- Ага, - согласился Кайл. - Она, между прочим, просто кладезь этой народной премудрости. Назубок выучила все глупости, которые насочиняли со времен Первых Высадок. Мне тогда, в храме, пришлось выслушать их все. Я было попытался ей объяснить, что все это - просто древнекитайский фольклор, еще с Земли привезенный, да куда там… - Он безнадежно махнул рукой. - Сначала молчала-молчала, а потом, когда попросил ее мне подсвечивать факелом - я копировал надписи, - как пошла излагать… И интересная сама по себе мифология, только бредовая сильно. Но тут я большой мастер поспорить: мне с детских лет тоже немало такого пришлось выслушать.
- Угу, - хмыкнула Марика. - Хорошо помню, как Квинт с Павлом сражались друг с другом за твою молодую душу…
Она осеклась и на минуту задумалась.
- А часом, не Квинт тебя на эти архивы вывел? Понимаешь, как-то все у тебя всегда связано. И к храму тому ты нас повел, потому что вспомнил какую-то историю, которую тебе рассказывал старый чудак. Знаешь, хоть ты и не пошел тогда в люди Джея, что-то такое в тебе осталось все же.
Кайл зябко поежился:
- Ну и интуиция у тебя, сказал бы я. А ведь точно: я был почти уверен, что эти файлы с данными аэросъемок мне подвернулись случайно. Те, на которых просматривались контуры этих подземных монастырей. А ты меня заставила задуматься. Ведь Квинт еще до меня бывал в архивах Ратуши. И он был так огорчен, когда узнал, что как раз в этих местах будут строить Терминал. Даже не огорчен, словно испуган как-то… Обеспокоен…
- И поэтому ты додумался тащить меня сюда? - вздохнула Марика. - Ну, а почему сам-то он здесь не появлялся? Или?..
- У них свои отношения с Джеем - у его людей. В общем, мне как-то надо поговорить со Стариком.
Кайл потер лоб, потом решительным движением отключил автопилот: они уже мчались мимо домов предместья.
* * *
Маленькие и яркие, злые луны Джея наперегонки плыли в безоблачном ночном небе кампуса. И от домов, деревьев, кустов зыбкими, плывущими веерами падали двоящиеся, троящиеся, множащиеся разных цветов тени. Рябая громада Джея II - безжизненного спутника планеты, более известного в миру под прозвищем Старой Сковородки, - еще только дожидалась за горизонтом своего часа, чтобы взгромоздиться на небосклон.
А если отвести взгляд от небес, то можно было вообразить, что академический покой замершего в ночной тишине Вестуича - покой, воплощенный в замшелом камне и кирпичной кладке стен, - длится вот уже который век. Но они выросли на глазах мальчишки Кайла Васецки - эти старинные на вид коттеджи университетского городка и его дом (одним из первых), как вырос из сухой земли этой степи весь Вестуич - взамен того, старого города, что остался в предгорьях Шепчущих хребтов обугленным призраком, заставляющим истерически верещать счетчики Гейгера.
Кайл и вырос вместе с этим городом, прилепившимся на стыке мрачного массива Озерных лесов и Великой степи, на полдороге от гор к океанскому побережью. Вырос под треск радиоактивной смерти и под бравые сводки радиационной обстановки. Под бравурные марши и сообщения об уничтожении последних големов, бродивших по планете после Катаклизма. И каждый раз все верили и твердили друг другу, что это был и в самом деле последний боевой мегаробот Древних Империй.
Странно, что все это словно осталось в каком-то другом Мире - там, вместе с веснушчатым мальчишкой, который не боялся в одиночку добираться по лесу до дальних скитов и подолгу бродить в распадках со стариком Квинтом. Потом, много позже, когда Павел научил его этой русской привычке меняться разными мелочами - "махаться не глядя", он подумал, что, сам того не зная, вот так - не глядя - "махнулся" судьбой с кем-то другим - благополучным и обыкновенным. С кем-то таким, с которым с детства ничего не могло случиться. Кайлу не нравился этот его выигрыш.
Впервые после жаркого степного лета с предгорий Шепчущих хребтов потянуло осенней ночной свежестью, чуть тронутой ароматом тления. Кайл завороженно смотрел на эту привычную и ставшую вдруг совсем незнакомой картину, зябко ежась перед распахнутым окном своего кабинета - бывшей детской, а потом бывшей спальни бывшего школяра. Затем вернулся к столу.
"Скоро начнутся туманы…" - потирая виски, подумал он и отодвинул в сторону массивный, словно потяжелевший, ларец. К находке был уже прикреплен образцово заполненный ярлычок, и уголки ярлычка потерлись, чуть завернулись. Ларец был аккуратно протерт слабым мыльным раствором и петролейным эфиром, отчего окончательно приобрел вид музейного экспоната.
В освободившемся круге света на столе осталось только множество исчерканных ксероксов с текстами, сфотографированными с разных частей ларца, да несколько листочков факса.
"В целом ты, Кайл, неплохо справился с переводом большей части текста, - писал ему с противоположного полушария Джея доцент Сухов. - Прими только во внимание, что в текстах такого объема известное тебе сочетание "эс-цэ-цэ" никогда не означает сокращенного выражения для понятия "уважать", "уважение". Это - самостоятельное труднопереводимое понятие - смотри об этом у Ямагавы. Фрагмент в конце (точнее, его перевод) ты, конечно, взял с потолка - не огорчайся: Старик и я мучались с ним все эти две недели. Вот что там действительно можно вычитать…"
Кайл еще раз потер виски, с отвращением посмотрел на недопитую чашку кофе, вытащил из ящика стола и бросил в круг света ощетинившийся закладками томик Ямагавы, встал и вышел на крохотную веранду в надежде снова уловить хотя бы тень дыхания осеннего ветра.
Если бы не влекомые невидимыми факельщиками через черную бездну небосвода огни здешних низких лун, можно было бы подумать, что на дворе стоит восемнадцатый, от силы - двадцатый век и двор этот вместе с небольшим садом и сам коттедж мирно дремлют где-то на окраине университетского городка в какой-нибудь Новой Англии. На Земле.
Но он стоял на Джее - этот краснокирпичный университетский городок. И слепое пятно "угольного мешка" заслоняло от Кайла малую звездочку под названием Солнце. Шестая планета здешней "солнечной системы" так и сохранила своим именем буквенное обозначение по каталогу Праттера. Вместе с именем этот Мир сохранил патриархальную склонность к краснокирпичной готике уютных маленьких городков, основанных еще первопоселенцами, и к пуританской строгости нравов здешнего общества. Все волны переселенцев с Земли миновали ее. Обе попытки массированной колонизации Внутренних Пространств кончились пшиком. Они так и остались необжитыми - эти взятые в кольцо гор, залитые гнилыми болотами, заросшие непролазными джунглями низинные просторы материков планеты. Конечно, досадно сознавать, что там, за призрачными, тающими в небе вершинами Шепчущих хребтов, остается заброшенным пространство, по величине общей поверхности чуть превышающее земную сушу, но уж слишком крепко запечатлелись в памяти народа Джея совпавшие с отчаянными экспансиями в глубь материков легендарные Катаклизмы, потрясшие планету. С тех пор неспешное увеличение его населения зависело от не слишком впечатляющего превышения средненькой (если брать по Обитаемому Космосу) рождаемости над тоже ничем не выдающейся смертностью да от тоненького ручейка иммиграции.
Извне сюда поступали (и вовне уходили) в основном не товары материальных производств и не люди, а информация. Сорокамиллионный, разбросанный по городкам Побережья и Прерии пуританский мирок Джея не знал особенных врагов - ни внешних, ни внутренних, был строг к себе, самодостаточен - в общем, довольно гармоничен. И не любопытен.
Так и оставшейся неисследованной Terra incognita лежали за цепями Шепчущих хребтов Внутренние Пространства, ставшие могилой для тысяч неустрашимых первопроходцев и источником славы и незыблемого авторитета для полудюжины уцелевших экспедиций. Так и осталось слухами и россказнями изустное наследие Огненных Паломников, которые знали тайные тропы в самые сердца тех, вечной мглой застланных пределов здешнего мироздания.
Кайл временами ощущал себя безнадежно рехнувшимся человеком: решительно никому на Джее, кроме неполных двух десятков специалистов, научившихся в конце концов зарабатывать себе на жизнь подобными вещами, не было никакого дела до диковинных находок, притягивающих его к себе всю жизнь. Находки делали редкие экзоархеологические экспедиции, наведывающиеся из Метрополии, и местные - как правило, совершенно бестолковые - энтузиасты. А чаще всего - просто строительные рабочие. Ну, был Джей населен когда-то… ну, не один, говорят, раз… ну, разумными существами… ну, шли на нем и в космическом пространстве вокруг древние звездные войны… ну, находят в горах и пустынях Джея такое, такое, что… Ну-ну. Всем это известно, всем это надоело. Для того чтобы организовать надежный, неиссякаемый поток туристов сюда - Джей далековат и неустроен, для того чтобы извлечь пользу из находок и открытий - у здешней науки кишка тонка. В общем, ну и что, в конце концов?
Нет, он не прав: есть целый народец, искренне и бескорыстно интересующийся древними обитателями Джея, - дети. Уж они-то готовы часами с квадратными от удивления глазами слушать рассказы того же Сухова или даже его, Кайла, про звездные войны, в которых дважды была уничтожена цивилизация Джея, про то, что удалось узнать об облике Древних, их языке, обрядах, рассматривать украшенные белыми пятнами глобусы Джея и таинственные рисунки со стен храмов и крепостей. Этот-то народ и был основным потребителем книжек и фильмов про Древний Джей, про Империю Ю и Империю Зу, томиков и дискет, которым суждено было потом долгими годами пылиться на чердаках и подвалах до прихода нового поколения юных обитателей Джея.
При мысли о том, сколько дикой чуши открыл он, повзрослев, в этих книжках, а особенно в фильмах, Кайла передернуло.
И кто бы объяснил, почему, не успев войти окончательно в скучный мир взрослых, этот галдящий, жадно заглядывающий в рот рассказчикам, лазающий по окраинным свалкам в поисках древних кладов народец превращается в скучное долговязое племя, совершенно равнодушное к занятиям так и не повзрослевших с годами чудаков, таких вот, как Васецки.
"Впрочем, я несправедлив, - опять признал свою неправоту Кайл. - Нельзя же обвинять людей за то, что, взрослея, они перестают слушать сказки про Белоснежку и играть в куклы. Хотя кому-то на роду предназначено стать сказочником или кукольником. И еще есть категория людей, сохраняющая повышенный интерес к экзоархеологии…"
Тут его передернуло еще раз. И подумать страшно, что может произойти, узнай кто из тех проныр, которые дважды ночами взламывали скромный музей здешнего университета, что в никем не охраняемом особнячке на окраине, где и живут-то всего старый вдовец, профессор на пенсии, да его далеко не крутой сын, в незапертой комнате, даже газеткой не прикрытая, валяется вещица, за которую можно выручить целое состояние, - других-то таких не описано.
Он поспешил в дом, сел за стол и дочитал конец письма Сухова:
"…Разумеется, Кайл, ты здорово заинтересовал меня своей находкой, и, если это розыгрыш, сидеть тебе голым задом на сковороде еще в этой, заметь, жизни. Привожу дела в порядок и последнюю половину Шестой Луны - так, кажется, выражались Древние? - рассчитываю встретить в твоем (приятном, несмотря ни на что) и Марики (несколько более приятном) обществе, в разрытой вами - совершенно по-хулигански, кстати, - норе. Встречать меня на Терминале не стоит - не люблю. А потому точную дату, час и рейс прибытия не сообщаю, заявлюсь сам, как всегда в самый неподходящий момент.
Твой Павел Сухов
P. S. Привет отцу, целую Марику (не бойся, в щечку).
П.С."
Кайл вздохнул, засунул письмо в битком набитый секретер, отпер единственный в комнате шкаф, имевший более или менее приличный замок, взял ларец со стола и стал напоследок рассматривать его в мерцающем свете дисплея. Не смог преодолеть искушения и, рискуя поцарапать реликвию, попытался подцепить ногтями и вытащить один из кубиков.
Как ни странно, он поддался легко.
* * *
От того места, где сходит на нет заброшенный проселок, пешком по берегу речки - к озерам. Холодному Соленому и Ледяному Пресному. Вдоль черных, словно выгоревших, опушек. Туда, где начинаются скалы.
В распадке Кайл опустился на колени в тени одного из Высоких Камней, где даже тень ветерка, словно подгонявшая его в пути, сошла на нет в тишине, которую нарушал только скрип черных гиффовых сосен, там, глубже, в ущельях. Стонущий скрип, приглушенно-гневный, совсем не вписывающийся в этот - один из последних осенью - теплый день затишья.
Кайл не торопясь сложил из просохшего хвойного опада, веток и сучьев костерок, очистил грунт вокруг, потом от Звезды вогнутым зеркальцем-талисманом разжег его. Когда ввысь потянулась терпкая, еле заметная в осенних тусклых, словно запыленных, столбах рушащегося со стынущего неба света струйка дыма, он стал осторожно вынимать из наплечной сумки-рюкзачка и подкладывать в несмелый, словно догадывающийся о своем непростом предназначении огонь то, что предписывал Уговор: за весну и лето - в заговоренные дни - подобранные куски местного "самородного" каменного угля, корявые бусинки "горного янтаря", высушенные травы и ягоды, позвонки диковинных тварей - здешних и земных, а напоследок - несколько темных, космическим огнем обожженных колец и легкую, почти невесомую, цепь. И когда над Высокими Камнями ввысь потянулся золотистый, словно не замечающий ветра дымный столб, стал ждать.
Это было ему не в тягость - вот так, на корточках, свесив впереди себя положенные на колени руки, прикрыв глаза и подставив лицо теплу осеннего дня, ждать. И впервые за много дней не думать ни о чем. Кайл, пожалуй, не смог бы сказать, сколько ему пришлось ждать - минуты, часы, мгновения, - пока не услышал наконец за спиной тихие знакомые шаги.
- Здравствуй, Квинт, - сказал он, легко поднимаясь навстречу тому, кто пришел из леса.
Квинт - это было одно из имен высокого, очень сухого и легкого на вид человека. Как и все люди Джея, он был одет в свободную, чуть мешковатую, скрадывающую фигуру одежду: серую с зеленым, домотканого полотна, накидку с капюшоном и подобие комбинезона из шкур местных тварей. Ноги Квинта обтягивали сделанные из чего-то напоминающего замшу сапоги, которые при движении, казалось, не издавали никакого звука, кроме тишайшего шороха. Бедноватый, аскетичный на вид и страшно дорогой - если учесть цены натуральных материалов - наряд. Как всегда, Кайл так и не смог определить, каков же все-таки цвет глаз этого человека, с которым с детства связан был странной дружбой: глаза эти были посажены глубоко и всегда, казалось, приобретали иной оттенок - в зависимости от многих причин.
Точно так же никто толком не смог бы на глазок определить возраст человека Джея: Васецки всю жизнь помнил его таким - высоким и легким моложавым стариком.
- Здравствуй, Кайл. - Квинт бесшумно опустился на сухую траву. - Ты все-таки выбрал…
В его словах не было ни скрытого вопроса, ни потаенного упрека. Так путник говорит себе где-нибудь посредине пути, окинув взглядом беспредельность небес: "Птицы полетели…" И шагает дальше своей дорогой.
- Выбрал, - пожал плечами Кайл, опускаясь на траву рядом с ним. - Собственно, я давно уже выбрал. Я - не человек Тайны. Если ты не хотел, чтобы люди узнали… Если что-то из того, что мы там нашли, не должно было стать известным, то тебе не стоило… Не стоило наводить меня на след. На те аэрофотоснимки.
Квинт задумчиво улыбнулся и подкинул в костерок пригоршню мягких, похожих на миниатюрные еловые шишки плодов здешнего черного кустарника. Костерок дохнул ароматной осенней горечью.
- Не только мы выбираем, Кайл, - вздохнул он. - И не только мы находим. Это еще вопрос: ты нашел нечто в тех развалинах или нечто нашло тебя. И ты выбрал, как поступить с этим нечто, или это нечто будет теперь выбирать, как поступить с тобой. Это ведь не я решил с тобой расстаться, когда ты хотел уйти в люди Джея. Тогда я гадал на твою судьбу, и получилось, что это - не твой путь. Вот и теперь, когда я нашел эти снимки - они бы до скончания века пылились в архивах Ратуши, - я тоже гадал. И в этот раз Джей подсказал тебя.
Кайл осторожно прикусил губы - это была его с детства сохранившаяся привычка покусывать губы перед тем, как задать вопрос, который может оказаться неприятен собеседнику.
- Ты… Я давно тебя об этом спрашиваю, Квинт. Но ты всегда отвечаешь так… Словно в шутку. Ты действительно веришь в то, что Джей… Что у Джея есть душа, с которой так вот можно разговаривать, задавать ему вопросы… Раньше я был мальчишкой и тоже… Почти верил в это. Но вот теперь я вырос, наукой занимаюсь. Ведь это… Ну, суеверие какое-то. - Он осторожно взглянул на Квинта - не обиделся ли тот - и продолжил: - Ну, я бы понял, если бы ты говорил это иносказательно. Как метафору. Но когда ты хочешь, чтобы я действительно поверил, что все эти Сгинувшие Империи не просто понастроили по всей системе свои крепости, заводы, оборонительные комплексы… Что они не просто были в далеком прошлом, но еще и вселили в планету какую-то свою душу, свой разум… Который с тобой может общаться… Прости, но как-то это все…
- Ты всегда был недоверчивым пареньком. - Квинт усмехнулся. - И всегда тебя тянуло именно к тому, во что не хотел верить. Не хочешь верить в то, что Джей - это совсем не то, за что его принимают… Это, конечно, очень тяжело - сознавать, что мир, к которому ты привык с детства, привычный, как собственная рубашка, - это только маска, за которой прячется совсем не человеческое лицо, а что-то совсем другое. Но Джей заставляет это осознать. Неужели история с Катаклизмом ничему никого не научила?
Кайл дернул плечом:
- О Катаклизме так много говорили и говорят, что просто в разговорах этих все и тонет. У каждого из тех, кто жил в то время, непременно есть на эту историю своя точка зрения. Отец вот совсем на эти темы говорить не любит. Это из-за того, что мама тогда погибла. И оба его брата.
- Тебе стоило бы все-таки как-нибудь разговорить его. - На мгновение глаза Квинта укоризненно блеснули из-под капюшона. - На эту тему и на многие другие. Он был далеко не последним участником событий. Тогда…
- Он кое-что рассказывал. - Кайл осторожно тронул замирающее пламя костерка прутиком. - О том, как вы встретились. И как это было, когда эвакуировали поселенцев с Внутренних Пространств. Он с тех пор по-другому относится к людям Джея. Не как все. Считал, что это - не дело нашего поколения. И что вообще Внутренние Пространства… ну, они как бы имеют свои, особые права на существование без вмешательства извне.