальный опыт есть.
– По своим эксплуатационным характеристикам спектрофотометр, так наша аппаратура официально называется, напоминает обычную бытовую фотокамеру. Разница в начинке и в конечном результате, и, в отсутствии видоискателя, что слегка осложняет эксплуатацию. Но не критически. У спектрофотометра очень чувствительная матрица. Если вы попытаетесь посмотреть, что вы сняли, то ничего, естественно, не поймете, не имея специальных знаний. Поэтому каждый снимок рекомендую обязательно дублировать, во избежание некачественной съемки. Все остальное точно так же, как в простой фотокамере. Единственная разница, спектрофотометр требует сильного освещения. Если будет возможность, желательно объект подсвечивать дополнительно сильными фонарями. Мы уже имели опыт работы с морскими пехотинцами, они в Сирии, хотя там солнца достаточно, подсвечивали сразу несколькими тактическими фонарями. Прямо со стволов. Даже в дневное время и на солнечной стороне. Камера имеет собственный жесткий диск, но мы соединили еще и с внешним диском объемом в десять терабайт. Этого хватит на неделю беспрерывной съемки. В остальном. Вам ничего настраивать не надо. Настройка стоит на автоматический режим, и камера все делает сама. По аналогии с бытовой камерой – нужно только кнопку нажимать.
Инструктор вытянул свои длинные руки, я на двух руках, как на подставке, приподнял кейс, он открыл его, вытащил, и показал спектрофотометр. Внешне прибор весьма отдаленно напоминал фотокамеру, да и то разве что, названием, где звучало имя производителя лучших профессиональных фотокамер: "Nikon total station transit software".