После мы принялись искать плоскую скалу, заметив высокую глыбу, забрались на нее и сели есть и пить, хотя, невзирая на переполнявшее нас счастье, не забывали об осторожности, то и дело оглядываясь вокруг, чтобы не попасться на глаза Горбатым.
Радуясь ясному свету и огромному морю, Дева засыпала меня вопросами, восторг наполнял все ее существо; впрочем, к радости ее примешивалась и старинная боль - память о нашем времени и о свете, о любви и разлуке. А там пришли слезы, и Наани припала к моей груди, но ненадолго, так велико было наше счастье.
Воздух Земли Морей, густой и душистый, сладостный для наших ноздрей, все еще пьянил Наани. Всякий, кто испытал на собственной шкуре холод и мрак вечной ночи, легко понял бы нас.
Вдруг, забыв про восторги, она вновь вспомнила нечто из нашего общего прошлого - о древнем светиле, величаво освещающем нашу нынешнюю ночь своим неярким светом. И немедленно вернулась в то будущее время - всем существом своим, столь близким мне и в радости, и в печали.
Морской простор напоминал Наани о наших беспредельно далеких днях, и я следовал ее примеру; а ведь в моем одиноком путешествии к ней море осталось словно бы незамеченным мной.
И мы сидели на камне, вспоминая древние дела, происходившие в мире, поверхность которого осталась высоко над нами - под куполом вечной ночи. Увы, доступные мне скудные словеса не позволяют передать вам и тени тех терзаний и восторгов, которые мы пережили тогда.
В нескольких милях слева от нас у подножия гор лежал густой туман; сквозь облако это мне уже пришлось пройти на пути своем, и Наани принялась расспрашивать меня; и я рассказал ей все, что знал о нашем дальнейшем пути. Кроме того, Наани удивляли вулканы, повсюду освещавшие морские просторы; их высота и величие вселяли в ее душу восторг и вместе с ним странное смирение. Потом я обнял ее, такую милую и очаровательную, чтобы поцеловать, и она отвечала мне… не прекращая расспросов между поцелуями.
После третьего пылкого и жаркого поцелуя, она положила мне на плечи свои нежные руки, такие красивые на серой броне, и в милом упрямстве попыталась заставить меня отвечать побыстрее… а я не мог удержаться от новых поцелуев. После она захотела спокойствия, села на камень и велела мне повернуться, чтобы достать гребень из ранца на моей спине. А потом принялась расчесывать волосы, а я сидел, говорил и шутил, ощущая в своем сердце давно забытую легкость. Хотя я и страшился горбатых людей и чудовищных животных, обитавших в стране морей, но больше не ощущал прежнего ужаса, ведь в этой стране правила Природа и сюда не было входа силам воплощенного Зла.
Потом, когда Дева расчесала волосы и начала их укладывать, я попросил, чтобы она оставила их на плечах; мне так нравилось, и Дева улыбнулась мне, и с радостью исполнила мою просьбу.
К этому времени восторг уже оставил нас, мы собрали снаряжение и отправились вниз - в Страну Морей; мы шли добрым шагом, быстро, но не утомляясь; я намеревался выспаться по эту сторону от облака пара, которое располагалось - как вы помните - неподалеку от берега моря.
Сначала мы шли вдоль подножия гор - шесть долгих часов, и нам еще оставался добрый час пути, - ведь вместе с Наани я не мог идти так быстро как прежде. Словом, когда миновал шестой час нашего пребывания в Стране Морей, закончился и восемнадцатый час дневного перехода, и нам пора было искать место для ночлега.
Вскоре мы заметили высокую скалу с плоской вершиной, на которую было нетрудно забраться; площадка наверху нее была в два моих роста в любую сторону. Чувствуя себя в безопасности, мы ели и пили, а потом уснули, подстелив под себя плащ, - на то была воля Девы, согревшейся в этом краю.
Проспав семь добрых часов, мы одновременно пробудились и, сев на ложе, новыми глазами - и с новой радостью - увидели друг друга в этом теплом свете. И Наани бросилась ко мне в объятия, и я был счастлив; мы воистину нуждались в ласке.
Потом Наани сделала завтрак, вода шипела на удивление сильно и быстро; мы ели, пили и были полностью счастливы, а за разговором Дева поглядывала по сторонам, впитывая взглядом все чудеса неизвестной страны, я же вглядывался в области более близкие, чтобы не пропустить приближения беды.
Тем временем Наани обратила мои взгляд к горам, которые рассекало ущелье. Только теперь, ощущая душевный покой, я вместе с ней воистину осознал, насколько чудовищными они были; колоссальная стена уходила вверх, исчезая в темной ночи, которую не могли нарушить огни этой страны.
Впрочем, нечто подобное я замечал и на пути к малому Редуту, однако теперь у меня было легче на душе, и я мог поделиться с Девой своими впечатлениями.
Занятые разговором, мы не спешили с едой, пришлось даже поторопиться, потому что негоже было поддаваться расхлябанности. Быстро спустившись вниз со скалы, мы отправились вперед бодрым шагом. И вскоре услышали далекое шипение пара и бурление кипящих вод; сей странный звук, поскольку я уже слышал его, не встревожил меня - в отличие от Девы. Я успокоил ее, и мы вместе погрузились в туман.
Сквозь густое облако мы шли более трех часов, и Дева держалась за моей спиной, - чтобы случайно не ступить в кипящую лужу. А я направлял наш путь вдоль берега моря, оставляя воду по правую руку.
Воистину это море кипело; повсюду виднелись горячие водоемы, так что трудно было сказать море ли рядом с нами или еще одна бурлящая котловина. Боясь ошибиться, мы шли весьма осторожно.
Вокруг нас булькала, бурлила, шипела и свистела вырывавшаяся из глубин вода. Нередко казалось, что где-то неподалеку, сотрясая саму землю, шевелится неведомое чудовище; потом наступала полная тишина, и в окружавшем нас безмолвном тумане где-то далеко выводила свою писклявую и унылую нотку какая-нибудь одинокая струйка пара.
В начале четвертого часа пути мы вышли из густого облака, оставив позади и свистящие, и ревущие воды. Густое облако сперва превратилось в редкий туман, а потом мы наконец вышли на открытый воздух.
Дева сразу же увидела деревья, невысоким леском протянувшиеся по правую руку от нас, вдоль берега моря. Увидев деревья. Дева пришла в восхищение, ей хотелось срывать ветви и листья, рассматривать их, вдыхать аромат. Высокие растения, подобных которым ей не приводилось видеть в той жизни, пробуждали в сердце Наани тени древних видений. Словом, она как бы оказалась вдруг в милом сердцу уголке тайных мечтаний.
Когда миновал шестой час нашего пути, мы остановились в удобном месте, съели таблетки и выпили воды, а потом Дева попросила, чтобы я отвел ее к теплому водоему и постоял рядом, но спиной к ней.
Она умылась, насладившись отрадно чистой водой, а потом сама стала на стражу, пока я занимался тем же самым делом. После мы продолжили путь, говорили о том и об этом, но я держался внимательно, а Деве сказал, чтобы и она не забывала о бдительности.
Так прошли семь добрых часов, и мы приблизились к ярко пылавшей у моря горе - той самой, что согревала меня, пока я спал на дереве.
Я затянул переход на целый час, потому что хотел, чтобы мы отдыхали и ели в том самом месте.
Когда мы подошли к дереву, Наани попросила, чтобы я помог ей взобраться на ветку, на которой я ночевал; там мы и съели наши таблетки. Мне было приятно ее стремление - ведь ничем плохим оно закончиться не могло. Наверху я показал ей то место, где лежал; Наани попыталась отыскать на коре дерева отметины, оставленные моим панцирем, а после уселась, ела и пила, в безмолвии разглядывала огненный холм, и я не тревожил ее словами.
Додумав свою думу, она припала к ветви и поцеловала то место, где я лежал. А потом вдруг извлекла нож, срезала кусок коры, спрятала его на груди в качестве памятки и осталась этим довольна.
Потом, спустившись на землю, я рассказал ей о великом звере, тут она вскрикнула, и сама показала мне борозду, оставленную чревом чудовищной твари, видны остались и не затоптанные следы, позволившие мне прикинуть величину зверя; по сравнению со слизнем это существо можно было считать небольшим, пусть оно и обладало рогами и твердой кожей.
Наблюдения Девы напомнили мне о том, что с тех пор, как я побывал в этом месте, прошло только семнадцать дней; факт этот показался мне странным и непонятным, поскольку, на мой взгляд, миновало куда больше времени - полного великих трудов и событий. Впрочем, не следует забывать и о том, что в день моего пути подчас укладывалось два, а то и три обычных.
Потом мы продолжили прерванное путешествие, и после двенадцатого часа я, как всегда, хотел понести Деву. Однако Наани сказала, что следующие шесть часов пройдет собственными ногами, избавив меня от лишних усилий. Но я понимал, что в таком случае она лишится всех сил через день или два, а нам следовало спешить, и посему позволял ей идти не более двенадцати часов каждый день, а потом брал на руки; дело в том, что рожденная в Малой Пирамиде Наани, была не столь крепка от природы, как женщины Великой Пирамиды; кроме того, жуткий месяц, проведенный ею в одиночестве и голоде на просторах Ночной Земли, весьма ослабил ее.
Словом, когда я вновь поднял ее, Дева удивилась крепости моего тела и духа. Истинно так: я был силен и велик телом; наверно, и воля моя была под стать физической силе, иначе я просто не смог бы вывести Деву из этих мрачных краев. Слушая Наани, я радостно улыбался, мне было приятно ее восхищение.
Устроив Деву поудобнее, я вдруг подумал, что прикосновение панциря может оказаться болезненным для нее. Я спросил ее, и, увидев, что от меня не отделаться, она призналась. Тут я почувствовал гнев и на себя, и на нее, - потому что не указала мне на мою оплошность. Я опустил Деву на землю и велел показать плечи. На них обнаружились синяки, потому что ей часто приходилось лежать в моих объятиях, ударяясь о жесткий панцирь.
Поцеловав ее, я немедленно обратился к делу, ибо стремился одолеть намеченное расстояние, прежде чем настанет пора искать место отдыха. Следовало считаться и с огромными птицами, которых я видел над этой пустошью. Хорошенько подумав, я велел Деве надеть порванное платье поверх костюма, оно могло бы смягчить прикосновение моих доспехов к ее милому телу.
Но Дева не захотела делать этого, и я не стал заставлять, мне не хотелось к чему-нибудь принуждать мою милую капризницу. Все же Дева придумала способ избежать синяков, я тут же согласился с ней, но подумал, что Наани давно могла бы - при желании - сообразить это.
Плотно укрыв мою грудь и руки сложенным плащом, мы устроили для Девы уютное гнездышко. Наани сама все сделала, а потом поднялась ко мне на руки, и мы возобновили путешествие. Наани то говорила со мной, то молчала. Кажется, она поплакала немного, вспомнив о своем отце и народе. Дева не глядела на меня, и я не мог увидеть ее слез; впрочем, она очень скоро забыла печаль и довольная лежала на моих руках.
Когда прошло три часа, она попросила, чтобы я поцеловал ее. Я выполнил ее просьбу с великой нежностью и уважением, понимая святые мысли, владевшие ее сердцем.
Губы ее ответили мне с великой нежностью, и я понял, что в душе Девы шевельнулись старинные воспоминания, Наани вдруг прошептала мое прежнее любовное имя, и я увидел, что в глазах ее сверкают древние, давно погасшие звезды.
На исходе четвертого часа с Девой на руках я увидел вдали чудовищных псевдоптиц, которых замечал здесь среди огромных камней и скал на пути в ту сторону. Воистину я немедленно укрылся вместе с Девой между двумя глыбами, и птица, не заметив нас, исчезла вдали в несколько прыжков, являвших собой нечто среднее между прыжком и полетом. Должно быть, вес тела не позволял ей подняться в воздух.
Тут я вдруг вспомнил, что видел в Могучей Пирамиде книгу с картинкой, изображавшей подобную птицу. В ней утверждалось, что подобных существ не видали на просторах Ночной Земли уже два десятка тысячелетий, они считались вымершими, как мы говорим теперь. Выходило, что они спустились вниз - в сей теплый край, где обрели новую жизнь, дав тем самым пример людям. Кто знает, быть может, в грядущем веке люди изобретут способ добраться из Пирамиды в эти глубины… Быть может, остатки человечества обретут новое место для жизни и в те времена, когда даже Ночную Землю поглотят горький холод и вечность… Однако это всего лишь фантазия, ибо как сумеют великие множества одолеть столь ужасный путь? Но вернемся к повествованию.
Я выглянул из-за камней лишь после того, как птица исчезла вдали, и мы заспешили вперед, внимательно оглядываясь во все стороны. Должно быть, именно здесь и гнездились эти чудовища, потому что за последующий час мы встречались с ними не менее двадцати раз. Сняв Дискос с бедра, я приготовил оружие. Много раз нам с Наани приходилось прятаться в узких щелях среди камней и скал. На исходе пятого часа я вдруг услышал внезапный шум за своей спиной, - мы как раз вышли на открытое пространство… Одно из этих чудовищ уже приближалось к нам, оно, видимо, пряталось неподалеку и, слухом или обонянием обнаружив нас, мчалось к нам неуклюжими тяжеловесными прыжками. Я огляделся, но убежища не нашел. Дева поспешно спрыгнула на землю, а я выхватил Дискос и успел торопливым взглядом заметить, что нож уже в ее кулаке и она готова прийти мне на помощь. Однако я не мог быть спокойным в бою, зная, что Наани в опасности. Поэтому, обхватив ее за плечи, я пригнул Наани к земле вниз лицом, укрыл плащом и стал перед ней, опустив, забрало шлема, - чтобы птица не ударила меня в лицо.
Истинно, птица одолела сотню шагов в два огромных прыжка. Дискос взревел, извергая огонь, и она замерла на мгновение, но, тут же опомнившись, огромная тварь без промедления нанесла мне слева удар клювом; длинный, в мою руку, он мог бы пронзить мое незащищенное тело. Однако клюв чудовища звякнул по панцирю, и оно ударило еще раз так, что я даже пошатнулся. Но когда птица собралась заняться мной по-настоящему, я ловким движением Дискоса поразил ее в плечо - туда, где огромное кожистое крыло присоединялось к правому боку. С хриплым карканьем чудище отступило назад и забилось на камнях. Чтобы побыстрее покончить с врагом, я подбежал к птице, но тварь вновь ударила клювом в мою сторону, так что мне пришлось отпрыгнуть в сторону. Через мгновение, получив новую возможность приблизиться, я расколол череп птицы так, что она умерла очень быстро и без лишних мучений.
Распростершаяся на камнях полуптица была покрыта кожей и напоминала скорее летучую мышь наших времен. Воистину, она оказалась огромной, величиной с молодого коня, а острый клюв грозил верной смертью неосторожному. Словом, я был весьма рад тому, что на этих камнях осталась лежать она, а не мое собственное тело. Чудовище еще дергалось и содрогалось, расставаясь с жизнью. А я поспешно вернулся к Деве, следившей за происходящим, обнял ее, огляделся и, взяв ее на руки, продолжил путь.
К середине шестого часа нашего путешествия по каменистой пустоши, мы приблизились к неглубокой реке, через которую я, как вы помните, переправлялся после того, как покинул древний летучий корабль. После нападения чудовищной птицы мы видели еще двух ее товарок, - к счастью, вдалеке, - и я решил, что мы вышли из родных для них мест.
Потом я перешел реку вброд, держа на руках Наани и прощупывая свой путь древком Дискоса. Я чувствовал себя непринужденно, разве что пришлось обойти одну глубокую яму.
Когда мы оказались на другом берегу, пошел уже двадцать второй час нашего бодрствования: дело в том, что мы довольно долго пробыли на дереве, и я не учитывал это время.
Мы приближались к россыпи крупных камней, за которой начинались леса, - если вы еще не забыли мой рассказ о путешествии в эти края. Теперь нужно было отыскать огненное жерло, чтобы я мог высушить нижнее белье; они уже давно не попадались, но, к счастью, скоро мы набрели на невысокую - в человеческий рост - горку, окруженную горячими камнями.
Поцеловав Деву, я поставил ее на землю. А потом, тщательно огляделся и увидел, что нам ничто не угрожает. Дева помогла мне снять панцирь, а потом и высушить одежду.
Пока вещи сохли, она приготовила воду и таблетки, велела мне сесть возле нее, и мы ели и пили в низинке, неподалеку от горячей горки.
Я был очень голоден, как и всегда, - ведь таблетки не наполняли желудок; но, закончив с трапезой, поймал на себе веселый взгляд Девы, которая со смехом - и лаской - спросила, не пусто ли у меня в животе.
Я понимал, что ей хотелось накормить меня, но есть было нечего, потому что мне и в голову не приходило убить в пищу какое-то животное, а растения и корни мы есть опасались, чтобы не заболеть.
Однако то, что кажется странным мне нынешнему, было вполне естественным для меня будущего. Возможно, человечество успело забыть все способы пропитания, вполне привычные для нас, людей начальных времен, в каковые мы и живем, хотя искренне считаем свой мир древним.
Впрочем, хотя нам и в голову не приходило добывать себе пищу охотой, и потребности наших тел удовлетворялись таблетками, думаю, была и другая причина. Осмелюсь предположить, что таблетки поддерживали душу и плоть в таком состоянии, в котором Силы Зла обладали меньшей властью над нами.
Тем не менее, я не помню, чтобы во время Приготовления мне запрещали есть что-либо кроме таблеток; быть может, подобное считалось тогда очевидным, ведь не говорят же в нашем мире взрослому человеку, чтобы он не ел навоз. Надеюсь, вы согласитесь со мной: каждый век обладает собственными тонкостями, непонятными другим векам и, тем не менее, очевидными и естественными для современников.
Итак, Дева смеялась, глубоко сожалея о том, что не в силах накормить меня, и я смеялся вместе с ней… так уж устроено мое сердце, читатель. Я надеюсь, что, прочитав эту повесть, ты поймешь, что мы с тобой друзья; более того, знай, что, попав в беду, ты мог бы рассчитывать на мое сочувствие и помощь - кем бы ты ни был - если только ты из тех, кто предпочитает Добро Злу. Так отнесись же ко мне с добрым сочувствием, ведь я во всем откровенен с тобой. Быть может, ты еще не родился, когда я писал эти строки, но когда-нибудь в будущем ты прочтешь их и поймешь, как я любил Наани. А теперь, укрепившись в дружбе, продолжим рассказ.
Поцеловав меня в губы. Дева вновь обещала, что устроит мне истинный пир, когда мы вернемся в наш Могучий Дом; она обещала посильно помочь мне, и тоже стать обжорой. Это лишь прибавило веселья, для подобного определения Наани была слишком изящна, хотя я готов был съесть целого коня, как говорят в наше время. Так мы ели, пили, говорили и оглядывались, чтобы никто не смог подобраться к нам незамеченным… а потом Дева сказала, что одежда моя высохла, и помогла мне побыстрее одеться и одеть панцирь, которые только что протерла, с радостным сердцем оторвав тряпку от своей изношенной одежды. Наконец оказавшись в полном вооружений, я ощутил, что уверенность вернулась в мое сердце; оставаясь без панциря, я всегда боялся внезапного нападения.
После Дева разместила на моих плечах ранец и кисет, а я, как всегда, не выпускал из рук Дискоса. И мы продолжили путь, чтобы найти пригодное для сна место. Обыскав окрестности, мы так и не обнаружили подходящей пещеры, однако нашли высокое и ветвистое дерево с голым снизу стволом. Я помог Деве взобраться на первую ветвь - ей пришлось встать на мои ладони. Когда она оказалась в безопасности, я отстегнул от ранца и кисета одну из лямок и перебросил их Деве. Она же обхватила лямкой ветвь. Поймав нижний конец, я поднялся вверх. Мы залезли повыше - туда, где ветви росли очень густо. Там нашлось удобное для сна место. Дева разложила плащ на близкорастущих ветвях, и мы легли, но сперва я привязал Наани к ветке. Дева отказалась закрывать глаза, пока я сам не поступлю подобным же образом.