4.
А далеко от них одна девушка по имени Ольга играла на пианино. Тонкие, дрожащие, как слезы звуки отрывались от ее пальцев и падали в пустоту. Ольга была одна, если не считать города, что шумел за ее окном, и курицы, что жарилась в духовке. Ольга прекрасно готовила.
Плакало пианино, улыбаясь, и полированные клавиши отражали то, что никак не могли видеть. На полированных клавишах прозрачный дракон врезался в тело девушки, прошел его насквозь и взорвался, растаял в воздухе тучей стеклянных брызг. А девушка осела на темную поверхность крыши…
- Какой же он дурак, - сказала Ольга, прекращая играть. Музыка однако, осталась в комнате. Она уходить не собиралась. Некоторая музыка бывает куда упрямее людей, особенно та, которая рождена на стыке чувств.
Чувства Ольги не взялся бы описать и самый беспринципный психолог за самый высокий гонорар. Одно точно - любви среди них не было. Любовь - это далеко еще не все. Пожалуй, правильнее будет назвать то, что она ощущала, сопереживанием, но сопереживанием, окрашенным нешуточной болью, потому что Ольга лучше всего понимала, как тяжело дается то, о чем так легко писать и говорить.
Она встала и подошла к окну. Город стонал. Город изнывал. Где-то в этом городе жил юноша, похожий на скрипку, который не знал, что делать со своей жизнью. И Ольга ничем не могла ему помочь, потому что когда она предложила ему помощь, он ушел. А та, кто действительно была способна что-то предпринять - она умерла позавчерашним вечером. И теперь как бы она ни старалась, что бы она ни делала - настоящего толку в этом все равно не будет, потому что мир принадлежит живым, как это ни грустно.
"Но может быть… может быть, все-таки что-то можно постараться?"
Ольга прижалась лбом к стеклу, внезапно почувствовав утомление. Ей было все равно, что потом с окна придется оттирать сальные пятна. У людей бывают проблемы и посерьезнее. Она чувствовала, что Лена должна скоро встретиться с Сергеем Морозовым. И… у Ольги совсем не было надежды. Была уверенность: что-то непременно изменится.
Она открыла форточку.
Мелодия наконец покинула комнату, взвившись к серым небесам. Мелодия называлась "Судьба".
А потом Лена увидела саму себя.
Эта "она" выглядела, честно говоря, не очень привлекательно. Ее бледное лицо покрывали синюшные пятна, глаза были закрыты, руки сложены на груди…Пышное белое платье, все в кружевах - вот уж совсем не в Ленином вкусе! - еще больше подчеркивало болезненную худобу рук и нездоровый, тусклый цвет рыжевато-каштановых прядей, разложенных по плечам.
До Лены не сразу дошло, что она смотрит на собственный распахнутый гроб.
Впрочем, сейчас это ее не волновало.
Захотелось бежать прочь, как можно дальше. Ее обуял безотчетный, беспросветный ужас - представилось, что она и в самом деле могла бы лежать там, в белом… Вспомнился самый старый, самый давний кошмар ее - что если, когда тело умирает, мозг еще сколько-то времени живет, и все воспринимает… Или даже еще хуже: не воспринимает, а находится в некоей черной пустоте, но в полном сознании, и до него доходит, что вот, пришла смерть, а ты не можешь ничего сделать, даже пошевелиться не можешь, и дать понять остальным, что ты еще вот он, здесь, чувствуешь… О, истинный ужас!
И даже если к тебе придут цветные сны, ты будешь ощущать там, за гранью мрака, высасывающую душу безнадежность…
Девушка быстро отвернулась от гроба и стала проталкиваться прочь из толпы, из похоронной процессии. Ее, кажется, никто не видел, и она спокойно проходила сквозь тела людей, которые словно были сделаны из темноты. Ни родителей, ни сестры Лена не увидела, да и не хотела, честно говоря. Ей было так страшно, что хоть волком вой.
Вдруг она на кого-то наткнулась.
Это ужасно удивило Лену - ей-то показалось, что все тут, на похоронах, бесплотные, и никто ее не видит, но этот человек был очень даже настоящий. Она подняла глаза и столкнулась взглядом с Сергеем. Взгляд рассыпался - ей даже показалось, что она ослепла на секунду.
"Я не принадлежу этому миру… Я - семя, которое не проросло".
- Лена? - потрясенно спросил он. - Но… как?
Девушка машинально отметила, что одет он в строгий черный костюм, и выглядит как никогда раньше красивым, серьезным, с какой-то трагической складкой между густыми соболиными бровями. Правда, он зачем-то постригся… жаль, с длинными волосами он казался моложе и мягче.
- Здравствуй, - Лена жалко улыбнулась, на глаза ей тотчас навернулись слезы. - Вот и я.
- Я сошел с ума…
Он схватил ее и прижал к себе крепко-крепко, словно боялся, что она растает. У Лены снова, как при жизни, болезненно сжалось сердце. Это был испуг - и одновременно осознание. Господи, неужели он тоже…
А еще ее пронзила острая, почти нестерпимая боль. Отчасти физическая, отчасти… она не видела его жест со стороны, но знала: точно так же он прижимал к груди опустевшее пальто в ее сне.
- Я знал, - прошептал Сергей. - Я знал, что это не ты. Я слишком боялся тебя потерять, чтобы…
Но в следующий момент она и в самом деле растаяла.
5.
- Лена! Лена, да очнись же ты, черт тебя побери! Что я Стасу скажу - он же меня загрызет!
Лена открыл глаза. Оказывается, ее голова лежала на коленях Вика, и он пытался привести ее в чувство похлопыванием по щекам. А еще над ней склонялась любопытная морда Голиафа.
Лена подняла руку и слабо оттолкнула влажный собачий нос. Голиаф заворчал и гордо отвернулся - дескать, не очень-то и надо. Вик вздохнул с нешуточным облегчением.
- Слава тебе Господи, ты пришла в себя! А я уж думал - все, кранты красной девице! Ты хоть понимаешь, что вызвала?
Девушке потребовалось некоторое усилие, чтобы вспомнить происходившее здесь несколько минут назад.
- Что? - слабо спросила Лена. - Китайского дракона?
- Ну… - Вик хмыкнул. - Может, и так можно назвать… Это была линия деструкции реальности… Или наоборот, структурированности? Не знаю точно, никогда не был в этом силен… Короче говоря, ты нарушила что-то в тонком механизме, и механизм соответствующим образом среагировал.
- Потрясающе, - Лена села, потирая ушибленную голову. - А этим можно как-то управлять?
- Тебе виднее! - Вик пожал плечами. - Я-то сам не городской. Только городские так могут.
- Почему?
- Потому что город - это тоже организм, нарушающий механизмы природы.
- Ха! - Лена встала, отряхнула брюки. - А как же ты это делаешь?
- А я - типичный хорошо воспитанный деревенский мальчик, - улыбнулся Вик. - Я всего лишь прошу. Вежливо.
- Молишься стихиям? - удивилась Лена.
- Нет, ты что! Я же православный!
Он почему-то хлопнул себя по груди. Лена догадалась - наверное, там висел крестик.
Ей стало то ли жарко, то ли холодно. Как горько… Только что Сергей обнимал ее - она чувствовала его руки на своих плечах - и это было так… просто слов не подобрать! Она никогда бы не подумала, что что-нибудь в этом роде может произойти - Сергей держался всегда так холодно, отстраненно… Лена уткнулась лицом в колени, чтобы спрятаться от своих мыслей, и внезапно заплакала. Слезы капали и капали, но все никак не останавливались.
- Что с тобой? - удивленно и ласково спросил Вик. - Ты все очень хорошо сделала. Ты очень мощная магичка, кто бы мог подумать…
- Я не хочу быть магичкой! - на удивление ясно и зло, несмотря на слезы, выкрикнула Лена. - Я его хочу! Я только что была на похоронах, и… и он там был! Он сказал, что… что… меня! А я ему ничего не сказа-ала! - она все-таки сбилась на рев.
Девушка и сама понимала, что ведет себя безобразно, что пора бы уже остановиться. Она терла глаза, размазывала слезы по лицу, но они, кажется, все прибывали и прибывали, как будто душа ее хотела быть выжатой досуха. Лена вспомнила, как плакала ночью, и ей стало вдвойне стыдно. Ведет себе совсем как полная, полная и законченная идиотка. Такая идиотка, что даже осмыслению не поддается. И ревет еще все время вдобавок, и в обморок падает…
- Ну… тш-ш…
Вик обнял ее сзади за плечи, прижал к себе. Он был крепкий, даже жесткий, пах терпко, как цветущие яблони… а еще его прикосновение наполнило Лену каким-то смутно знакомым, необычным чувством… Ей показалось, будто ее, маленькую, точно цветок, кто-то взял в ладони, прижал к щеке и прошептал: "Не бойся, котенок, все будет хорошо…" Она словно прикоснулась к чему-то мягкому и чистому, как полотенце, которое держала мама, когда дошкольница Лена вылезала из ванной… Это чистое утерло ее слезы, осушило и приняло в себя.
- Тебе повезло, маленькая… - прошептал Вик. - Вот я своих похорон не видел. По правде говоря, нас просто побросали в наспех вырытую яму, всех вместе. Я потом приходил туда… года через три. Даже места не нашел.
- Ты погиб на войне? - спросила Лена, пытаясь унять всхлипывания.
- Да. Родители потом устроили могилы на фамильном кладбище, для меня и для брата. Только и их теперь нет - в революцию снесли, а семья эмигрировала.
- В революцию? - Лена повернула к Вику заплаканное удивленное лицо. - На… на какой же войне ты тогда…
- На отечественной. Двенадцатого года, - он чуть скривил губы. - Думаешь, почему Стас зовет меня корнетом?
Лена даже моргнуть не могла. Она не сразу сообразила, что "отечественная война двенадцатого года" - это даже не прошлый, а уже позапрошлый век. А корнет - это такой младший офицерский чин, который, ей-же ей, действительно существовал в реальности, а не только в "Гусарской балладе" или "Войне и мире".
- А что, Стас вместе с тобой…
- Нет, он моложе меня на семь лет. Погиб во время осады Севастополя, в пятьдесят четвертом. У нас тут очень много… с войн. Вот, например, Артем был в Афганистане.
Мозги Лены совершили кульбит, перескакивая с девятнадцатого века на двадцатый.
- Погоди… Выходит, тебе больше двухсот лет?
- Двести семь, если быть точным.
Двести семь… одурительно, невероятно большой срок! Лена слукавила бы перед собой, если бы сказала, что могла бы представить его, а тем более - поверить. Вик, милый мальчик Вик с красивыми глазами… Неужели он действительно такой старый? Но ведь зрелость должна приносить и опыт, а кроме того… черт возьми, ведь люди девятнадцатого века действительно были другими! Они же по-другому себя вели! Иная ментальность, иное образование… даже разговаривали они по-иному! Неужели можно так легко, так совершенно приспособиться?
Впрочем, что она знает о приспособлении? Что она вообще о чем знает? Как выяснилось, она толком не понимала ни себя, ни человека, которого любила больше всего на свете.
Лена смогла только и спросить:
- Тогда почему же ты так ведешь себя, как маленький?
Вик вздохнул.
- Нет никакого смысла быть взрослым, если можешь быть ребенком. Я долго этого не понимал… посмотрела бы ты на меня тогда! - он усмехнулся. - Потом понял. Когда у тебя уже нет жизни, всякие глупости вроде возраста ничего не значат. Ну и… ты не тушуйся! На самом деле мне не двести семь лет. Мне уже сто девяносто два года - пятнадцать. Понимаешь, в чем разница?..
Лена устроилась поудобнее в его объятьях и всхлипнула.
- А я… а я просто по-глупому умерла от страха. И Сергею не успела сказать, что люблю его… И даже… представляешь, мне восемнадцать лет… было… а я даже ни разу не целовалась. И вообще…
- Ты тоже погибла на войне, - покачал головой Вик. - Мы все равно все умираем на войне. На войне с самим с собой, единственной и непрерывной.
Лена только и могла, что кивнуть.
- Сергей Петрович сказал, что нашел в тебе единомышленника - ты тоже любишь Гумилева. Почему? Это нетипично для молоденьких девушек.
- Мой папа всегда его цитирует… К месту и не к месту.
- А вот я его как-то… не того… Вот Пушкин - другое дело. Но все-таки… Знаешь, у Гумилева, среди прочих, есть такие слова…
Вик сделал секундную паузу и произнес без особого выражения, так, как если бы просто продолжил реплику собственными словами:
- А когда придет их последний час,
Ровный красный туман застелет взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его Суда.
Последние слова повисли в воздухе. Лена не могла бы сказать, что что-то поняла. Ей было сейчас слишком плохо, чтобы еще и стихи воспринимать. Но, так или иначе, ритм успокоил ее. Кажется, Вик имел удивительную силу влиять на окружающих. Это от природы или с возрастом пришло?
- Радуйся, Лена, - мягко произнес он тем временем. - Твой приговор уже произнесен. Ты больше не слабая и не беспомощная. У тебя есть все, чтобы стать сильной. Возьмешь ты эту силу?
"Я только хочу быть с Сергеем… - хотела сказать Лена. - Не нужно мне ничего, ни магии, ни… в общем, ничего не нужно! Только мою любовь у меня не забирайте!"
Пять лет… Она пять лет наблюдала за ним издалека, не осмеливаясь подойти, а он всегда был такой… странный. Спокойный, неуловимый… Их балконы были напротив, и она часто сидела там, с книгой, делая вид, что читает, а на самом деле наблюдая за тем, как он пишет что-то за столом у окна… Его челка всегда падала на левый глаз, а если он ухмылялся, то только левым уголком рта.
"Всю жестокую, милую жизнь… Всю родную, странную землю…"
Только теперь Лена начинала понимать, что это такое - работать душой. Работать душой - это когда все привычное (старый двор, университет, подруги, родня) исчезает, и ты оказываешься один на один с новыми людьми. А люди - это всегда только то, что ты сама вкладываешь в них. А вера - это всегда только то, на что ты сама способна.
В конце концов, хоть Вик и поддерживает ее, хоть и помогает ей, он предлагает ей жить самостоятельно отныне и впредь, полагаясь только на себя. Он предлагает ей будущее - тяжелое будущее, от которого, все же, совершенно невозможно отказаться. И значит, этот шанс она должна принять, потому что ничего другого никогда больше не будет.
А любовь… что любовь? Любовь - это еще не все. И даже не главное.
Из-за любви могут оживить себя… а могут и похоронить. И чаще - хоронят.
- Я очень постараюсь, Вик.
- Тогда попытайся еще раз. Ну… колдовать, или как это назвать еще… Я попробую помочь тебе.
И Лена снова почувствовала то тепло… ту чистоту… ту ясность…
Она будто плыла в белом молочном тумане, который поддерживал ее тысячей дружеских рук. Шепот сотен голосов, отблески тысячи солнц, которые восходили в этом мире, голос тысячи рек, смех тысячи ручьев, звон тысячи сосулек…
И все это становилось одним-единственным голосом.
"Я слишком боюсь тебя потерять…"
Лена прикрыла глаза и представила себе город - злую и нелепую игрушку, раскинувшуюся под ней. Город, который отнял у нее жизнь и все, ради чего стоило жить, но город, в котором она выросла и который должна была защищать. Под косыми лучами восходящего солнца… в серых облачных сумерках… залитый оранжевым вечерним светом… в жаркий полуденный зной… в белом сиянии снежной зимы… город. Извращение мироздания.
Ее душа тоже была извращена - перекручена, загажена… Лена знала, что пока цела, но еще напряги - порвется… Ей легко было чувствовать город.
В недрах города назревала дрожь, и Лена знала, где она пройдет.
"Сюда".
Девушка потянулась куда-то вдаль. Ее душа и душа Вика, сейчас слитые, изогнулись в едином порыве, вытянулись струной и поймали дракона за хвост.
- Иу-уха! - Лена широко раскрыла глаза и покрепче вцепилась в прозрачную чешую крылатого змея.
Кричала не она - из глаз ее по-прежнему текли слезы. Радостный вопль принадлежал Вику, который сидел позади нее, схватив девушку за пояс. Мощной гибкой стрелой Дракон Хаоса несся в небесах, вперед и вперед, свивая и развивая мощное тело.
Это было здорово. Только что она плакала - а теперь летела вперед и вдаль! Действительно, оказалось достаточно лишь принять в себя силу. Она не горевала о любви, которой не суждено сбыться, она стала действовать так, как должно - и вот результат.
- Вау, Ленка, здорово, ну ты даешь! - орал Вик, и совершенно не верилось, что когда-то он мог быть галантным корнетом девятнадцатого века. Обыкновенный восторженный мальчишка. - Вот это круто!
Прозрачная ясность. Да, прозрачная ясность - вот как она могла бы это описать. Ярость, боль и страх по-прежнему клокотали внутри нее, но это уже ничего не значило. Она была… кем? Просто сущностью. Без цели и без судьбы.
Это длилось долю секунды, а потом Лена охнула и пришла в себя. Сильный, резкий ветер бил в лицо, город крутился под нею, а в руках у нее было послушное тело змея хаоса, и Лена знала, что может сделать с ним, все, что угодно, но это знание вселяло страх.
Еще секунда - и змей круто рванулся вниз, и вот они с Виком уже стоят посреди пустынного по весне пляжа, и видят, как ветер несет по реке последние льдины. Змей превращается в хлыст, который Лена держит в одной руке, и со всего размаху обрушивается на воду. Серо-коричневые волны вздымаются двумя крыльями, разрезанные до дна… Вода встает мутным вихрем, высоким водоворотом из земли в небо…
- Круто! - заорал Вик, захлебываясь брызгами. - Молодец, Ленка, у тебя здорово получается!
- Стойте!
Лена машинально разжала пальцы, отпустила змея. Хаос ринулся во все стороны, забиваясь в самые уголки причинно-следственных связей, вода опала на землю коротким дождем. Голиаф мягко, всеми четырьмя лапами одновременно, приземлился на песок, и тут же брезгливо поджал одну - песок был грязный, с окурками, осколками стекла и еще более неаппетитным мусором. Девушка схватилась за грудь, тяжело дыша - сердце неимоверно билось, в горле стоял горячий ком, как после долгого бега. Оказывается, эта чертова магия вытягивает чертову уйму сил.
Станислав Ольгердтович спрыгнул со спины симорга, потрепал того по холке, и, укоризненно покачивая головой, направился к молодым людям.
- Лена, я очень рад, что вы делаете такие успехи, но все же, право слово, вам стоит быть поосмотрительней! А от вас, корнет, я вообще не ожидал подобного пренебрежения правилами!
Вик хмыкнул.
- Наша государыня эти правила меняет по три раза в день. А на твоем месте я ограничился бы только первой половиной фразы. Ты можешь подорвать уверенность в своих силах у нашей юной подруги.
Напарники мрачно уставились друг на друга, словно бы играя в гляделки. Станислав Ольгердтович сдался первым.
- Ладно, Викентий, ваша взяла, - и он неожиданно тепло улыбнулся Лене. - Примите мои поздравления: вы так многому научились за такой короткий срок. Кажется, скоро понадобятся все ваши способности.
- Ты что-то почувствовал? - напрягся Вик.
- Да, я пытался почувствовать нашего ненаглядного медиума. И кое-что понял… Кажется, он скоро снова будет вызывать душу… - Станислав Ольгердтович втянул носом воздух, - …да нет, уже вызывает. Мне понадобится ваша помощь. Лена, не могли бы вы…
Лена с тихим стоном осела на землю. Никогда она не чувствовала себя так плохо. Словно не змей был хаосом, а она сама… растворяется, оседает, вот-вот уйдет в песок.
- Лена! - Вик кинулся к ней, обхватил за плечи, приподнял. - Лен, что с тобой?