Внутренние силы мира действовали здесь повсюду; в одном месте они выжигали землю, в другом - дробили ее, в третьем образовывали горячее озеро. Повсюду били вверх струи пара, выводившие привычную песню. Небольшие рощи сменяли друг друга, на прогалинах между ними высились одинокие деревья. То и дело нам попадались невысокие огненные холмы, - не выше обычного дома; за три часа мы насчитали семь штук. Два из них не проявляли особого пыла, но остальные пять извергали из недр своих огонь, дым и пепел, производя вокруг себя небольшие опустошения. Одна из этих горок с громким шумом разбрасывала во все стороны камни; раскаленные комья перекрывали наш путь, и нам пришлось повернуть ближе к берегу. Там, как мне помнится, было много деревьев, среди ветвей которых застряли камни, заброшенные туда этой разгорячившейся горкой. Словом, повсюду видны были свидетельства внутренней жизни и силы. Всякий раз, останавливаясь, мы ощущали, как земля содрогается под нашими ногами.
Вдруг до наших ушей донесся низкий и гулкий грохот, исходивший откуда-то из-за скал; над ними на фоне гор поднялся столб кипящей воды высотой то в сотню футов, а то и в три; в нем как щепка плясала огромная глыба - величиной в целый амбар. Когда напор воды ослабел, камень рухнул вниз, производя тот грохот, который мы слышали.
Я помнил этот звук по своему пути в ту сторону, однако тогда мне показалось, что источник его находится ближе к берегу, не видел я и струю, ведь мы с Наани углубились, наверно, на полмили от берега к внутренним землям этой страны.
Некоторое время мы рассматривали огромный фонтан, не приближаясь к нему, потому что струя разбрасывала вокруг себя россыпь мелких камней. Гейзер кашлял и грохотал в глубинах земли, ворчал, рыдал и булькал. С глухим мычанием огромная глыба снова поднялась вверх, поблескивая гладкими боками в свете вулканов - круглая, как чудовищный мяч.
Наконец струя опустилась вниз с великим кашлем и грохотом вод, пляшущая скала снова низверглась с высот, и мы смогли подойти поближе. Гулко стукнув о камень, глыба исчезла в глубокой котловине, из которой била вода. Признаюсь, я до сих пор не могу понять, почему она до сих пор не разбилась… возможно, что всякий раз камень этот опускался в бурлящую воду. Мы с Девой долго дивились этому зрелищу - куда более удивительному, чем я сумел описать. Но мешкать далее было уже ни к чему, и я дал знак, чтобы Дева последовала за мной. Не успел я отвернуться, как она за моей спиной направилась к огромному фонтану.
Я замер на месте от удивления, а Дева приблизилась к жерлу. Тут струя замычала, и я, сообразив, что вода опять поднимается, бросился вслед за Наани. Заметив это, она лишь припустила в направлении чудовищного фонтана.
Я поймал беглянку между великих скал, у самой огромной котловины, откуда извергались воды. Столб кипящей воды вырастал над нами, превращаясь в море, вставшее на дыбы. Не знаю, как нам удалось спастись; поток уже нависал над головами и вот-вот должен был, обрушившись, раздавить нас. Весь воздух вокруг нас сотрясался… Звук фонтана казался громом.
Подхватив Деву на руки, я побежал во всю прыть, уже не надеясь спасти наши жизни. Едва я выбежал из-под рушащегося водяного навеса, взметнувшаяся вверх глыба упала с высот и разбилась о камень за моей спиной, осколки зазвенели по моему панцирю и заставили меня пошатнуться. Но я лишь плотнее прижал Деву к груди, защищая ее своим телом, и успел вынести из беды.
Наконец я смог поставить Деву на ноги, а она даже не заметила, насколько близко от смерти побывали мы по ее вине, не заметила и того, что я едва избежал ранения; словом, Наани радостно смеялась, хотя мне было не до смеха: сердце мое окаменело от ужаса за нее, к тому же я был слегка оглушен ударами, нанесенными осколками камня. Любовь недалека от безрассудства, и я понимал, что Наани нужно вывести из этого настроения, даже если мне придется при этом причинить боль ее милому телу, чтобы вернуть к естественному благоразумию, однако не мог сделать этого, ведь Дева смеялась так радостно и казалась настолько изящной, что даже ее причуды были милы моему сердцу. Возможно, мои слова напомнят и вам о днях вашей любви. Тем не менее, я пытался урезонить Наани, однако на все мои уговоры она отвечала только полным блаженства смехом.
Наконец мы отправились дальше, и Дева часто отходила от меня, пела и плясала по пути. А я молчал, ощущая, как мне не хватает ее любви и нежности, тем более после подобного испытания. Вы и сами почувствовали бы нечто подобное, совершив подвиг ради любви вашей Девы и не встретив взаимопонимания с ее стороны.
Итак, я слегка приуныл, ощущая раздражение от полученного удара, а быть может, и от любовной дурости, напавшей на Деву. Словом, сердце мое страдало и любило; но как прекрасны такие размолвки, не знающий их человек был бы немногим лучше муравья или машины.
Ну а когда пришел шестой час, мы остановились, ели и пили, а потом направились дальше, повернув от двух огромных огненных гор и оставив их за спиной вместе со всеми окружавшими просторами… спокойствием лесов, шумом гор и постоянным сотрясением земли.
Во время последнего привала Дева самым изящным образом обвила свои волосы вокруг головы и принялась лукаво поглядывать на меня; однако я решил не обращать внимания, и, в конце концов, Наани распустила их по плечам так, как мне нравилось, и при этом напевала.
Тем не менее, я молчал и старался не смотреть на нее с любовью, не проявлять удовольствия, замечая ее милые шалости, как бы ни хотелось мне, чтобы она просто шла рядом со мной и прекратила эту разделявшую наши души игру.
Словом, мы шли вперед, а Дева старалась добиться, чтобы я обратил на нее внимание; она нередко пела, и песни ее иногда казались мне странными; и все же они говорили о любви, как и песни нашего века… истинно, на земле существует только одна песня, просто в разные времена ее поют чуть иначе.
Однако вскоре я оставил эти мысли и обратился к другим. Увы, дух мой ощущал, что нас ожидает какая-то опасность. Вспоминая Горбатых, я все время оглядывался вокруг и просил Деву держаться поближе - ведь за окружавшими нас деревьями могла спрятаться любая тварь.
Однако Наани не подходила близко ко мне, поэтому я снял Дискос с бедра и старался не оставлять ее. Дева как бы не замечала этого, однако не забывала о том, что должна заботиться о снаряжении.
Проявляя сугубую осторожность, я велел ей не отходить от меня, однако Наани не слушалась и часто удалялась в сторону; истерзанный страхом за нее, я, наконец, поймал ее и попытался образумить, но она не захотела слушать меня и метнулась прочь в то самое мгновение, когда я выпустил ее.
Сердце замерло в груди моей: в чаще что-то шевелилось, а Дева бежала навстречу опасности.
И я бросился следом за Девой, окликнул не - но не слишком громко, чтобы неведомая тварь не обратила на нее внимания, но Наани, ничего не замечая, бежала так быстро, что я гнался за ней с полминуты, ведь она побежала первой, а мне мешал панцирь.
Поймав, я тряхнул Деву за плечи и указал на деревья, под которыми до сих пор шевелилось это самое нечто. Тут она незаметным движением вырвалась из моих рук и с истинной вредностью бросилась именно в то самое место. Охваченный тревогой и ужасом я бросился следом за ней и, вложив все силы в движение, немедленно поймал Деву, которая вновь начала сопротивляться. Тогда, взяв ее на руки, я побежал прочь от зловещей тени.
Наконец деревья начали редеть, и я заметил, что мы приблизились к реке, через которую, как вы помните, я переправился на плоту, и обрадовался, предвкушая безопасный отдых на острове, но, тем не менее, не забывал о своих намерениях: опустив Деву на землю, я не отпускал ее руки.
Наани словно бы успокоилась у меня на руках, трепеща всем телом, она припала лицом к моему панцирю. После, когда она перестала дрожать, я поцеловал ее - близкую, прячущую глаза, в покорные губы.
А потом и она сама захотела меня поцеловать, и я ответил на ее поцелуй, и Дева вновь превратилась в мою Собственную и обрела присущую ей природную рассудительность.
Как только Наани вернулась к привычной сдержанной и естественной манере, мы поспешили к реке, - я никак не мог забыть про шевелящуюся тень и хотел, чтобы мы поскорее соорудили плот и перебрались на маленький остров, где я уже ночевал один раз. В тот день я намеревался ограничиться коротким переходом, потому что остров был безопасным и хорошим местом для сна.
Услышав от меня об острове, Дева пришла в великий восторг, ибо там я ночевал по пути к ней; ей было интересно и перебраться туда на плоту.
Мы спустились к воде; там, на самом берегу, оставались те два ствола, которые послужили мне плотом. Я показал их Моей Единственной, и Наани уронила над ними слезу, а потом срезала тоненькую веточку, спрятав ее в качестве памятки.
Мы решили хорошенько оглядеться вокруг, чтобы найти такое дерево, которое можно было бы срубить. Дева ради этого забралась на оказавшийся поблизости камень с плоской вершиной.
Почти сразу Наани крикнула мне, что видит дерево, пригодное для наших целей в сотне шагов отсюда, и мы вместе направились за ним; Наани хотела помочь мне, однако я отнес ствол словно перышко и положил возле остальных. После мы отправились за ветвями; я срезал их с живых деревьев, осторожно и разумно действуя Дискосом.
Положив ветви в качестве поперечин, я связал стволы лямками и поясами, сделав таким образом вполне подходящий плот - никакое чудовище не смогло бы добраться до нас из воды.
Закончив плот, я столкнул его на воду. Дева помогала, ибо сооружение мое оказалось весьма тяжелым. После этого я воткнул в песок заостренную ветвь и зацепил плот за сей шаткий причал.
Теперь нужен был шест, чтобы толкаться вперед; и меня встревожило, что тот, которым я пользовался на пути туда, исчез со своего места около обоих стволов, где я оставил его, надеясь, что сумею вернуться тем же самым путем.
Исчезновение это заметно обеспокоило меня и заставило поторопиться. Попросив Деву перенести ранец, кисет и свой сверток на плот, я принялся разыскивать взглядом тонкое деревце. Одинокая жердь торчала почти рядом с плосковерхой скалой, на которой расположилась Дева. Пока я занимался делом. Дева стояла на страже и не закрывала рта. В то время как разум мой разрывался между ее милой болтовней и собственным спешным делом, дух мой ощутил приближение опасности. Дева почувствовала то же самое; она вдруг умолкла и посмотрела на меня с некоторой тревогой. Едва я взял шест в руки, позади нас в густых зарослях послышался топот.
Я немедленно оглянулся. И воззрите! К нам приближался горбатый человек, коренастый и могучий. Я не успевал вовремя достать Дискос; враг уже тянулся к самым моим ногам, поэтому я ударил Горбатого острием шеста, глубоко вошедшим в его тело. Горбач испустил вой, в котором мешались животные и разумные нотки, и вцепился в древко, нанесшее ему жестокую рану. Тем временем я выхватил Дискос и буквально в одно мгновение раскроил его едва ли не на две половины - не без жалости в сердце.
Враг мой умирал, но в лесу топотали новые ноги. Я торопливо обернулся к Деве. Наани стояла за моей спиной и держала в руке нож. Обхватив девичий стан левой рукой, я двумя прыжками перескочил вместе с ней на вершину скалы. И немедленно повернулся назад, ибо из-за деревьев толпой валили Горбачи.
Кажется, их было чуть более двадцати - около двух дюжин - и я понял, что мы умрем, ибо не может один человек устоять в подобном сражении, сколь бы силен и быстр он ни был.
Впрочем, я не отчаивался… сердце мое переполняли великий страх за Наани и сливавшаяся с ним высокая радость. В тот день я был готов на подвиг ради нее. Вы скажете, что подобные чувства и такая любовь сродни сердцу варвара. Быть может, вы правы, но я человек, и именно так, не иначе, подобает поступать людям.
Тот, кто осудит меня, осудит все человечество… тщетны любые речи, пусты всякие сожаления: нельзя считать добродетелью нерешительность - тот, кто первым убьет врага, получает шанс дожить и до конца сражения. Так было всегда, есть ныне и будет до конца времени… нельзя уцелеть, цепляясь за столь любезные многим сердцам возвышенные идеалы.
Но лучше будет вернуться от размышлений к повествованию. Горбатые бежали удивительно быстро, первые уже лезли на скалу, словно пантеры, которые молча берут добычу; впрочем, я заметил, что все они несколько ниже ростом только что сраженного мной. Воистину, тогда я весь превратился в скорость и мысль: быстрыми движениями Дискоса скосил головы троим Горбачам, а четвертому нанес смертельный удар в лицо металлическим сапогом… всей своей силой, всем боевым мастерством пытался я сохранить наши жизни.
После начала сражения миновало буквально несколько сердцебиений, но времени перевести дыхание не было. На скалу вскочили еще трое Горбатых; один ударил меня камнем, зажатым в руке; броня моя зазвенела, и я отшатнулся, все же успев сразить одного из врагов.
Наани поймала меня за руку и помогла устоять, тогда я убил Горбача, державшего камень, в тот миг, когда он собрался нанести мне второй удар. Снова укрепившись на ногах, я обратился к третьему врагу. Ему было некуда деваться - даже если бы это и входило в его намерения, - но он издалека прыгнул на меня. Вовремя увидев его, перехватив Дискос обеими руками, я поразил Горбатого в среднюю часть тела, раскроив его еще на лету. В это мгновение из-за края скалы вылезли еще двое… кто-то из них схватил меня за ноги, и я рухнул на спину, получив жестокий удар, пока тело Горбатого еще находилось в воздухе. Перелетев через меня, мертвая туша рухнула на скалу и, перевернувшись, свалилась вниз.
Падение потрясло меня, а руки Горбатых тянули к краю скалы. Невзирая на все старания ранить их, я попадал только по камню, и лишь по счастью не повредил оружие. В тот самый миг, когда они готовы были стянуть меня на землю, я нанес сильный удар, отхватив плечо одному из них. Высвободившись из его хватки, я жестоко ударил металлическим каблуком по пальцам другого и раздробил их.
Я ощутил, что Наани помогает мне подняться на ноги, заметив мою неуверенность. Тут Горбатые хлынули на скалу. Нам повезло: они могли залезть лишь с одной стороны, остальные стороны камня оказались крутыми и гладкими. Это и помогло нам спастись.
А пока я стоял, преграждая путь врагам и рубил их, быстро вращая Дискосом… великое орудие светилось и ревело, заставив врагов отступить. Я бросился вперед, пользуясь их растерянностью, и поразил переднего; получив удар в голову, он умер, еще не осознав, что произошло. Но сам я оказался в ужасном положении; Горбачи окружили меня со всех сторон и принялись молотить меня камнями. Получив тяжелые удары в грудь, спину и голову, ощущая, как проминается под ударами металл, я решил, что пришел миг моей смерти. Тут до меня донесся горестный вопль, вырвавшийся из уст Девы. Голос ее заново воспламенил во мне жизнь. Серая мгла ярости заволокла все кругом, а я рубил, и рубил, и рубил - забыв обо всем кроме врага. А когда пелена рассеялась, вокруг на скале валялись убитые Горбачи, и Наани поддерживала меня; кровь текла по моему телу из ран, панцирь был покрыт глубокими вмятинами.
И я медленно повернулся к ней; Наани поняла, что я собрался спросить, цела ли она, но сердце ее терзалось: ведь я был настолько изранен. Воистину, я отменно сражался и не знал только, цела ли она.
Сознание быстро вернулось ко мне, однако я предельно ослаб и едва стоял на ногах. Теперь нужно было только добраться до плота и оттолкнуть его от берега.
Медленными движениями приблизившись к краю скалы, я огляделся, чтобы убедиться в том, что Горбатые убрались прочь. Дева помогала мне не упасть.
В этот момент появились враги, их было пятеро. Горбатые ползли, стремясь застать меня врасплох. Собрав все силы, я оторвался от Девы, потому что должен был вступить в эту схватку, пока еще мог это сделать. Первым же ударом я поразил одного из Горбачей в голову; он упал бездыханным, однако же я ослабел в большей степени, чем мог предположить; ноги мои подкосилась… так, стоя на коленях, спиной привалившись к камню, я пытался отразить натиск врагов, впрочем, робевших перед Дискосом, который двигался теперь в моих руках не столь уж быстро.
Тут Наани торопливо спустилась со скалы и забежала за спины Горбатых; я хотел крикнуть ей, чтобы она устремилась к плоту, но даже голос покинул мое тело; впрочем, нас ожидала самая скорая и окончательная разлука: некому будет впредь защитить ее, некому будет показать ей дорогу к Великому Редуту.
Наани что-то крикнула Горбатым, и я понял: она хочет отвлечь их от меня. Однако враги не обращали внимания на нее; они подступали все ближе и ближе, и один из них нанес мне страшнейший удар, едва не проломив своей чудовищной лапой мой панцирь. Откинувшись на камень, я вновь облился кровью и едва не потерял сознание. Тут Горбатый схватился за Дискос и немедленно выронил его от боли, причиненной Великим Оружием. Тут он ударил меня еще раз, намереваясь покончить со мной. В тот же миг Дева оказалась в самой гуще Горбатых и ударила ножом того, который бил меня. Вновь и вновь кромсала она его тело самым свирепым и решительным образом. Тогда он повернулся и поймал Наани за одежду. Но платье разорвалось надвое, и Дева вырвалась на свободу. И воззрите! Полное отчаяние придало мне силы; я крикнул, чтобы Наани бежала к плоту, разрубил Горбатого надвое, и упал в обморок, спиной привалившись к скале. Дева побежала прочь от Горбатых, а они не знали, следовать ли за ней или нападать на меня, и остановились. Дева же звала их, пытаясь отвлечь от меня. Она думала тогда не о своей жизни, а только о том, чтобы спасти меня, но у меня уже не оставалось сил, чтобы бежать к плоту.
Горбатые отвернулись от нее, и трое уцелевших принялись хитроумным образом окружать меня, неторопливо и с опаской - ведь они не были уверены в том, что я уже не способен причинить им вред. Заметив это, Дева испустила громкий крик, казавшийся таким далеким моим оглохшим ушам, и вернулась назад… нагая, она стремительно пробежала мимо меня, белая и безмолвная, словно смерть; лицо ее искажалось отчаянием, но глаза были предельно внимательны. Она ударила своим ножом в плечо ближайшего к ней врага; тот взвыл, повернулся и бросился за ней. Наани в полном безмолвии металась из стороны в сторону, быстрая, словно свет. Тогда к преследователю присоединились двое других, а Наани бегала между деревьев, и все трое Горбачей пытались схватить ее - неуклюжими, но быстрыми движениями.
Кулак Наани сжимал нож, я понял, что она решила убить себя, когда силы откажут ей… В этот момент и сердце мое разорвется от горя. Тут силы отчасти вернулись ко мне, но, оторвав от скалы свое тело, я только упал на лицо. А потом стал на колени и так отправился следом за ними и кричал - шепотом, потому что голосу моему не хватало силы. Тут фигурка Девы - белая и далекая - исчезла. Горбатые следовали за ней, но даже в слабости своей, я заметил, что из-за полученных ран двое из них передвигаются несколько неловко: они отставали, но получивший от Девы удар ножом был упорен и бежал очень быстро. Когда все они исчезли за деревьями, весь мир вокруг меня наполнился пустотой и великим ужасом и как бы онемел. Тут я понял, что поднялся на ноги и бегу к деревьям. Дискос волочится в петле за моей рукой, а земля сама собой отползает куда-то назад. Я не видел, куда ступаю, взгляд мой был прикован к деревьям… Помню, как я услышал свой искаженный мукою голос, а потом в ушах моих загрохотало, и я упал на лицо свое.