3. "Ничья" земля
Фауст, Пенитенциарий, 15 июля 1001 года
Выбоины, трещины и провалы в местах, где пыльная серая штукатурка отвалилась от стены, стали складываться для исступленного воображения Вирта в фигуры людей или невиданных чудовищ. Вот какой-то горбатый человечек бьет кривым посохом другого… кажется, тоже человечка. Нет! Только не это! Юный послушник отворачивался, прятал голову под обожженными руками, корчась на голых досках своего тюремного одра. Но картина оставалась: цеп, опутавший посох, лицо рыжеволосого Сита, удар в висок…
- Господи Всевышний! Смилуйся, ниспошли на меня помутнение рассудка, дабы не помнил я ничего и не ведал, кто я есть! - в который шептали губы молодого человека, цепляя черную от старости древесину лежака.
То ли его мольбы оказались услышаны, то ли измученный многодневными терзаниями организм был не в силах более бодрствовать, но незаметно для себя приговоренный к пожизненному заключению монах провалился в спасительную пучину сна.
И там, во сне, не было этого нелепого убийства. Не было исчезновения Зила Элинора. Они, верные друзья - Зил, Вирт, Квай Шух и рыжий Сит - еще совсем мальчишки. Двенадцать? Тринадцать лет им сейчас? Все, кроме Сита - жители правого крыла монастыря Хеала. "Посошники", как поддразнивал их Сит.
Ясноглазый Элинор, заводила, жадный до знаний, неутомимый, манит к себе его, Вирта. В большой тайне от наставника (увидит разгуливающими в неположенное время по коридорам Хеала - не избежать тогда друзьям сурового наказания!), накрывшись старым одеялом Квая Шуха, они забиваются в холодную нишу у кладовки, и Элинор шепчет:
- Пятьсот тридцать две тысячи ликов к северу отсюда. Там большой старый город, снаружи кажется заброшенным. Но его зачем-то реставрируют…
- Откуда знаешь это? - возражает скептичный и довольно приземленный Квай - совершенная противоположность Зила.
- Знаю, - уклончиво отвечает Элинор.
- Пятьсот с лишним тысяч ликов - это очень далеко… - но по интонации чувствуется, что Ситу очень, очень хочется там побывать. Ни одна из вылазок, организованных Элинором, не оказывалась скучной или неудачной. А чего стоило братьям-послушникам покрывать их, если был риск, что наставникам покажется подозрительным отсутствие шальной четверки…
- К северу отсюда… - Вирт сам удивляется, слыша свой голос будто со стороны и в то же время ощущая шевеление собственных губ. - Это ведь земля Каворат?
- Да. Ничья земля… Тс-с-с! Кто-то идет! - Элинор чуть пригибается, заставляя также сжаться и пригнуться товарищей.
Вирт чувствует на лице щекотку от длинных и мягких волос Зила. Элинор один во всем монастыре носил длинные волосы. Очень красивые длинные волосы, пепельно-русые, густые. И опять же - будто в пику Кваю Шуху, который всегда брился налысо, как многие послушники. В Хеала не приносили в жертву индивидуальность воспитанников. По крайней мере, в том, что касалось длины волос: это была своеобразная компенсация за ограничения во всех остальных сферах жизни.
- Все, прошел, - все они перевели дух, и Элинор продолжает: - Можете мне не верить, но я был на Ничьей земле…
- Мы верим, верим…
- Зил, мы верим, - (снова это странное ощущение собственных шевелящихся губ).
- Ну, не знаю, не знаю… - упрямится Квай. - Как ты мог там быть?
- В Каворате строят какие-то странные дома… Все закрыто…
- Чем?
- Не знаю. Пелена какая-то, я не понял, - Зил нетерпеливо отмахивается. - Я хочу посмотреть. Надо что-то придумать, братья.
- Нам достанется… - Квай Шух не был бы собой, если бы не пробурчал это.
Затем все мечется перед взором спящего Вирта. Он уже не помнит, как, но все они - вчетвером, вместе с недоверчивым Кваем - оказываются возле сумрачных руин Каворат. Идет дождь, ряса Вирта промокла до ниточки, однако же любопытство сильнее озноба.
Что-то не пустило их тогда в город. Но запах неразгаданной тайны остался. И упрямый взгляд серых глаз Элинора…
Рывком выбрасывает Вирта из тумана города на Ничьей земле…
- Заключенный! Заключенный!
Юноша вскидывается, уничтожающая боль в потревоженных ожогах прокалывает его тело, будто кто-то бьет кинжалом снизу, вспарывая живот до самого повздошья. Лишившись на минуту дыхания, Вирт очумело таращится на монаха-гварда.
- Вставай. Пойдем.
- Ку… куда? - наконец выдыхает бывший послушник.
- Увидишь.
Вирт еще не опомнился и не успел оценить всей нереальности происходящего: никуда не может ходить заключенный Пенитенциария. Никуда и никогда. Здесь не издеваются над заключенными, не морят их голодом. Да это и не было бы весомой пыткой для человека, тело которого закалено для любых испытаний. А было пыткой именно вынужденное беспросветное бездействие, день и ночь, ночь и день. Привыкших к постоянному движению молодых парней это сводило с ума не то что за считанные годы - за считанные месяцы. А потом Господь снисходил к ним и забирал их грешные души, которые искупили свою вину. Преступников на Фаусте было чрезвычайно мало, ими становились скорее по недоразумению, нежели по злому умыслу. И, тем не менее, они были.
Глуховатое эхо скакало по мрачным низким коридорам тюрьмы, похожей на нору. Для изнеженного цивилизацией человека из Внешнего Круга суровой тюрьмой показался бы монастырь Хеала, а от вида внутреннего убранства Пенитенциария посторонний и подавно мог бы навсегда лишиться дара речи. Но Фауст был закрытой планетой.
- О чем ты говорил во сне, заключенный?
Вирт промолчал. Он даже не услышал вопроса. Боль в руках застилала все.
- Какая-то Ничья земля… - бормотал гвард. - Здесь подожди! - они остановились возле арки, слегка приподнимающей потолочный свод, и конвоир бросил озабоченный взгляд на изъязвленные руки юноши, явно решая, каким же образом ему выполнить предписание и надеть на заключенного вериги.
Вирту было все равно. Он стоял, прикрыв глаза.
Гвард осторожно закрепил сенсоры у него на спине и на груди, невидимая паутинка тут же обволокла ноги Вирта, потянулась было к рукам и отступила, покоряясь программе, измененной охранником.
- Зачем ты дергался, не возьму я в толк… - философски покачал головою гвард. - Идем.
Снова какие-то тоннели и переходы. Все это, кажется, под землей. Юноше казалось, что сейчас продолжается адский сон, в котором он почему-то застрял. Вот путешествие к Каворат было явью, а гнилые лабиринты подземного Пенитенциария - это приснившийся кошмар…
И вот - какие-то ступеньки, ступеньки лестницы вверх. Гварды менялись. Их одежды становились все богаче. Вирта передавали из рук в руки, пока с последним конвоиром не пришлось остановиться у тяжелой лакированной двери.
- Береги время Иерарха, заключенный… - надменно процедил вооруженный священник. - Отвечай коротко, не говори о том, о чем тебя не спросили. Не умоляй о милости: ее не получишь. И помни о веригах: сейчас они будут усилены… - (Вирт почувствовал, как энергетическая паутина с обманчивой ласковостью обернулась вокруг его шеи.) - Ты делаешь неосторожное движение - поле мгновенно отрывает тебе голову. Ты услышал меня, заключенный?
- Да, - шепнул юноша, хотя пропустил три четверти сказанного гвардом, и даже упоминание Иерарха не вернуло его к действительности.
Закрывающаяся дверь подтолкнула Вирта в большой зал, похожий на главный храм Тиабару - города, в предместьях которого находился родной Хеала.
А напротив, глядя в высокое стрельчатое окно, стоял сам Иерарх Эндомион. Вирт едва удержался, чтобы не рухнуть на колени перед светлейшим: веригам все равно, с какими эмоциями совершает неправильные действия их пленник. Они выполнят свое предназначение и мгновенно оторвут голову носящему их.
- Вирт Ат. Это твое имя - Вирт Ат? - вопросил Иерарх.
- Да, Владыко.
- У меня к тебе имеется дело. Ты можешь сесть…
4. "Припадок"
Клеомед, поместье Эммы Даун-Лаунгвальд, 15 июля 1001 года
- …А сестра тем временем отдаст распоряжение этой своей… Александре Коваль… вывозить контейнер с Колумба, - глядя на терминал в своем полупрозрачном куполе-кабинете, говорила Эмма, и время от времени ее длинные жесткие пальцы касались сенсорных панелек. Тогда на табло вспыхивали какие-то символы, понятные ей одной.
На лице Кира читалось некоторое нетерпение. Казалось, он собирается уйти отсюда и сделать то, что должен сделать.
- Ей ничего не останется, Карл. С Коваль мы разберемся потом…
Большие Эммины часы сообщили, что сейчас в этой части Клеомеда натикало уже три пополудни.
"Дьявол, вот накладка… - металось в голове у Кира. - Женщины, свяжись с вами… Сами не знаете, что сотворите в следующий миг… Как приятно работать с Лорой, язви меня в душу! Как же сообщить-то?!"
Его пухлая ручка нащупала в кармане малюсенький комочек чего-то непонятного. Тут же мозг выдал информацию: это мыло, которое Кир, задумавшись, прихватил с собой из душевой кабины в каюте межзвездного катера. Хотел выбросить, но забыл. И хорошо, что забыл.
Незаметным движением освободив мыльце от обертки, он сунул комочек в рот. Было немыслимо противно. Слюны сразу стало много, очень много, захотелось сплюнуть. Кир сделал щекой "полощущее" движение, и мыло вспенилось.
- Эм… - простонал он, падая на колени.
- Что? - она вскользь глянула через плечо и тут же поднялась на ноги: - Что такое?!
Изо рта Кира лезла густая белая пена. А он уже валялся навзничь на ковре и корчился в конвульсиях, хрипя, выгибаясь и падая всем своим тяжелым телом.
- Ахрр…кх…кх… - он выдернул из кармана носовой платок, но скрутить его в жгут самостоятельно не сумел. - Эм…ма…
Даун-Лаунгвальд свернула платок. Он крепко стиснул ткань зубами. Спасибо хоть за то, что казенное мыло делают без запаха, да-с…
Подергавшись еще немного, Кир замер. Во рту было так мерзко, что даже тошнило.
- Ты эпилептик, Карл? - тревожно спрашивала Эмма. - Лежи, я вызову тебе врача.
- Не надо… всё уже… - слабым голосом отозвался тот. - Мне бы… выспаться. Так всегда после… Уффф… - Кир сел и отер лицо ладонью.
- Пойдем, вставай. Отведу тебя в спальню.
- А там? - он кивнул на терминал.
- Там уже работают. Можешь встать?
- Да могу, Эмма, могу… Вот же дьявол, до чего не вовремя…
Они снова пошли-поковыляли к бассейну, только теперь в сторону виллы.
- Может, все-таки врача? - с сомнением уточнила Даун.
- Нет, уж бесполезно.
- Приготовьте гостевую! - распорядилась хозяйка, и горничная мгновенно помчалась исполнять приказ, да так ретиво, что к моменту прихода Эммы и Кира спальня была готова. - Тебе что-нибудь понадобится, Карл?
- Только тишина и покой, Эмма.
Оставшись в одиночестве, бизнесмен первым делом выпустил на прогулку муху-"зонд", чтобы та поискала вероятные "Видеоайзы". К его удивлению, "жучков" в помещении не оказалось. Кир повторил запуск программы - тот же результат. Что ж, риск есть: Эмма могла раздобыть аппаратуру, к которой его муха невосприимчива. Хотя, конечно, его непосредственное начальство позаботилось о том, чтобы у исполнителя был самый лучший инструментарий из последних научных разработок. Вот только если бы не мыло… Так бывает частенько. Любят картежники фразу: "Не во всякой игре тузы выигрывают". Тоже мудрость многовековая…
Ну что ж, в данном случае риск опревдан: операция на Колумбе на грани срыва. Хуже этого может быть только одно: Дик Калиостро, племянник генерала, в смертельной опасности на том катере.
Кир активировал браслет, вставил в глаз линзу и наладил приват-связь.
Величественная Софи Калиостро возникла перед ним спустя полминуты: сказывались огромные расстояния.
- Госпожа Калиостро, глава "Подсолнуха" отдала приказ перехватчикам. На гидрокатер в Золотом совершено нападение. Только что.
По лицу Софи скользнула тень - и более ничем не выдала себя генерал:
- Вас поняла Кир. Продолжайте наблюдение.
Отключившись, Кир шмыгнул носом. Вот так: стараешься-стараешься а потом - ни "здрасьте" тебе, ни "спасибо"… Впрочем ему жаловаться не приходилось. Это так, для самоутешения. Есть мыло ему довелось впервые в жизни…
5. Цунами
Колумб, Управление Города Золотого, 15 июля 1001 года
Майор Алоиза Монтерей, начальница золотогородского ВПРУ, была близка к тому, чтобы хвататься за голову. Только что с ней связалась сама президент, Ольга Самшит, перед нею - Софи Калиостро, а пять минут назад - капитан Полина Буш-Яновская с осадного катера. Информация лилась на Монтерей ошеломляющим потоком. Высланное подкрепление не смогло обнаружить в указанной точке никакого катера, так что, скорее всего, судно похищено. Поисковая группа прочесывает квадрат за квадратом над морем, но пока безуспешно. Калиостро проявится снова через пять минут, а к тому времени майору уже нужно располагать хоть какими-то сведениями. А их нет, нет, нет!
И снова - сигнал связи. Подполковник Лаунгвальд, шеф ВПРУ северного, самого большого континента Земли. Только ее сейчас и не хватало.
- Майор! Отправляйте моих агентов и контейнер на Землю.
- У нас затруднения, госпожа подполковник…
Кажется, Лаунгвальд нисколько не удивилась:
- Возлагаю полномочия капитана Полины Буш-Яновской на лейтенанта Александру Коваль. Отзовите ее из Даниилограда! А потом составьте рапорт на Буш-Яновскую и Палладу!
- Есть, госпожа подполковник!
Чуть не спотыкаясь, в кабинет Монтерей влетел сержант из спецотдела, "аналитик":
- Госпожа майор! Донесение из третьего квадрата: катер обнаружен. Подкрепление брошено в заданную точку.
- Усилить подкрепление. Ступайте.
- Это еще не все, госпожа майор.
- Рапортуйте.
- Только что пришло сообщение синоптиков. В океане отмечено зарождение волны. Высота и мощность пока подсчитываются…
- Будьте на связи! Выслать пятьдесят три флайера для эвакуации пассажиров.
- Слушаю!
Давно такого не претерпевало застойное ВПРУ Райка… Сейчас Управление гудело, будто растревоженное осиное гнездо.
- Проклятье! - пробормотала Алоиза, машинально отдавая с терминала распоряжения задействованным в операции сотрудникам. - Там же еще этот чертов Дик Калиостро… Что там? Говорите!
- Катер поврежден! - отрапортовал неизвестный военный. - Ждем точных сведений от начальника группы подкрепления.
- Жертвы есть?
Двухсекундная задержка.
- Да, госпожа майор. На борту восемь трупов, есть раненые…
- Срочная эвакуация!
- Есть!
Зарождение волны… Зарождение волны… Да эти зарождения отмечаются чуть ли не еженедельно. Только почти всегда это не перерастает в цунами, а "рассасывается" по пути, и до берега доходят лишь блеклые отголоски, к тому же погашенные скалами, загораживающими бухту. Ко всему прочему, судно в открытом океане может даже и не ощутить волны. Только было у Монтерей предчувствие, что есть на борту катера кое-кто очень "везучий", и неприятность, которую в любом другом случае можно было бы считать маленькой, в его присутствии перерастает в чрезвычайное происшествие локального масштаба…
Только бы успели!
- Майор! Флайеры на подлете! Готовимся к эвакуации.
- Нападающие захвачены?
- Только выжившие из десанта. Их поддержка с воздуха скрылась. Ведется преследование, пока безрезультатно.
…Еще эта волна, будь она неладна…
* * *
Колумб, океан Феба, в то же самое время
Высадившееся подкрепление застало на катере неутешительную картину.
Почти все сооружения трех ярусов палуб горели, исходя черным дымом, застилающим радостно-бирюзовое небо. Груда обломков устилала каждый квадратный метр судна. И это еще счастье, что оно не получило пробоины и не затонуло.
Начальник военных мгновенно отметил для себя и пересчитал лежащие под обломками искалеченные тела: этих уже не поднять. Над некоторыми обожженными суетился врач - мужчина средних лет с залысинами, а за ним, придавая ситуации трагикомичную нелепость, бегала со спущенным поводком похожая на ящера "живность". Она жалобно пищала, требуя к себе внимания.
- Проклятье! - навстречу подкреплению выскочила перемазанная сажей рыжеволосая женщина, и по глазам было видно: управленка из старших офицеров. - Это возмутительно! Вы были вызваны двадцать две минуты назад! Я составляю рапорт! - в ярости разоралась она.
Тут подоспел медик со своей дурацкой ящерицей:
- Раненые в безопасности, капитан!
- Спасибо, Дик… - рыжеволосая раздраженно отерла щеку и угрожающе посмотрела вначале на командира, а затем - на армаду флайеров, приближающихся к катеру.
Шагая через завалы, командир подкрепления пошел в сторону кубрика.
На покореженных кусках металла, некогда бывших цельной коробкой для хранения тросов, возле уложенного лицом вниз пленного (похоже, единственного оставшегося в живых десантника "Подсолнуха") с сигаретой в зубах сидела чумазая брюнетка в некогда светлой рубашке и шортах. Одной ногой она придавливала лежащего к полу, на коленке второй сочилась кровью рваная ссадина.
- Подкрепление прибыло, готовьтесь к эвакуации! - останавливаясь перед сидящей женщиной, сказал командир.
Та медленно вытащила сигарету изо рта, тихо сплюнула песчинки копоти, попавшие в рот, и, окинув военного непередаваемым взглядом серо-голубых глаз, спокойно уточнила:
- Ничего, что я курю?