Ириска, осмотрев и ощупав илиноек с головы до пят и даже заглянув им в рот, назвала им цену в орландском товарно-денежном эквиваленте: семнадцать выделанных оленьих шкур. Павлов поинтересовался: почему именно семнадцать, а, скажем, не шестнадцать или восемнадцать? Ириска замялась, не зная, что ей ответить. Урсула, рассмеявшись, сказала, что это - ее подарок "дорогому другу и боевому товарищу Тезей-хану".
В третьем часу после полудня капитан Тарас доложил ему о том, что "Лимузина" к отплытию в Эльдорадо готова, все члены экипажа чувствуют себя удовлетворительно, пострадавших и больных нет. Павлов передал ему еще два послания, написанных под его диктовку Алексией: Обращение к Народному собранию Эльдорадо и письмо их преосвященству Толемей-хану.
В "Обращении…" Павлов объяснял гражданам Эльдорадо причины, вынудившие его на некоторое время воспользоваться гостеприимством хозяина орландского подворья в купеческом поселении на реке Ипуть, и просил на время его болезни передать его "царские" полномочия первосвященнику Толемей-хану. Далее, он предлагал отметить наградами шестерых молодых бойцов и канонира Марата, отличившихся во время его второго похода на Красные Камни, и пообещал дать Народному собранию и судейской коллегии исчерпывающие объяснения по поводу ареста и смерти гражданина Корейка.
В письме к Толемей-хану Павлов сообщал стратегически-важные сведения, имеющие непосредственное отношение к обороне и безопасности жителей Эльдорадо. Два спецназовца из группы Астрахана, захваченные в плен во время последнего боевого столкновения, при повторном допросе сознались, будто бы они слышали от уйгурского князя Вагиза, что в начале осени из Прибайкалья вниз по реке Ипуть в направлении Долгого Острова (Красных Камней) проследует караван судов с пополнением и военными грузами. Это могло означать продолжение войны с Империей джурджени и обязывало граждан Эльдорадо оказать союзному племени орландов посильную военную и материально-техническую помощь.
В четвертом часу после полудня к нему зашла Центурион Сансара, чтобы обсудить с ним результаты своей инспекционной поездки. После недавнего боевого столкновения с остатками военного контингента Северной экспедиции не могло быть и речи о том, чтобы оставлять факторию без прикрытия. К тому же неспокойно вели себя раненые и выздоравливающие пленные в полевом госпитале на Журавлиной поляне. Они жаловались на скудное питание и отсутствие благ цивилизации в виде театров, борделей и кабаков. Несколько раз на Журавлиную поляну наведывались охотники из племени кайяпо, чтобы попытаться отомстить безоружным солдатам джурджени за смерть своих братьев и сыновей, погибших во время преследования отряда Багирхана.
Оценив оперативную обстановку, Павлов и Сансара договорились о том, что после завершения празднования Дня Благодарения Авесалома она отправит в факторию десять опытных бойцов, которые сменят на боевом дежурстве отряд старших учениц. Павлов со своей стороны обещал дать орландским амазонкам в подкрепление отделение гоплитов, а также одно полевое орудие с прислугой и приличным боезапасом.
……………………………………………………………………………………………………
Он проснулся среди ночи. Через открытое окно с закрепленной на нем рамной москитной сеткой веял прохладный ветерок, и доносились то затихающие, то усиливающиеся звуки бубна. Чей-то жалобно- протяжный голос выводил знакомую ему мелодию:
- И… Иее…Иес…
В топке камина, расположенного в центре помещения, разгораясь, трещали сучья. Кто и с какой целью, летом, да еще среди ночи развел в камине огонь, было совершенно непонятно. Павлов повернул голову и перевел взгляд на низенькую кушетку под окном, на которой на ночь устроилась Ириска. Его супруга была на месте: спала, укрывшись с головой легким пуховым одеялом.
Входная дверь с улицы хлопнула. Кто-то вошел в сени, потоптался, со скрипом открыл внутреннюю дверь, шепотом выругался, вошел в прихожую, обо что-то споткнулся и снова выругался. Прихожая по ночам служила спальным местом для прислуги, но не на полу, конечно, а на полатях, похожих на антресоли. Охранник войти в апартаменты без вызова не мог, и уж тем более среди ночи по своей прихоти разжечь камин. Павлов на всякий случай проверил, на месте ли кинжал и заряженный многолучевой арбалет. Арбалет заряжала Ириска, подтрунивая над крайней его осторожностью и подозрительностью, - на что он ей резонно возражал в духе известной поговорки: "Бережёного Бог бережет".
Из прихожей человек, вошедший в дом с улицы, прошел в маленькую гостиную, заставленную платяными шкафами, буфетом с посудой и чем-то похожим на секретер. Там он остановился. До слуха Павлова донесся сдавленный стон, и ещё еле различимый звук, напоминающий утробное урчание, с раскатистым и слегка картавым "хрррр", и не на шутку разволновался. В гостиной на подвесной кровати, которая занимала мало места, поскольку складывалась к потолку, расположилась на ночь Алексия.
Павлов взял арбалет наизготовку, и в этот момент увидел, как на него стремительно надвигается черная мохнатая тень. Он приготовился стрелять, но уже через пару секунд отложил арбалет в сторону и с облегчением вздохнул. Тот, кого он принял за злоумышленника, оказался его приемной дочерью Алексией с охапкой расколотых на поленья дров.
- Почему не спишь? - спросил он ее громким шепотом.
- Мне стало холодно, и я решил разжечь камин. Дров в дровницу у камина никто наложить не додумался, поэтому пришлось идти за ними в сарай, - ответила Алексия обычным хрипловатым голосом, совершенно не заботясь о том, что может кого-то разбудить.
- Тише, Ириску разбудишь! - шепотом предупредил ее Павлов.
- Ей все равно. Она уже третий час под наркозом, - невозмутимо заявила Алексия, и принялась подкладывать в камин принесенные с собой поленья.
- Что ты мелешь? Какой наркоз? Сейчас же прекрати! - рассердился Павлов. Он даже попытался привстать, но острая боль в ноге не позволила ему это сделать.
- Я подмешал ей в травяной чай сок мака, конопли и мандрагоры и теперь с ее бесчувственным телом можно проводить любые операции, - насмешливым голосом сообщила Алексия, издав в конце фразы урчание, с раскатистым и слегка картавым "хрррр".
И тут до Павлова дошло, что Алексия (Алексхан), это - вовсе не Алексия, а захватившее ее разум и тело демоническое существо, которое намеревается сделать какую-то пакость. Он снова потянулся за арбалетом, но ухватить его не смог, так как руки внезапно налились свинцовой тяжестью. Он хотел закричать, чтобы разбудить Ириску и привлечь внимание охраны, но и этого сделать ему не удалось: рот не открывался. Его тело его больше не слушалось.
Тем временем тот, кого он принимал за Алексию, как ни в чем не бывало, заложил дрова в топку, последним поленом постучал по порталу (декоративная часть камина, которая окружает, обрамляет топку - Прим. Авт.) и требовательно позвал:
- Эй, ассистент! Где тебя черти носят?
Из топки камина послышалось кряхтение и сопение, как будто в ней кто-то возился. Потом из нее показались две ноги, обутые в красные сафьяновые сапоги и темно-коричневые полы суконного кафтана. Потом показалась нижняя часть спины. Из топки, как из люка горящего танка, завалившегося на корпус, выбрался плюгавый и плешивый старичок, в котором, когда он повернулся к нему лицом, Павлов опознал своего старого знакомого.
Смахнув платком с плешивой головы тлеющий уголек, и стряхнув с одежды прилипший к ней пепел, Арнольд Борисович Шлаги лучезарно улыбнулся и отвесил низкий поклон, но не Павлову, а Алексии. К ней же он, по-русски, обратил и слова приветствия, произнесенные с тоном подобострастия и величайшего уважения:
- Простите, ваше высочество, за двухминутную задержку. Тележка с медицинским инструментом в дымоходе застряла. Еле-еле ее пропихнул.
- Где же твой инструмент, черт побери?! - нетерпеливо потребовал тот, к кому Арнольд Борисович обратился, как отпрыску царских кровей.
- Сей момент, ваше высочество, не извольте беспокоиться, - засуетился бес, повернулся к камину, натужно крякнул, и вытащил блестящую никелем тележку, которая по своим габаритам вдвое превосходила размеры топки.
Вытащив тележку, Арнольд Борисович подкатил ее к кровати, на которой лежал онемевший и парализованный Павлов. Поставив тележку у изголовья, бес мельком на него взглянул, показал язык и обратился к лже-Алексии за разъяснениями по поводу дальнейших действий:
- Как наш пациент? К операции готов? Уже засыпает? Когда приступим?
- Пациент, как всегда, в своем репертуаре. Недавно угрожал мне арбалетом. Не спит. Наркоз мой, видите ли, ему не по нутру пришелся. К операции приступим прямо сейчас. Пусть ему будет больно, - сказал тот, кого Павлов по неведению считал своим приемным сыном, а затем дочерью.
И тут в голове у него мелькнула мысль о том, что, возможно, юный мичман, который прибился к нему у полуострова Давос после потопления "Неустрашимого" не так прост. Что, если, на "Неустрашимом" Алексхан никогда не служил, и к семье его покойного друга Антон-хана совершенно не имел никакого отношения? Тогда кто же он? Кто?! Почему так настырно за ним следует?!
Его мысли по поводу Алексхана прервал Арнольд Борисович, который, покрутив головой, пожаловался:
- Кто-то за окном воет и мешает сосредоточиться.
- Это - Айдан. Старуха-шаманка из племени южных тунгусов. Представляешь, чуть меня не покалечила и досрочно из командировки не вытащила. Неглубоко, видно, я ее зарыл, да и бубен ее мне бы следовало не разломать, а сжечь, - сказал мичман-самозванец, которого Павлов уже был готов называть не иначе, как "засранец".
- Может, заткнете ей глотку, а то я по ошибке вместо пинцета передам вам зажим, или, наоборот, - умоляюще попросил Арнольд Борисович.
- Некогда с ней возиться. Просто закрой окно, а затем объясни пациенту, с которым мне разговаривать не хочется, поскольку он сам - "засранец", о цели предстоящей операции, - потребовал лже-мичман.
Арнольд Борисович хлопком в ладони закрыл окно и, подойдя к изголовью кровати, улыбнулся, хитро прищурился и торжественно объявил:
- Дорогой Дмитрий Васильевич! По просьбе вечно-живого дедушки невинно убиенной принцессы Роксаны, - того самого, что лежит, забальзамированный, в золотом саркофаге под толщей земли самого высокого кургана уйгурской степи, мы проведем вам пластическую операцию по изменению пола. Заодно, естественно, мы заменим ваши переломанные и израненные конечности. Все - бесплатно. Донорские женские органы, которые я не буду перечислять, чтобы не коробить ваш слух, мы заимствуем у вашей супруги Ириски. Ваша умная голова, широкие плечи и натренированные бицепсы останутся при вас. Груди, бедра, ягодицы и ноги мы отрежем от Ириски и аккуратно к вам без швов прикрепим. После этого вы соединитесь с ней, так сказать, душой и телом. Были двое, а станет одно. Ваш могучий, кхе-кхе, детородный орган, заберет себе их высочество. Дедушка Роксаны, по правде говоря, пожелал, чтобы мы прицепили вам эту штучку на лоб, но мы, подумав, решили, что это - не эстетично, и, к тому же, помешает вам в холодную и дождливую погоду пользоваться головным убором.
Когда Павлов услышал эти слова, внутри у него все оборвалось. Сердце, учащенно забившись, остановилось, и он понял, что умирает, не завершив свои труды и даже не простившись с родными и близкими ему людьми. Лже-мичман, заметив его состояние, толкнул Арнольда Борисовича в спину и закричал:
- Мы его теряем! Скорее тащи электрошок!
Арнольд Борисович кинулся к камину, и в этот момент Павлов увидел, что дом горит, то есть не весь дом, конечно, а только потолок, причем, так ярко, что глаза слепит. Потом он обратил внимание на то, что огонь какой-то не естественный - белого цвета и тепла от него нет. И, вдруг, из языков пламени, собравшихся в один факел, перед его кроватью возникла женщина ослепительной красоты в охотничьем комбинезоне лазуритового цвета с ярким блеском и мягкой, приятной полупрозрачностью.
- Оставь его, Бафомет, он не твой! - решительно заявила она голосом, который невозможно было ни с кем спутать.
Вне всякого сомнения, это была Медвяная Роса.
- Пошла в преисподнюю, коза драная! Шлюха! - что есть мочи заорал Арнольд Борисович и замахал руками, пытаясь отогнать ее прочь.
- Кто это?! - удивился лже-мичман, которого Медвяная Роса назвала незнакомым Павлову именем.
- Так, одна шлюшка, изменившая своему первому мужу, а затем и нашему другу, - сказал Арнольд Борисович и противно захихикал.
Павлов почувствовал, как у него снова застучало сердце, но уже не слева, а справа. Он попробовал пошевелить конечностями, и у него это получилось. Собравшись с силами, он приподнялся с кровати, а затем даже смог на ее сесть и спустить ноги на пол. Бедро, ноги и руки уже совершенно не болели, и по всему телу разлилась приятная легкость. Руки сами собой потянулись к арбалету, но поднять его он не смог, только чуть-чуть сдвинул с места.
Арнольд Борисович еще больше усилил свои крики и маты, а Медвяная Роса, молча, смотрела на него гневным взглядом. И под воздействием силы этого взгляда с бесом начали происходить странные метаморфозы: он стал меняться в лицах, среди которых Павлов узнал Эскулап-хана и своего бывшего коллегу по работе в Главлите Арнольда Борисовича Шлаги. Одежда на бесе задымилась, а лицо приобрело багровый оттенок.
В то, что произошло дальше, Павлову верилось с большим трудом. Медвяная Роса протянула ему руку. Схватившись за нее, он встал на ноги. Арнольд Борисович и его начальник загородили проход, зашипели и зарычали, угрожающе обнажив острые клыки. Звякнуло разбитое стекло, и в окне мелькнула седая голова шаманки Айдан. Увлекаемый Медвяной Росой, Павлов пролетел сквозь потолок и очутился на четырехскатной крыше, покрытой добротным тесом. Судя по положению луны, было два или три часа ночи.
Входная дверь флигеля громко хлопнула. Из нее, как ошпаренный, выскочил Арнольд Борисович Шлаги и истошным голосом заорал:
- Незаконная кремация! Я протестую!
Его крики привлекли внимание охраны, возвращавшейся с обхода вверенного им участка подворья. Они подняли тревогу, и бросилась на Арнольда Борисовича с копьями наперевес. На помощь к ним уже бежали слуги Капуцина с рогатинами и топорами. Одежда на бесе вспыхнула, и он попытался от нее избавиться, превратившись в кошку. Но превращение получилось у него только наполовину, поэтому кроме одежды на нем еще и загорелась шерсть. Чтобы сбить пламя, бес начал кататься по влажной траве. В него полетели копья. Тогда бес, большими прыжками, на четырех огромных лапах, понесся сторону выгребной ямы, в которую обитатели орландского подворья сваливали мусор и сливали нечистоты. Пробив головой хлипкий настил, бес скрылся в яме. Преследовавшие его охранники и слуги Капуцина окружили яму и в нерешительности встали с поднятыми в замахе копьями, рогатинами и топорами.
Из открытой настежь двери флигеля в одной сорочке и босиком выбежала Ириски, и, заламывая руки, громко зарыдала.
- Пойдем! Дальше тебе будет очень больно смотреть, - предложила Медвяная Роса и крепко сжала ему руку.
Он повернулся к ней, уткнулся лицом в грудь и заплакал от переполнявшего его чувства благодарности и светлой радости. Медвяная Роса гладила его, как маленького, по голове и шептала нежные и ласковые слова, от которых ему становилось все легче и легче. Он даже не заметил, что вместе с нею уже поднялся и парит над землей на высоте птичьего полета. Когда же, наконец, до него дошло, что законы земной гравитации на него не действуют, он спросил себя и ее:
- Неужели это все?
- Нет, - ответила она и уточнила: Тебе предстоит пересадка на другой плот и возвращение к родным берегам.
- А ты? - робко поинтересовался он.
- Я останусь с тобой, и теперь уже навсегда, - ответила она и в ее живых глазах заиграли добрые и веселые смешинки.
Он хотел было спросить ее о цели и маршруте предстоящего путешествия, как она привлекла его внимание к тому, что происходит на земле, то есть на территории орландского подворья, от которого они, незаметно, отлетели на расстояние полукилометра. Из высокой кирпичной трубы на крыше флигеля вырвался язык пламени и принял форму козлиной головы с большими рогами, бородой и пустыми черными глазницами.
- Беее! Беспредел! - проблеяла "козлиная голова", и, оторвавшись от трубы, начала медленно от нее удаляться.
- Алексхан? - спросил он ее.
- Да. Тело его сгорело в камине, а все остальное вышло через трубу, - подтвердила она его догадку.
- Кто же в камин его загнал? - Павлова распирало любопытство.
- Полагаю, что он сделал это сам, ну, может быть, не без помощи Айдан, - весело ответила Медвяная Роса.
Павлов подумал, что с его стороны было бы очень невежливо улететь в Москву и не поблагодарить Айдан за помощь, которую она ему оказала. Также неплохо было бы проститься со стариком Бильдыевым, с Лисичкой, с Ириской, с Толемей-ханом, с Сансарой и Урсулой. Он с благодарностью вспомнил имена сотен людей, с которыми ему довелось встретиться за время своего удивительного путешествия.
- Ты забыл про Березку, - напомнила ему Медвяная Роса, которая, очевидно, свободно читала и угадывала его мысли.
- Я ее помню, - сказал он, сгорая от стыда и смущения.
- Тогда давай ее навестим! - предложила она.
- Ты не возражаешь? - удивился он, почему-то считая, что прекрасная дакотка должна испытывать к Березке ревность.
Явно прочитав его мысли, Медвяная Роса рассмеялась, и, не говоря ни слова, повлекла его за собой на переливающуюся лунным серебром поверхность Голубого залива. Они прошлепали по воде несколько шагов, и навстречу к ним из зарослей камыша выпорхнула маленькая лодка из стеклоподобного материала, отливающего золотистым цветом, с изогнутым, как лебединая шея носом. Медвяная Роса заняла место за кормовым веслом, а он сел на банку гребца и взял в руки почти прозрачное двухлопастное весло. И они пошли вверх по реке Ипуть.
Третий поход Павлова на Красные Камни на чудесной лодке Медвяной Росы оказался самым коротким и самым быстрым. Уже на рассвете они подошли к Главному причалу и его знаменитой, высеченной в скале лестнице. По дороге они, без умолка, разговаривали. Павлов рассказывал Медвяной Росе о том, что ему пришлось в облике старшего сына императора джурджени пережить, а она поделилась с ним своими впечатлениями от путешествия в одну далекую галактику.
На пустынном причале у самой кромки воды стояла молодая женщина в скромном холщевом сарафане и темным платком на голове. Она напряженно всматривалась в круги, образовавшиеся на воде, как будто уже знала о том, что они могут означать.
- Березка, здравствуй, это мы! - приветствовала ее Медвяная Роса.
- Да, я вас вижу, но только очень смутно. Я уже все поняла. Ночью мне приснился сон, что, будто бы я стою на причале и кого-то жду. Проснувшись, я не стала раздумывать, и поспешила вас встретить, - очень кратко и емко сообщила Березка.
- Мы только на пару минут, чтобы попрощаться. Впереди у нас долгий путь через Кольцо Времени, - объяснила причину их кратковременного визита Медвяная Роса.
- Вы ведь вернетесь? - с надеждой в голосе спросила Березка.
- Обязательно вернемся, - сказал Павлов и при этих словах в ладони его правой руки ярко вспыхнули два меленьких изумруда, оставленные ему Забавой и Младшей Досей в качестве подарка "женщине, которая его любит и ждет".