5.
В Ире поселилось беспокойство. Она совершенно не знала, что с ним делать, но факт оставался фактом: время почему-то прекратилось измеряться днями и неделями, перейдя на минуты и часы. Видно, времени было так удобнее, и оно не принимало во внимание Ириных нервов.
Днем Ирина была словно в ловушке. С тез пор, с того памятного разговора, когда Михаил сказал ей, что он вот-вот исполнит то, что хочет, она никак не могла не думать о золотоглазом лице. Постоянно, мучительно пыталась вспомнить каждый свой мазок, каждое движение… обычно память всегда приходила по первому зову, словно хороший официант, теперь же изображала из себя партизана на допросе. Память казалась изъеденной чем-то… или кем-то.
Однажды она пошла в магазин… Мать выгнала практически силой, чтобы ребенок хоть немного подышал свежими выхлопными газами. День оказался на удивление ярким, но это только утомляло. Солнце било в глаза, выцвечивая предметы. От него ужасно начинала болеть голова. Только душные магазины давали редкую тень, обеспечивая взамен тошнотным шатром запахов.
А магазинов было три: колбасный, универмаг (моющее средство и щетка) и хлебный киоск около дома, на обратном пути. В универмаге перед Ириной в очереди к кассе оказалась высокая кудрявая женщина. Ирина обратила на нее внимание только потому, что поняла вдруг: волосы вились сами, и это было удивительно. Большинство женщин практически создает свои волосы искусственно, как парики для манекенов. Зачем? Какая разница, если ничего не меняется…
Женщина покупала мусорные пакеты и банку хорошего кофе.
Когда она забирала сдачу, то глаза их на мгновение встретились. Глаза у женщины оказались почти такими же: золотисто-карими, может быть, чуть-чуть светлее.
Ирина и не вспомнила бы об этом дважды, но, когда вышла из магазина, обнаружила кудрявую незнакомку, поджидающую ее.
- Мне надо с вами поговорить, - женщина шагнула к Ирине и сразу взяла ее под локоть, как добрую подругу. - Меня зовут Ольга Зуева. Нет-нет, вам представляться не обязательно. Понимаете, с вами сейчас происходит нечто важное. Они… - женщина замялась, но в ее тихом тоне, в том, как сосредоточенно она произносила слова, Ирина каким-то образом услышала: дело серьезное. А может быть, ей просто было все равно, и она согласилась бы слушать любого, кто не совсем еще походил на полного помешанного. Ей надо было отвлечься от того, что росло внутри и грозило взорваться.
- Кто "они"? - спросила Ирина без всякого выражения.
- Хозяева ада.
"Хозяин Ада пятого ранга", - вспомнила она, и от внезапного страха захотела бежать от странной Ольги как можно дальше.
- Что за чушь!
- Дослушайте до конца! - Ольга крепче вцепилась ей в рукав. - Я ведь не прошу с вас деньги и не спрашиваю вашего адреса. Я просто увидела, что Хозяева вокруг вас так и вьются. Вы им важны. Вы одна из святых. Одна из нас.
- Что за чушь, - неуверенно сказала Ира. Умом она понимала, что такие слова, скорее всего, говорят какие-нибудь сектанты, завлекающие новых прихожан, но чем-то иным чувствовала: все гораздо серьезнее, и отмахнуться от этого просто так нельзя. Может быть, дело было в солнце.
- Вы - одна из опор, на которой держится этот город, - сказала Ольга, без всякого напора или аффекта, скорее, даже грустно. - Это очень печально. Знаете, это как основа в ткани… или нет, как палки, на которые ставят тент. Или… как основная тема в музыке. Или как холст в картине. Мы те, кто не в коем случае не должен меняться, если мы хотим, чтобы менялось все остальное. Они пытаются завладеть вами, чтобы открыть себе путь шире, чем тот, которым уже завладели.
- О чем вы?
- Они уже проникли сюда, - с горечью произнесла Ольга. - Вы заметили, сколько появилось казино за последнее время? А игровых автоматов? А ночных клубов? А сколько новых магазинов? Это они. Они торят дорогу.
В мозгу Иры что-то смутно всплыло из курса экономики.
- Вы говорите глупости, - сказала она.
- На все есть внешняя причина и внутренняя причина, и то, что внутри, является истиной, - не согласилась Ольга. - Внешней причиной является рост благосостояния части населения. Внутренней - то, что я вам сказала. А все потому, что один мертвец… Ах, господи, да не могу же я вам это рассказывать на улице! Это для меня-то звучит, словно плохая повесть, а уж для вас…
- Никуда я с вами не пойду.
- Разве вы не чувствуете пустоту, которая опускается на город?
- "И льется кровь, идет война добра со злом…" Пустите меня, Ольга!
- Не тьма. Тьма - это только отсутствие света. Я говорю о пустоте. О людях, которые исповедуют пустоту. Их становится больше и больше.
- Пустите! - Ирина все же высвободила руку.
- Вы же верите мне, - Ольга говорила с убежденностью сумасшедшей. - Несмотря на весь сумбур, что я несу, вы верите мне.
- Пусть даже и верю! - Ирина говорила громко, нисколько не стесняясь прохожих. - Воображаете себя колдуньей? Только не вижу никакой трагедии в том, о чем вы говорите. Мне все равно, что произойдет с этой кучей мусора. Мне все равно, что со мной произойдет, а вы говорите!..
Ирина ушла прочь, гордо и решительно стуча каблуками.
Пустота… Да что она знает о пустоте? О пустых минутах, днях, часах? О пустых лицах, пустых глазах и пустых сердцах, которые поглощают тебя… Если пустота внутри тебя, то ее можно заполнить, а если вокруг…
"Я хочу увидеть Михаила".
6.
Они "присели" в небольшом кафе тут же, неподалеку, и под кофе студент журфака Миха Воробьев рассказал им все, что знал об этом манекене. Он появился в магазине почти уже полгода назад, этой осенью. Купили его на заказ у одной фирмы, которая разрисовывает фабричным манекенам лица - на его взгляд, пустая трата времени и денег, но сейчас у богатых магазинов снова пошла такая мода - чтобы манекены были похожими на людей. Мастерская одна на весь город, а больше и не надо… Адрес? Да, пожалуйста… С этой стороны все законно, прицепиться не за что. Кто этот манекен делал? Он не знает: заведующий его просто вытолкал взашей; с сотрудницами (их две, обе женщины) тоже встретиться не удалось.
Странное в манекене заметил не один Миша - сперва кукла месяца два простояла в зале, но продавщицы нервничали, жаловались, что она на них как будто смотрит… Менеджер посмеялся и перевел ее на внешнюю витрину, где ее ежедневно лицезрели толпы народу, но, понятное дело, никто не замечал. И только Миша…
- Понимаете, ну никак у меня она из головы не идет! - отбросив напускную грубость, с неожиданным жаром говорил парень, и становилось ясно, что ему никак не больше двадцати одного. - Я тут каждый раз мимо домой хожу, с остановки. Снится даже по ночам! Сперва думал - со мной что-то не в порядке. Кровной стипендии не пожалел, сходил к психиатру. Нет, даже странно - полностью нормален. Тогда думаю - неужели чертовщина? У меня приятельница эзотерикой увлекается, вроде даже серьезное что-то, ну я ее и затащил полюбоваться… Нет, ноль реакции! Чертовщиной тоже не пахнет. И все-таки… Я вот думаю: может, это художница такая гениальная рисовала? Тогда ее найти надо, раскрутить! Я как представлю - если она на простом манекене так выложилась…
- Да нет, думаю, гениальность художницы тут не при чем… - задумчиво произнес Станислав Ольгердтович, помешивая кофе в чашечке. - Думаю, тут что-то другое… Одиночество, например. Или какое-то личное горе…
- Как на Аляске в пятьдесят седьмом? - напрягся Вик. - Неужели?..
- Нет, думаю до этого не дойдет. Все-таки…
- Но с другой стороны…
- Да, и это тоже нужно учесть.
Лена вздохнула. Она привыкла, что ее партнеры довольно часто переходят на такую тарабарщину. И даже привыкла, что ей самой совершенно необязательно во всем этом разбираться.
- Эй, а причем тут Аляска? - Мишка с любопытством переводил взгляд с одного на другого. - И пятьдесят седьмой? Вы вообще кто такие, и что об этом знаете? Расскажите, а! Я вам все рассказал, что знал.
Стас и Вик посмотрели на него так, как будто только что заметили.
- А какой у вас в этом интерес? - спросил Вик.
Что-то в его тоне заставило Миху смутиться.
- Ну… я же каждый день хожу мимо… и вообще… В конце концов…
- Люди! - произнес Стас с таким видом, как будто людей он ненавидел. - Зачем тебе это? У тебя завтра контрольная по английскому, и надо успеть на два свидания, с Ниной и с Женей, если ты забыл. Ты нам помог - за это спасибо. Дальше тебя не касается. Так что можешь спокойно уходить по своим делам, если не хочешь попасть в неприятности.
Станислав Ольгердтович встал, опустил на столик пару купюр. Головастов, Вик и - с некоторым опозданием - Лена последовали его примеру.
- Постойте… - Миха выглядел растерянным. - А вас не нужно проводить к той мастерской, или что-то в этом духе? И что, вы вообще просто так уйдете, ничего не объясните?!
- Мы найдем, юноша.
И они вышли из кафе, под моросящий дождик. Удивительно, какая странная вышла весна. То погожая, то не очень, то солнце, то ненастье. Мама Лены иногда говорила, глядя на такие перемены: "Погода забыла, что такое погода", - и смеялась.
- Люди! - произнесли Стас и Матвей Головастов одновременно. Неприязненно покосились друг на друга.
- Вы третий раз говорите это! - раздраженно воскликнула Лена. - Что вы имеет в виду! Если уж на то пошло, вы и сами были людьми!
- Мы и сейчас люди, - Головастов посмотрел на нее почти что с ненавистью. - Более или менее. Дело не в этом.
- Людей слишком много, - сказал Вик, поглубже засовывая руки в кармане, что было у него, как уже заметила Лена, признаком наивысшей серьезности. - Их слишком много, и они не знают, что делать с собой, с этим миром и друг с другом. И постоянно совершают ошибки. Лезут туда, где их ничего совершенно не касается.
- Все совершают ошибки, - заметила Лена с легким язвительным подтекстом.
- Да, - согласился Станислав Ольгердтович. - Все. Но, я уверен, когда мы найдем эту самую художницу… выяснится, что ее душа была больна и расщепилась просто потому, что ей нечего было делать. Просто поразительно, какому количеству людей нечего делать, хотя есть множество вещей, которые делать необходимо. Например, этот паренек. Он увидел что-то, то не мог понять, и, не зная ровным счетом ничего, рванулся с места в карьер. И что толку? Только душу разбередил.
- Мне он не показался таким уж разбереженным.
- В нем есть трещина, - неожиданно поддержал Станислава Ольгердтовича Матвей Головастов. - Он не тот, что показывает. У него есть маска. Это очень плохо, Лена, когда у такого молодого юноши есть уже такая хорошая маска.
Лена удивленно посмотрела на этого "доцента марксизма-ленинизма". Во-первых, он впервые назвал ее по имени, а во-вторых, он впервые заговорил нормально.
Дверь кафе распахнулась, оттуда на улицу выскочил встрепанный Миха. Всполошенно огляделся, разумеется, симарглов не увидел - совсем простой фокус сделать так, чтобы тебя не замечали, - и торопливо пошел куда-то по своим делам, вздернув на голову капюшон, чтобы защититься от мороси.
- Собственно говоря, очень мало людей, души которых по-настоящему цельные, - подвел итог Вик. - Они страдают от чего угодно: от одиночества, от безделья, от того, что жизнь проходит. И забывают то, что эта жизнь у них есть.
Станислав Ольгердтович пригладил усы.
- Думаю, наш друг Матвей был абсолютно прав… По моим скромным наблюдениям, мы имеем дело с расщепленной душой… Художница увлеклась, и теперь часть ее души - в манекене. Разумеется, ей самой ничего хорошего от этого не светит.
- "Ничего хорошего" - это как? - удивленно спросила Лена. - И вообще, разве душу можно… разделить?
- Если душа нездорова - то запросто, - махнул рукой Вик. - Считай, сама распадается, только повод дай.
- И что, это опасно?
- Для души - очень. Для окружающих - относительно. Конечно, оставшаяся половинка души может стать маньяком или чем-то в этом роде, но… в данном случае мы имеем дело с женщиной, так? Воробьев сказал, что там всего две художницы… Значит, скорее всего, самое неприятное, с чем мы столкнемся - самоубийство. Тогда невоссоединенная душа станет призраком - причем двумя - и будет причинять всем неприятности. Но, похоже, та, вторая часть, еще в теле…
- Определенно в теле, - фыркнул Головастов. - Как я сразу вам и сказал.
- Значит, надо найти это тело, - подвел итог Вик.
- Может быть, имеет смысл поискать в каком-нибудь справочнике эту мастерскую… - неуверенно предложила Лена.
- Все гораздо проще, - взмахнул рукой Головастов. - Будь вы компетентным городским магом, вы бы легко нашли ее сами. Вы бы ее почувствовали. Но я не вижу смысла искать мастерскую. К чему, когда можно непосредственно разыскать саму художницу? Точно так же, как я нашел эту половинку.
- Я не был бы столь категоричен… Насчет мастерской, - Вик угрюмо глядел в пол.
- Вы о чем, Морецкий?
- О том, Головастов, что, по-вашему, это так просто: нарисовал - и душа перешла? Я бы сказал, что для этого нужен исключительный талант. Конечно, все может быть, но один шанс на миллион. Я бы скорее предположил, что кое-какие проблемы с самой мастерской… Возможно, там есть что-то, что спровоцировало… Если нет там - то, вероятно, дома у художницы. Но где-то что-то быть должно.
- Ну и как нам найти мастерскую?
- Думаю, с этим проблем не будет, - Вик внимательно-внимательно смотрел на Головастова снизу вверх. - Хотя и сомневаюсь, что она есть в справочнике. Если ты сделаешь небольшое усилие, то почувствуешь это прямо сейчас.
Под его взглядом эмпат вдруг резко начал бледнеть, а потом пошатнулся… едва не упал… выпрямился.
Головастов мерзко выругался.
Короткое молчание.
- О чем вы говорите?! - воскликнула Лена в отчаянии, и тут…
В общем, она вдруг поняла, о чем они говорили. Это тоже было как своего рода сон наяву, только не сон, а что-то большее… или меньшее… В общем, она разом почувствовала город, всю его систему… Город - как создание людей, живущее по выверенным людьми законам экономики и морали. И город - совершенно отдельный организм, отравивший землю, воздух и воду, исказивший реальность вокруг себя. Она вспомнила слова, слышанные или вычитанные очень давно. О том, что правительство - коллективная иллюзия. Что, дескать, мешает людям собраться всем скопом и отказаться жить по тем законам, что они живут? Просто взять, и отказаться…
Город тоже был подобным образованием. Он строился на людях, он держался ими. Он был подвержен всем политическим, эстетическим и прочим колебаниям эпохи, слушал те же песни, что и вся страна, ел ту же еду. Но четыре месяца назад город стал вдруг утрачивать веру в свое существование. В то, что он живой. Его жителей это не коснулось… пока еще. Никого, кроме некоторых. Но самые чувствительные уже утратили покой. И в городе появились люди без веры, люди, которые не верили даже в самих себя. Они хотели захватить власть в городе. Ни для чего. Просто так. Потому что пустота, однажды поселившаяся в тебе, не успокоится, пока не распространится и наружу.
Лена видела это, как макет. Город был макетом. Люди ходили по этим улицам, люди ездили в транспорте, не замечая, что подобие жизни постепенно утекало из города. Зачем это надо было слугам? Чтобы напитать своих Хозяев?
Эмпат, подобный Головастову, мог чувствовать таким образом: город лишался чувств. Впадал в кому. Умирал. Город и так был страшен, и Лене не хотелось представлять, что будет, когда он умрет. В трупах городов могут заводиться очень жирные черви. Расщепленная душа - это был один из примеров, и, возможно, не самый страшный.
- Сорок лет работаю симарглом, - Головастов усмехнулся. - Сорок лет… и вот уж не думал, что мне придется расследовать случай, когда кто-то надумает убить город.
На самом деле, все города заслуживают убийства. Но без них человечеству давно уже не выжить.
7. Из мемуаров черного мага
Наша учительница в начальной школе была одна из тех, призванных воспитывать меня. Она выделяла меня из всех других ребят, довольно часто оставляла после урока, чтобы поговорить. Она обещала мне "широкое будущее". Никто еще никогда не разговаривал так с тем ребенком, которым я был. Меня иногда хвалили за послушание - о, я был очень послушным и правильным, читал много книг - но совсем не так, как это делала она. И все же я ненавидел ее, хотя мне трудно объяснить природу этой ненависти. Потом она сдала экзамены в институте и последовала за нами и в старшие классы - стала преподавать историю. Помню хорошо такой разговор… кажется, это уже класс шестой. Тогда она уже стала моим куратором из Ордена.
…Весна. Очень поздняя весна, такая, что листья на деревьях большие.
- Последнее время ты немного хуже стал заниматься, - говорит Алла Валентиновна. - В чем дело? Что-то происходит?
- Меня записали в музыкальную школу, - пожимает плечами Сергей. - Четыре раза в неделю. На уроки остается меньше времени.
- Почему? - спрашивает Алла Валентиновна с той обманчивой ласковостью, при которой ее глаза становятся особенно похожи на осколки.
- Ну… гаммы… родители купили пианино… - тогда еще Сергей слегка смущался, когда разговаривал со взрослыми.
- Тебе самому это нравится?
- Ну… ничего… Мама всегда хотела, чтобы я научился играть. И голос у меня хороший.
- Голос… Скажи, Сережа, ты хочешь быть музыкантом?
- Нет… не знаю.
- Человек должен хотеть в первую очередь быть личностью. Подумай над этим. А личностью выбирает все для себя главное и отсекает остальное. Надо знать пределы своих возможностей. Если ты не в состоянии учиться в школе на прежнем уровне и одновременно посещать музыкальную школу, скажи об этом родителям. Я уверена, они пойдут тебе навстречу. Или, смотри сам… Может быть, ты, напротив, сведешь уроки в школе к минимуму? Но учти, общеобразовательные предметы тебе все равно понадобятся, даже если ты решишь стать новым Моцартом.
Она улыбается. Улыбка ее снисходительна. Сергей от души ненавидел Аллу Валентиновну, сам не понимая, что это ненависть, но и уважал ее, как никого на свете.
- Я подумаю, - сказал он нетвердым голосом.
Алла Валентиновна привстала, взяла Сергея тонкими пальцами за подбородок, приподняла его голову.
- Решай сам, - сказала она, щуря глаза за дымчатыми стеклами. - Решай сам. То, что говорят родители… в конечном счете, решать все равно тебе. Мы можем рассчитывать только сами на себя. Мы должны заботиться о себе.
И помни, что у тебя есть дар, который больше и важнее всего остального. Стоит ли музыкальная школа возможности посетить Семь Сфер?.. А я боюсь, что, занимаясь в ней, ты сможешь уделять достаточно внимания своей деятельности как провидца.
И в словах ее слышалось уже то, что мне говорили позже: "Мы все живем в пустоте и умираем, не нужные никому. Все остальное - лицемерие".