6.
Улица встретила их майским зноем. Странно, в квартире было холоднее.
Лена с удивлением сняла через голову свитер, оставшись в одной футболке. Иван Егорович тоже снял накинутый было пиджак, обнажив красную потную шею.
Лена уверенно направилась к ближайшей автобусной остановке. Спохватилась уже на полпути.
- Ох, а фотография вашей жены у вас есть?
Пришлось возвращаться.
Людмила Александровна оказалась высокой полноватой женщиной, выше мужа, с рассеянными черными глазами, смотрящими куда-то мимо фотографии. Чем-то неуловимым - не то выражением лица, не то какой-то скрытой мощью, проскальзывающей в ее облике - она напомнила Лене Станислава Ольгердтовича. Правда, может быть, это воображение девушки сыграло странную шутку: Лена знала, что они оба ясновидящие, и это могло заставить ее воспринять их похоже. Черт его знает…
В троллейбусе Лена уже привычно протолкалась к окну, прижалась к нему лбом и ладонями. Она понятия не имела, что собирается сейчас сделать. Надо сделать то, что она знает. Все как в задачке. Все как говорила их учительница физики, она же классная: "Для боксеров повторяю!" - упирая на "ря".
Стекло дрожало. Это было хорошо.
Дрожь - она то же самое, что неуверенность или возбуждение. Мы все тотально неуверенны в завтрашнем дне. Мы стремимся заработать побольше денег, обеспечить наше будущее, только потому, что боимся того, что будем завтра. Мы заготавливали дрова на зиму, сейчас мы качаем нефть. Мы зажигали костры - сейчас мы выстроили цепочки фонарей вдоль улиц. Чего мы только не придумали! Мы придумали брачный контракт и детские сады, капитализм, социализм, коммунизм. И зло вообще тоже мы придумали. Мы придумали город. И конкретно этот город - и город вообще. Только для того, чтобы убедить себя, что не боимся будущего.
А Людмила Александровна была одна из нас. Одна из тех людей, которые ездили по этим улицам, подметали эти тротуары, продавали и покупали в этих магазинах. Она, как и все, не хотела, чтобы разом перегорели фонари, замолчали заводы, перестала бы поступать вода в водопровод, лопнула бы канализация. Она, как и все, ЦЕПЛЯЛАСЬ ЗА ГОРОД ТЫСЯЧЬЮ КОГОТКОВ: "Живи! Живи, чтобы жила я!" - и боялась, что он умрет. А город этого не забывает. Ему все равно - но он не забывает.
- Ну пожалуйста, дорогой… - прошептала Лена, поглаживая стекло.
Город - это декорация в спектакле. Но спектакль поставлен для нее, Лены. Она не зритель, она не статистка на сцене, она - примадонна. Город принадлежит ей.
Она не видела этого - глаза у нее были закрыты - но на нее посмотрели с недоумением и легким осуждением. Впрочем, больше с равнодушием. Никак на нее посмотрели.
- Я приказываю тебе!
А вот это было правильно. Город - это зверь. Большой, страшный и уродливый зверь, на которого нацеплено тысячи стремян, и тысячи возниц тянут в разные стороны. А надо в одну. И тогда он может быть покорным. Особенно, если возница обуян бесконечной жалостью… таким количеством жалости, которое может вместить одно страдающее сердце.
Высокая властная женщина с черными глазами сейчас… где?.. вот туда-то мне и надо. Именно туда.
Когда Лена отлипла от стекла, автобус стоял. Да, уже именно автобус, не троллейбус. Вокруг Лены же образовалось пустое пространство. Люди просто молча смотрели на нее. Совсем не те люди, что раньше.
- Разрешите, - сказала Лена и прошла к выходу.
Она даже не посмотрела, следует ли за ней Иван Егорович. И так знала - отстал. Остался в троллейбусе, куда они вошли. Но, честно говоря, это было только к лучшему. Толку от него не предвиделось никакого, а вот помех - полный мешок. По крайней мере, Лене так казалось.
Выйдя, она удивленно проводила автобус взглядом. Семерка. Припоминалось с трудом. Вроде бы он ездил в Лукьяновку, но Лена тут бывала редко: Карина нечасто давала ей задания в этом районе.
Интересно, что теперь делать?
Лена стояла на пустой, сонной, почти деревенской остановке. Сплошные хрущовки. С ее стороны - два киоска с газировкой и шоколадками, с другой стороны - киоск Роспечати и игровые автоматы "Денежный дождь" с кокетливо перевернутым зонтиком на вывеске. Как только занесло господ предпринимателей в этакую глухомань. Н-да…
Надо было на что-то решаться. С одной стороны, она вроде бы уже определила приблизительный район местонахождения этой ясновидящей… интересно, кой черт ее сюда занес?.. значит, можно возвращаться и отзваниваться Станиславу Ольгердтовичу. С другой стороны, что-то не давало Лене покоя. Она не принадлежала к числу свихнувшихся любительниц приключений, и уж подавно ей не хотелось расследовать исчезновение библиотекарши самостоятельно (да и предупреждение Станислава Ольгердтовича…). Но все же… все же… Обычный столб с обрывками объявлений. Обычный побитый асфальт. Запах тополиных почек и горячий жар, поднимающийся от земли. Вон, в тени, грязный ноздреватый островок снега. Все вроде бы спокойно. Никого нет: взрослые на работе, дети в школе, бабушки и дедушки нынче по магазинам почти не ходят, с голоду помирают бабушки и дедушки…
Как-то было не по себе в воздухе. И жара - еще весенняя, несерьезная жара - казалась до странности металлической, и веселые облака в небе - до странности неподвижными, гнетущими. И дома - враз опустевшими, заброшенными, даже враждебными. Словно не на окраине шумного города, а в развалинах чумного квартала. Холодок по коже. И - тишина. Даже листик не шелохнется. Лишняя машина не проедет.
Лене одновременно захотелось и раздеться до гола, и закутаться в свитер - потому что, несмотря на духоту, по телу ее пробежал озноб. Захотелось бежать отсюда куда подальше. Ощущение было, как у маленького ребенка, на которого из угла смотрит что-то. Просто нельзя оставаться в комнате. Просто нельзя.
"Только этого еще не хватало!" - сердито сказала Лена вслух. Подтянула свитер на поясе и… перешла дорогу. Потому что чувство по отношению к игровым автоматам было сильнее всего.
Последнее время их по городу развелось… ой, тьма.
"Что за глупости! - снова сказала она себе, стоя перед обшарпанным павильончиком и разглядывая нечистые синие буквы вывески, но на этот раз не вслух: говорить громко рядом с мини-казино почему-то не хотелось. - Если бы зло и пряталось в штуке с азартными играми, это было бы роскошное заведение, в центре, с полуобнаженными женщинами-крупье. И оно бы процветало, потому что злу в коммерческой хватке не откажешь. А кто сюда будет ходить? Окрестные обкурившиеся подростки? Курам на смех!"
В тот же момент Лене пришлось усиленно протереть глаза: напротив нее, у соседнего дома, стояла маленькая желтая курица с погнутым клювом и мерзко хихикала. То есть кудахтала. Можно сказать, захлебывалась от смеха.
С тех пор Лена считала большим геройством со своей стороны то, что она не завопила во весь голос. Может быть, не совсем понятно, что тут страшного, но попробуйте представить: тихая улица, пустая и солнечная, от которой веет невыразимой, невысказанной жутью, и машины шелестят шинами так мерзко, какая-то старуха во дворах ковер выбивает - гулкие удары разносятся далеко, а саму ее не видно, но какая разница, как будто Лена не видела тысячи раз, как такие бабки выбивают ковры, развесив их на турниках! - а тут еще эта курица, у которой голос так отвратительно похож на человеческий… нет, чьи угодно нервы не выдержали бы! И пусть Лене умирать от страха было не в первой, но все-таки…
Она не закричала, но пулей влетела в павильончик, который внезапно показался ей единственным убежищем от распоясавшейся домашней птицы. Она, честно говоря, думала прислониться к стене в тамбуре и отдышаться немного, подождать, потом выглянуть и пойти назад (черт с ней, с этой ясновидящей, напарники потом разберутся), но получилось совсем не так. Никакого тамбура не оказалось. Оказалась довольно большая комната, оклеенная бежевыми обоями, чистая. В комнате стояло множество стульев, на стульях сидело множество мужчин и женщин самых различных возрастов и обликов. Некоторые курили, так что под потолком парила противная серая муть. Фикус на зарешеченном окне уныло повесил листья. А за окном была тьма.
Светловолосый лысоватый мужчина за письменным столом в дальнем углу кашлянул и привстал.
- Неужели у нас гости? - спросил он приятным баритоном. - Да никак симаргл! Проходите, проходите, госпожа хорошая! Присаживайтесь! Кто-нибудь, уступите стул.
- Вы знаете, я, кажется, ошиблась… - пробормотала Лена, разворачиваясь к двери и отчетливо понимая, что ведет себя как героиня комедийных ужастиков. И, разумеется, как и героиня комедийных ужастиков, обнаружила у выхода препятствие. Там, независимо скрестив руки на груди, стоял Сергей.
"Все, - подумала Лена. - П… ц пришел". Откуда у нее взялась нецензурная мысль, она и сама не поняла. Ничего, хоть раз в год, но такое просто обязано подуматься каждому.
Ее почему-то охватило равнодушие. Делаете что хотите. Она смерила Сергея равнодушным взглядом, чтобы лишний раз убедиться - да, это он. Потом спокойно заняла предложенное место.
- Ну вот, замечательно! - воскликнул отеческим тоном председатель за столом. - Как я понимаю, именно на вызволение этой юной девушки из когтей наших пернатых друзей вы, Сергей, и собирались просить часть подотчетных ресурсов?.. Очень любопытно. А вы, девушка, тоже хотите, чтобы вас вызволили? Сами пришли?
- Что это?.. - спросила Лена. - Сергей, что это?.. Я не понимаю!
- Это? - какая-то высокая женщина в бордовой мини-юбке и блузе с коротким рукавом широко улыбнулась. - Это, девонька, шабаш.
Стало вдруг очень тихо. Все разом прекратили перешептывания и ерзанья на стульях, замерли в ожидании. Сергей молчал.
- В общем, друзья мои, все складывается вполне удачно, - сахарно улыбнулся председатель. - Ясновидящую мы… э… заловили. Так что с принесением жертвы проблем, я полагаю, по всей вероятности возникнуть не должно. Но, так сказать, консенсус… Хм, да… Появление симаргла здесь, у нас, несколько неожиданно и выбивается за рамки отчетности. Может быть, у кого-то будут предложения?
"Это не может происходить со мной, - подумала Лена. - Вот так, вдруг… Он говорит как директор на планерке. Или как декан истфака".
- Отдать Серенькому, раз просил, почему бы нет? - возбужденно произнес девчоночий голос откуда-то из угла комнаты. - А нет - мне отдайте. Девочка хорошенькая.
- Думаете, так просто удержать симаргла? - это уже высокий молодой мужчина со светлой бородкой и лукавыми глазами. - Совсем не просто, милая Леночка - Лена вздрогнула, но сообразила, что это обратились к обладательнице девчоночьего голоса, - совсем непросто. Но пользы от него может быть множество. И не только в телесном виде, я бы сказал.
- Развоплотить? - скучающий голос из другого угла.
- Перерасход энергии, при всем моем уважении, осмелюсь заметить, - снова елейно улыбнулся председатель. - Убить симаргла не менее затруднительно, чем удержать, тут я соглашусь с уважаемым коллегой…
- Она была моей женщиной, - сухо произнес Сергей. - Пока была жива.
"Это что еще за новости!" - испуганно подумала Лена, но ничего не сказала. В реальность происходящего поверить не получалось при всем старании.
- Мы, разумеется, понимаем чувства нашего юного друга, - вздохнул председатель, - но здесь, извините меня, коллективные интересы. А потому, я думаю, наиболее практичным решением будет…
- Развоплотить? - тот же скучающий голос.
- Да погодите вы, Артимис! Развоплотить всегда успеется. Думаю, пока следует нашу находку немного попридержать. Во всех смыслах. Строго говоря, господин Морозов, не могли бы вы… А также вы, Леночка, и вы, Никита Григорьевич, и… ну, вот вы и вы, и вы. Полагаю, много времени это не займет.
Сергей взял Лену за плечо. Пальцы у него обжигали холодом даже сквозь рубашку.
А потом он ее толкнул, и она полетела со стула.
Это было очень страшно: вопреки очевидности, вопреки всему, что она знала о симарглах, Лена подумала: "Все, пришел мой смертный час!" Она живо представила себя холодную и неподвижную, с углом чьего-то стула в голове, или, еще хуже, подхваченную кем-то из сидящих позади. Почему-то ей казалось: стоит любому из этих коснуться ее, и от нее тут же ничего не останется. Вот просто ничегошеньки. И что же в них было такого страшного? Лицо? Глаза?
Нет.
Что-то в лице?
Да.
Все-таки Лену не поймали, и она не ударилась об угол. Она как будто продолжала улетать в пустоту, куда-то далеко, спиной вперед, и лицо Сергея становилось все меньше и меньше. Но полет очень быстро прекратился, пустота спружинила, как гимнастическая сетка или паутина (в корректности последнего сравнения Лена не была уверена, в паутину падать ей не приходилось), - и девушка обнаружила, что висит сантиметрах в пяти над полом, будто пришпиленная над гигантскими светящимися линиями… когда успели нарисовать? Стулья в момент оказались отставлены к стенам, вдоль стен столпился и народ, а линии своими хитрыми переплетениями заняли центр комнаты. Да нет, не такими уж хитрыми - линии заканчивались, образуя углы, и в конце каждого из этих пяти углов, по диаметру огромного круга, стоял человек. То есть Лена видела только четыре угла и четыре человека, но кожей чувствовала, что у нее за затылком стоял еще один.
Пентаграмма.
- Начнем-с ритуал, - провозгласил плотоядно голос председателя у нее за спиной, и Лена поняла, что так пугало ее и в его лице и в лице сидящих здесь, на "шабаше", людей.
На их лицах не было ни капли стыда.
Это трудно объяснить, но даже самый закоренелый злодей испытывает муки совести в том или ином преломлении. Может быть, он привык заливать людей в цемент, но при этом обожает кошек до самозабвения. И… ну то есть он хоть что-то чувствует! Когда-то что-то ему говорили, про то, что хорошо, а что плохо, и он может хотя бы бравировать тем, что "я - плохой мальчик". Может он и любить кого-то. Возможно, он даже способен исправиться.
У этих же людей не было ничего подобного. Они не то что наплевали на муки совести и спали спокойным сном честного человека - они никогда не знали, что такое просто сон. Что такое совесть - они тоже лишь читали, но на опыте понять не смогли, и даже не пытались. К любому злодейству они относились даже не как к злодейству, а просто как к действию, вроде как зубы чистишь или в туалет ходишь. И даже председатель, со своим демоническим ерничаньем. Он всего лишь испытывал от этого удовольствие, как от хорошей шутки: играл тупого злодея-бюрократа - но на самом деле он с тем же успехом мог говорить и нормальным языком. Лена вдруг поняла, что, вероятнее всего, он ни дня не проработал ни в аппарате, ни деканом.
А еще она поняла, что человеком никто из присутствовавших тоже не был. Они себя сами вынесли и за человечность, и за добро… и за человеческое зло тоже. Лена читала об этом в книгах, но все равно никакие слова рассказать не могут. А когда она увидела это воочию, она оказалась совершенно неподготовленной. Стало очень страшно, пусть она и догадывалась, что убивать ее не собираются. Что бы с ней не сделали они - все было одинаково плохо.
Пока она думала, люди по краям пентаграммы уже успели проговорить что-то - не то на ломаной латыни, не то на церковнославянском, она не поняла. Разобрала только что-то вроде "дщерь" и "прииди" - а потом пошла вообще какая-то тарабарщина. Но длилось это буквально считанные секунды: просто каждый сказал несколько слов, и все. А потом к ней подошел Сергей - он, оказывается, в пентаграмме не стоял - и опустился рядом на колени.
С обострившимся от ужаса восприятия Лена смотрела в его лицо, и… и что-то видела в нем! Это было не так страшно, как ей показалось у тех. В лице Сергея что-то было - глубоко внутри, как замершие в лед рыбины. Гнев. Клокочущий гнев, скрытый под внешним самообладанием. Гордость, готовая пожрать сама себя. Смычок над пропастью.
Лена попыталась что-то сказать - и не смогла, губы не шевелились.
Сергей наклонился и поцеловал ее в шею около уха. Прикосновение губ его было не просто ледяным - оно было мучительным, выпивающим тепло. "Вот так это бывает! - прикрикнула Лена на себя сквозь боль. - Только не теряй сознания! Не смей! Если нас убивают, я хочу, чтобы все это хорошенько запомнили!" И все маленькие Лены, едва не дезертировавшие от страха, покорно кивнули.
Но больше ничего они сделать не успели. Сергей просто поднялся с колен и отошел в сторону. Лена упала на чистый пол, ибо сила, удерживающая ее в воздухе, куда-то пропала. Линии пентаграммы потухли. Двое мужчин, из тех, что стояли в пентаграмме (один был председатель, а еще две - женщина, и девочка невнятного возраста, от тринадцати до шестнадцати лет, которую назвали Леночкой), взяли ее, один за ноги, другой за руки, и вынесли из комнаты, протащили по коридору (Лену тошнило, поэтому глаза пришлось зажмурить), и положили на пол в маленькой и абсолютно пустой комнате.
Там она провалялась с два часа, прежде чем смогла хотя бы распрямиться: мышцы сводило судорогой. Даже думать о своем бедственном положении сил не было. Шея болела, как будто ее прокусили - но нет, когда Лена набралась смелости пощупать, кожа оказалась гладкой. Стало быть, это что-то похуже, чем простой вампиризм. Вампиры - точнее, представления о них, настоящих ей пока встречать не доводилось, - внезапно показались мирными невинными зверьками. Жажда крови - такая простая и понятная вещь, по сравнению с жаждой выпить душу другого человека, подчинить ее себе.
Что с ней теперь будет?.. Дежа вю. Еще пару часов назад ее жизнь казалась более или менее налаженной, а теперь все вдруг разлетелось, и как собирать - Бог ведает. К нему же все претензии.
Когда Лене наконец-то удалось встать, она подумала, что следует прибегнуть к обстукиванию стен - по крайней мере, узники в темницах всегда так делают. Хотя, если вдуматься, она вроде бы находилась в каком-то обычном доме, а это значит - никаких тебе каменных кладок, которые можно разобрать, и никаких забытых тюремщиками потайных ходов. Одна надежда - что ее спасут. Но вот кто, если никто и понятия не имеет, где она?
С другой стороны, какой-то городской маг, например, Карина, может повторить ее путь… Если, конечно, ЭТИ не додумались затереть следы своего присутствия. Наверняка как-то можно. Во всяком случае, Лена на их месте после поимки симаргла точно слиняла бы куда подальше, это подсказывала элементарная логика.
И только она так подумала, как пол зашатался и задрожал.
Это было весьма неожиданно, Лена ойкнула и села. На Западно-Сибирской равнине землетрясений не бывает, так что девушка оказалась крайне плохо к нему подготовленной. Но было совсем не так страшно, как по телевизору. Просто один раз довольно ощутимо тряхнуло, потом тряхнуло второй раз. В комнате ничего не было, поэтому ничего не звенело, не дрожало и не упало, чтобы покатиться по полу.
- Выпустите меня, - неуверенно сказала Лена в пустоту. - Дом же обвалится.
Но дом и не думал обваливаться. Толчки прекратились. Зато она услышала что-то вроде шипения, обернулась и вскрикнула. Стену проедала плесень.
Она выползла откуда-то из щелей, облепила стену густым ковром, и как-то особенно плотоядно колыхалась, играя всеми оттенками ржавчины. Выглядело это не омерзительно, как в фильмах ужасов, а даже красиво, но Лена предпочла предусмотрительно отойти к дальней стене - если ее тело восстанавливается после падения с пятого этажа, то не факт, что оно восстановится после проедания кислотой, или что там вырабатывает эта штуковина.