Он подошел к женщине совсем близко и спросил ее что-то. Наверное, долго ли она ждала, потому что она помотала головой. Встала к нему вполоборота, так, что Лена могла видеть ее профиль… и Лена поняла, что это она сама и есть! То есть нет, снова не поняла, а узнала.
Девушка тоже была представлением о ней, Лене Красносвободцевой. Слегка идеализированным, но опять же, не так, как девушка идеализировала бы сама. Лене всегда хотелось быть взрослей, решительней, похожей на энергичных бизнес-леди из американских фильмов. Эта же… нет, даже во сне Лена не могла бы себя так представить! Положительно, странные шутки шутит подсознание.
Женщина на мосту определенно была взрослее… но в ином, более женственном (или старомодном) стиле. Мягче, тоньше, изящнее… кажется, даже глаза у нее были другие, и в то же время - те же самые. Все-таки это была Лена.
Сергей взял ее руку в перчатке и поцеловал - и настоящей Лене захотелось не то заплакать, не то съежиться от страха.
Потом женщина из сна взяла Сергея под руку, и они неспешно пошли вниз по мосту.
А Лена… Лена пошла за ними, потому что оставаться здесь, посреди пустой реки, в пустом мире, где никогда не кончается ночь, ей совершенно не хотелось.
Идти было тяжело. Снег набивался в кроссовки, холод вымораживал до дна души. Если бы все было по-настоящему, Лена бы, наверное, свалилась на первой же сотне метра, но у сна свои законы - и закоченевшая, спотыкаясь, она продолжала плестись за неспешно воркующей парой.
Убивала тишина. Слов влюбленных впереди она не слышала, других звуков, кроме скрипа снега под их и ее ногами, здесь не было и быть не могло. Эти же звуки далеко разносились в глубокой тишине: Лена удивлялась, почему пара не оборачивается.
Наверное, так по правилам не полагалось.
Мост кончился, они пересекли обширный заснеженный берег и углубились в лес. Здесь была узкая тропинка, которую Лена видела очень плохо: девушка то и дело плутала в потемках, соскальзывая в неутоптанный снег. По тропинки идти было лишь немногим легче: ощущение равновесия на льду утрачивалось совершенно, и казалось, что тебя несет не то вперед, не то назад. Несколько раз у Лены возникало четкое ощущение, что она не идет следом за влюбленной парой, но удаляется от них, словно ее уносит невидимым течением. К счастью, довольно быстро это прекращалось, и она снова начинала видеть перед собой два затылка. В какой-то момент Лену посетила неприятная мысль: "Да она же выше меня!"
После этого идти стало немного полегче, потому что Лена не столько задумывалась о тяготах, сколько мрачно гадала, в самом ли деле ее двойник выше, или она сама неверно помнит рост Сергея: Лене казалось, что она достает ему лишь до плеча, а ее двойник из сна доставала до подбородка.
Почему-то этот вопрос представлялся ей неимоверно важным.
Наконец тропинка кончилась. Она закончилась круглой снежной поляной, окруженной голыми колючими кустами. Позади кустов поляну черными колоннами окаймляли деревья. За деревьями, словно запутавшиеся в ветвях, светили далекие, редкие огни.
- Что это? - спросила двойник: Лена впервые смогла расслышать ее слова.
- Города, - мрачно ответил Сергей. - Города, в которых мы могли бы жить.
- Я… не понимаю… - голос двойника дрожал. - Куда мы идем? Долго нам еще идти?
Сергей развернулся к ней, схватил за плечи и сильно, грубо встряхнул.
- Никуда мы не придем! - закричал он страшным, истеричным голосом. - Мы никогда и никуда не придем, потому что ты умерла, и твоих снов больше нет! И тебя в них больше нет! Это не ты! Ты просто кукла!
Только он сказал это, как зеленое приталенное пальто, всплеснув рукавами, с тихим шорохом обмякло в его руках. На снег рядом упал золотисто-русый ("На самом деле волосы у меня не такие красивые, если говорить объективно", - отметила Лена) парик, и пара стеклянных глаз - один желтый, другой зеленый. Желтый покатился по снегу и замер зрачком вниз, зеленый уставился в небо.
Сергей упал на колени в снег, выпустил плащ и заплакал. То есть нет, не заплакал… а завыл, нехорошо и страшно, потому что парни не умеют плакать легко.
- Где ты?! - выдавливал он из себя со всхлипами, со вскриками. - Где ты?! Я слышу твои шаги, я чую твой запах, я знаю, что ты рядом! Где ты?!
Он поднял голову и медленно, отчаянно в своей медлительности оглянулся. Лене было непередаваемо страшно. Она видела сейчас одинокий лес вокруг так, как он его видел, со всеми его болью и ужасом, и особенно сильно от того, что это были и ее собственные боль и ужас. Сердце ее готово было разорваться от горя. Ничего более жуткого, чем этот момент, кажется, с ней не могло случиться.
Их глаза встретились.
- Я здесь!!!! - закричала Лена так громко, как только могла.
Она проснулась от собственного плача. Слезы катились по щекам, не останавливаемые ничем, слезы сделали все лицо мокрым, как будто она только что умылась, или пробежала три километра. Слезы пятнали подушку, слезы стекали на шею, на уши, на руки, вскинутые к щекам. Грудь болела, словно при жизни - Лена не ожидала, что всего за день она так отвыкнет от этого ощущения. Отчаяние, такое дикое отчаяние владело сердцем, что, кажется, с ним нельзя существовать дальше.
Горе, которое приключилось с ней во сне, избыть было невозможно.
"Что это было?" - спросила Лена сама у себя, и… и не получила ответа. Это казалось невозможным, но беда, еще недавно бывшая столь ясной и зримой, оказалась недостижимой совершенно. Будто измученный разум отключился. И у Лены не было никакого желания понукать его вспоминать, да она и не представляла, как можно было бы это сделать.
Она встала, распахнула окно, подставила горячее лицо холодному ветру. Белая яблоня светилась в темноте, как снег… как крик. Какой снег? Какой крик?
Лена вернулась в кровать, закуталась в одеяло, перевернула мокрую подушку и заснула крепко, как спят сильно вымотавшиеся люди.
2. Из мемуаров черного мага
Я полюбил Ольгу в музыкальной школе.
Надо сказать, что меня записали в музыкальную школу, когда я был в пятом классе - родители надеялись хоть как-то поправить ситуацию с моим воспитанием, которая совершенно вышла из-под контроля. Я не пил, не курил, не ругался матом - и вместе с тем я полностью игнорировал все попытки родителей "сделать из меня человека". Я не ездил с отцом на рыбалку - вид отчаянно разевающей рот сырой рыбы наводил на меня тошноту, - отказывался стоять в очередях, потому что мне больше нравилось заниматься своими делами, нежели в течение неопределенно долгого времени выдерживать соседство всех окрестных пенсионерок (не забудьте, стоял 92-й год), затыкал уши, чтобы не слушать длинные дедушкины "фронтовые" рассказы, включал музыку так громко, как мне хотелось (а хотелось мне многого) - в общем, делал все, чтобы стать главным дестабилизирующим фактором в собственной семье. Не помню уже, кому пришла в голову эта идиотская идея со школой, но пришла, и мама отвела меня туда за руку.
Я был уверен, что не стану продолжать этот фарс: необходимо только было как можно быстрее разработать приемлемую комбинацию, как бы освободиться от этого (мой куратор все время подчеркивала, что ребенок обладает куда большей властью в семье, чем это кажется на первый взгляд, так что мое положение полностью зависит от меня самого). Но вышло так, что я проучился в этой школе целый год. А все из-за Ольги.
В детстве она никогда не была "милым ребенком", и видимо, в более взрослом возрасте красавицей тоже не стала - не знаю, не уверен. Но в десять лет это была тощая угловатая пацанка с веснушчатым острым носом и презрительно прищуренными серыми глазами (на самом деле, как я потом узнал, тут все дело было в небольшой близорукости). Она всегда чуралась всех остальных, молчала, никогда не лезла отвечать и вообще не блистала по теоретическим предметам. Но она совершенно преображалась, стоило ей усесться за пианино. Нет, играла она не очень чисто - даже я играл лучше, хотя талантами в этой области вообще никогда не блистал, - но она именно что вкладывала душу. Первый раз… это было первый раз вот так…
Девочка с легкими кудрями цвета пожухлых осенних листьев подходит к старенькому пианино (в классе их три штуки, но играют только на одном). Ногой она подвигает табурет (вертящихся стульев нет), чтобы сидеть было удобнее. Длинные тонкие, даже худые и почти узловатые пальцы касаются гладких клавиш. Кожа у Ольги темная, загорелая после летних каникул. Первый звук падает как капля на голову узнику в камере пыток.
…Черные странные птицы сидят на деревьях в старом дворе. Черные горькие птицы хотят раствориться, желают забыться, и в небо взмывают до первого звука, до первого крика, ибо в безмолвии божьего лика и сладость, и мука…
- Видишь эти карты?.. - спрашивает звонкий девчоночий голос, и тонкая рука с выпирающими косточками запястья смешивает две колоды. - Одна моя, другая - твоя. Видишь, какая чепуха?.. - смешок. - Между прочим, учти, что ты ошибаешься. Что ты идешь не туда, и придешь совсем не так, как хотел.
- Что за чушь ты говоришь?! - сердито спрашивает худенький черноволосый мальчик, решительным движением отбрасывая со лба челку. - Нашла время!..
- Это не я говорю, - резонно возражает девочка с черными крыльями и картонным клювом. Девочка похожа на гигантскую ворону. - Это твой первый пророческий сон. И во всех этих дурацких образах виновато только твое подсознание.
Город, пустой, огромный город обступает мальчика со всех сторон. По городу серыми безмолвными силуэтами бродят потерянные души, над городом черными тенями кружат странные птицы, которые были людьми, и птицы эти называют себя Основы…
…Я потерял сознание прямо на уроке. Это стоило нашей учительнице нервов: - пока меня приводили в порядок, она сама чуть не впала в истерику. Но с тех пор я смотрел на Ольгу уже совершенно другими глазами.
Мой куратор давно уже сказала мне, что у меня есть дар медиума, и рано или поздно он проявится, но вот как и когда - этого она предсказать не сможет. Да и вообще я должен сам разобраться. Ольгин своеобразный дар спровоцировал мой. В последствии я даже не стал рассказывать обо всем этом моему начальству: это было то, что я хотел сохранить исключительно для себя. Что-то очень личное, очень интимное чудилось мне в той серой пустоте, куда мы с Ольгой заглянули вместе. Наверное, это и было началом моей странной, мучительной и почти безответной любви к этой женщине. И началом спровоцированных ею пророческих снов.
3.
Проснулась Лена оттого, что по лицу ее мазнуло что-то влажное. Она открыла глаза - и увидела прямо перед собой букет белых яблоневых веток, мокрых от росы. И чего Вик вчера разорялся? Самые настоящие цветы, свежие и ароматные. Только очень уж не вовремя…
Лена оторопело моргала, пытаясь понять, на каком она свете. Блин, разве ж можно так?!
- Привет! - улыбнулся Вик, отбрасывая букет в сторону. - Спорим, так, как я, тебя никто еще не будил? Современные парни совершенно разучились обращаться с девушками.
- Их надо обливать водой и тыкать в лицо вениками?!
- Да ладно… Погляди, какое чудное утро!
Лена села на постели, протирая глаза.
Что да то да… утро действительно было чудесное. Где-то там, на другом конце планеты. Здесь же в окно заглядывала глубокая ночь. Небо только-только просыпалось, луна еще не зашла.
- Какое утро?!
- Четыре часа. Ты с девяти дрыхнешь, так что должна уже отоспаться. А ты как хотела? Начинать заниматься магией среди бела дня?
Кажется, представления этого парня о временах суток было вполне деревенское.
- Давай быстро в ванную, я подожду, - распорядился Вик. - Потом - завтракать, и сразу же на Землю! Будем учить тебя магии, хотя бы основам. Ловить надо срочно этого чаровника душ, а без настоящего современного боевика в тройке знаешь как туго! Я, конечно, тоже сражаюсь неплохо, но все-таки в городах не очень, а о Стасе вообще говорить нечего - какой из него вояка! Врач - он врач и есть.
Не очень понимая, о чем он говорит, Лена потянулась встать… и только тут сообразила, что спала она без ночной рубашки! И даже без лифчика! И хорошо еще, что не совсем голая!
Она пискнула и нырнула под одеяло чуть ли не с головой.
- И чего стесняешься? - донесся до нее приглушенный голос Вика. - Можно подумать, я голых девушек не видел, - с этими словами он бесцеремонно сдернул с нее одеяло. - Перефразируя известную цитату, я видел девушек даже совсем без кожи. Ну-ка быстро в душ и одеваться!
И Лене ничего не оставалось, как только подчиниться грубому произволу.
Интересно, здесь все такие же незакомплексованные, как этот пацан, или он тут один такой? Или это потому, что он уже… неживой? Черт, как все сложно! Положительно, надо бы рассердиться обоих напарничков за вчерашнее, но нельзя же сердиться бесконечно…
Когда Лена, полностью одетая, вышла из ванной, Вик заканчивал заправлять ее постель. Да уж…
- Ну все, теперь пошли быстрее! - деловито сказал он. - Перекусишь в дороге, я бутербродов захватил.
"А мне бы омлетика… Маминого, и кофе", - с тоской подумала Лена, но ничего не сказала.
…На сей раз Голиаф опустил их на крыше панельной девятиэтажки. В какую сторону ни посмотри - такие же грязные крыши с лужами растаявшего снега, или глубокие провалы, на дне которых - маленькие жалкие дворики с непременными мусорками и кирпичными гаражами. Колодцы без света.
Здесь, наверху, гулял ветер, и бензином не пахло, однако было еще бесприютней. Внизу, по крайней мере, можно надеяться на присутствие людей. Они всегда где-то рядом. А здесь никого нет кроме них двоих, и нахохленных мрачных птиц, которые ведут сумасшедший хоровод над третьей к северо-востоку крыше.
Внутри зданий утром уютно… все вылезают из постелек или приступают к работе. В учреждениях начинается хлопотливый день. А здесь - изнанка бытия. Здесь никогда ничего не происходит.
Симоргу, видно, не сильно-то понравилась обстановка - брезгливо фыркнув и переступив с лапы на лапу, он немедленно снялся и улетел. Глядя на его силуэт, растворявшийся в низком, грязноватом небе, Лена позавидовала псу.
- И что мы здесь делаем? - спросила девушка, ежась на холодном ветру. У нее мелькнула странная мысль: покидать Ирий не хотелось. Здесь, в реальном мире, было слишком холодно. И вообще как-то… слишком по-настоящему. Ирий же походил на летний сон в самую жару, когда и спать жалко, и просыпаться неохота.
- Как ты думаешь, все это существует в реальности? - спросил Вик вместо ответа, сделав жест, как будто обводя крышу и серое тусклое небо над ней.
- Смотря с какой точки зрения, - Лена почувствовала себя в своей тарелке, как будто на семинаре. - Если с точки зрения обыденного сознания, то да. Если брать математическую логику…
- Отлично! - Вик хлопнул в ладоши. - Дальше можешь не говорить. Значит, тебе понятна идея, что наш мир - это всего лишь набор определенным образом организованной информации, иначе - символов?
- Ну, в принципе…
- То-то и оно, что в принципе… А ты понимаешь: информация - штука очень хрупкая. В нее ничего не стоит внести искажение. Человеческий мозг, - Вик постучал себя пальцем по виску, - очень мощный инструмент. Вот на этом и строится магия. Смотри, - парень вытянул вперед руку, и вода в луже перед ним взвилась пушистой, в брызгах, спиралью. Спираль замерла в воздухе, медленно вращаясь. Широко раскрыв глаза, Лена следила за этим действом, напоминавшим хороший голливудовский спецэффект.
- И как ты это сделал? - тихо спросила она.
Вик досадливо поморщился.
- Как я это сделал - вопрос отдельный. Нам нужно решить, как ты будешь это делать. Вот с какой стороны, по-твоему, здесь можно подойти?
- Не знаю, - Лена пожала плечами. - Но, может быть… - она запнулась.
Вик терпеливо ждал, глядя на нее.
…Как там он сказал: "Яблони не приносят плодов?" Зачем какая-то магия, если она все равно не настоящая? Если все равно в нее даже поверить толком невозможно, не то что использовать… От нее нет проку в реальной жизни, не то что от… от холодильника, например. Или от увеличительного стекла. Магия, в общем-то, искусство умозрительное и глубоко специфичное, для любителей носить воду в решете. Лена себя к таковым никогда не причисляла.
Только, возможно, для драки…
Наверное, от автоматов и бронетранспортеров нет толку, если надо обуздать, скажем, призраков… Хотя бронетранспортер все-таки как-то привычнее.
- Я думаю, - твердо сказала Лена, - надо убедить себя, что что-то возможно. И тогда это получится.
Твердости она на самом деле не чувствовала. Ну не может все быть так просто! В мире ничего не дается "на халяву", на веру или даром. Ради всего нужно работать. Сейчас Вик ухмыльнется и произнесет что-то в этом роде, а потом посоветует поразмыслить получше.
- Может быть, - Вик пожал плечами. - Не знаю. Пробуй.
Вода в луже опала.
Что ж, придется пробовать. Интересно, как? Нет, в самом деле, интересно? Это ведь просто так говорится во всяких там фильмах: представь - и оно сразу представляется. Однако на самом деле, это не так просто. Потому что представить можно все что угодно, если у тебя есть хоть капелька воображения… даже поверить можно, если тебе все это уже показали… но ведь надо сделать усилие… надо сделать какое-то усилие, потому что просто так ничего никогда не выходит. А что это должно быть… а как это должно быть…
Чувствуя себя абитуриенткой на экзамене, Лена прикрыла глаза и представила водяной бугор, водяную спираль… Искрящуюся, светлую, брызжущую каплями в разные стороны… Спираль растет все больше и больше, вот она коснулась яркого золотого луча, разорвавший ватное покрывало туч… Вот она выше ростом, чем сама Лена, вот выше, чем любой фонтан, вот она почти достигла неба и уперлась в облака извивающейся синей петлей… Лена смотрит на воду совсем близко, и у нее перед глазами - пузырьки, и клочья пены, и рыбешки - а рыбешки-то откуда? - и…
И усилие пришло само. Легко и беспечально. Оно было странным, оно было противоречивым, оно накаляло жилы, как трамвайные пути в самую жару, оно иссушало разум, словно палящее солнце - кленовый кустик у дороги, оно заносило волю, как мокрый грязный снег мостовую. И все-таки оно было. Его не пришлось звать, его не пришлось просить. Оно нахлынуло с грани жизни и смерти, и еще с какой-то грани, которую Лена затруднилась бы пока назвать.
- Лена! Осторожно!
Лена открыла глаза и изумленно уставилась на то, что неслось к ней прямо по воздуху. Прозрачный столб дрожащего воздуха, хаотический, извивающийся, похожий на тело китайского дракона с оскаленной мордой… Внутри столба все менялось, плыло, видимые предметы становились непохожими друг на друга, превращались в представления о самих себе, в углы математических формул.
- Ложись! - крикнул Вик, но Лена лечь не успела. Дракон пронесся сквозь нее.
Черт, как же было больно!
Кажется, Лену вышибло куда-то, сродни той черноте, где она пребывала вчера.