Ответа не последовало, и тут я понял, что сейчас Калеб меня убьет. Я умру - если повезет, быстро, и ничего не смогу поделать, - он просто не станет меня слушать. Его состояние напоминало тлеющий бикфордов шнур, и в страшном сне не приснится, что будет, когда он догорит… Но это почему-то волновало меня на удивление мало - неужели есть вещи, более важные, чем моя жизнь? Неужели чья-то жизнь сейчас волнует меня сильнее?
- Ты в порядке? - вырвалось у меня. - Что с Джиа?
Я впервые назвал ее так, не имея на то прав… Это было ключевое слово, пароль, который мигом вывел его из ступора, активировал бомбу. Бикфордов шнур сгорел. Бам!
Безо всякой раскачки, не успели умолкнуть последние звуки ее имени, как Калеб взъярился, зарычал - я даже не успел испугаться - и швырнул меня на кафельную стену. Я шарахнулся вбок, прижимаясь к стене всем телом, пока мои пальцы не нащупали выключатель.
Ванную залило стерильным беспощадным светом, и я пожалел, что включил его… благословенна тьма…
Кровь была повсюду - на стенах, на полу, размазана и смешана с водой. Калеб тоже был весь в крови, и трудно было определить, насколько серьезны ранения. Одно я увидел точно - предплечье было пробито пулей, и кажется, не в одном месте; волосы растрепаны, к ранам намертво прилипла ткань, на лбу густой потемневший мазок. Правду говоря, у меня не было ни времени, ни возможности его разглядеть, пока он тряс меня как что-то неодушевленное.
- Я УБЬЮ ТЕБЯ! - Его лицо было искажено яростью и страхом и само по себе это внушало страх. - Скажи, прежде чем я разорву тебя пополам, это сделал ты?!
Еще пара минут - и я точно стану неодушевленным. Тут я сам заорал - прежде всего чтобы он перестал меня трясти и перестал на меня орать.
- Ничего я не делал! Да отпусти же меня!
Он слегка притормозил, я воспользовался этим и рванулся в сторону занавески, закрывающей ванну. Хичкок - знаменитая сцена в ванной… С занавески стекали красные подтеки, будто кто-то хватался за нее окровавленными руками.
- Джиа!!!
Внезапно раздался плеск и тихий-тихий шелестящий звук из-за нее, звук слезающей змеиной кожи - даже не знаю, каким чудом я в таком состоянии услышал его:
- Кей…ли… не пускай его… пусть не смотрит…
Больше я не успел и шага сделать. Калеб дернул меня за плечо, рискуя вывихнуть, и прижал к себе, потому что я вырывался. Я задыхался от ужаса и боли, не своей, но от этого не менее сильной, я хотел увидеть, что там, в этой заляпанной кровью ванне, под слоем воды, больше похожей на вино, почему оно такое съежившееся и темное… и почему я не могу поверить, что это - она. Это не может быть она.
Господи, почему мне так плохо, будто это меня прошили автоматной очередью?
Я оттолкнулся от Калеба и не заметил, как оказался на полу на коленях.
…Я сидел, вцепившись в перила, а мама шла ко мне, держась за стену и едва переступая босыми ногами. Она была белее этой стены, тем чернее казались волосы, падающие на лицо, открывающие только его часть - щеку, мраморный подбородок. Губ не было - они слились с белизной лица, постепенно переходящей в синеву. На ней была только короткая комбинашка, щедро демонстрирующая тонкие руки в черных и багровых пятнах.
- Уильям… - прошелестела она высыхающим, как роса, голосом и вдруг начала падать, синие ногти заскребли по стене.
И голос отца: "Эмерал! Эмерал!" - так далеко, будто под землей… он никогда не звал ее Эми, только Эмерал… а Эми звал ее я, она ведь была такая молодая… просто Эми, ей было только двадцать шесть, как она могла меня оставить… она была мне так нужна…
…эмерал-эмерал-эмерал-эмерал-эмерал…
…ЭМЕРАЛ!!!..
Провались герр Фрейд поглубже в преисподнюю вместе со своим гребаным эдиповым комплексом.
…Такая тишина, только мое дыхание и звук текущей воды там, за занавеской. На языке соленый вкус, и его много - как быстро забывается ощущение текущих слез, ведь столько лет прошло. Несколько секунд оно было абсолютно чужеродным, пока я не вспомнил - не вспомнил об этом великолепном освобождающем чувстве… Будто двадцатилетний яд выходил из меня, отрава, способная проесть обшивку шаттла.
Господи, ну почему кого-то обязательно должны застрелить, только чтобы я мог выплакать все скопившееся за эти годы?.. Ну почему так?..
- Это не ты, - сказал негромко Калеб у меня над головой, - не ты, да, Уильям?..
Я хотел спросить, умрет ли Джиа, но не мог даже вдохнуть. Прямо под моим носом на полу что-то блестело, я с трудом разглядел золотой крестик - с шеи Калеба или с руки Джиа, и не раздумывая сжал его в кулаке.
Калеб подал мне руку, чтобы помочь подняться, и я еле вскарабкался вверх. Но он не сразу выпустил меня. Я держался за него, потому что ноги меня не держали, - казалось, разомкни он руки - и я снова свалюсь на колени. Возможно, и он держался тоже, прижимая меня к стене. Едва держался.
- Уильям… успокойся… ты меня пугаешь…
- Ты меня тоже. Она умрет?..
- Прошу тебя…
Я уперся ногами в землю, проверяя ее на шаткость. Калеб медленно отстранил меня, слезы расчертили его лицо алыми полосками, глаза стали цвета капуччино с кровью. Ярость ушла, осталась боль, такая настоящая, что хотелось покончить с собой. Он моргнул, и пара новых ниточек потянулась к подбородку.
- Кейли, она?..
- Ей очень плохо, - сказал он наконец. - Но она не умрет.
Она не умрет. Вот оно. То, самое главное, на фоне которого все остальное теряет значение. Или приобретает.
- Что нам делать? - спросил я только.
- Ждать.
Что же, ждать нам не привыкать.
Калеб с трудом вывернулся из водолазки, и стало возможно оценить масштабы бедствия. Когда он рывком содрал ее, присохшие раны снова закровоточили. Я приблизился, чтобы посмотреть.
- Ерунда, - сказал он, - сейчас все смою.
- Ерунда? В тебе дыр, как в решете, и пара из них выглядит очень неприятно.
- Вообще-то одна. Пуля была серебряная, но прошла навылет. Повезло мне. Джиа больше досталось - черт, я должен был догадаться, что она вытворит что-нибудь в этом роде. - Калеб бросил взгляд в сторону ванны, но там было тихо. - Она первая почувствовала слежку, но я ей не поверил - комендантский час все-таки… А потом твои друзья просто открыли огонь.
Я открыл рот, чтобы возразить насчет друзей, и закрыл. Что тут можно сказать, чтобы не показаться ни лжецом, ни ренегатом?
Калеб присосался к ране на предплечье и через секунду выплюнул пулю.
- У меня появилась идея, - продолжал он между тем, - я хотел перебросить Джиа через забор, а сам уж как-нибудь разобрался бы. А потом…
- Что потом? - я как загипнотизированный следил, как он высосал и выплюнул вторую пулю со сгустком крови.
- А потом она это сделала. Я не успел сказать "мертвый слэйер", как очутился за забором сам. Знаешь, тогда, на арене "Колизея", я ведь победил ее, но не убил, хотя все этого хотели. Все всегда этого хотят. Пять часов, Уильям, это длилось пять часов, почти до рассвета. Голыми руками и зубами. Кровавый пот просто лился, глаза заливал, на нас живого места не было, сплошные рваные раны. Видел бы ты, как она дралась, - мне по существу повезло, что я в конце концов стоял на ее горле, а не наоборот… Все так орали - убей, убей, Монтеррос встал и указал большим пальцем вниз, только Генри молчал. И Соня. Я сам этого хотел, давно хотел, пока не увидел ее под своими ногами. Никакие деньги этого не стоят. Возможно, на моем месте она убила бы без колебаний, но… Так я потерял награду, хотя на деле взял первый приз, и боюсь, этот "приз" с тех пор считает, что должен мне жизнь. А она мне ничего не должна. Она дала мне больше.
Пули выходили и выходили, в конце концов, осталось три - Калеб изогнулся, стараясь заглянуть через плечо. Я их видел - две в районе лопатки, одна - совсем рядом с позвоночником.
- Не достать. Придется ждать, пока сами вылезут.
- Давай я.
Он посмотрел на меня - не сказать, чтобы недоверчиво, скорее удивленно.
- Давай, ладно, только руками, а то еще крови наглотаешься.
Я осторожно прижал два пальца к ране, к самому отверстию. Вернее, отверстия как такового не было, оно уже успело затянуться - в данном случае, большой минус регенерации. Через пару секунд показалась пуля, она медленно всплывала, разрывая восстановившуюся кожу, и вскоре я смог достать ее. Калеб не дергался, только по коже время от времени пробегала дрожь, как у кота, которого гладят против шерсти.
- Если бы у них было столько серебра, сколько свинца, от нас бы осталось одно воспоминание, - сказал он, делая тяжелый вдох. - Но пуль было только двенадцать. Четыре промаха, одна сквозь меня. И семь… в ней. Блондинка - это твоя?
- Халли, - ответил я, будто это был ответ.
- Она здорово перепугалась, визжала, палила почем зря. Спасибо ей - половину пуль отправила искать случайных прохожих.
- Я передам…
Последняя пуля в середине пути застопорилась. Я слегка подавил пальцами, но она никак не поддавалась, наверное, застряла в кости. Тогда я сделал вдох и приложился к ране.
Мой рот наполнился кровью, но это помогло. Пуля живо выскочила из своего плена. Калеб вздрогнул и негромко выдал такое словосочетание, от которого я чуть эту пулю не проглотил. Я далеко не кисейная барышня, но вряд ли повторил бы это, даже надравшись в хлам.
Опомнившись, я поспешно выплюнул - и пулю, и кровь. Во рту разливался знакомый вкус.
- Никогда не слышал, как ты ругаешься.
- А я никогда не видел, как ты плачешь.
- Считай, что это был эксклюзив.
Калеб завис у раковины, смывая с себя все, до чего мог дотянуться.
- С ней точно все в порядке? - Я поглядывал на окровавленную занавеску, она висела все такой же мертвой и неподвижной.
- С ней далеко не все в порядке, дорогой Уильям.
- Я не… я знаю, просто…
- Да ладно. - Умывшись, он выглядел уже почти как всегда. - Свинец выходит без проблем, как видишь, - тело само от него избавляется, и довольно быстро, по мере зарастания пуля выталкивается. Если и успевает зажить, то только в самом верху. С серебром хуже, он выходить не торопится. С ним какие-то изменения происходят, и когда рана зарастает, пуля остается внутри и разрушает плоть вокруг себя. Боль, конечно, адская… можно даже умереть, если в сердце…
- Поэтому Джи… Джорджия в воде?
- Да, раны так не закроются. И когда пули выйдут, она поправится за сутки.
Почти в унисон с его словами вдруг раздался легкий плеск.
- Кейли…
Все еще этот голос, такой страшный, такой неживой.
- Начинается? - спросил я, но Калеб исчез прямо у меня из-под носа, он уже там был, за занавеской.
- Принеси что-нибудь, какую-нибудь тару!
Я взял из комнаты первое, что мне попалось под руку - пепельницу, хрустальную с серебром, не понимая, почему нельзя бросать так, на пол. Калеб высунул руку, чтобы взять ее, не давая мне заглянуть. Я слышал частое дыхание Джиа, мне казалось, что ее боль отдается во мне короткими болезненными ударами. Калеб что-то неслышно говорил ей, бессвязные слова утешения. Наконец она резко выдохнула со стоном, и раздался божественный звук - звон серебряной пули о хрусталь. Первая. Осталось шесть.
По полу к моим ногам потекла вода, окрашенная кровью.
- Иди поспи, Уильям, - сказал Калеб. - Ты ничем не поможешь, а ей будет спокойнее.
- Думаешь, я смогу спать?
- Тогда погуляй. Правда, так будет лучше. А под утро приходи, она будет в сознании. Пожелаешь ей приятных снов.
- Я в сознании, - тихо сказала Джиа, и у меня внутри все скрутило. Плеснула вода, на мгновение за занавеской четко обозначился профиль. - Он прав, Уильям… приходи утром. Мы будем тебя ждать.
Я послушался. Отчасти потому, что не мог слышать этот ее голос, отчасти потому, что всем естеством своим не хотел уходить. А отчасти - потому что знал, куда идти.
Конец записи.
* * *
Машина Халли заняла мое место на стоянке. Сама Халли открыла мне дверь - ненакрашенная, бледная, с волосами, наспех затянутыми резинкой. Я был уверен, что она бросится мне в объятия, но она не бросилась, настороженно отступая вглубь квартиры. Не потому же, что я весь перемазан кровью?
В руках у нее был пистолет - спасибо, что хоть не целится.
- Какого хрена ты делаешь в моей квартире? - спросил я, начисто забыв про поливку цветов.
- Я боюсь, - прошептала она. - Я думала, ты дома. А соседка сказала, что ты уже п-почти месяц здесь не появляешься. Где ты был? И почему ты весь в крови?
Ее вопрос я пропустил.
- Какие новости?
- Сэма нашли… - Ее губы задрожали, и пистолет в руке тоже. - Он был п-похож на картину П-пикассо… - Халли издала смешок, похожий на скрип дверцы шкафа. - Завтра похороны, если тебе интересно…
Я глубоко вдохнул, испытывая одновременно облегчение и от этого угрызения совести, хотя и не такие чудовищные, как пару часов назад. Он сам виноват.
Я и не заметил, что последние слова произнес вслух.
- Он мародер! - почти взвизгнула Халли. - Это наша работа, это и твоя работа, Уилл!
- Нарушать законы? Палить на улицах в комендантский час? Устраивать разборки по мотивам сказок про слэйеров?!
Я чувствовал, как меня захлестывает злость - на нее, такую сейчас жалкую, на Джейсона, на всех Лучших вместе взятых, за то, что Джиа выкарабкивается из могилы, а они всего лишь трясутся по норам и мажут царапины йодом.
Ну, кроме Сэма, идущего по тропе Бога…
- Кто такая Эми Дж. Ван Стейн?
- Что?
Наверное, мой голос был таким, что Халли испуганно попятилась и уронила пистолет.
- На твоем столе лежали документы на ее имя. Кто она такая? С ней ты был?
Блин, неужели я правда забыл их здесь? Счета вернул, а бумаги на аренду… Блин, вот идиот.
- Да как ты посмела трогать мои вещи? - Я сделал шаг вперед, и Халли снова попятилась. В ее глазах была злоба и страх, такой четкий, что я захотел посмотреться в зеркало. Чтобы увидеть, что за зрелище заставляет ее отступать с дрожью в коленях. - Как ты посмела войти в мой дом и рыться в моих вещах?
- Они лежали сверху!
- Они были в столе, Халли.
Наконец она остановилась, не желая больше убегать.
- Не меняй тему! Ты скажешь мне, кто она?
- Эми Джорджия Ван Стейн давно умерла… - произнес я шепотом скорее сам себе.
- Зачем ты врешь, Уилл?! Я что, не имею права знать, с кем ты трахаешься?!
Тут я ее ударил, наотмашь. Сказывается мой небольшой опыт - дал такую лихую пощечину, что ее отбросило в кресло - в него она и забилась, держась за щеку и сверкая злыми слезами.
- Не смей, - сказал я голосом, острым, как нож для колки льда, и холодным, как этот же лед. - Не смей совать нос не в свое дело.
- Ты меня ударил, - прошипела она, будто до нее только дошло. - Ты поднял на меня руку…
- И подниму еще раз, если ты еще раз прикоснешься к тому, что принадлежит мне. А теперь выметайся.
Халли как ждала сигнала, подскочила и, вскинув голову, зашагала к двери. Уверен, она многое сейчас отдала бы за пистолет, который я подобрал и аккуратно положил в карман куртки.
- Я скажу Джейсону, - сказала она с ненавистью в голосе. Я теперь внушал ей ненависть - ну и ну! Скажешь Джейсону? Да хоть самому покойному Норману.
- Ключи оставь.
Она швырнула их в меня с силой безумного подающего и так хлопнула дверью, что чуть не сорвала с петель.
Я спокойно отправился в ванную и включил воду. Меньше чем через полчаса зазвонил телефон.
- Что ты вытворяешь?! - сквозь зубы процедил Джейсон. Я легко подавил в себе сочный матерный пассаж и выдернул шнур телефона. Достаточно на сегодня.
Ванна с пеной - это хорошо, замечательно. Я честно пытался расслабиться, но постоянно ловил свой взгляд на часах, и лежа в воде, и слоняясь по кухне, и втупившись в ночной канал. Наконец, когда напряжение достигло точки кипения, я отправился назад. До рассвета осталось чуть больше часа.
Она - первое, что я увидел. Она лежала на кровати, в чем-то легко-бело-прозрачном, почти не ощутимом на незаживших ранах. Калеб лежал на животе, а она - положив голову на его спину. Все там было легко-бело-прозрачное, тем виднее розовые следы от пуль, зарастающие новой кожей.
- Уильям!..
Я не понял, кто это сказал. Это было как эхо, оно вело меня, будто за руку. Я шел медленно, и мне было страшно. Меня влекло в равной степени, и вдвойне - к обоим. Как бы банально это не звучало, но каждый из них запросто мог погубить мою душу, а вдвоем уж они сделают это без труда.
А может, душа - это что-то, что нельзя погубить?
- Наш Уильям.
Наконец я понял, что за звук вплетался в фон тишины этой комнаты. Едва заметно колыхались занавески. Джиа пропускала волосы сквозь пальцы. Калеб водил ногтем по шелку простыни, будто думая о чем-то, и это невозможно было услышать. А я слышал. Я вдруг понял, что когда-нибудь, неизвестно когда, но я смогу услышать даже Эркхам. Если мне дадут шанс.
- Как ты? - спросил я шепотом, остановившись в середине комнаты. - Как вы?
- Подойди, Уильям.
Я подошел, она слегка подвинулась, привстала. Движение причиняло ей боль, и Калеб, перевернувшись, осторожно помог ей перелечь.
- Не бойся, Уильям. Иди сюда.
- Ей холодно, - сказал Калеб, не глядя в мою сторону, будто поглощенный выводимыми им самим невидимыми узорами на шелке.
- Что я должен делать?
- Помоги нам немного. Не бойся.
Я все медлил, и она протянула мне тонкую белую руку.
- Скажи мое имя, Уильям.
- Джорджия.
- Другое имя, Уильям. Скажи его.
- Скажи, - повторил Калеб, и только тогда я сказал:
- Джиа.
- Иди к нам, Уильям. Пожалуйста.
Я вдохнул и забрался на кровать, стараясь не зацепить ее. Чего мне бояться, бояться нечего, ведь у меня есть страховка, со мной ничего не случится, они не посмеют… Но дело было не в том. Я просто уже не верил, что они могут причинить мне вред.
- Просто спать, - прошептала Джиа, укладывая меня на свое место, в объятия Калеба, и полуложась сверху. Я обнял ее, она сама пристроила мои руки так, чтобы они не касались заживающих ран. Сердце Калеба у моего уха пело медленные колыбельные, и только сейчас я понял, как устал. Холода я не чувствовал. Ее волосы укрыли меня, ее тело обтекло мое, будто было предназначено лежать здесь. А когда сердечный ритм Калеба стал замедляться и меняться, наступил новый день. День для сна.