- Зато какой аромат, - заметил воевода. - Вот скажи, государь, до этого тебе хоть раз доводилось пить такое? Я имею в виду не прошлую жизнь, а последние два десятка лет?
- А зачем? - равнодушно пожал плечами тот. - Наши меды ничем не хуже. А это добро немалых гривен стоит.
- А вот и нет, - улыбнулся Вячеслав. - Потому как оно из личных виноградников его величества государя всея Руси.
- Неужто крымское? - удивился Константин.
- А то! - горделиво произнес воевода. - Урожая одна тысяча двести тридцать третьего года от рождества Христова. Конечно, семь лет выдержки - не так уж много, но зато это самый первый урожай.
- Выходит, ты не шутил, когда грозился перед отъездом на юг, что либо окрестишь весь Кавказ, либо споишь его?
- Вот еще, такую прелесть переводить, - фыркнул Вячеслав. - Это же все равно, что метать бисер перед свиньями, как …
- Сказала бы твоя мамочка Клавдия Гавриловна, - тут же подхватил Константин.
- Нет, - поправил друга воевода. - Это как раз произнес совсем другой человек. Имя забыл, у меня на них память отвратительная . А насчет спаивания… Шутка, конечно. Просто мой нежный желудок в то время был жутко измучен. Ты же помнишь, чем я тогда занимался, а главное - где. Башкиры - ребята замечательные, но их кумыс и буза… Бр-р-р, - даже передернулся он от воспоминаний. - Словом, я с тех самых пор поклялся себе больше их не употреблять. А на юге снова кочевники. И как тут быть? Вот я и…
Константин улыбнулся и глотнул еще раз из баклажки, смакуя нежный вкус и солнечный аромат душистого вина, которое, как и весь Крым, вот уже лет десять принадлежало Руси.
Разобраться с многочисленными городами, стоящими на северном берегу Черного моря, Константин решил почти сразу же после подавления мятежа вольных князей и новгородцев.
Правда, поначалу нужно было определиться с восточными рубежами, самыми опасными, если исходить из угрозы вторжения монголов, поэтому Вячеславу пришлось не раз выезжать в уральские предгорья и выбирать места для строительства сразу шести крепостей, предназначенных стать основными узлами обороны и стянуть правый берег полноводного Яика в единую цепь первой линии обороны. Стальную цепь.
По планам каждой из крепости придавалось пятьсот воинов. В бой им вступать запрещалось - силенки не те. Разведка и только разведка с широким выбросом дозорных групп численностью по десять человек. Бить же по врагу, нарушившему границу, предполагалось с тыла и только силами не менее нескольких сотен.
Гарнизоны крепостей должен был поддерживать чуть ли не целый флот из двадцати пяти судов, по пять на каждую крепость. Они должны были крейсировать по реке, контролируя все подступы к ней, а также ситуацию на противоположном берегу.
Седьмая крепость стояла в отдалении от границы. Башкиры, которых Субудай успел изрядно потрепать следующей же весной после смерти Чингисхана, были настроены настолько решительно, что охотно пошли навстречу русскому посольству, предложившему их вождям мир, дружбу, но главное - защиту.
Условия предполагались следующие. Они добровольно входят в состав Руси, а царь Константин обязуется приложит все усилия для защиты своих новых подданных и их земель.
Дань кочевники должны были платить исключительно конями и еще людской силой во время строительства крепостей. Ее предполагалось поставить в том месте, которое было хорошо знакомо бывшему учителю истории Косте Орешкину, поскольку именно там, в Уфе, он дважды бывал на курсах повышения квалификации.
Разумеется, тогда он просто любовался городом, однако одна из его особенностей крепко запала ему в голову.
Полноводная река Белая именно в этих местах делает полукруг, оставляя лишь сухопутную перемычку в две с лишним версты. Именно в этом месте в нее впадает речка Уфа, чуть выше устья которой государь и решил выстроить могучие каменные стены, тянущиеся от Белой до Уфы.
Остальные крепости тоже ставились в местах, хорошо ему известных. И Орск близ устья реки Орь, впадающей в Яик, и Оренбург, и Яик-крепость, равно как прочие ставились примерно там же.
В специалистах по строительству недостатка не было. Из разгромленных монголами стран, лежащих за большим Кавказским хребтом, шли и шли умельцы, которые у себя в горах строили и не такие чудеса. Особенно много беженцев тянулось из Армении.
Шли они не в Волжскую Булгарию, как это было в официальной или, как Константин называл ее про себя, "черновой" истории, поскольку он ее сейчас переписывал набело, а к тем, кто сумел дать монголам укорот в битве у Красных холмов, то есть на Русь.
Главным было договориться с многочисленными племенами, населявшими междуречье Волги и Яика. Приехало туда русское посольство как раз вовремя, в аккурат попав на каргатуй. Добрым гостям, да еще с щедрыми подарками, хозяева были рады, однако серьезного разговора все равно не получилось. Старейшины бурзянов и усерганов важно заявили, что они не могут принять решение за все рода и племена. Вначале они хотели бы переговорить с самим правителем Руси, а потому….
Словом, пришлось ехать в этакую даль самому Константину. Его визит в середине лета выпал, но уже не по совпадению, а специально подгаданный, на еще один праздник - йыйын. На него собрались чуть ли не все старейшины племен. Приехали даже минги и юрматы с самых дальних кочевок.
Башкирам, ценившим отвагу и ловкость, особенно пришлось по душе, что русичи, приехавшие с царем и верховным воеводой, особо не чинились, веселились на равных, а славные батыры из дружины царя не просто приняли участие в традиционных состязаниях, но и стали лучшими во многих из них.
Афонька-лучник тряхнул стариной, не просто метко всадив вторую стрелу в самый центр деревянной мишени, но и расщепив ею древко первой, которая уже торчала в ней.
Отличились русичи даже в национальной борьбе, которую здесь называли кэрэш. В финал состязаний вышли Кокора и воевода Юрко Золото, который в решающей схватке ловким приемом ухитрился завалить могучего рязанского богатыря.
Общее изумление вызвали и товары, привезенные с Руси, особенно небольшие медные колокольчики, отливку которых к тому времени наладил на Урале Минька, а также цветные стеклянные изделия, изготовленные лучшими ожскими стеклодувами. Вычурные, с загадочными узорами и письменами на стенках, они внушали темным кочевникам даже не восторг, а почтительное благоговение, будто им были подарены не обычные кубки и чаши, а некие священные сосуды.
На пиру Константин, загадочно улыбаясь, заметил, что хозяйское угощение, конечно, замечательное, но пора старейшинам отведать и того, что привезено гостями. После небрежного взмаха его руки двое расторопных дружинников, небрежно скомкав, метнули скатерть, заляпанную жирными пятнами, в огонь, весело полыхавший неподалеку, после чего вытащили ее оттуда целую и невредимую, да мало того - еще и абсолютно чистую, после чего вновь расстелили ее на траве и принялись заставлять русским угощением и братинами с медом.
Глядя на удивленные лица стариков, с которых в один миг слетела вся важность и степенность, наблюдая за тем, как они удивленно и суетливо щупают края чудо-самобранки, Константин мысленно еще раз поблагодарил Хозяйку медной горы, которая рассказала ему, где искать каменную кудельку, который позже стали называть асбестом.
Разумеется, нужна она ему была не для таких вот фокусов, хотя и они иной раз оказывались необычайно полезными. Большими - три на три метра - асбестовыми полотнищами предполагалось гасить пожары в осажденных городах.
Впрочем, сами чудо-скатерти вот уже два года тоже шли нарасхват. С тех же итальянских купцов Костя ухитрился содрать столько золота, что оно вдесятеро превышало по весу саму ткань. Правда, торговать ею приходилось в очень ограниченном количестве. Увеличь ее поступление на рынок, и она сразу из мистической колдовской вещи превратится в обычную, пусть и редкостную диковинку.
После демонстрации всех этих чудес вести переговоры стало намного легче, но договориться с башкирами все равно удалось с огромным трудом, да и то лишь "благодаря" раскатистому грому боевых барабанов Субудая, который в прошлом году был хорошо слышен всем мирным кочевникам междуречья.
К чести новых подданных надо сказать, что дрались они пусть и не совсем умело, отчасти даже бестолково, но очень храбро. Во всяком случае, обе стороны поняли весьма важные для себя вещи. Субудай уяснил, что силами всего двух туменов разделаться с этими кыпчаками, как он называл кочевников этих мест, вряд ли получится быстрее, чем лет за пять. Башкиры же поняли, что без сильной поддержки им не устоять.
Как раз именно на этом йыйыне они и собирались сделать свой выбор, склоняясь в сторону более близкой Волжской Булгарии, тем более что мусульманскую веру понемногу принимали и жители степи. Голоса за Русь тоже звучали, но гораздо реже. Однако то обстоятельство, что русский царь сам пожаловал к ним в гости, резко склонило чашу весов в другую сторону.
Еще больше этому поспособствовали рассказы половцев. Константин специально прихватил с собой десяток половецких вождей, включая и Бачмана, храброго сына отравленного Данилы Кобяковича. Тогда он был, можно сказать, совсем мальчишкой, теперь же рядом с русским царем сидел уже заматеревший молодой мужчина.
К тому же он мог не только красочно поведать, насколько злы и безжалостны монголы. Именно Бачман в том году пришел на выручку степнякам междуречья. Было с ним не так много воинов - всего-то пять тысяч, но зато это были лучшие из лучших. Именно его гонцы предупредили о страшной опасности жителей всех аулов и становищ, именно они вступили в первые бои с Субудая, перешедшими Яик.
Трудно сказать, сколько именно жизней было спасено благодаря тому, что Субудай пришел на места основных башкирских кочевок с огромным запозданием, но то, что их количество надо исчислять тысячами, - однозначно. А из-за чего получилось это двухнедельное опоздание? Да все из-за тактики летучих отрядов, умело примененной Бачманом. Парень оказался хорошим учеником, мыслил творчески, так что ему вполне хватило тех азов, которые ему преподал Вячеслав.
О том, какую роль сыграл в экипировке и вооружении его войска сам Константин, практически никто не знал. На все расспросы сам Бачман гордо отвечал, что его отец, великий половецкий хан Даниил Кобякович, был не из нищих. В этом всех наглядно убеждали сокровища, которые его верные телохранители вырыли у подножия одного из холмов в Лукоморье.
Кстати, даже сам Бачман был уверен в том, что сокровища и на самом деле запрятал в свое время его отец, доверивший тайну клада лишь своему бывшему шурину Константину.
По счастью, сын Данилы отнюдь не питал особых иллюзий относительно своих молниеносных побед, одержанных в стычках с передовыми сторожевыми дозорами и с тыловой охраной монгольских обозов, сознавая, что без союза с Русью ему не выстоять, и в настоящих сражениях один на один он обречен.
Так что, занимая одно из самых почетных мест на этом степном собрании, старший сын Данилы Кобяковича отнюдь не обольщался тем почетом, который ему оказывали, и произнес немало лестных слов в адрес самого Константина, его воевод и всего русского войска, которое на Красных холмах одолело столь грозного врага.
Зато условия договора обсуждались долго. Башкирские вожди, например, и слышать не желали о дани. Уж очень их коробило это слово, подразумевающее положение побежденных. Лишь через пару дней Константин, поставив вопрос в совершенно иную союзническую плоскость, сумел договориться, что коней, продовольствие и людей для неквалифицированной работы по строительству будущих крепостей они все равно дадут, только называться это будет не данью, а добровольным вкладом вольных степных племен в дело общей борьбы со страшным врагом.
Немало дебатов вызвало и само месторасположение будущих оплотов борьбы с монгольскими полчищами. Это только кажется, что степь широка и привольна, а межей и границ у нее нет вовсе. На самом деле у каждого племени и каждого рода имелись свои строго определенные места для летних и зимних кочевок.
Немало способствовал успеху переговоров и нехороший товарищ Субудай. Яик течет строго на юг в своих верховьях, но затем, где-то посередине, делает резкий поворот и устремляется на запад. Пройдя таким образом около пятисот километров, река делает поворот на юг и уже не меняет курса, пока не впадет в Каспий.
Эти повороты образовывали не очень приятный выступ, направленный в сторону Волжской Булгарии. Оборонять его - нечего и думать. В степи раздолье для кочевников, а не для пешего русского строя. Вдобавок рельеф самой степи в тех местах практически плоский, то есть для конницы местность сказочно замечательна.
Так вот Субудай своим набегом, больше походившим на очередную стратегическую разведку, сумел одним махом разогнать всех кочевников вплоть до Яика и оттяпать в свою пользу весь этот выступ, составляющий территорию в полтораста тысяч квадратных километров. Теперь весь угол, который образовывал Яик своими двумя поворотами, принадлежал не саксинам, кыпчакам или башкирам, а монголам.
Разумеется, с теми, кто успел перебраться на другой берег Яика, добродушные гостеприимные соседи поделились, выделив им часть своих пастбищ. Однако давно подмечено, что чувство альтруизма, то бишь бескорыстной доброты, имеет свои пределы, если человек, разумеется, не святой. Кочевники святыми не были.
К тому же раздражала дальнейшая перспектива совместного проживания. Если соседи принимают семью погорельцев, потому что у них безвыходное положение, то и хозяева и вынужденные гости прекрасно сознают, что это временно. Придет весна, и новый дом общими усилиями будет к осени выстроен.
Земля же - не дом, ее не построишь. Коли нет, так уж нет.
Словом, в степи стало тесно, причем настолько, что кое-где начали постепенно назревать конфликты. Пока они еще не разгорелись - запасы доброты не закончились, но все шло к тому.
Да и само строительство крепостей подразумевало очистку территории. Ее, конечно, нельзя было сравнить с той, которую оттяпал Субудай, но все равно это означало, что придется потесниться еще больше, к тому же неравномерно.
Можно отщипнуть по кусочку от каждой доли пирога, самому наесться и никого не обидеть. Вот и справедливость соблюдена и никому не обидно. Но это пирог.
А здесь получалось так, что при строительстве больше всего страдали племена буляр, еней и мингов, которые лишались не только зимних кочевок, но и весенних, расположенных вдоль правого берега Яика. А два рода кыпчаков к тому же теряли и свои йэй лэу.
Однако после долгих дебатов удалось поладить со всеми. Какие-то рода великодушно поделились с обиженными своей территорией, но главную лепту внес сам Константин. Он щедро уступил в пользование тем же кыпчакам места за Волгой, заявив, что в тех степях теперь очень много места для тех, кто уцелел после монгольского нашествия. Разумеется, все они обязались перейти под руку Константина, то есть беспрекословно исполнять повеления царя и его воевод, признать его своим верховным вождем, правда, тоже с оговоркой, то есть лишь на случай военных действий.
Ну и ладно. Главное, что хоть и с многочисленными условиями, с кучей ограничений, но высокие договаривающиеся стороны все равно поладили между собой.
Все лето и осень Вячеслав и его воеводы вместе с армянскими мастерами мотались как проклятые, выбирая самые лучшие места для строительства крепостей. Так возникли Орск, Оренбург, Каспийск, Степноград, Верхний Яик и просто Яик, поставленный на месте Уральска.
Зимой воевода, как, впрочем, и всегда, проводил очередные учения, после чего ранней весной, едва подсохла земля, отправился в Крым. С ним шли три тысячи конницы и десять пеших полков, в каждом из которых к тому времени находились по три, четыре, а то и пять сотен литовцев, жмудинов, лэттов, эстов, латов, семигалов, пруссов, ятвягов, ливов и прочих прибалтийских народцев.
И тут Вячеславу тоже сопутствовала удача. Ни Судак, ни прочие города от монгольского набега не пострадали - Субудай просто не успел на этот раз. Зато годом раньше на них решил опробовать свои силы иконийский султан Ала-ад-дин Кей Кубад I, который разграбил тот же самый Судак. Так что торговые города Крыма на собственной шкуре или на примере ближайших соседей успели испытать на себе острые хищные зубы будущей империи турок-сельджуков.
И счастье возродившейся Византийской империи заключалось только в том, что на пути молодого зверя совсем скоро должен был встать более матерый хищник с острым звериным прищуром узких монгольских глаз.
Если бы войска сотрясателя вселенной не задали им через пару десятилетий хорошую трепку, вдребезги расколошматив сельджуков, которые после этого окончательно развалились на десяток независимых эмиратов, не представляющих опасности для соседей, то кто знает, в каком веке пал бы Константинополь.
Сербия, Болгария и прочие страны, вне всякого сомнения, намного раньше попали бы под неумолимую пяту османов, которые сами были лишь жалким осколком Иконийского султаната.
Более того, Кей Кубад I, который благодаря все той же рекомендации Константина, получил от Иоанна III Ватациса прочный мир на границах с возродившейся Византийской империей, теперь всерьез собирался повторить успешный поход в Крым.
Причем на сей раз речь шла уже не о набеге, как это было раньше, а о крупномасштабном походе, целью которого было разграбление всех городов полуострова и установление там своей власти.