- Если твой бог поступит с убийцей несправедливо, то нам он не нужен, - угрюмо предупредили его старейшины той деревни, откуда были родом мальчишки. - Запомни, чужеземец, и не говори потом, что ты этого не слышал: в тот миг, когда твои люди наденут на него крест, мы сразу же снимем с себя свои.
- Разумеется, - невозмутимо пожал плечами воевода и нравоучительно заметил: - Наш великий бог всеведущ, всевидящ и это - как его? - ах да, всемогущ, так что можете быть спокойны, аксаулы, все будет в полном порядке.
Слово "аксаулы" толмач из половцев не знал. В ответ на его недоуменный вопрос, что оно означает, Вячеслав только нетерпеливо махнул рукой, невнятно пояснив, что это все равно, что саксакал, но растолковывать долго, так что пусть тот при переводе обойдется без него. Не говорить же ему, что он просто слепил слова "саксаул" и "аксакал" воедино.
Место для суда было выбрано нейтральное - на полпути между жилищами виновного и его жертв.
Там на скорую руку был сооружен высокий, метров в пять высотой, крест. Вячеслав приказал своим воинам развести два костра шагах в двадцати от него, причем таким образом, чтобы они находились чуть сбоку от идущего человека, оставляя ему узенькую - не свернуть - дорожку.
Все выстроились поодаль. Первым к кресту двинулся Вячеслав. Дойдя до костров, он остановился, поднял с земли охапку хвороста и медленно бросил ее в огонь, затем, перейдя к другому костру, снова поднял с земли часть припасенных дров и тоже закинул их в пламя.
Затем воевода спокойно прошел между кострами, встал на колени, молитвенно сложил перед собой руки и застыл в недолгой молитве. Возвращаясь обратно, он вновь подкинул дров в каждый из костров и так же спокойно вернулся к поджидавшим его дружинникам, окружившим обвиняемого, чтобы никто не смог убить его раньше времени.
Не доходя до него и до горцев, тесной толпой скучившихся за дружинниками, он громко произнес:
- Господь видел, что я не повинен в смерти этих юношей. Он сам сказал мне это. Теперь твоя очередь, - кивнул он убийце, и тот медленно двинулся вперед.
Дойдя до костра, он, как и русский воевода, взял все оставшиеся сучья, кинул их в костер, затем перешел к другому, проделал аналогичную процедуру и там, после чего двинулся к кресту. Не доходя до него пяти шагов, он опустился на колени, старательно копируя Вячеслава, сложил руки на груди и принялся ждать знака свыше.
Он был уверен в себе. Кровная месть свята, стало быть, и справедлива. Испокон веков люди мстили за свою обиду и не успокаивались, пока обидчик не ложился в землю. И пусть бог этих пришлецов попробует сказать…
В это время за его спиной раздался страшный грохот, и в то же мгновение он почувствовал дикую острую боль. Ощущение было такое, будто злые слепни целой стаей накинулись на него, жаля в спину, в руки и в левый бок.
"Но это же несправедливо", - подумал он и… умер.
Да иначе и быть не могло. Полое полено, которое сам же убийца метнул в огонь вместе с остатками хвороста, было не только щедро начинено порохом, но и нашпиговано мелкими острыми кусочками железа, каждый из которых еще и смочили в змеином яде. Это для пущей гарантии, а то вдруг его только ранит, а он, чего доброго, потом поправится.
Вячеслав, мгновенно оценив ситуацию - взрыв-то произошел лишь один, - тут же выскочил вперед и закричал остолбенелым напуганным горцам:
- И пусть господь даст свой знак всем тем, кто и после его справедливого суда попытается продолжить кровную месть. Если же он одобряет ее, то пусть промолчит. И да будет по слову моему.
Он застыл в ожидании, но ничего не происходило. Нужно было что-то делать. Тогда Вячеслав поднял руки высоко к небу и крикнул:
- На колени! И все, слышите, все просите его об этом!
Толпа послушно бухнулась на землю, от чрезмерного усердия разбивая коленки о каменистую землю, и тоже устремила руки к небу.
И вновь тишина. Но на этот раз она продлилась не больше нескольких секунд. Второй взрыв прозвучал даже эффектнее первого. Очевидно, убийца бросил вторую охапку хвороста в огонь не совсем удачно и нужное полено оказалось где-то сбоку. Зато теперь оно красочно подняло на дыбы весь ярко пылавший костер и осыпало с ног до головы все тело убийцы снопом искр и багровыми головнями. Через мгновение труп превратился в пылающий факел.
Вячеслав облегченно вздохнул и одобрительно заметил, глядя на небольшое облачко, медленно плывшее по небу:
- Ну ведь можешь же, когда захочешь.
Почти тут же у него родилась еще одна идея - построить храм именно на этом самом месте. А толпа тем временем повалила к священникам принимать святое крещение, из чего Вячеслав сделал глубокомысленное предположение, что русский бог им понравился.
Однако крещением горцев дело не закончилось. Не далее как этим же вечером к воеводе прибыла целая делегация литовских воинов, попросившая Вячеслава, чтобы он повелел своим попам их окрестить.
- Вот тебе и два, как говаривал папашка Мюллер, кидая в Штирлица второй камень с крыши, - благодушно пробормотал воевода себе под нос. При этом он с такой величественной щедростью разрешающе махнул рукой, будто позволение креститься есть столь великий дар, ценней которого не сыскать во всем мире.
На следующий день под руководством сразу трех армянских мастеров, а их пока с ним ехала целая дюжина, и при активном содействии воинов всех полков строительство началось.
Оставшихся не у дел строителей Вячеслав мимоходом ободрил:
- Не надо хмуриться. Здесь работы на каждого хватит.
Воевода как в воду глядел. Пока он неспешно шествовал вдоль Терека по землям многочисленных племен касогов, а затем и ясов, было заложено еще одиннадцать церквей, а двадцать три полуразрушенных его люди принялись активно реставрировать.
Но самой лучшей получилась все-таки первая. Может, потому, что с нее все началось? Трудно сказать наверняка. Вот только с именем ей не повезло.
По предложению нескольких священников и с согласия воеводы, которому, признаться, было на это глубоко наплевать, хотя он и долго морщил свой лоб якобы в мучительных колебаниях, ее было решено посвятить Михаилу-архангелу. Богословы учли, что именно он возглавляет светлое небесное воинство и сам частенько изображается с мечом, которым поражает нечестивых грешников.
Однако всего через десятилетие, когда эта церковь стала самой знаменитой на всем Северном Кавказе, ее уже никто не называл именем архистратига Михаила. Вместо этого она получила в народе целую кучу имен: "Храм двух карающих огней", "Церковь слова господня", "Храм божьей кары", "Церковь справедливости", но все они слились в иное, которое и прижилось окончательно, "Храм святого суда".
И еще долгое время в народе ходило поверье, что едва только убийца войдет вовнутрь и посмеет ступить на святые плиты этого храма, как господь немедленно шарахнет клятвопреступника молнией и громом, да так, что тому мало не покажется.
В самом крайнем случае, если только всевышний окажется достаточно терпелив, то этот нехороший человек дотянет до того мгновения, когда преклонит колени на той самой каменной плите, на которой в свое время молились воевода Вячеслав и убийца-кровник. При строительстве храма эту плиту с величайшим бережением уложили прямо перед алтарем.
Шли столетия, но каменная плита, как бы ни было тесно людям в храме, так и оставалась пустовать. На нее любовались, как на величайшую святыню, приезжали из отдаленных мест, но в то же время опасались наступить даже на ее краешек или просто коснуться рукой. Этим суеверием страдали не только миряне, но даже и некоторые священники. Исходили они из того, что вроде бы за ними самими особых грехов нет, но ведь богу виднее. Словом, судьбу искушать ни к чему - она этого не любит.
Однако в тот же вечер, собрав в своем просторном шатре всех священников, Вячеслав строго-настрого воспретил им даже и думать о том, чтобы уподобиться ему и повторить нечто подобное.
- Нешто ты считаешь себя святее нас? - робко поинтересовался один из них, уже достаточно пожилой, которого воевода тут же решил во избежание соблазна, могущего возникнуть у этого остолопа, поставить служить в каком-нибудь глухом и безлюдном месте.
- Не считаю, - отрезал воевода. - Но второй раз бог может просто не услышать. К тому же, - тут же нашел он веский довод. - Я перед этим не только несколько дней усиленно молился, но и как следует приготовился. Есть у меня и вот что, - он расстегнул ворот рубахи и извлек красивый золотой крестик. - Сия святыня ценна не тем, что она из злата, - торжественно произнес Вячеслав, лихорадочно прикидывая, как бы сбрехать покрасив-ше. - Ее освятили сразу четыре патриарха - Царьградский, Антиохийский, Иерусалимский и патриарх всея Руси Мефодий. Освятили не просто в церкви, но в храме Святой Софии, - продолжал он, радостно ощущая вовремя подоспевшую волну благодатного вдохновения, которая стремительно несла его на крыльях фантазии. - А перед освящением его пронесли чрез врата, кои изготовлены из древа Ноева ковчега, и положили на камень, на котором тело Иисуса Христа по снятию с креста было обернуто в плащаницу.
Последнее сообщение окончательно добило всех присутствующих. В наступившей тишине слышались только приглушенные благоговейные вздохи. Воспользовавшись молчанием святых отцов, Вячеслав уже более спокойно пояснил:
- Дарована сия святыня мне за то, что я вел воинов, которым удалось отбить у поганых латинян святой город.
А мысленно добавил: "Всякий фокус хорош, когда он качественно и заблаговременно подготовлен. Эх, знали бы вы, ребятки, сколько у меня еще святых чудес припасено в багаже, так обалдели бы, - и иронично добавил, но тоже мысленно: - Но знать это вам ни к чему. Крепче спать будете".
Вслух же он произнес иное:
- А теперь попрошу всех за работу. Помните, что государь-батюшка повелел?
Все дружно закивали.
- Тогда взяли перья и бумагу, и вперед. Кто об обычаях, кто о вере. Словом, сами знаете, кому что отведено, так что не мне вас учить.
Заглянув через полчаса в шатер, отведенный для летописцев, Вячеслав удовлетворенно мотнул головой. Народ строчил вовсю.
Отец Харитоний, ближе всех сидящий к выходу, выводил корявым почерком: "А близ гор, кои простираются от Кубани реки и речек малых, что по ее левому брегу лежат, проживает племя, кое именует себя жане. Жилье у их, именуемое саклей, убогыя, сложена из дикаго камня, а заместо оконцев одна али две дыры для свету. А исчо прямо посередке дома кострище, а над им в крыше дыра, дабы дым уходил".
Отец Симеон, неловко примостившись на деревянном чурбаке, писал про обычаи: "Оному огню они и молятся, почитая святынею, ибо глупы и неразумны. Ежели глава онаго дома помирает, то огнь сей тушат. Тако же и невеста должна обойти трижды вокруг его, егда оставляет отчий дом. Кто сей огнь оскорбит, плюнет в него ненароком али исчо что, немедля тому отмщают страшно, до смертоубийства. Оное у их именуют кровная месть, в коей тут гибнет людишек кажное лето бес счету".
"Кланяются оные язычники тако же камням, нарекая их святыми, и деревам, из коих кажное лечит от разных немочей", - бойко строчил в дальнем углу молодой отец Афанасий.
"Вот это совсем другое дело, - удовлетворенно мотнул воевода головой. - А с чудесами я уж как-нибудь сам разберусь".
Впрочем, чудеса на пути к Дербенту больше не понадобились. Для всех вполне хватило первого вышнего знамения.
"Странное дело, - удивлялся Вячеслав. - Вроде и земля почти безлюдная, а поди ж ты - в каждом следующем селении уже во всех подробностях знают все, что приключилось. Да мало того, они еще и расскажут то, чего и вовсе не было. Я думал, что горцы - суровый народ, молчаливый и угрюмый, а у них, оказывается, языки, как у базарных баб на киевском Подоле. Или не у них? Нет, ну если горянки тоже в гости к подружкам на конях выезжают, сплетнями обменяться, тогда понятно, но очень уж сомнительно…"
Так и не решив до конца эту загадку, воевода принимался вновь размышлять на тему о том, как половчее взять Дербент, который с каждой пройденной верстой становился все ближе и ближе.
По дороге туда, следуя вдоль Терека, Вячеслав успел сделать немало, чему благоприятствовала и обстановка. Алан в тех местах почти не осталось - сказывались последствия недавнего прохода по этим местам туменов Субудая. Зато другие многочисленные народцы, которых те же аланы до недавних пор держали в страхе, с гор еще не спустились. После монгольского погрома прошло слишком мало.
Ставить крепости русскому войску практически никто не препятствовал. Восстанавливались и полуразрушенные, к примеру, тот же Самандар, старая столица Хазарского каганата.
"А ведь когда-то я уже проходил возле этих мест, только с автоматом, - подумал воевода, рассеянно озирая окрестности. - Только тогда где-то в этом районе была станица Шелковская, и генерал, криво морщась, хмуро инструктировал меня, чтобы мои гаврики, увидев какие-нибудь древние развалины, не вздумали бросать туда гранаты, потому что ему звонили из министерства, в которое обращались встревоженные археологи. Эх, милые красавицы-казачки, левая, но вполне приличная водка… Господи, как давно все это было. Да теперь оно, пожалуй, может и не повториться. Ведь если сейчас я поставлю здесь город, то о какой станице может идти речь? Вот тебе и раз…" - Вячеслав даже опешил от такого поворота событий.
А ведь поворачивал их он сам, простой ряжский парень, которому волей судьбы выпало…
"Нет уж, - решительно заявил он сам себе. - Выпало очень даже неплохо. Конечно, работы - непочатый край, но зато как интересно! Иной бы полжизни отдал, чтоб, так сказать, приобщиться и тоже поучаствовать, ан нет, брат, шалишь. А мне вот свезло".
- Как крепость назовем, воевода? - подъехал в это время к нему один из тысяцких. - Может, Грозный?
Вячеслав даже вздрогнул.
- Перебьются, - ответил он загадочно. - Здесь же осетины, ой, то есть ясы обретаются. Так нечего и мудрить. Назовем по их имени - Яссы.
- Это как Касожск и Черкассы, что мы поставили?
- Точно. Тогда все, кто сюда едет, сразу будут знать, на землях какого племени стоит этот город. Удобно, - пояснил Вячеслав.
- А следующий как величать станешь? - не отступал тысяцкий. - Там-то какие племена водятся?
- Да пес их разберет, - с каким-то мстительным злорадством ответил Вячеслав, но тут же урезонил себя: "Чего злиться, когда те люди, которые сейчас здесь живут, ничего плохого еще не сделали, а теперь, пожалуй, уже и не сделают, причем никогда. Да-а-а, страшное дело - война, особенно между своими. Ну, почти своими, - тут же поправился он. - Озлобленность, месть, ярость, ненависть - сплошной негатив. Вон уже сколько лет прошло, а я еще не угомонился. Нехорошо".
- Дальше, где Терек на два рукава раздваивается, Кизляр поставим, а крепостцу у самого моря назовем Россоградом, - уже гораздо спокойнее ответил он.
Базы в Прикаспии были необходимы, поэтому, несмотря на то что время стало поджимать, Вячеслав успел поставить еще одну крепость в устье реки Сулак. Неизбежные задержки неумолимо съедали время, так что лишь в начале октября изрядно поредевшее войско - в гарнизонах в Крыму и на Кавказе осталась добрая половина пехоты и треть конницы - повернуло по морскому берегу строго на юг, в сторону Железных ворот.
- Так ты чем там на югах занимался? - улыбнулся Константин. - Виноград разводил или горцев примучивал?
- Одно другому не мешает, - пожал плечами воевода. - Но главным, конечно, был виноград, а эти так, между прочим.
Тут не выдержал и засмеялся даже Святослав, который еще не остыл после повешения князя Александра Городненского.
Он уже давно прислушивался к разговору своего отца и воеводы, и последний ответ Вячеслава отчего-то развеселил его. А может, к этому времени он просто устал изображать эдакую буку.
Глава 13
Первый ваххабит
- А Дербент ты брал тоже между прочим? - лукаво осведомился Константин.
- Дербе-ент, - с какой-то непонятной интонацией в голосе протянул Вячеслав. - Да нет. Его между прочим не возьмешь.
- Неужто он лучше Цареграда укреплен?! - подивился Святослав.
- Может, и не лучше, царевич, - неторопливо ответил воевода. - Но в Царьграде мы уже внутри были, да и рыцари не ожидали нападения, а неожиданность для того, кто хочет градом овладеть, - великое дело.
- Выходит, ты очень сильно захотел? - последовал невозмутимый вопрос Константина.
Вячеслав отрицательно мотнул головой и пояснил:
- Тут иное. Я просто дедушку Ленина слушал, который советовал учиться, учиться и учиться военному делу настоящим образом, - и осекся от громкого покашливания друга, у которого на лице застыло такое зверское выражение, что говорить воеводе сразу расхотелось.
- Кого ты слушал? - недоуменно спросил Святослав.
- Да нашего волхва. Ну, который помер, - ляпнул воевода первое, что пришло ему в голову.
- Так его же Всеведом звали? - удивился царевич.
- А Ленин - это его второе имя, - нашелся Вячеслав и пояснил: - Сокровенное. Его только мы с царем-батюшкой знали. Верно, государь?
- Ты еще Михал Юрьича забыл вместе с патриархом, - кусая губы, чтобы не взорваться от безудержного смеха, добавил Константин. - Он им тоже открылся.
- Точно, - хлопнул себя по лбу воевода и пожаловался царевичу: - Голова совсем дырявая стала, хотя до старости вроде далеко. С чего бы это? - развел он руками.
- А что там с учебой? - поинтересовался немного успокоившийся Константин, напомнив: - Ты о Дербенте говорил.
- С учебой порядок, - вздохнул воевода. - А вот с верой получилось худо.
Конечно, некоторые детали за давностью лет он и впрямь забыл, но главное помнилось так отчетливо, будто это было вчера.
Воевода и впрямь свое дело знал прекрасно. Его люди могли пусть и не все, но очень многое. Когда они незадолго до южной поездки демонстрировали Константину свое умение преспокойно разгуливать по тонким жердочкам, перекинутым на умопомрачительной высоте от крепостной стены до крыши самого терема, царя даже озноб прошиб.
В центре специального лагеря, который стоял особняком от прочих, были вкопаны несколько гладко ошкуренных столбов, по которым спецназовцы преспокойно забирались на самый верх.
Прыгать же они учились, используя в качестве естественного препятствия колючие терновые кусты, и всякий раз по-разному - с разбега и с места, перекатом и руками вперед. Сразу после прыжка парни принимали боевую стойку - с саблей в одной руке и с ножом в другой.
Эти ножи были изготовлены по специальному заказу Вячеслава и имели утяжеленное толстое лезвие и легкую деревянную рукоятку. За счет этого нож всегда летел в цель лезвием вперед.
В Ряжске, часть которого была отделена глухой деревянной стеной, чтобы никто не мог видеть раньше времени, на что способны эти люди, не было, пожалуй, ни одного дома, включая и княжеский терем, на крышу которого они бы не забрались, используя самый обычный шест. Впрочем, на невысокие дома спецназовцы взбирались и без всякого шеста, с разбега.