Сидору совершенно не хотелось заниматься ещё и этим полем. А пришлось. Видите ли у каждого было своё любимое, персональное занятие, отрываться от которого никто из друзей не мог, а у него, видите ли, "был опыт общения с данным контингентом…".
Сидор чуть не чертыхнулся вслух, вспомнив заискивающий взгляд Маши, когда она упрашивала его взяться за это дело, и своим нытьём вынудила его согласиться.
Поэтому на общем собрании Сидор был единодушно признан свободным, ничем и никем не занятым, и… безжалостно делегирован на новый трудовой фронт. И теперь, не найдя тогда причин как бы от этого отвертеться, ему придётся чуть ли не ежедневно торчать на этой вырубке, успевшей загодя осточертеть ему хуже пареной репы.
И вот сейчас, едва сдерживаясь, чтоб не выругаться матом, по настоятельной просьбе всё той же Маши, пришлось ещё и выплачивать рабочей бригаде нагло запрошенный ими аванс. Потому как: "Им, видите ли, надо на что-то жить….", как будто они до этого ничего не заработали. На продаже их же леса, хотя бы.
А то что на такую сумму, в два десятка золотых, не то что десяток, а и двум десяткам людей в их городе можно было очень даже неплохо прожить чуть ли не полгода, никто не обратил внимания. Опять Машка безпардонно влезала в его денежные отношения с рабочими и стремилась вертеть делом за его спиной по собственному глупому бабьему разумению.
Видать, прошлый негативный опыт с коровами и свиньями для арендаторов ничему её не научил. Она всё так же бездумно, снова и снова влезала не в своё дело, принявшись опять улучшать быт и условия жизни рабочих, совершенно не учитывая местных реалий и не считаясь ни с какими затратами. Или хотя бы хоть попытаться не нарушать такого простого правила, что платить надо за уже сделанное, а не вперёд авансом.
Поляна. *
Взявшись за расчистку новой поляны от пней, Сидор даже и близко не предполагал во что влезает. Казавшееся поначалу таким понятным, привычным и хорошо освоенным делом, на поверку оно оказалось неожиданно тяжёлым и весьма непростым. И не имеющем ничего общего с их прошлогодним опытом очистки старых вырубок, возле того же Берлога, например.
И самую большую трудность, как ни странно, создавали не медведи, а люди, каждый день создававшие кучу проблем буквально на пустом месте. И за разрешение которых никто кроме Сидора не брался. Не могли. А, честнее сказать - не хотели, занятые каждый своим делом.
Вот и приходилось ему теперь плюнув на все свои дела ежедневно торчать на вырубке и самому со всеми разбираться. Да ещё и выплатить вперёд аванс бондарям, от чего у Сидора с первого же дня испортилось всё настроение.
Но самая главная беда была не в авансе и не в том, что ему пришлось взяться за корчёвку пней, а в том, что бондари никак не могли найти взаимопонимание с медведями. Почему-то они их не понимали! Слышать слышали, поскольку не услышать оглушающий медвежий ор было совершенно невозможно, но ничего не понимали, словно все разом, поголовно отупели.
И как такое могло быть вообще, привычный к лёгкому общению с мешками Сидор совершенно не понимал. Всё, абсолютно всё шло наперекосяк.
Ни о какой координации работ не было и речи. Все потуги, хоть как-то направить медвежью энергию в нужное для работы русло, разбивались о скалы элементарного взаимонепонимания и людей, и медведей.
Сидор мог их понять, Маша могла их понять, Корней иногда непринуждённо на них покрикивал, легко добиваясь от мохнатых соседей обязательного выполнения чего ему нужного.
А эти бондари, видите ли, никак не могли с медведями объясниться.
У них почему-то это не получалось. Что приводило Сидора в состояние ежедневного, не проходящего нервного стресса. Проще говоря, он постоянно бесился, наблюдая за безнадёжными потугами людей с медведями элементарно друг друга понять.
Кончилось это безобразие тем, что теперь он сам каждый день, безвылазно торчал на осточертевшей ему до озверения вырубке и переводил, переводил, переводил всем и каждому что они хотят друг от друга. И переводил не стихи о любви и дружбе, а мат в обе стороны, пополам с нелестными эпитетами, которыми эти трудовые соратнички в запале награждали друг друга. И, главное, совершенно не мог смягчить формулировки или куда улизнуть, поскольку обе стороны требовали детального и чёткого перевода чего они говорят, с полным идиоматическим подтекстом сказанного. И буквально за пару дней Сидор стал о-очень большим знатоком местных идиоматических выражений, подлинный смысл которых до того дня был для него во многом неясен.
С трудом выдержав постоянные скандалы первые несколько дней, Сидор запсиховал и попытался увильнуть, подставив вместо себя Машку. Но потерпел на сем поприще сокрушительное поражение. Мужские особи, что одни, что другие, Машку не слушали, игнорируя напрочь. Что естественным образом привело к обидам с её стороны.
И Маша сделала бо-ольшую ошибку. Она пожаловалась Катеньке, а та накрутила хвоста медведицам, подругам тех мохнатых, что были заняты на корчёвке пней.
И мишки, получившие от своих подруг по шее, причём не в фигуральном, а в самом прямом, физическом смысле, обиделись всерьёз. Что привело к тому, что теперь все Машины распоряжения мишками просто игнорировались. А сама она немедленно подверглась полной и безоговорочной обструкции с обеих сторон. Бондари, видите ли, тоже проявили мужскую солидарность.
И несчастный Сидор, снова привлечённый на корчёвку, вынужден был её заменить.
Теперь, забросив уже абсолютно все иные дела, не имея ни малейшей возможности отвечься ни на что иное, хоть у него были сотни буквально горящих дел, Сидор ежедневно торчал на осточертевшей вырубке, обречённо и безропотно переводя ругань с обеих сторон. В результате, он вынуждено даже переселился на стройку, заняв один ещё не до конца отделанный сруб из комплекса лесопилки, быстро приспособленный плотниками ему под временное жильё.
Впрочем, довольно скоро ему это надоело. Сидор буквально физически чувствовал что уходит время, что песчинки в песочных часах с катастрофической неизбежностью падают вниз. Отведенное ему на все его прожекты время неумолимо сокращалось. А он…
А он сидел на этой долбанной поляне посреди тайги и переводил ругань и тех и других козлов, безсмысленно прожигая собственную жизнь и тратя на них время. Но что самое чудовищное, обоим сторонам такая жизнь нравилась. Они приспособились, активно пользуясь услугами Сидора. И тот, окончательно хватив озверинчику, материться принялся уже сам.
Что больше всего его потрясло, работа пошла.
- "Вот же сподобился", - всю следующую неделю уныло думал Сидор. - "Две недели с матом".
Перечислив по матери всех дальних и близких родственников какого-нибудь накосячившего неумехи, он зачастую потом впадал в уныние. "Морской язык общения" не вызывал в его душе ни малейшего энтузиазма, ничего кроме глухой тоски.
- "Прям как в истории с "матушкой императрицей" из известной морской байки, где без мата какой-то вонючий парусник не мог сдвинуться с места".
- "В речники теперь что ли пойти? К Паше? - иногда уныло думал он. - А что? Морскую терминологию и профессиональный язык знаю теперь на ять!"
- "Не выйдет, - уныло думал он. - Даже Паша такого профессионализма не выдержит, даст по шее".
- "Нет! Надо срочно отсюда линять! - сердито обрывал он сам себя, снова и снова возвращаясь мыслями к постоянно его в последнее время терзающей проблеме. - Ещё пара, тройка таких дней, и я окончательно забуду нормальный русский язык. Говорить буду одним только матом".
На его счастье время обоюдного недопонимания как-то само сабой незаметно кончилось. Люди с медведями помирились и уже не бросались друг на друга с матом по малейшему поводу. Работа постепенно наладилась и такой срочной, обязательной надобности в непременном присутствии на стройке у Сидора больше не было. Работа вошла в нормальный трудовой ритм.
Глядя на то как теперь хорошо и дружно трудятся бондари вместе с медведями, Сидор думал уже о другом. Мысли его были как бы теперь привлечь и тех и других к разработке участков на территориях возле стекольного и железодельного заводов. Больно уж хорошо у них тут всё получалось.
Глядя какое ровное выходит после их работы поле, Сидор чуть ли не вслух матерился, сожалея что не додумался до подобного ранее, ругая себя за недомыслие и дурную экономию.
И было за что. Поле после совместной работы медведей с бывшими бондарями было просто идеально. Ровное, гладкое, буквально вылизанное до миллиметра. И мысленно вспоминая что у них вышло после зимних работ под Берлогом, после работы на нём всех кто ни попадя, или даже в Райской Долине, где они лично с Димоном вкалывали не разгибая спины, Сидору порой хотелось откровенно и не сдерживаясь выругаться. Очень хотелось в этом случае применить на практике благоприобретённые умения в матершине. Следовало так покрыть матом и всеми новыми идиоматическими формулировками самого себя, чтоб больше не тянуло на откровенный брак и халтуру.
- "Кретин!" - самое мягкое, что вертелось у него голове при мыслях о своей собственной работе прошедшей зимой.
В который уже раз он убеждался что безплатная или плохо оплачиваемая работа хорошей не бывает, а использование рабского, или, в данном случае "курсантского" труда, до добра не доводило.
К тому же надо было срочно навёрстывать упущенное время. Весна вокруг вовсю уже буйствовала, грозя сорвать все планы на этот сезон. Возникшие у него идеи с кузней братьев Трошиных также требовали незамедлительного обсуждения со сталеварами. Время катастрофически уходило. Срок, назначенный братьям Трошиным для выплаты всех долгов, неумолимо приближался. Времени до дня, когда на имущество братьев будет наложен арест, оставалось не более пары недель, а у него ещё не было всё согласовано со всеми заинтересованными лицами. Даже с Братьями кузнецами он ещё не переговорил.
Так что вполне могло выйти так, что все его планы и расчёты, если он ещё хоть чуть чуть протянет, пойдут прахом.
Поэтому как-то вечером, не заезжая даже домой, он с возвращающимися вечером в город бондарями отослал профессору записку, где ничего не объясняя, предупреждал его где будет, и что его теперь долго не следует ждать. Заскочив затем в Совет переговорить с городским геодезистом и получив у того добро на ещё кое-какие для себя работы, Сидор прямиком отправился на свой железодельный завод.
Железодельный завод. *
Давно возникшая у него мысль использовать под пашню образовавшиеся там к весне огромные площади лесных вырубок, оставшихся после заготовки древесного угля, радикально тем самым решив свои проблемы с землёй возле города, требовала немедленной детализации.
На эту землю, вследствии её удалённости заводов от города и их фактического пограничного статуса, не распространялись никакие налоговые платежи и этим надо было срочно воспользоваться, пока городские власти каким-либо образом не попытались наложить на его вырубки свою лапу.
Тщательный анализ весьма поверхностного чертёжа тех земель, присланный ему сталеварами ещё в начале весны, ясно показал, что его идея с переводом всех лесных вырубок под пашню вполне жизненна. По крайней мере, если просто судить по площадям уже существующих на данный момент вырубок, перспективы были довольно заманчивые.
Правда, получить ещё какое-либо представление об этих землях, помимо площади, было совершенно невозможно, настолько чертёж был безобразно расплывчат. И никакой конкретики на данный момент вытащить из него было невозможно. Ну не понимали сталевары что он от них хочет. И на все его требования указать хотя бы где и какие почвы, отвечали откровенными отписками: песок, глина, чёрная земля. А что они под чёрной землёй подразумевали, чернозём или торф, не указывали. Для них это было всё едино.
Теперь же, после предварительной договорённости с Ванечкой Очередько на выполнение по тем землям геодезических работ и составления подробных поземельных планов, ситуация резко менялась. И, главное, получено было его согласие не передавать никуда на сторону, даже в Городской Совет, выполненных по просьбе Сидора и оплаченных им планов.
Теперь можно было не думать о том, что кто-либо посторонний без его согласия воспользуется оплаченными им материалами. Раз данное слово геодезист держал крепко.
Добравшись на железодельный завод только к вечеру следующего дня, Сидор буквально без сил свалился на выделенную ему лежанку в углу одной из устроенных рядом с домной жилых землянок. Пока добирался, успел в дороге вымотаться до такой степени, что плохо помнил даже как и кто его встречал вечером, и о чём они тогда говорили. А что засиделись они вчера допозна, он помнил отчётливо, мрачно разглядывая оплывший огарок восковой свечи на тумбочке возле головы.
Расположенная в самом удалённом от домны углу крепости, под крепостной стеной, тут, наверное было единственное место в огороженном вокруг домны охранном периметре, где можно было хоть как-то выспаться, без постоянной опаски быть разбуженным вернувшейся с ночной смены бригадой.
- "М-да…, - мрачно окидывая скудную обстановку вокруг, Сидор поутру недовольно хмурил брови. - Условия быта, как у Павки Корчагина на строительстве узкоколейки. Не хватает только рваных сапог".
Бросив мрачный взгляд на собственные мокрые грязные сапоги, выглядывающие краем густо измазанного в глине голенища из-под нар, он снова недовольно поморщился.
- "Сам же у себя ругаюсь, когда кто-нибудь в грязных сапожищах тащится внуть помещения… и сам же… Начальник, блин!"
- Кормить здесь будут? - мрачно поинтересовался он куда-то в пространство.
- О! Проснулись!
Разбитная, весёлая молодка выглянула из-за ограждающей его угол тяжёлой, матерчатой шторы.
- Сейчас снедать будем, - тут же с понимающей улыбкой успокоила она заурчавшие от голода кишки Сидора. - Васята с Лёхой сказали вас покормить когда проснётесь. - Так что идите снедайте. Наши все уже давно на смену ушли, так что не думайте, вы никому не помешаете.
Покосившись на собственные грязные ноги, задумчиво перебирающие чёрными от грязи пальцами на холодном земляном полу, Сидор с тяжёлым обречённым вздохом сунул их в мокрые портянки, и с трудом засунув всё это в промокшие, обляпанные глиной кожаные сапоги, обречённо поплёлся к столу.
Ароматы, испускаемые его портянками, не добавляли ему чувства внутренней уверенности и откровенно смущали. Однако судя по тому что молодка не обратила на запахи никакого внимания, он не слишком выделялся из общего фона.
- Звыняйте шо без масла, - бухнула она перед ним котелок с варёной картошкой. - Старый завоз кончился, а нового ще не подвезли.
- Если хотите, есть пустые суточные щи.
- Трудно у нас с убоинкой, - виновато посмотрела она на него. - Вы уж Сидор Матвеич, на ребят за это не обижайтесь. Они колотятся как могут, но уж чего нет, того нет, - виновато развела она руками. - За зиму зверьё в округе повыбили, так что теперь сидим на всём привозном. А как к нам то обоз идёт, небось сами знаете. По болотам недели две пилить надо. Пока доберётся, уже обратно отправляться надо, всё подъели.
- Так и живём, - тяжело вздохнула она.
- Ребята говорили что вы приехали чтоб наладить у нас собственное подворье? - с затаённой где-то в глубине глаз надеждой молодка смотрела на него отчаянным, голодным взглядом.
Кусок чёрного, плохо пропечённого хлеба колом встал у Сидора в горле. Во взгляде молодухи читалось то, о чём упорно молчали сталевары. Жили они здесь откровенно плохо, впроголодь.
- "Ну вот тебе и ответ, - отвёл он глаза от разочарованного его молчанием лица молодухи. - Как только бондари кончат заниматься со своим полем, отправлю их немедленно сюда. Так им и скажу. Люди здесь голодают и без их помощи никак нельзя обойтись. И пусть только посмеют отказаться.
- В тюрьме за долги сгною".
- За лето решим, - вдруг хриплым голосом каркнул он.
Глядя как вспыхнули радостью глаза молодки, он понял, что деваться ему теперь некуда. Или он это сделает, или никогда себе нового провала не простит.
- Через месячишко освобождаются люди, так я их сразу сюда направлю, к вам, чтоб к осени у вас уже готовые поля были; хотя бы под гречку.
- А как тебя зовут? - внезапно спохватился Сидор. - А то как-то неудобно общаться не зная твоего имени.
- Глафира, - улыбнулась молодка. - Юрася коногона жонка.
- А скажи ка мне Глафира, - Сидор расплылся в искренней улыбке. Смотреть на засмущавшуюся вдруг молодку было истинным удовольствием.
- Скажи мне Глафира, когда подойдут отсутствующие здесь и сейчас Вася и Лёша, ваши начальнички? Трам пам, пам засонь таких.
- Так они давно уже на домне, - удивилась Глафира. - Уголь загружают что вчерась углежоги привезли. Ещё до рассвета и ушли. Так что снедайте спокойно, ждать их не надо.
- О! - вскинуласьона. - А вот и они. Идут.
- Здорово Сидор!
С грохотом открываемой настеж двери в землянку ввалились местные авторитеты.
- Принимай Глафира ещё гостей! - радостно заорали оба, хлопая по подставленной ладони Сидора своими грубыми, жёсткими пятернями.
- О! Картошечка! - оживились оба, присаживаясь за стол. - Ну раз картоха на столе, то спасибо тебе Глаша, а теперь оставь нас. Нам с начальником тет а тет, побалакать надо.
Дождавшись, когда подхватившаяся Глаша споро покинет землянку, плотно прикрыв за собой входную дверь, они оба в упор уставились на Сидора.
- Ну? - кивнули они оба на котелок с картошкой. - Интересоваться будешь как у нас тут что, или сразу перейдём к делу?
- Лошадей нет. Возчиков нет. Никто к вам сюда ехать работать не желает.
- Если сами не выделите хотя бы пару человек, чтоб постоянно курсировали обозом между заводом и городом, то это безобразие продолжаться ещё будет долго, - угрюмо проворчал Сидор. - Хоть это и чертовски трудно, но пару лошадей и пару подвод я вам обеспечу. В крайнем случае у Корнея из учебки уведу. А вот людей нет, - развёл он руками.
- Значит, рассказывать тебе что здесь народ временами голодает, не надо, - тяжело вздохнул Василий. - Жаль! Я уж хотел с тобой поругаться. Хоть душу б отвёл.
- Люди есть.
- Но пары лошадей с парой телег нам не хватит. На удивление, население завода быстро растёт. Народ всё прибывает и прибывает. Уже селить некуда, а народ всё прёт.
- Хорошо платим, - пояснил он на удивлённо вопросительный взгляд Сидора. - Даже то, что порой здесь приходится голодать, никого не останавливает. Надеются подзаработать, пока мы окончательно не разорились, - ухмыльнулся он, - а потом свалить на сторону. Так что, пока скудные условия быта терпят. Да и непритязательные они тут.
- По поводу же твоей мысли о привлечении на очистку вырубок медведей, ничего не выйдет. Как видишь, мы сами тут голодаем. Не хватало нам только в округе голодных и злых медведей.