Глаза Фалуса широко распахнулись от удивления, когда он узнал лицо своего кузена.
"Это послание от твоего кузена", - сказал Рис.
Произнося слова, он сделал шаг вперед, снял с пояса длинный кинжал и вонзил его Фалусу в самое сердце.
Фалус ахнул, из его рта хлынула кровь, когда он оступился назад. Рис крепко держал кузена другой рукой, схватив его за рубашку, скривившись, вонзая кинжал в его сердце все глубже и глубже.
Хмурясь, Рис не вынимал нож, его лицо находилось от лица Фалуса всего в нескольких сантиметрах. Он заглядывал в его глаза.
"Смотри мне в глаза", - сказал Рис. – "Я хочу, чтобы ты видел мое лицо перед тем, как умрешь".
Фалус уставился на него выпученными глазами, не в состоянии пошевелиться.
"Ты все у меня отнял", - продолжал Рис. – "Ты украл все, что было мне дорого в этом мире. А теперь ты заплатишь за это".
"Тебе это так с рук не сойдет", - слабо ахнул Фалус, его глаза закатились и вдруг закрылись. Его тело обмякло и он упал.
Рис позволил ему упасть на пол каюты с кинжалом в сердце. Фалус лежал перед ним, застыв. Он был мертв.
"Уже сошло", - ответил Рис.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Луанда стояла рядом с Бронсоном во дворе бывшего замка МакКлауда, в напряженной толпе окидывая взглядом ряды узников МакКлауд. Четыреста самых прославленных воинов МакКлауд стояли перед ними со связанными за спиной руками, ожидая наказания. Все эти мужчины были схвачены после ночи восстания, потому что знали о заговоре. Они не присутствовали в зале в ту ночь, но каждый из них был замешан в заговоре с Кувией, чтобы заманить в ловушку и убить МакГилов.
Луанда смотрела на этих мужчин, на этих мерзавцев МакКлаудов, зная, что она сделала бы, если бы была правителем: она бы публично казнила каждого из них. Сделала бы из этого представление. Она бы укрепила свою власть раз и навсегда и научила этих МакКлаудов как уважать своего правителя. И тогда больше никто не посмел бы восстать.
Но Луанда не правила этим королевством, и решение принимать не ей. Девушка беспомощно кипела от злости, зная, что решение должен принять ее муж Бронсон, на которого Гвендолин возложила ответственность. Луанда любила Бронсона больше всего на свете, но, тем не менее, она презирала его слабость. Ей было ненавистно то, что он был преданным солдатом Гвендолин, что он был назначен проводить ее политику. Луанда знала, что политика ее сестры - политика слабости и наивности - была глупой: умиротворить врага, надеяться на мир. Нечто такое мог осуществлять ее отец.
Луанда жаждала власти, жаждала получить возможность сделать все по-другому. Но она знала, что этому не суждено случиться. После своего возвращения с позором на эту сторону Хайлэндс, снова изгнанная своей сестрой, Луанда была вне себя. Она целыми днями плакала, скорбя о своей ссылке, своей неспособности вернуться в королевский двор.
Но девушка увидела ненависть в глазах всех своих братьев и сестры и, наконец, осознала, что она была изгнанницей в собственной семье, среди собственного народа, в своем собственном доме. Ей казалось, что все по отношению к ней очень жестоки. Да, она совершила некоторые ошибки, но разве она заслуживает такого наказания? По мнению Луанды, она снова была опозорена - на этот раз даже сильнее, чем прежде.
Луанда внутренне ожесточилась после своего последнего путешествия, после своего возвращения сюда. Что-то внутри нее изменилось, и теперь у нее больше не осталось любви к своим братьям и сестре. Теперь девушка ненавидела свою семью - и больше всех она ненавидела Гвендолин. Луанда убила бы каждого из них, если бы могла, в качестве наказания за то, что они сделали ее изгнанницей, за то, что унизили ее.
Единственным человеком в мире, которого Луанда по-настоящему любила, был Бронсон, и только из верности ему она стояла здесь, готовая смириться с любым его решением.
"От имени Гвендолин, Королевы Западного Королевства Кольца, сегодня я дарую вам помилование", - объявил Бронсон собравшимся солдатам МакКлауд. – "Каждый из вас будет освобожден. Вы будете прощены за свои прошлые грехи. Вы присоединитесь к армии МакГил, возглавляющей совместное патрулирование по обе стороны Хайлэндс. Вы все принесете присягу на верность Гвендолин, поклянетесь посвятить себя миру и гармонии и преклоните колени".
Сотни воинов МакКлауд опустились на колени, опустив головы.
"Вы клянетесь в верности Гвендолин?" - спросил Бронсон.
"МЫ КЛЯНЕМСЯ!" - в унисон крикнули воины.
"Вы клянетесь в вечной верности и в сохранении мира и гармонии между кланами?"
"МЫ КЛЯНЕМСЯ!"
Бронсон кивнул слугам, и десятки его людей прошли между рядами и разрубили веревки, связывающие руки всех солдат МакКлаудов. Они все удивленно переглянулись между собой.
Толпа солдат разбрелась в разные стороны, а Луанда повернулась к Бронсону.
"Это была самая большая ошибка в твоей жизни", - сказала она мужу, охваченная яростью. – "Ты правда думаешь, что эти люди будут верны, будут сражаться за дело Гвендолин?"
"Они достаточно страдали", - ответил Бронсон. – "Все их лидеры убиты. Убийство большего количества людей не принесет ничего, кроме большего кровопролития. В некотором смысле мы должны доверять, если хотим получить свободу".
Луанда нахмурилась.
"Это политика моей сестры, а не твоя".
"Я - подданный твоей сестры", - сказал Бронсон. – "Так же, как и ты. Я осуществляю ее политику".
"Ее политика всех нас приведет к смерти. Ты только что подверг наше королевство опасности".
Он покачал головой.
"Я с тобой не согласен. Я чувствую, что наше королевство стало безопаснее".
Бронсон отвернулся, после чего советники повели его к другим делам.
Луанда стояла и наблюдала за мужем, после чего повернулась и посмотрела на солдат МакКлауд. Такие счастливые, они наслаждаясь общением друг с другом. Луанда была уверена в том, что ничего хорошего из этого не выйдет.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Тор стоял перед Каньоном, глядя на великое разделение перед собой, окутанное водоворотом разноцветного тумана. Его сердце разбивалось на осколки. Он повернулся и посмотрел на Гвен, которая стояла рядом с ним с Гувейном на руках, и ему было почти невыносимо смотреть в ее глаза. Особенно больно ему было смотреть в глаза Гувейна. Его сын на руках у Гвен, проснувшись, настороженно смотрел прямо на Тора. Тор ощущал исходящую от него силу, которую он не понимал.
Тор застыл на месте, словно не в силах покинуть это место. У него было странное предчувствие, ощущение опасности, надвигающейся на Кольцо. Тор знал, что в этом нет смысла, поскольку Щит восстановлен, внутри королевства находится Ралибар, и Кольцо было сильным, как никогда. Но молодого человека не покидало беспокойство, что его отъезд каким-то образом подвергнет их опасности.
Тем не менее, в то же самое время Тор ощущал острую потребность в том, чтобы отыскать свою мать, чувствовал, что она зовет его. Ему казалось, что в Земле Друидов его ждет нечто важное - некие силы или оружие, которое значительно укрепит Кольцо. Кроме того, Тор нуждался в том, чтобы завершить свое обучение и выяснить, кто же он.
Тор встретился глазами с Гвен, они блестели, но в них еще не было слез. Гвен оставалась сильной, особенно на глазах у своих людей, тысяч солдат, которые собрались, чтобы проводить Тора. Тор уже попрощался с людьми, со своими братьями по оружию, и теперь осталась только Гвендолин. У его ног находился Крон, а позади молодого человека нетерпеливо ждала Микоплес. Здесь так же находился Ралибар, который скорбно опустил голову и терся о шею Микоплес. Это было не в его характере - должно быть, он знал, что они улетают.
В следующую минуту Ралибар вдруг выгнул шею и закричал. Это был свирепый крик, который потряс их всех. Гвен думала, что знает Ралибара, но в это мгновение девушка поняла, что это не так. Лицо дракона было свирепым, словно он испытывал страдания, он вдруг взмахнул крыльями, повернулся ко всем спиной и скрылся на горизонте.
Гвен со страхом наблюдала за тем, как Ралибар улетает, спрашивая себя, куда он исчез, вернется ли он.
Они все наблюдали за драконом, после чего Тор вдруг повернулся к ней.
"Я не хочу покидать тебя, любовь моя", - сказал он Гвендолин, делая все возможное, чтобы сдержать слезы. – "Я также не хочу покидать Гувейна".
"Ты найдешь свою мать", - ответила Гвен, оставаясь сильной. – "И вернешься до конца лунного цикла. Ты вернешься более сильным. Поезжай. Это путешествие было предсказано во всех книгах. Кольцо нуждается в тебе. Твой мать нуждается в тебе".
"Но ты тоже нуждаешься во мне", - ответил Тор.
Гвен кивнула.
"Это правда. Но больше всего мне нужно, чтобы ты был сильным. Я не отдам предпочтение себе перед Кольцом".
Тор потянулся и сжал руку Гвен.
"Мне жаль, что мы не поженились, любовь моя", - сказал он.
Глаза Гвен стали влажными, лишь немного, но достаточно для того, чтобы Тор заметил.
"Время было неподходящим для нас", - ответила девушка. – "Не тогда, когда воздух полон похоронными колоколами".
"Когда я вернусь", - сказал Тор. – "Мы проведем вместе всю жизнь".
Гвен кивнула.
"Когда ты вернешься", - сказала она.
Торгрин нагнулся, положил обе руки на лоб Гувейна и поцеловал его. Он ощутил огромную энергию, проходящую через него, не желая покидать своего ребенка.
Затем Тор потянулся, взял лицо Гвен двумя ладонями, наклонился и поцеловал ее. Он целовал девушку как можно дольше.
"Защищай нашего сына", - попросил Тор. – "Защищай Кольцо. У тебя есть Ралибар, и Щит сейчас силен как никогда. В твоем распоряжении лучшие воины, известные человечеству. Думаю, я вернусь до окончания лунного цикла".
"Бояться нечего", - ответила Гвен.
Несмотря на силу, которую она демонстрировала, Тор видел, как дрожит нижняя губа Гвен, видел, что она старается не плакать.
Гвен быстро смахнула набежавшую слезу.
"Поезжай", - сказала она, очевидно, опасаясь сказать больше из-за страха разрыдаться.
Это разбило Тору сердце. Он хотел передумать и остаться здесь, но знал, что это невозможно. Тор повернулся и взглянул на ожидающую его Микоплес, на горизонт, зная, что где-то там его судьба. Пришло время отправиться в путешествие.
Крон заскулил и Тор, нагнувшись, погладил его по шерсти, поцеловав в морду, после чего леопард лизнул его в ответ.
"Присмотри за ними", - попросил его Тор.
Крон заскулил, словно отвечая.
Не говоря больше ни слова, Тор развернулся, оседлал Микоплес и в последний раз взглянул на своих соотечественников. Тысячи людей стояли, глядя на него, ожидая минуты, когда он взлетит. Среди них было много членов Серебра. Сердце Тора было наполнено любовью ко всем этим людям, которые так сильно его любили.
"ТОРГРИНСОН!" - крикнули они все одновременно, подняв кулаки в знак уважения.
Торгрин поднял в ответ свой кулак.
После чего Микоплес закричала, взмахнула своими огромными крыльями и поднялась в небо, повернувшись спиной к людям Тора, к Кольцу, ко всему, что Тор знал, и они улетели в туман над Каньоном, направляясь в неведомый Тору мир.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Годфри сидел в небольшой иностранной таверне в городе МакКлаудов, уже изрядно выпив. Рядом с ним сидели Акорт и Фальтон. Годфри как никогда нуждался сегодня в выпивке, пытаясь забыться, прогнать из своей головы образы похорон матери. Он сделал очередной большой глоток, допив еще одну кружку, и тут же приступил к следующей, решив утопить себя в выпивке.
Это было тяжелое время. Сначала его усилия по объединению МакГилов и МакКлаудов завершились в этой таверне дракой, ударом в его лицо, все его планы относительно мира потерпели крах. Затем его призвали в королевский двор на похороны матери, и Годфри вынужден был стоять там и смотреть, как они опускают ее тело в землю. Это воскресило в нем старые чувства, которые он хотел бы похоронить.
Отношения Годфри с матерью всегда были, в лучшем случае, проблематичными, в действительности не сильно отличаясь от его отношений с отцом. Оба были в нем разочарованы, оба не скрывали, что мечтали о совершенно другом королевском сыне. Годфри думал, что он подавил все чувства к своей матери еще много лет назад, но ее похороны снова воскресили все воспоминания. Никогда в жизни Годфри не получал ее одобрения и, хотя он считал, что ему все равно, присутствие на ее похоронах заставило его осознать, что ему на самом деле не безразлично. Годфри не осознавал, сколько между ними осталось нерешенных вопросов. На похоронах он рыдал, как глупец, но в действительности не понимал почему. Возможно, он оплакивал отношения, которые у него могли бы быть.
Годфри не хотел глубже это анализировать. Он предпочитал забыться в выпивке, прогнать все мысли, все свое ужасное королевское воспитание, и похоронить все это в закромах памяти.
Один из солдат МакКлаудов толкнул его, и Годфри, вырвавшись из своих воспоминаний, оглянулся по сторонам. Сейчас, после того как Бронсон освободил всех тех заключенных МакКлаудов, таверны снова были полны МакКлаудами. Настроение в городе снова было веселое и неугомонное. Годфри всю свою жизнь провел в тавернах, рядом с безрассудными и бестактными людьми, и ничто из этого не отпугивало его. Тем не менее, здесь, в этом городе, с этими людьми он ощущал нечто иное в воздухе. Нечто, чему он не доверял. Ему казалось, что в любой момент любой из этих мужчин может как воткнуть ему нож в спину, так и похлопать по этой самой спине.
Его сестра решила, что этот жест - освобождение людей МакКлауд - привет к миру и благожелательности с МакКлаудами, и все наладится. На первый взгляд все так и было. Но Годфри не мог не ощущать в воздухе что-то еще, некое общее ощущение беспокойства, и он не мог игнорировать дурное предчувствие.
Годфри ничего не знал о политике, да и солдатом был неважным. Но он знал людей. Особенно хорошо он знал обычных людей. Годфри заметил возмущение среди народных масс. Он чувствовал, что что-то назревает, хотя ему хотелось бы совсем другого. Годфри начинал думать, что его сестра приняла плохое решение. Возможно, в конце концов, ей следует оставить это место и просто патрулировать границу, как делал их отец, позволить МакКлаудам сосредоточиться на своей стороне королевства.
Но пока ее политика сводится к тому, чтобы установить между ними мир, Годфри останется тут, пытаясь содействовать ее делу, делая все, что в его силах, как и пообещал, когда она отправляла его сюда.
Вдруг в другой части зала раздались одобрительные возгласы и, оглянувшись, Годфри увидел нескольких солдат МакКлауд, которые прижимали других к земле, и половина присутствующих перешла к драке.
Годфри повернулся и заглянул в свою кружку, не желая в этом участвовать. Это была уже вторая за сегодняшний вечер драка здесь.
"Некоторых львов нельзя приручить", - тихо заметил Акорт Годфри и Фальтону.
"Даже сильный напиток не в силах исцелить всех", - добавил Фальтон.
Годфри пожал плечами.
"Это не наше дело", - сказал Акорт. – "До тех пор пока их напитки хорошие и крепкие, я с радостью буду их пить".
"А что будет, когда напитки закончатся?" - спросил Фальтон.
"Тогда мы пойдем в другое место!" - ответил Акорт, рассмеявшись.
Годфри попытался заглушить своих друзей. Он устал от их бесконечного подшучивания, которое всегда звучало у него в ушах, от их несерьезности. В прошлом он всегда отлично с ними ладил, но в эти дни что-то менялось в Годфри, особенно после похорон его матери. Впервые он начинал видеть, что Акорт и Фальтон ведут себя как подростки, и это на самом деле досаждало ему. Впервые, как это ни странно, ему хотелось упрекнуть их за то, что они ведут себя незрело. Зрелость - это было пугающее для Годфри слово, и он не до конца понимал, почему начинает на все смотреть по-другому. Годфри вздрогнул, опасаясь того, что становится похожим на человека, которого ненавидел больше всего - на своего отца.
Годфри собирался подняться, выйти во двор и подышать свежим воздухом, когда внезапно он узнал знакомое лицо - женщину, которая подошла к нему.
"И что это ты здесь делаешь? Пьешь?" - неодобрительно спросила она, встав над ним.
Годфри был потрясен тем, что она выследила его здесь, и пристыженно отвел глаза в сторону. Он обещал ей больше не пить, и теперь попался на горячем.
"Я всего лишь хотел пропустить стаканчик", - ответил Годфри, не глядя на нее.
Иллепра покачала головой и выхватила кружку у него из рук.
"Ты прожигаешь здесь свою жизнь, разве ты этого не видишь? Твою мать только что похоронили. Разве ты не видишь, насколько ценной является жизнь?"
Годфри сердито посмотрел на Иллепру.
"Мне не нужно об этом напоминать", - ответил он.
"Тогда почему ты здесь?" - спросила девушка.
"Где еще ты хочешь, чтобы я был?" - ответил Годфри вопросом на вопрос.
"Где еще?" - растерянно переспросила Иллепра. – "Где угодно, но только не здесь. Ты должен быть со своими братьями и сестрами, помогая восстанавливать Кольцо, защищать наше королевство. Делать что-нибудь из несметного количества вещей, вместо того, чтобы тратить попусту время, сидя здесь".
"Может быть, я делаю успехи, сидя здесь", - вызывающе парировал Годфри, выпрямившись.
"Например?" - спросила Иллепра.
"Я наслаждаюсь", - ответил он. – "Это само по себе прекрасно, разве не так? Посмотри, сколько великих людей проводят свои жизни, строя, управляя и убивая, но вместе с тем наслаждаются каждым мгновением жизни".
Иллепра с отвращением покачала головой.
"Я верила в тебя", - сказала она. – "Я знаю, что ты можешь быть лучше, чем кажешься. Но ты никогда не станешь великим человеком, уходя с головой в вино. Никогда".
Наконец, Иллепра достучалась до него, нажала на все кнопки и напомнила Годфри о его отце. Теперь он, в конце концов, расстроился и закипел от злости.
"Скажи мне", - потребовал он. – "Как убийство друг друга делает мужчин такими великими? Почему то, что мужчина поднимает меч и отнимает чью-то жизнь, заставляет других ему подражать? Я не вижу никакого достоинства в убийстве других людей, и не понимаю, как это делает из них мужчин. Для меня достоинство заключается в наслаждении жизнью. Почему лучше бить и убивать людей, чем сидеть здесь, смеяться и наслаждаться выпивкой?"
Иллепра, уперев руки в бока, покачала головой.
"Это самодовольные слова пьяницы, а не сына Короля", - сказала она.
Годфри не сдавался.
"Ты ошибаешься", - ответил он. – "Ты правда хочешь знать, что я думаю? Я думаю, что большинство мужчин в этом королевстве - включая твоих драгоценных рыцарей - так одержимы убийством друг друга, что они забыли, что значит жить. Я думаю, что они убивают друг друга по той простой причине, что не знают, как жить - как по-настоящему жить. И тогда они прикрывают это великими условиями и титулами, рыцарством, честью, славой, доблестью. Рыцари, командиры... Это все попытка убежать. В конце концов, намного легче принять смерть, чем жизнь".
Иллепра покраснела от гнева.
"И ты выяснил, как по-настоящему жить?" - парировала она. – "Это жизнь? Забываться в выпивке? Заглушить жизнь?"